Манифест метаромантизма

Забудьте о закатах. Рассветы устарели. Мы находимся в преддверии метаромантизма — не ностальгии по утраченному, не тревог о ненаступившем, а дерзкого созидания чувства здесь и сейчас, поверх морщин и трещин реальности. Это не бегство, не эскапизм и не отрицание.

Это — возведение.

Возведение мира, где единственной подлинной материей, единственной неподдельной правдой становится чувство, растворённое в самой ткани повествования.

Семь осей направления:
1. Единство или Когда шов становится узором

Форма и содержание? Устаревшая дихотомия. В метаромантизме они едины. Каждая запятая — вздох. Каждое тире — пропасть в сердце или завершение музыкального такта. Абзацный отступ — не условность или рудимент, а ритм дыхания персонажа, переданный читателю напрямую, через белизну бумаги или мерцание экрана. Мы не рассказываем о трепете. Мы заставляем страницу дрожать. Мы не описываем хаос мыслей. Мы ломаем синтаксис так, чтобы читатель спотыкался о слова, как о камни на тропе смятения. Содержание диктует форму с неумолимостью гравитации, а форма, в свою очередь, становится для него единственно возможным сосудом. Шов сшивает не страницы — шов сшивает миры и представления о них в умах. Шов должен быть виден, как золотая нить в парче, как кинцуги, как красная нить — артерия текста.



2. Сентиментализм как абсолют или В сердце вихря

Социальные реалии? Исторический контекст? Экономические потрясения? Они существуют — как пейзаж за окном мчащегося поезда. Важен не пейзаж, поезд вторичен — важен пассажир, смотрящий в это окно, и буря, бушующая у него внутри. Метаромантизм провозглашает первенство внутреннего космоса над внешним хаосом. Любовь, тоска, экстаз, предчувствие, мучительная нежность, парализующий восторг бытия — вот наши материки и океаны, вот карта минного поля и оазисов. Мы исследуем не общество, а душу, помещённую в это общество. Мы не отрицаем внешнее; мы принимаем и признаём: только преломленное через призму индивидуального, гипертрофированного чувства, оно обретает истинный смысл и накал. Наш герой — не «лишний человек» в системе. Он — Голиаф чувства в мире вросших социальных масок. Его слеза полноводнее Байкала. Его шёпот громче лозунгов и нарративов.



3. Лаборатория чувства или Вы не поймёте

Линейность? Предсказуемость? Удобоваримость? Spooks. Метаромантизм — одобрение, нет, требование эксперимента. Как иначе уловить мерцающую, лиминальную природу подлинного чувства? Поток сознания, переплетённый с документальной хроникой? Да. Текст, рассыпающийся на фрагменты, как разбитое зеркало, в осколках которого — грани переживания? Тоже да. Стихи, прорастающие сквозь прозу? Диалог, ведущийся между разными временными пластами? Графика как часть эмоционального ландшафта? Да, да и ещё раз да! Мы строим новые языки для старых, как мироздание, чувств. Мы играем в языки, пробуя добиться триумфа, то есть чистого понимания. Каждый эксперимент — не самоцель, а попытка найти более точный проводник для тока сентиментальности. Мы не боимся быть непонятыми с первого взгляда. Мы верим, что правильно переданное чувство найдёт резонанс в глубинах читательского «я», даже если разум запнётся о незнакомую форму.



4. Эстетика внутренней автономии или Небьющееся стекло

Абсолютная, тотальная, необсуждаемая эстетическая индифферентность к политике. Это не бунт. Не протест. Не поза и не агитация. Это — фундаментальное равнодушие. Политика с её сиюминутными схватками, сменой флагов, переделом власти, злободневием — шум, пейзаж за окном поезда. Наш собор строится из иного материала: нам неинтересны партийные программы или идеологические догмы как источник вдохновения или объект критики. Они — пыль на сапогах нашего героя, входящего гостем в храм собственной души. Мы не пишем «за» или «против». Мы пишем мимо или по касательной. Наше царство — царство вечных человеческих состояний, которые существовали до парламентов и аппаратов. Наша лояльность как творцов (не как граждан и подданных) — только чувству и искусству как методу его воплощения. Мы возводим стеклянную стену между эстетической сферой и политическим рынком. Стекло это — чистое, небьющееся, и сквозь него политика видится лишь как размытый, утративший значение фон для вечной, как энтропия, драмы человеческого сердца.



