Прощание. И кое-что еще...

Итого. Прошло еще полтора года. Последний десятый класс на исходе. Естественно, вопрос. Куда дальше? Естественно, институт за высшим образованием. Но куда? Родной городок Житомир, естественно, отпадал. Он был знаменит разве что колхозным рынком и военным аэродромом. С высшими учебными заведениями тут было как-то не очень.
Впрочем, совсем неподалеку располагался многомиллионный стольный город Киев. И там находились масса известнейших на всю страну прекраснейших институтов. Вот туда бы направиться поступать, учиться, грызть гранит науки. Проблема была в том, что в Украине еврейскую молодежь в институт не принимали. Точнее - не совсем не принимали. Имелся лимит, примерно 5%  -  где-то в соответствующий общегосударственной статистике, на которую как бы кто-то мог претендовать. Но конкурс-то проходил не среди талантливых ребят, а среди проходимцев родителей.
У кого знакомств больше? У кого Должность круче? И элементарно - у кого денег больше? Кто мог сунуть взятку пожирнее?  Естественно, 5% лимит заполнялся отпрысками всякого жулья.
И очень хотелось бы мне напомнить, что в любой стране среди всех народов бытует пословица «Яблоко от яблони недалеко падает». Не знаю по глупости ли, по давнему ли позыву антисемитизма, по местным ли, сиюминутным желанием или по разработанной в верхах национальной политике. Но так уж получилось. Талантливая молодежь всеми силами выдавливались из Украины. Зато всеми силами взращивали и лелеяли будущих дельцов, неучей и мошенников. Не сильно углубляясь в детали, лишь скажу, что десятки лет спустя подход сей расцвел цветочками и ягодками. Украинцы, сняв картуз, ходят побираться к своим Европэйськым дрУзям. Это и есть результат той самой национальной политики партийных лидеров Украины. Вот так, собственно говоря, и все пояснения, почему, окончив школу, я переехал, кстати, безо всякого сожаления, в Россию, в РСФСР.
Куда? Поступил в университет большого милионника на Урале. Далековато от моего родного города, но не сильно критично. Три часа полета. И вот уже под крылом самолета о чем-то поет. Нет, не дай бог, не зеленое море тайги, а золотистые поля пшеницы, вспаханые черноземы, сады, села, белые хатки-мазанки. Наезжал я домой не то что часто, но частенько, обычно на студенческие каникулы. И каждый раз, приезжая, я ощущал в груди ту маленькую толику счастья, сидевшую еще со школьных времен, когда переехав из аэропорта на автомобильный вокзал, не спеша, по-доброму торгуешься таксистом или частником. Почем тебя могут довезти из Киева в твой родной город? Так вот за учебой, за поездками домой пролетел год и в университете. Зачёты, экзамены, оценки. Потом, естественно, отработка. Так называемый трудовой семестр. На стройках народного хозяйства. И всё. Ура. Конец. Долг родине отдан. Впереди целый месяц летних каникул. И, соответственно, встреча с друзьями, приехавшими также на каникулы.
В какой-то момент мне захотелось зайти в свою школу, показаться учителям, прихвастнуть. Не без этого. Ну и разузнать о бывших одноклассниках, кто, где, когда.
Вот и моя старая школа. За год она стала еще старее. Ремонт не делался давно. Но раньше вроде бы попривык, а теперь как-то резало глаза. Открыл дверь, вошел, вбежал на второй этаж. Кругом тихо. Конечно же, учеников нет, и лишь из учительской доносились негромкие голоса. Постучал, не дожидаясь ответа, толкнул дверь и вошел.
Человек пять наших старых учителей сидели за столиком. Толи что-то поделывали, толи судачами о то о сём.
На меня посмотрели с каким-то удивлением. Ну не то, чтобы они не узнали. Узнали, конечно. Просто не понимали, что мне здесь нужно. Тут мне пришлось выкручиваться и объяснять, что просто зашел в школу, проведать старых учителей, узнать что-нибудь о ребятах, с кем учился. Лед безразличия и удивление в глазах учителей растаял. Еще бы! Кто-то их помнит, пришел с благодарностью навестить. Даже стали задавать вопросы. Где, мол, ты? Ой как далеко! Холодно у вас? Обыкновенный никчемный разговор. Насчет моих товарищей по классу, о ком я, собственно, хотел разузнать никто ничего не знал и, собственно, не интересовался. Ну, что там помнить? Ну, очередной выпуск. А нет, кто-то вспомнил. 
“А Борю помнишь, который после восьмого класса ушел в музучилище?”
“Конечно, помню.”
“Так вот, он поступил в Московскую консерваторию по классу фортепиано. Такой талантливый парень. Нашим Ван Клиберном будет. [Ван Клиберн - выдающийся пианист 60х годов].
“А ещё. Такого помнишь” — заметил физкультурник — “так вот, вляпался в уголовку.”
Тут на физкультурника цыкнули. Помалкивай мол. Не порть впечатление. И тут же перенесли разговор на нечто приятное - о музыке.
“А Леночку помнишь?”
“Да, конечно.”
“Так вот она тоже в музучилище. Конечно, не такая талантливая, как Боря, но играет хорошо. Мы слушали. Очень понравилось. К нам в школу на концерт приходила.”
Ну и так далее. В подобном ключе. Я понял, что сделал очень правильно. Зашел. По не очень старой памяти, но как бы с благодарностью. Поднял учителям настроение. Не всегда же с двоечниками и хамами воевать. Есть еще благодарные ученики. И все же пора откланиваться. Уж начал пятится назад, и вдруг дверь учительского открылась. Быстро вошла или вбежала моя учительница математики.
“Вот, как всегда, опоздала.” -  кто-то из учителей в шутку посетовал – “Светочка, как всегда опаздывает, а Изя вот уже уходит, а он только столько интересного рассказал”.
“Ой!” - расстроенно вскрикнула математичка - “если б я знала…”
Я продолжал раскланиваться и прощаться, отступая к входной двери.
Светлана Ивановна, наша математичка, была моим любимым учителем. Ну, конечно, не считая нашу старушку немку, которая ставила мне пятерки по немецкому, даже не спрашивая, не вызывая к доске. Но тут, конечно, дело не в пятерках за ничего не деланье, тут другое.
Во-первых, она была значительно моложе наших матерых учительниц. О симпатичности вообще ни говорить, ни сравнивать не приходится.
Во-вторых, у нее были огромные, очень волнующие груди. Когда она проходила возле моего стола-парты и склонялась что-то объяснить или дать новое задание, ее огромные груди, не помещаясь никуда, упирались мне в плечо или щеку. От этого веяло одновременно и испугом, и какой-то отдаленной приятностью.
И в-третьих, естественно, она выделяла меня даже не просто как лучшего ученика, а как представителя школы и участника городских математических олимпиад. Терпела даже мои выходки, когда я мог ее поправить, в каком-нибудь доказательстве теоремы. Другие учителя взвились бы в истерике, а она нет. Переводила все в шутку. “Ах, да, ты же у нас олимпиец. Тогда вот тебе олимпийская задачка.”
Я тихонько спустился со второго этажа. и вышел на улицу. Не успел пройти даже с полквартала, как меня кто-то подхватил под руку.
“Светлана Ивановна?”
 “Да, вот видишь, опоздала. Не успела тебя послушать. Я тут новыми туфлями ногу натерла. Не возражаешь?”
 Я не собирался отталкивать подхрамывающего человека. Мельком взглянул на туфли.  Новые и красивые. Мы тихонько пошли вместе. Она слегка прихрамывала. От нее, как обычно, пахло Красной Москвой  [духи приятные и практически единственные по доступности в Советском Союзе.]
