Танюша

(По рассказам моей мамы, пережившей оккупацию в годы ВОВ 1941-45 гг.)

- Танюша, сатана, иди домой! – крик разнёсся по улице и откатился эхом к лесу, будто сама тишина оттолкнула его туда.
Был вечер. Село притихло после трудового дня. Время ужинать.
Танюша сидела в ветвях старой раскидистой яблони и смотрела, как на ещё светлом небе загораются первые звёзды. Она любила это место на краю их сада за домом. Сад тянулся до самой околицы. Яблоня была настолько старой, что ствол её растрескался, будто старый сапог, и в нём зияло дупло. Таня ждала, когда в нём наконец поселится птица — дятел или синичка. Но птицы не спешили.
— Папка вернётся — и спилит её, — говорила мама.
Таня слушала и молчала. Ей было жаль яблоню. Она знала её всю свою жизнь. А в своей жизни помнила только войну.

— Танюша, сатана, иди домой! – вновь донёсся крик старшего брата. Так было каждый вечер. Соседи не удивлялись. Вся улица знала: пока Витя не закричит — Танюша не слезет с яблони.
Она сидела, поджав ноги, в старой маминой кофте, слишком большой для неё. Холод уже пробирался под ткань, но она не спешила. Здесь, на ветке, она была выше всего мира.
Над головой — небо, щедро усыпанное бледными звёздами.
А внизу — сад, шуршащий листьями, словно кто-то перешёптывается в темноте.
Упало яблоко. Громко.
Яблоня была высоченной, верхние ветки — в небе. Каждую осень, когда трясли деревья, с неё почти ничего не падало: яблоки держались, как солдаты на посту.
«Значит, спелое, — подумала Таня. — И вкусное».
Она представила, как поднимет его, вытрет о кофту и отнесёт маме. Без слов. Просто положит на стол.
Мама улыбнётся.
Только бы не плакала.

Тане шёл седьмой год, и она очень хотела в школу. Она не просто хотела — мечтала.
Мечтала о тетрадях, о буквах, о том, как будет выводить своё имя: Т-а-н-я.
— Вот папка придёт — справим ботинки, и пойдёшь, — говорила мама.
Таня верила. Она не помнила отца. Ни лица, ни голоса. Знала по фотографии: в форме, с серьёзными глазами. Она любила его, гордилась.
— Он герой, — говорила мама. — Воюет за Родину, за нас с тобой, за нашего Витьку и за всех ребят.
Уже вернулись после Победы отцы к Мане и Луше — её подружкам. Колькин папка пришёл без ноги, на костыле. Ну и что? Пришёл же! А её отец всё не возвращался!
Стояла уже поздняя осень. Листья почти все опали.
Таня видела, как мама украдкой вытирает слёзы и каждый вечер, управившись с домом, выходит за околицу. Сидит с краю дороги на сваленном дереве, глядит на дорогу, что ведёт в район. «Ждёт, что по ней вернётся папка», — понимала Таня.

- Танюша, сатана, иди домой! – уже сердито, почти зло, прокричал с крыльца брат Витя.
Смеркалось. Из центра села донёсся звук гармошки. Значит, молодёжь собирается у клуба на посиделки, на танцы. Клуб был разбомблён ещё в начале войны.  село пережило оккупацию, но после Победы люди всё равно приходили туда.
Пели.
Танцевали.
Жили.
Брату было всего 13, но он в доме был за мужчину. Старший. Защитник. Считал себя взрослым. Имел право на посиделки.
Таня вздохнула и ловко, как кошка, спустилась с дерева. Ноги скользнули в башмаки брата — те стояли под яблоней, как будто ждали. Побежала — топая, неуклюже, в чужих ботинках. Пора было вернуть обувку брату, чтобы он поспешил к молодёжи.
Успеть, чтобы брат не опоздал, чтобы мама не сердилась, чтобы вечер не испортился.
А за околицей, на поваленном дереве сидела мама
и смотрела, смотрела на безлюдную дорогу...
2025. Москва.