5. Дар или Непродаваемая сердцевина

Метаромантизм отвергает творчество как заработок. Не из презрения к хлебу насущному — из священного трепета перед чистотой акта творения. Продать? Обменять сокровенную вибрацию чувства, выстраданную и выплавленную в словесную форму, на монеты рынка? Соблазнительно, но нет. Наше творчество — дар, выброшенный в мир, как семя на ветер. Оно может упасть в благодатную почву или кануть в безвестность, но суть — в самом акте чистого, незамутнённого расчётом, не задавленного нуждой выражения. Мы пишем не для контрактов, не для тиражей, не для одобрения алгоритмов. Мы пишем потому, что молчание стало невыносимым, а чувство требует выхода в свет. Добровольная нищета? Может. Но в случае аскезы это есть цена за свободу духа, за право не гнуть строку под чужой меркой. Наш капитал — не в кошельке, а в непогасимом огне внутреннего мира, который мы щедро, бескорыстно, расточительно отдаём, принципиально не ожидая и не требуя.



6. Творец-философ или Вопрошание как основа

Творец метаромантизма обязан быть философом. Не в академическом смысле, облачённым в тогу систем и терминов, но в изначальном, морфологическом — любящим мудрость, вопрошающим о сути. Наш инструмент — не только перо, но и мысль, доведённая до остроты опасной бритвы. Мы копаем не в пластах социальных, а в глубинных породах человеческого существования. Чувство — предмет, но вопрос — объект и метод исследования. Что есть любовь под луной атомного века? Где грань между экстазом и безумием? Как измерить вечность в мимолётном трепете ресниц? Как форма может стать плотью тоски? Мы не даём ответов — мы ставим вопросы так остро, так пронзительно, что они сами становятся эстетическим событием, эмоциональным потрясением. Наша проза, наш стих, наш текст — вопрошание, отлитое в плоть слова. Без философской одержимости, без жажды докопаться до корня переживания, метаромантизм рискует стать красивой игрой, очередной головой гидры постмодернизма. Мы же стремимся к сути. Чувство. Бытие. Время. Язык. Вопрошай.



7. Третий путь или Автоматический синтез

Метаромантизм — не прихоть, не роскошь, не игра скучающего ума. Это — броня, это — экзоскелет в мире цифровой сплочённой разобщённости. Реалии пикселей размыли, как волны, чёткие контуры того, как должно быть, и каждый, кто становится на путь творца в современности, сталкивается с дихотомией: конъюнктура или контркультура? Дофамин или серотонин? Прикормка или идейная голодовка? Диалектический материализм или эсхатология? Необходимость выбирать меж двух данностей, синтезировать танец тезиса и антитезиса ведёт к неврозу или аскезе. Мы заявляем, что необходимость лишается приставки не-. Мы — маяки, зажжённые в тумане: не для того, чтобы указать путь наружу, но для того, чтобы осветить бездну внутри.

_______________

Метаромантизм — не школа. Это — приглашение; приглашение вернуться к источнику. К тому, что делает человека человеком — к неистовой, нерациональной, всепоглощающей способности чувствовать. Мы не отрицаем разум. Мы ставим чувство рядом, на равных, а чаще — во главу угла. Мы берём огонь романтиков, но не прячем его от ветров современности — мы раздуваем его тление в пламя, способное осветить самые сложные, самые фрагментированные аспекты текущей действительности. Мы строим миры из слёз, смеха, предвкушения и отчаяния. Миры, где единственной властью является власть переживания. Миры, где форма кричит чувством, эксперимент служит откровению, а политический шум за окном растворяется в тишине сосредоточенного сердца.

Пишите. Стройте. Чувствуйте. Метаромантизм — это не будущее. Это — как уткнуться в волосы любимой поутру. Это — как сварить кофе, когда весь микрорайон обесточен. Это — спящие божества, которые просят «ещё пять минуток».

Это — _____________________________.