“Ну, рассказывай.” - попросила она.
«А что рассказывать?”
“Все, что я пропустила с самого начала.”
Мне интересно было все рассказать. Ведь столько за год накопилось разного интересного. И о том, как мы ездили, точнее, плыли на пароходе в колхоз для спасения гниющего урожая. [В ту пору в Советском Союзе обучение в институте начиналось с двух-трех недельной поездки в колхоз.]
Как один из наших хорошо перепившихся студентов вывалился за борт парохода, едва не утонул. Спас ватник, который не намокнув, держит на плаву не хуже спасжилета. И, естественно, капитан, развернувший пароход и накручивая круги, нашел таки неудавшегося утопленника. И еще матросики, бросившиеся со спасательным кругом в воду. И еще, еще, что мы изучали по математике и вообще, и про преподавателя философии. Я тут понизил голос. Нам, студентам, на семинаре брякнуло такое…
“До чего смело!” -  прямо выдохнула моя математична. И не боялся, что донесут. Умная она все-таки, подумал я. Явно не отличалась закорузлостью мышления, как большинство наших учителей. Так вот, тихонько дошли мы до ее дома. Я замешкался, не зная, куда дальше. Толи прощаться, толи …
«Давай зайдем ко мне», – предложила Светлана Ивановна - “Чаем с вареньем. Напою. И ты мне еще что-нибудь расскажешь. Не беспокойся, дома никого нет.” - заключила Светлана Ивановна, заметив мои сомнения.
Квартира на первом этаже, но этаж высокий. В окна не заглянешь. И дом не Сталинский, конечно, и не Хрущевский. Двухкомнатная квартира, просторно, уютно. Светлана Ивановна, сбросив тесные туфли, приготовила чай. С вареньем, как обещала, вишневым моим любимым. Я продолжал что-то еще рассказывать, она кивала, но я чувствовал, что интерес к моим рассказам и приключениям угасает.
Потом она глотнула чай, поднесла ложку с вареньем ко рту, как-то неудачно или наоборот. Но вишенка из ложки с бордово-красным вишневым сиропом упала на шею и покатилась дальше на грудь. Я как-то осёкся, глядя на тихое движение. вишенки и сиропом. Потом она как-то неудачно или опять наоборот потянулась, и ее огромная волнующая грудь, оголившись, выпала из платья. Я молчал, загипнотизированно смотрел на грудь, вишенку, сладкий стекающий сироп. Потом она, Светлана, наполнила ложку полностью несколькими вишенками с сиропом и опрокинула ложку на грудь. Красно-бордовый сироп и вишневые корабли благостно растекались по груди. Наверное, я как-то приблизился, не помню. Но Светлана слегка грубо, схватив меня за затылок, резко приблизила к себе, заставив меня лицом упереться в ее огромную сладко-вишенную грудь.
“Сладко тебе, мой маленький? Сладко!” - тихо прошептала она – “А будет еще слаще!”
Не знаю, не помню как, но мы очутились в спальне на кровати. Сбросила с себя одежду и так же быстро и ловко стащила одежду с меня. Мне стало немножко страшно.
“А ведь что будет? А что? А если? Я ведь не знаю.”
На секунду мне вспомнилась история, приключившаяся с полгода назад. Как обычно, нас, студентов, сорвали с занятий и послали спасать очередную стройку народного хозяйства. Надо было срочно копать какую-то яму. Лупить ломами по мёрзлой земле с булыжниками. И копать, копать. Работа шла ни шатко, ни валко. Покопав с часок останавливались на 5-минутный прерыв, который длился час. Чего-то там обсуждали.
В тот день какой-то наш врун и балагур вдруг начал рассказывать про свои сексуальные приключения в общаге, как он там завалил и перепихнулся с какой-то девкой. Ему никто не верил, посмеивались над ним, спрашивали, какого цвета были девкины трусы и колготки, куда чего он совал, попал ли вообще или нет и пусть расскажет, куда надо совать. К нам тихонько подошел мужичок лет сорока, наш временный начальничек со стройки. Послушал наш треп и вдруг заявил - опытная баба сама возьмет дело в свои руки, засунет куда надо. А будешь тыкать, куда ни попадя, так себе и хер сломаешь.
“А что, бывает?” - кто-то из наших удивился?
“Бывает, бывает” - сообщил мужичок – “Вот вам по 18 лет. Ты тут только подумаешь, у тебя тут же вскочит. А ежели жрать будете, что ни попадя, так к 30 годам ничего не подымется.”
“Короче, хватит балагурить. Лом, лопаты и вперед.”
Все это меня успокоило. Опыт у меня был нулевой, а у нее уже вероятно тысяча, по крайней мере с мужем. Так что все начиналось хорошо. Лишь кончилось очень быстро. Я не выдержал. Не вовремя кончил. Как-то даже испугался. Но Светлана не сильно смутилась,  расстроилась и лишь начала ворковать на ухо.
“Не бойся, мой сладенький, я знаю, у маленьких мальчиков все очень быстро восстанавливается.”
 Свои воркования она сопровождала пощипыванием, похлопываниями, пожатиями, прекрасно зная, что и где. Действительно, минут через 15 я начал ощущать возвращающуюся твердость. Еще минут через 15 она с удовлетворением вздохнула и теперь уже взяла в руки и не только, абсолютно все. Никакой самодеятельности. Присела на меня и тихо раскачиваясь  с поворотами продолжила. Тихонько постанывала,  пощипывала свои выдающиеся груди и гладила, массировала нужные места.
Наконец она охнула, упала на меня, слегка напрягаясь. Подрагивая, через несколько минут она пришла в себя.
«Ой, как хорошо,  мой славненький!» - сообщил Светлана. После чего начала по-деловому одеваться. Подала мне одежду.
Я вспомнил мужичка со стройки, что он сказал нам в напутствие. Ежели бабе ты еще нужен, она об этом тебе скажет или намекнет. Никаких намеков от Светланы я не услышал. Она тихонько подталкивала меня к выходу. Открыла дверь, вышла на пол шага на площадку. Я тоже. И тут же обомлел. На ее двери кто-то размашисто и грубо, белой краской написал слово «****ь».
“Ой, что это теперь будет!” - горестно, запричитала Светлана Ивановна. — “Опять эта дура с третьего этажа. Что она выдумывает? Ой, что будет. Петро придет с работы и убьет меня.”
Тут явно мне уже было делать нечего. Тихонечко, на цыпочках прошел пролет первого этажа, еще раз взглянул на гостепреимные окна.  Вышел на свою знакомую улицу Ленина и неожиданно нос к носу столкнулся с Нинкой. Впрочем, даже не столкнулся. Такое чувство, что она поджидала меня.
“И где же ты был?” – с ехидцей начала Нинка.
“Ну, где” – начал я, как бы оправдываясь – “Я к учительнице своей школьный зашел за учебником.”
“И где же учебник?” - с ехидцей продолжила она.
Я замялся, не зная как выкрутиться.
“А я вот случайно вас увидела. Смотрю, тетка какая-то рядом с тобой ковыляет, под ручку держит. А вы идете, треплетесь, ничего кругом не замечаете. Вот к дому подошли, во двор, в подъезд.”
“Ты что-то шпионила?”
“Ничего я не шпионила. Просто обрадовалась, что тебя встретила и решила подождать.”
Тут я принюхался. От Нинки явно пахло краской.
“А ну-ка, покажи руки!”
“Вот, полюбуйся!”.
Нинка растопырила в ладони явно выпачканные свежей краской.
“Ну-ну, что ж такое выдумала?”
“Окна закрывать надо!” - едва не выкрикнула Нинка - “Они же высокие, но, рядышком, на детской площадке - горка. На горку залезешь, и все распрекрасно через открытое окно видно.“
“Так ты шпионила?”
“Ну, считай, что шпионила. Или просто любопытно мне стало. А потом увидела такое, меня тут едва не вывернуло. Заплакала даже от злости. Потом домой к себе пришла. У нас там папаня двери красил, и малехонько на дне осталось. Ну, в общем взяла краску  с кистью и вернулась. Еще не знала, что делать буду. Опять поднялась на горку, гляжу, а там уже вторая серия.”
Мне было, ну, не то чтобы стыдно, но ужасно неприятно. Кто она, Нинка, что она пеняет мне?
“Считай, что ты кино посмотрела. Дети до шестнадцати не допускаются. Любишь туда ходить?”
“Сравнил” - горько, сказала Нинка – “Там же любовь, и только целуются. А здесь разврат. Как у капиталистов. Хуже еще. Мальчик со старухой.”
“Какой старухой?” -  совсем обалдел я – “Для тебя что, если женщине тридцать, то уже старуха?”
Глаза Нинки округлились, будто бы я сказал несусветную глупость.
“Ну конечно же старуха!” -  уверенно брякнула она.
“Ну и дура же ты!” - наконец-то резюмировал я.
Разговор дальнейший я не помню, также не помню, продолжался ли он, но с Нинкой мы здорово поссорились.
“Видеть я больше не желаю!”
“И я тебя!”
На этом и разошлись. Еще несколько дней словно кошки скребли на душе от неприятного разговора, но потом все забылось.
Время в университете бежит быстрее, чем в школе. Прошло еще годика полтора, а я все также на каждые каникулы ездил, летел в свой родной город. А город наш тихонько расцветал. После каждой разлуки на полгода я подмечал какие-то новые, иногда мелкие, а иногда очень замечательные изменения. Нашу скромную немноговодную речку Тетерев, уж не знаю в какие годы водились тут тетерева, перекрыли плотиной. Не супер, но где-то с  пятиэтажный дом. В результате за зиму с весной Тетерев принес столько воды, что получилось Житомирское море. Ну море, конечно, громко сказано, но стало широко и глубоко. На берегу соорудили зоны отдыха, качели, карусели, а чуть дальше заложили еще лечебный санаторий с домом отдыха.
И еще, при царе построили три красивейших бульвара и парк. В начале первого бульвара установили скромный памятник Пушкину. Потом пришли большевики, слава богу, не стали сносить Пушкина и устанавливать монумент какому-то революционеру Хрякову, застрелившему царя. Потом пришли сталинские времена. Парк насытился множеством добрых скульптур эпохи социалистического реализма: пионеры, спортсмены, герои рабочие. Потом пришли немцы, город наш разрушили, а в парке поразвлекались круша и расстреливая скульптуры. Потом немцев прогнали, а битые скульптуры так и остались стоять. Вот вам девушка с веслом, но без головы, вот пионер с горном, но без рук, вот детки без ног, водящие хороводы.
Восстанавливать скульптуры невозможно. Кому придет в голову Венере Милоской приделывать руки? Сносить скульптуры жалко, так и остались они в парке, типа напоминания о европейских ценностях. Все это вместе тихонечко гнило, хирело. Но вот отцы города решили что-то отремонтировать, достроить. И вот первый советский строительный проект со времен царя. Решили соединить два высоких берега, возвышающихся над рекой Тетерев подвесным пешеходным мостом. Возвели быстро - меньше, чем за полгода. На счастье, наша социалистическая стройка не превратилась в привычную долгостройку. И мост получился великолепным. Красавец. Я обожал гулять там, переходя с одной стороны реки на другую, останавливаясь где-то посередине и рассматривая пейзажи. Летний пейзаж - деревья, зеленая листва, лесочки, пригорки, поля. Зимний пейзаж. Всё то же самое. Подёрнутое инием, засыпанное снегом. Красота - одним словом.
В тот день я тихонько шел по бульварам, направляясь в сторону моста. Вот уже мост показался и немногочисленные пешеходы прогуливающиеся по мосту, но в этот момент я заметил какую-то странность. Одинокий силуэт, вроде как девушка, склоняющаяся и покачивающаяся над канатными перилами - ограждениями моста. Все это выглядело не очень хорошо. «Уж не самоубийца ли?» — мелькнула шальная мысль. Слегка ускорил шаг, направляясь к мосту, и вдруг узнал.
«Господи, так это ж Нинка! Что она тут делает? Что творит?»
 Еще ускорил шаг, но не бегом, чтобы не испугать. Наконец подошел к мосту.
«Нинка, что ты тут делаешь? Что с тобой?»
Нинка повернулась ко мне, словно не узнавая и демонстрируя заплаканное лицо.
«Все равно я брошусь вниз. Не могу больше».
Я не психолог, но все же понимал, что спорить, отговаривать, узнавать что-то, сейчас не время. Главное увести с этого места. Взял ее под руку, повел с моста.
Нинка не сопротивлялась. Просто продолжала всхлипывать повторяя -  все равно, все равно. Я даже не спрашивал, что произошло. Нинка рассказала сама. Сейчас ей нужно было только одно, чтобы наконец-то кто-то её выслушал.
“Это всё Людка!” – начала она.
“Так, приехали…” - подумал я – “Где Людка - там мерзость и трагедия.”
“Месяца два или три назад это было” - продолжила Нинка – “Позвонила я ей случайно, просто так, узнать как дела. А Людка так обрадовалась, прямо запела.”
“Ой, как хорошо, что ты мне позвонила. Короче, такое вот дело. Вечерком мы собираемся. Представляешь, хата свободная. Четыре парня там будут. Мы с тобой и еще две подруги. Класс. Четыре на четыре. Магнитофон даже будет” - с гордостью подчеркнула она – “Ну а дальше. поболтаем, потанцуем, повеселимся.”
“Я вроде не очень хотела идти. Говорю,так я же там никого не знаю. Ну и хорошо - запела Людка. Всем сюрприз, и тебе тоже. Мало ли, какого-нибудь парня красивого встретишь. В общем, уговорила на меня. Даже туфли на каблуках дала. Ну вот пришли мы. Парней там действительно было четверо. Один из них - все тот же Людкин ухажер, бандюга со шрамом. А две другие подруги не пришли. А может и не должны были прийти. Вот и получилось, две девушки и четыре парня, уже поддатых. Единственная правда - это что магнитофон действительно был. Гремел на всю мощность. Потом Людка со своим бандюгой ушла в спальню кувыркаться. Так что осталась я одна а троих парней. Мне так страшно стало. Хочу уйти, а они не пускают. Только вино подливают. Едва ли силком не заставляют пить. А потом все. Я отключилась.
А потом на утро очнулась. Меня кто-то будил, в бок пихал. Я ничего не понимаю. Где я? Что со мной? Лежу полураздетая, кровища подо мной. А люди эти, как я понимаю, хозяева квартиры, мужик с женой орут на меня, едва ли по морде не хлещут. Убирайся вон, проститутка поганая. Бросили мне какой-то драный халат, что б прикрылась и выкинули меня за дверь. И вот в этом халате, босиком, иду я через весь город, даже не плачу, только бы домой дойти, где-нибудь дома, в какой-нибудь угол спрятаться. Пришла домой, мама меня встречает, белая от страха, начала обнимать меня, целовать. Ой, доченька, слава богу, нашлась, а я думала, что убили. Потом посмотрела на меня, все до нее дошло, по морде меня начала бить. Ах, ты такая-сякая, проститутка, этому ли я тебя учила, воспитывала.
Потом опять мамка ревет, хорошо, что тебя хоть не убили, а потом опять ругань, побои. А потом вопрос - идти в милицию или не идти. И опять все вокруг одного крутится. Идти надо! Нельзя сволочам это так спускать. А потом нет, идти не надо, все кругом узнают, позорище будет. Потом через полчаса идти надо, потом опять нет, идти не надо. И так вот до вечера, надо, не надо, надо, не надо. На следующий день мамка все-таки решилась, собрала меня, сама собралась и пехом в милицию. Авось там пожалеют. Ну вот пожалели. Заходим туда. Милиционер на входе, тут же все смекнул, не первый раз таких видел. Мамка с дочкой-молодухой.  И ехидцей так, зачем, мол, пришли? Мамка - да вот заявление хотим написать. Милиционер опять хитро, а о чем? Мамка не хочет говорить, что изнасиловали и неопределенно так. Напишем, узнаете. Милиционер нам бумажку, карандаш - пожалуйста, присаживайтесь, пишите. Ну вот, пристроились за столом, еще ни слова не написали, а из-за двери слышим - такая ругань, крики, мат. Это милиционер поглавнее, кого-то там распекает. Прислушались. Как раз наш случай, обрывки фраз только летят. Она, видите ли, нажралась, что где не помнит, как ноги расставила, не знает, кто там сколько, помнишь? Нет. А что хочешь теперь? Что б пацана из-за какой-то ****и на пять лет сажали? Ты б мамаша лучше за дочкой своей смотрела, а то растет кто, не приведи Господь. Ну и так дальше. Короче, мы тут же выскочили и домой. Ничего не  скажешь, не докажешь, оплюют тебя только, да по стенке размажут. Короче, прибежали мы домой, мамка моя успокоилась, так и так, мол, все равно, выхода нет. И  уж говорит примирительно, ладно, хорошо, хоть не убили и не покалечили. А что девственности лишили, так и хрен с ним. В городе все же, не в деревне живем. Ворота дегтем мазать не будут, да и какие тут ворота: четыре двери на площадку. Ты только, доча, никому ничего, ни слова, ни намека. Скажешь подружкам, так они все на хвосте разнесут и приплетут еще разное. Так вроде все, как-то успокоилась, устаканилась; пилюльки попила успокоительное для сна и от нервов, чтобы ничего не помнить. Да, я и так-то ничего не помню, и все вроде спокойно так стало, все вроде хорошо. А потом проходит месяц-другой, и я понимаю, что-то тут не так. Я к мамке опять, она меня в поликлинику. Докторша осмотрела меня и сообщает - поздравляю, мол, беременна и опять ехидно - “Знаешь, хоть от кого?” Сволочи все, что доктора, что милиционеры. У меня горе, хоть на стенку лезть, жизнь кувырком, а им лишь бы посмеяться, да обгадить. И еще мамка, за старое, как пару месяцев назад. Ну, тогда проще было - идти в милицию или не идти, а теперь жизнь точно на волоске, делать аборт или не делать. Делать или не делать. И все точно так, как тогда под копирку. Надо делать, иначе кто тебя с дитем замуж возьмет.
А через полчаса уже другое. Нельзя делать. Так тебя изрежут, что детей никогда иметь не будешь. Сволочь такая, докторша. Специально тебя всю изрежет. И вот так вот без конца. В тот то раз, после того как меня ... Нинка запнулась. Ну, в общем. Мама же через пару дней успокоилась. А сейчас нет. Целыми днями из меня кровь сосёт. И вот довела. Я с моста готова броситься.
Я думал, что Нинка опять начнёт рыдать. Ан нет. Даже удивился. Глаза высохли. Голос стал ровнее. Успокоилась.
”Хорошо, что я тебя встретила” – уж почти спокойно, сказала Нинка – “Выговорилась. Легче стало. Домой пойду. “
«Давай я тебя провожу.” - Предложил я.
«Как хочешь” - отреагировала Нинка – “Только ты никому.”
“Конечно же, ты меня знаешь. Я не сплетничаю, не болтаю. Да и из моих знакомых тебе все равно никто не знает.”
“Вот и хорошо” - грустно заметила Нинка – “Хорошо быть маленькой, незаметной, никому не нужной, как тут вот птичка на дереве.”
А еще через несколько дней Нинка опять позвонила и каким-то странным, едва ли не веселым голосом попросила встречи.
«Только не на мосту», — выдал я, и тут же пожалел об этом. Язык мой часто бежит впереди мысли.
Но Нинка даже не обратила внимания, лишь сказала – “Ладно, не издевайся, давай возле памятника Пушкину. Поближе все-таки. Просьба у меня к тебе будет. Маленькая и огромная.
“Так две просьбы?”
“Нет одна. Просто для тебя она маленькая, а для меня огромная.”
“Интересно” - подумал я – “действительно заинтриговала”.
Я подошел к памятнику вовремя, но Нинка уже была там. Действительно, что-то важное, подумал я, если так явилось заранее без опозданий.
“Ну вот. Не знаю прямо. С чего начать.”
“Начинай с чего хочешь, но ближе к делу.” — грубовато ответил я.
В общем, ездила мамка в село, откуда она родом. Вчера вернулась такая радостная, окрыленная, говорит что встретилась с зовицей.
“Зовица - это что? Имя, фамилия, должность?”
“Да нет. Это слово такое, старорежимное, по-украински. Как по-русски. Шурин, деверь, золовка. Я и сама не знаю, что это такое. Но главное, что она родственница и с мамкой дружит. Не разлей вода. А работает она там - в паспортном столе.
“И что?”
“В общем, приехала мамка вчера, вся такая довольная, и говорит мне.”
“Все, доча, обо всем договорилась и выдает мне, что они там с зовицей придумали.”
“Что ж можно придумать?” - заметил я, чувствую какую-то интригу.
“А вот что они придумали” - продолжила Нинка – “Когда буду я месяце на шестом-седьмом, когда живот подрастет, поеду я туда, в село к бабке моей. Хатка у нее там не маленькая. Там и буду рожать, а потом после родов зовица эта, родственница наша,  ребеночка впишет мамке в паспорт. И будет он мне как бы братик или сестричка. Мамка так и говорит. Станешь ты у нас, доча, опять честной девушкой. Замуж пойдешь без довеска. С руками оторвут такую вот красавицу.
Выглядело это весьма странновато, но в конце концов какое мне до этого дело. Мне не предлагалось одобрить этот дурацкий план или что еще.
"А я то тут причем?" - не выдержал я.
«А ты не лети вперед, не  забегай, сейчас поясню. Село же это такая штука - сплетни. Меня с животом увидят, говорить станут, девка то в подоле принесла, в село из города сбежала от позора то.
А мы-то и ответим, ничего подобного, все по-честному. Замуж вышла и ребеночка рожать домой к бабке приехала, потому как доктора велели подальше от городского шума, грязи, газов, вони, куда-нибудь на природу, где все поздоровее. Вот оно, что, наконец-то, смекнул я. Мне, значит, предназначена должность мужа.
“Так” - смутилась Нинка –  “Но там тебя делать ничего не нужно будет; просто приедешь утречком на автобусе, мы с тобой по селу походим, по людным местам, пусть все видят. Ну, может, к одному-двоим родственникам зайдем, показаться, представиться. А вечером садишься на автобус и домой.”
“Всего-то” - удивился я – “А поверят?”
“А кто, кого должен спрашивать? Верю, не верю. Это тебе не теорему на Олимпиаде доказывать. Мы показались, а языками, ежели кому хочется, пусть дальше треплют.”
Я прямо удивился такому простому, ясному решению всех проблем. Действительно, уж, как говорится, комар носа не подточит.
“Ну что, ты согласен?” - как то испуганно спросила Нинка.
“Ну да, что за проблема? Приехал, с тобой в деревне под ручку, походил, со всеми поздоровкался и домой вечерком, никаких проблем. Кстати, смотрела комедию “никаких проблем” - уже как бы шутку поинтересовался я.
«Нет, не смотрела. Но ты согласен?”
“Согласен.”
“Все, здорово, спасибо тебе. Я же тебе говорила, что просьба к тебе будет маленькая, но для меня огромная. Созвонимся” - радостно сказала Нинка, и, махнув рукой, заторопилась куда-то.
Конечно же, я не забыл о своем обещании, и, конечно же тихонечко начало выясняться, что вся эта история, приедешь утром, уедешь вечером, начала усложняться. Как выяснилось, местные родственники уж точно не удовлетворятся нашими гуляниями под ручку вдоль и поперек села. Захотят прийти. И не один, два человека, а побольше. А коли прийти, то и об угощении надо подумать. Ничего не оставалось. Коли обещал, то согласно русской пословице "назвался груздем - полезай в кузов". Один день приезда отъезда растянулся на три. Прогулка по селу превращалась в походы, фланирование вдоль и поперек, а зайти познакомиться - превращались в серьезные посиделки. Считай почти что свадьбой. Не настоящей, придуманной, фейковой - хотя такого слова еще никто и не знал.
Тут и у меня возникли проблемы с родителями. Только вот приехал на каникулы и куда-то собирается на три дня. Зачем? Пришлось придумывать. Помните, я рассказывал, что в нашем городе перекрыли плотиной речку, создали гидропарк и построили санаторий, дом отдыха. Хорошо, что я о нем вспомнил и сообщил родителям, что желаю на недельку отправиться туда на отдых.
Зачем? Дома так хорошо!
А я вот хочу.
Лениво так поспорили и достали путевку. Именно что достали. Слова "купить" тогда не существовало. Все всегда, когда-нибудь, но доставали. Хотя моим родителям, двум врачам, большого труда это не составило. Получите путевочку на недельку и так далее. Все технические вопросы решены. Остается выполнить, что обещано, задумано. Вот и пришло время Double S. С - это свадьба, хотя и фейковая, и санаторий.
Экзамены в университете сданы, самолет доставил вовремя, пару дней на ленивый отдых и отбор нехитрого барахла в санаторий под недоуменные взгляды родителей. Ехать до Нинкиного места обитания недолго. Часик с небольшим. Не ожидал. Но Нинка встретила автобус. Нормально. Переживала, наверное, как бы я не передумал. Нет, не передумал. Все как уговаривались. Первый день - гуляние под ручку вдоль и поперек по селу с заходом для знакомств с ближайшими родственниками. Тут я родственников абсолютно восхитил. Они вовсе и не предполагали, что я знаю украинский язык. Для легкости общения я переходил то на русский, то на украинский язык - мову. Мову я знал, причем очень хорошо. Дело в том, что на Украине в школах даже не в украинских, просто в обычных русскоязычных, преподавание украинского начиналось со второго класса, а потом количество часов, отводимое на украинский язык, равнялось часам русского языка и литературы. Сколько мы только украинских поэтов и виршей [стихи] не поизучали, каких только пысьменныков [писателей] и их произведений не перечитали. Сколько стихов великого Тараса Григоровича Шевченко мы не вчылы [изучали]. А если вспомнить язык грамматики, очевидно, что по-украински я говорил свободно и правильно, в отличие от селян, которые разговаривали неизвестно на чем, точнее более-менее известно. То, что в простонародье называется “суржик”. Это такая смесь русского и украинского, в которых русское слово, коли не помнишь, заменяется украинским и, соответственно, забытое украинское слово замещается русским. За мой чистый украинский язык я удостоился высшей похвалы. О цэ ж справжний украинэць [настоящий украинец]. Всё прошло замечательно. От выпить я корректно отказывался, ссылаясь на Нинкин живот и желание посетить еще кучу родных. Короче, день и вечер прошли на пять плюсом. Оставалось некая нервозность по поводу завтра. Как оно  пойдет? Прошло все хорошо.
Меня, правда, спросили, не будет ли каких-либо пожеланий. Я попросил, чтобы водки было поменьше. Мне торжественно пообещали и не солгали. Водки действительно не было вовсе. Но зато был самогон. Опять же, не примитивный - сахар с дрожжами, а из фруктов. Фруктовых деревьев тут "завались". И яблоки, и сливы, и груши. Выбирай, что хочешь. Всё сладкое, а дальше по семейным рецептам. Нас с Нинкой, естественно, усадили в конец стола. Народ тихонько собирался. Первых гостей мы кое-как встречали, до остальных прибывающих уже было не добраться, да и не нужно.
Расхваливать стол и блюда, конечно же, я не буду. Но все было, конечно, свежим и невообразимо вкусным. Вот он. Гусь. Еще вчера белый здоровенный гусь шипел на меня, а теперь вот он - украшение стола. Тут вам их молоденькие курочки, которе еще утречком чего-то клевали, а теперь в жареном, пареном и бог знает в каком виде расселись по тарелкам. И даже поросенок с наливным яблочком во рту.
Ну, а кроме? Более чем достаточно. Тут с вами вареники с творогом, картошкой, вишней, воспетом, и не зря, Гоголем и много чего еще. Естественно, самогонка, которую все употребляли и меня, тоже, заставляли отведать. Иначе какой же я справжний украинец? Впрочем, мамаша ненавязчиво предупреждала гостей, что я хоть и справжний украинец,  но зовут меня Изя. Так что, пожалуйста, без анекдотов и ругани по поводу еврейской нации.
Потом, ну как же без этого. Горько! Нет, цэж нэ гирко, цэж сладко. Иногда Нинка брала инициативу в свои руки, и простенькие чмоканья превращались в длительные поцелуи. Нинка была счастлива, вероятно, забыла, что это не свадьба, а фейк. Я уж после пригубленного, и хоть в меру выпитого, тоже путал фантазии и реальность. Среди пьяной свадебной болтовни было время что-то сравнить, о чем-то подумать. Я сравнивал те деревни и села в России, где я проводил много времени на сельхозработах и тем местом куда я так нежданно, негаданно попал.
Украинское село сильнейшим, замечательным образом отличалось от уральско-российского. Практически не было брошенных домов. Белые хатки, мазанки. Ухоженные  дворы вокруг них. И живность. Ну пусть не в каждом дворе. Но множество курей, гусей расхаживали по дворам, или выбирались поклевать чего-то на улице. Огороды, садовые деревья, увешанные яблоками, грушами, вишней, кусты малины и грядки клубники. И все это вызывало чувство удовлетворения и надежности. Житомирский колхозный рынок был насыщен всеми фруктами и молочными изделиями. Он как-то обходился без мандарин, апельсин и воплей кавказцев - “Падхады, пакупай апельсин рубль штучка.” Приезд же в нашу уральскую деревню, кроме раздражения и жалости к испитому населению, не вызывал ничего. Деревенские, даже за примитивными продуктами ездили на электричках в город. Продукты в сельмаги лишь иногда завозились, а водка лишь иногда НЕ завозилась.
Да, наша коммунистическая партия серьезно взялась за разрушение российской деревни и, надо сказать, достигла в этом направлении небывалых успехов. До украинской деревни руки коммунистов еще не добрались. Впрочем, пройдет еще с десяток лет, и украинскую деревню начнет постигать та же участь. Теперь я понимаю, что распад СССР был неминуем. Хотя, к этому нужно было еще долго идти. И еще раз глянув на наш обильный свадебный стол, я на секундочку подумал – “Так вот, что же это обошлось? Сколько стоила наша свадьба?” Да нисколько. НИЧЕГО. Просто куры, гуси и поросенок побегали, побегали и удачно пристроились на блюдах нашего свадебного стола.
Наконец-то время ушло за полночь. Званых гостей потихоньку выталкивали или вытаскивали из дому. Наконец-то и мы с Нинкой, невестой, смогли уйти в комнату с дверью, которую нам выделили как молодоженам. Деревенский самогон таки ударил по ногам и по голове. Как-то быстро я упал на кровать и уснул.
Нинка разбудила меня затемно, еще до петухов. Я посмотрел на нее и все понял. Она, если и спала, то совсем чуть-чуть. А потом решилась. Причесалась. Такое чувство, что даже накрасилась. Совсем как перед свадьбой. Одела привлекательный халатик и, повернувшись ко мне боком, пыталась скрыть свой восьмимесячный живот. Я ждал, что она начнёт говорить. Она начала, но чувствовала, что не о том.
“Я, я, я очень тебе благодарна…”
Я прижал указательный палец к губам, давая понять, что понял и жду чего-то,  что она  на самом деле хочет сказать. Нинка вздохнула и решилась. Потом лишь попросила  - “Пожалуйста, закрой глаза. Я стесняюсь”.
Я закрыл глаза, подчинившись. Получилось у Нинки не очень уклюже. Стягивание брюк,  что я оставил, упав после свадьбы на кровать. Доставание уже затрвердевшего члена двумя пальчиками. Потом. Молодец, Нинка. Подглядывание за мной и Светланой Ивановной дало свои плоды. Теперь она уже теоретически знала, что кроме классических поз, при сексе бывает еще что-то поинтереснее. А опыт придет потом. А пока… Пока Нинка  лишь удовлетворенно, радостно вздыхала. Наконец-то случилось то, что она хотела. По собственному желанию, по ее воле.
На следующий день проснулись поздно. Молодоженов никто не будил. Оделись, умылись, позавтракали чем-то, что осталось на свадебном столе, но без желания и аппетита. Законное похмелье давало о себе знать. Что еще предстояло по плану? Ах, да, еще прогуляться по улицам, под ручку, напоследок, чтобы Все увидели. Впрочем, Всех на улице не было, вообще никого не было. Время за полдень, солнце светило и жарило неимоверно. Прошлись туда и обратно с полкилометра, вернулись домой.
Оставаться еще на одну ночь абсолютно не хотелось. И вообще село, петухи, курицы, гуси, которыми я еще так восхищался вчера, начали поднадоедать. Лучше всего уходить вовремя. Пока все хорошо. Чтобы ничего не испортить. Никто не возражал. Случайно  выдумалось какое-то срочное дело в городе. С бабусей тепло попращались, выслушав наставления насчет десяти детей и долгой и счастливой жизни до ста лет. Потом “прощевайте, гэй, по коням, вси у путь”. Это просто вспомнились стихи украинского поэта Павла Тычины. Не слыхали о таком? Ну и слава Богу. Потом. Ну, конечно же, не кони, не лошади. Цивилизованная автобусная остановка. Мелкий, все проходимый автобус ПАЗик на 20 человек. Помахал ручками в окно и поехали. Куда? Пока не домой. В санаторий, о котором я как бы мечтал, выпрашивая путевку. Добрались туда к вечеру. Регистрация, естественно, с проблемами.
“Вы должны были явиться два дня назад. А теперь что? Не знаю даже, что делать.”
 Что делать я знал. 5 рублей синенького цвета, в купе с жалостным рассказом о бабушке в больнице, смягчили сердце администраторши. Еще была пятерка в кармане. Должна была разрешить оставшиеся вопросы, но она не понадобилась. Мое нарушение режима было далеко не в самом жутким. Так что, получив напоследок выговор и ключи, я отправился искать свою комнату. Найти комнату не составляло труда. Санаторий был новым, хорошо пронумерованным, с номерами, которые еще не успели оторваться и отпасть. Комната нашлась быстро. А вот войти туда не удавалось. Ключ-то подходил, прокручивался и щелкал отменно, а дверь вот шевелилась, но не открывалось. Какие-то звуки и вздохи за дверью присутствовали. Кто-то явно за дверью был, но открывать не желал. Пришлось прибегнуть к угрозам.
Тук-тук-тук. “Сейчас кастеляншу позову.“
А вы не знаете, что такое кастелянша? Значит, вы точно не жили в СССР. 70-е годы. Кастелянша – это такая немолодая особа, часто похожая на ведьму, в обязанности которой входило выдача постельного белья и полотенец, а также сидение на этаже с целью защиты моральных устоев советских граждан.
Дверь открылась. На породе стоял мужичок лет сорока. Он высунул голову в коридор, воровато озернулся и за рукав затащил меня в комнату. Комната - на двоих. Забыл, кстати, упомянуть, что в гостиницах и домах отдыха комнаты создавались на двоих, а то и на четверых совершенно незнакомых людей. Принцип, конечно, такой. Комната на одного - жирно будет.
Войдя, я, конечно же, обратил внимание, что в его кровати под одеялом пряталась какая-то женская головка. Да, очевидно, что моральные устои нашей комнаты были серьезно нарушены. Мужичок придвинулся ко мне и с упором, но тихо зашептал.
“Слышь, друг, видишь же, какое дело. Тебе два дня не было, вот я и решил подругу пригласить. Познакомились вот сегодня. Ну вот, любовь с первого взгляда. Ну, войди в положение, найди чего-нибудь. Сегодня, до утра. А я тебе три рубля дам.”
“Пять…” - автоматически сказал я, хоть даже и не понял, зачем мне пять или зачем мне три. Мужичок порылся в кармане - “У меня только три. Завтра добавлю”.
Потом сунул мне трешку в карман и тихонько вытолкал меня из комнаты.
“Вот тебе и проблемы” - подумал я, проходя по коридору на выход.
“После одиннадцати не пущу!” - услышал я за спиной угрожающий кастелянский голос.
“Да я покурю только.”
Вышел на улицу, прогулялся туда-сюда по безлюдной аллее. Нашел лавочку поприличнее и сел. Думу думать. Дурацкая ситуация. Автобуса нет до утра. Да и куда ехать? Спать на лавке до утра, так вот похолодает, да и ночью или под утро сторож или милицейский патруль явится, объясняйся потом с ними. Ситуация, конечно, неприятная, но бывало и похуже. И все-таки не зима, и не высота над ледником 8 километров на Эвересте.
Мои раздумия прервал какой-то говор на незнакомом языке. Мимо проходили две девицы.  “По-моему, из Прибалтики” - решил я -  Эстонки или Латышки. Впрочем, внимания я на них не обратил. Они вроде бы тоже, но потом быстренько развернулись, подошли ко мне и даже не спросясь вплотную сели возле меня.
«А что мы тут делаем? “ - спросила девица слева.
Хорошо узнаваемый прибалтийский акцент как-то очень хорошо сочетался с ее внешностью, смелостью, осанкой и даже одеждой. Конечно же, я слышал по телевизору массу прибалтийских певцов. Это и Денис Мяги, Лайма Вайкуле, Ая Кукуле. Прибалтийский акцент звучал у них привлекательно, но мне казалось, что он был слегка более телевизионным, не совсем настоящим, надуманным. Девушки рядом со мной. Не надо было играть. Говорили, как говорили. И как-то голос с акцентом звучал очень приятно и привлекательно.
“Так что же? Мы тут делаем?” - повторила вопрос девушкам справа – “совсем почти ночь…”
Я не знал, что ответить. Врать, выкручиваться, или, честно сказать? Но они уже догадались. “А я знаю!” - потянула девушка слева – “Сосед по комнате попросил на ночь убраться подальше, потому что у него любовь. Так?”
“Так, все точно” - сознался я.
“Вот и хорошо, что мы тебя встретили. К нам пойдем. И накормим, и напоим, и согреем, и там посмотрим. Как пойдет... “ - добавила соседка справа.
Предположение, действительно, от которого нельзя отказаться. Мы снялись со скамейки и пошли к следующему зданию. Возле окон первого этажа остановились.
“Ой, делать то что? Это же ведьма, как вы ее там зовете, когтелянша, не пустит, вопли подымет. В окно залезть сможешь?”
“Конечно, и на первый, и на второй.”
“А не надо на второй. Мы на первом живем. В общем, я туда, окно открою. Не дрейфь!” - обратилась она ко мне, вероятно, использовав только что выученное словцо.
Через минуту окно открылось. Влезть в окно первого этажа занимает всего-то раз-два, секунда с небольшим. В комнате сидела еще какая-то девица, с каким-то удивлением, откуда, мол, рассматривала меня. В углу работал телевизор, в котором то ли варилась сталь, то ли тяжелые зерна пшеницы сыпались в ладони хлеборобов. Этими двумя сюжетами, как всегда, заканчивалась программа «Время» и телевидение на сегодня. Девица что-то сказала на ухо. Она выключила телевизор и ушла в другую комнату. Тут можно было и осмотреться, что это за новый дизайн изобрели строители санатория.
Стандартную четырех-кроватную комнату перегородили стенкой толщиной, ну пусть сантиметров 30. В прихожей сделали две дополнительные двери. Направо ванна, налево туалет. В уголок каждой комнаты по телевизору. В другой уголок столик с двумя стульями-креслицами. Эдакое простенькое улучшение, а удобств и радости в десять раз больше. Ну как ни вспомнить, ни восхититься, ни похвалить отцов города с их мостом, плотиной, гидропарком и в конечном случае домом отдыха.
Расположились мы за маленьким столиком напротив уже потухшего телевизора. На столе появилась непочатая бутылка вина для дам и почти опустошенная с остатком - рюмки на две бутылка водки для джентельмена. Закуска состояла из трех конфет. Вполне достаточно, дабы выпить за знакомство. Знакомство состоялось, но их сложные прибалтийские имена я тут же забыл и ориентировался как на лавочке. Девушка слева, которая посмелее и девушка справа, которая повальяжней. Первая рюмка сделала свое дело. Голова сильно закружилась. Утром с самогонного похмелья есть абсолютно не хотелось, потому позавтракал одним вареником.
Теперь голод ощущался. Конфетка-закуска лишь раздразнила голод. В этот момент ни с того ни с сего вдруг вспомнился анекдот. Наверное, со смыслом и почти что про меня.
“Вначале, Изя, ты женишься на еврейке.
У тебя будет мудрая жена, умные дети, нужные связи, карьера. Потом дети подрастут, ты разведешься и женишься на русской или Украинки на 15 лет моложе тебя. Они веселые, хорошо готовят, любят секс. Вы будете ездить по курортам, вы проведете несколько счастливых лет.
Потом ты разведешься и женишься на эстонке или латышке.
Это еще зачем?
Ой, Изя, если бы ты знал. как они за могилками ухаживают.”
Улыбнуло. Впрочем, моим девушкам предстояло еще многие долгие лета, прежде чем они станут ухаживать за могилкой.
Вторая рюмка растормошила мою смелость. Девушки казались настолько привлекательными, что ни сказать, н и терпеть, а неудовлетворенное желание так и рвалось наружу.
Собственно, смелая девушка слева все прекрасно поняла, стащила себе верхнюю часть одежды и вдруг з адала странный, не к месту вопрос.
«А ты знаешь, кто прорубил окно в Европу?”
 Странно было бы не знать. Об этом нам твердили учителя всех предметов, исключая разве что химию с математикой. Я слегка опешил.
“Петр Первый, конечно” - выдохнул я.
“А вот и нет!” - словно издева я сь, ответила девушка слева -  “Вы как окно прорубили, так и заколотили. Окошко осталось, но только у вас.”
После этого смелая девушка извлекла из кармана юбки какой-то тюбик-пшикалку и помахала им у меня перед носом.
“Что это?”
“Сейчас узнаешь.”
Как-то очень быстро и ловко она залезла ко мне в штаны, добротно ухватила мой уже затверделший член, несколько раз пшикнула на него тюбиком. Что-то защипало, но не сильно, не так, чтобы испугать.
“Так что это?”
“Первейшее, новейшее европейское изобретение. У нас продается, достается почти свободно.” - потом выждала секунду и издевательски добавила – “Я так хочу, чтобы это не кончалось.”
Теперь я понял. Эдакий простенький анестетик, обезболивающий типа весьма распространенного для выдирания зубов навокаина. Придумано в Европе, распространено в Прибалтике, использовано здесь. Все остальное просто через минуту практически теряет чувствительность. Удовольствие сохраняется где-то на уровне указательного пальца, ковырающегося в носу. Но для девушки “лафа”. Удовольствие в полной мере, без вопросов. “Что, ты уже?”
Для докторов сексопатологов, наоборот, сплошное горе. Кого же они и от чего лечить-то будут? Куда болезни-то с мудреными названиями раннее семяизвержения засовывать? Смелая девушка уже не давала остановиться и опомниться. Толкала к кровати, на ходу стаскивая с меня штаны, рубашку, потом одним движением сбросила с себя остатки одежды. Потом толкнула меня на кровать, твердо ухватила, поставила куда следует и куда хотелось, наконец-то успокоилась и прошептала своим приятным прибалтийским говорком - “Леши, не двигайся, я сама. Самодеятель не нада.”
Девушка покручивалась, двигалась, постанывала минут 10. Потом охнув упала на меня. Пролежав несколько секунд, поднялась и жестом позвала девушку. Не уходи, не двигайся, сообщила она, уступая место девушке справа. Вальяжная девушка что была на лавочке справа, двигалась быстрее. Странно, но вероятно, внешнее поведение на людях  заменяется внутренними желаниями. Потом, минут через десять, девушка справа оставила меня, и ко мне вновь добралась девушка слева. В руке она держала какую-то книжку. Впрочем, книжка была не настоящая. Обложка явно не печатанная. Не магазинная.
Явная самоделка с выведенной рукой, названием на эстонском или латышском. Смелая девушка что-то внимательно изучала, потом вновь забралась ко мне, как-то неудобно повертелась, потом вздохом выбросила книжку на пол и заняла уже знакомое положение сверху. Без самодеятельности. Еще минут десять легких стонов и вздохов. Финал - падения с дрожью на меня. Второй сеанс секса приходил опять же в полном удовлетворении для девушки слева. Но не для меня, хотя чувствовалось, и чувствительность началась потихоньку возвращаться. А смелая девушка слева все поняла, взглянула на меня, махнула кому-то рукой. Рядом со мной появилась девушка номер три, та самая, которую я увидел возле телевизора первый раз.
“Сможет, сможет!” - подтвердила смелая девушка, показывая на часы и как бы отвечая на немой вопрос.
Я вам уже упоминал, что место - санаторий, в котором я оказался, делился с благословения отцов нашего города на две части. Часть номер один - это дом отдыха для всех желающих. Часть номер два - это лечебно-оздоровительные санаторий, специализирующиеся по женским болезням. Чаще всего для женщин, которые по каким-то причинам не могли забеременеть. Я, конечно же, не доктор, но представляю, что значительная часть этих женских болезней на самом деле была бОльшей проблемой их мужей. О нашем же лечебно-профилактическом санатории ходили самые что ни на есть положительные и удивительные случаи. Несколько недель проведенных в санатории-здравнице, и о чудо!! Женщина сообщала мужу о радостном событии. Она ждет ребенка. Естественно, от мужа, естественно, благодаря замечательной погоде, отменному питанию и заботе врачей. Сомнения? К чему сомнения? Живи, радуйся, воспитывай потомство. Так что, если с медицинской точки зрения санаторий наш заслуживал твердую пятерку, то напротив, моральный кодекс строителей коммунизма тут сильно прихмарамывал. О подобных санаториях, ходили всяческие слухи, подкрепленные нашим советским кинематографом и фильмами, как комедийными, так и лирическими лентами.
Девушка номер три оказалась еще более смелой и решительной, чем девушка номер один. Бросив все мешающее ниже пояса, она юркнула ко мне в кровать, но не стала заниматься нововведениями. Слегка грубовато подлезла под меня, заняла стандартную половую позицию номер один. Дальше все прошло быстро и хорошо. Моя чувственность вернулась, желание девушки горело уже давно Оставалось лишь постегивать его глубокими вздохами и словами. Глубже, глубже, сильнее. Все кончилось быстро и славно за нескольки минут. То, чего хотелось мне, то, чего нужно было ей. Мы все четверо теперь были, если не на вершине счастья, то на вершине удовольствия. Прибалтийские девушки достали еще бутылку вина, что называется, заначку. Надо же было еще немножко посидеть, поговорить. Как в известной комедии, “хорошо сидим”, вино разливается по стаканам, и без тостов, пригубливается когда хочется. Девушки заняты болтовнёй, сплетнями, именами им хорошо знакомыми.  Сплетни и их разговоры меня не интересовали, а заинтересовала книжка в зеленой самодельной обложке, валяющейся на полу. Я поднял ее, открыл посередине, перелистал несколько страниц. Смелая девушка номер один, собственно, обладательница этой книжки, обратила на меня внимание.
“Кама сутра” -  сообщила она – “Слышал такое название?”
Название я, конечно, слышал, о чем там пишется и говорится тоже знал. Естественно, никогда не видел. Интересного там было не сильно много, обучающе и схематично. Но меня заинтересовало нечто другое: копии страниц и рисунков, о чем я даже не подозревал, что такое существует.
Все, что я знал и видел, в своем университете - это секретаря машинистку, вставляющуя в печатную машинку пять страничек белой бумаги, разделенных черной копиркой. Получались главный вариант и 4 копии. Одна другой хуже. А вот так, чтобы настоящие, качественные копии с текстами и рисунками.
Заметив изумление, смелая девушка обратилась ко мне - “Ах да, этого еще ты никогда не видел и не знаешь, что это такое. Ксерокс называется. У капиталистов есть везде, в каждой конторе. Даже у нас это есть. А у вас?” – заключила она -  “Заколоченное окно в Европу?”
Я не чувствовал себя пристыженным. Просто советский идиотизм демонстрировался этими девушками в полной мере. Вот она, Ленинская газета «Искра», как главное оружие пролетариата. Вспомнить даже то, что в Союзе считалось нормой на коммунистические праздники собирать все пишущие машинки и сносить их в особую комнату под ключ, дабы враги листовки прокламации против советской власти не напечатали.
“Вы тут на Луну космические корабли запускаете, а *андоны произвести не можете. А что станет со страной, которая *андона сделать не может” - с улыбкой сообщила она – “Страна погибнет.”
 Странно, но глупая шутка оказалась пророческой. Через два десятилетия страна действительно исчезла.
А девчонки продолжали веселиться. Пригубливали вино, что-то вспоминали, над чем-то хохотали.
«Слушайте, так мы же про свою соседку забыли», — сказал вдруг смелая девушка, обращаясь к девушке номер три - «Пойди, предложи ей. Молодой, симпатичный мальчик всегда готов к труду и еще».
— Да спит она уже. —
Нет, не спит, — возразила смелая девушка. — Я же слышала, как она там в прихожей толкалась, подглядывала. — Пойди, пойди, не бойся.
- Чего мне бояться?
- Тогда иди, буди свою дюймовочку, недотрогу.
- Ну я пошла!
- Иди, иди. Мы тут всегда поможем.
Через секунду в соседней комнаты раздался какой-то невообразимый рык. Наша девушка пулей вылетела из комнаты. Вслед за ней полетело что-то тяжелое. К счастью, мимо. Наша девица так и осталась стоять, недоуменно разведя руки.
“Да я ж ничего не сказала” - испуганно шептала она – “Недотрога сумасшедшая.”
 Девицы из нашей комнаты лишь хохотали до слез.
“Ничего, пусть отправляются завтра к своему массовику-затейнику.”
“Так у него же таких вот дур тоже очередь” - потешалась девушка номер два.
Еще через секунду послышались глухие удары в стену. Мы явно кому-то мешали спать. “Все, закончили, угомонились!” - наконец-то здраво рассудила смелая девушка – “Иначе эта ведьма-кастелянша заявится.”
Действительно, свет выключился. Все разбрелись по местам. Мне пришлось высыпаться в маленьком кресле перед столиком с упостошенными бутылками.
Проснулся я на следующее утро не очень поздно, но и не рано. Настолько, чтобы опоздать на завтрак и на утреннюю гимнастику. В комнате уже никого не было, ни записок, ничего. Ночное приключение кончилось. В ванной, прихожей, кто-то шебуршился. Вероятно, наша дюймовочка недотрога, которая успела все. И на гимнастику с массовиком-затейником. и на завтрак в переполненной столовой,  и на всякие бессмысленные медицинские процедуры.
“Все хорошее случается быстро и неожиданно” - подумал я. Подошел поближе к окну, огляделся, дабы случайно не наскочить на ведьму-кастеляншу и прыг. Прощай, первоэтажная комната лечебно-профилактического санатория.
Утренняя прохлада радовала, солнышко приятно согревало и лишь чувство голода не давало покоя. Легко было сосчитать. Что за сутки после завтрака вареником со свадебного стола я не съел ни крошки. Конфетки не в счет.
Посмотрел на часы, до долгожданного санаторного обеда оставалось часа три. Делать нечего, оставалось лишь ждать. Не рыскать же по округе в поисках столовой, да и родители начнут непременно расспрашивать, чем кормили, где и как.
В столовую я вошел три часа спустя. Заметил своего вчерашнего знакомого. Он махал мне рукой, показывая на стул рядышком. Очевидно, что места в санатории были уже, как водится, расписаны по комнатам, а ему уж очень хотелось поблагодарить меня и еще чем-то поделиться. Обед был обычным санаторским. Незабываемый суп-харчо. Почему-то он всегда присутствовал во всех меню всех столовых. Пшенная каша со шницелем и вечный компот из сухофруктов. На всякий случай я спросил у своего нового знакомого, что было вчера. Вчера было то же самое, что и сегодня, но шницель назывался бифштексом.
Обед кончился,  более в санатории делать было нечего. Остановка без расписания. Автобус и домой. В моем мировосприятии что-то сильно изменилось. Мир оказался не таким, каким он рисовался до сих пор. Как их называть? Развратные, распутные или нормальные девушки. А этот впервые увиденный мною ксерокс и вбиваемые в тебя аксиомы - "мы за мир а все остальные только плетут козни". Вот и приходится нам все пишущие машинки в секретную комнату и под ключ. Бред, который никогда не кончится, бред в который все верят. Сексоты [секретные сотрудники КГБ] , иными словами стукачи, обитающие рядом с тобой, доносящие о каждом вздохе, о каждой неправильной мысли, расказанном анекдоте. Что-то очень серьезно перевернулось во мне за этот вечер и ночь.
Потом я приехал домой. Родители слегка удивились. Почему так рано, не досидел купленную в санатории неделю?
"Не понравилось!"
"Так мы же тебя предупреждали!"