На стыке поколений

Тарзанка

      Щелчок. Дни стремительно летели вперед и сгорали в плотных слоях атмосферы моей комнаты. Сознание, запертое в парализованном теле, медленно поедало само себя. От бессилия. С каждым днем становилось все сложнее отличать бред от реальности. Якорь безумия медленно тянул на дно изоляции.

     Мама улыбалась, в руках у нее была небольшая красная коробка с надписью “Lego”, а у меня катетер в мочеполовом канале. Она и теть Галя часто кружились вокруг, читали книги, собирали и разбирали этот “Lego”, теребили мягкие игрушки, разыгрывая сценки кукольного театра. Если бы они только знали, что я их понимаю. Тело неподвижно лежало на кровати и сильно чесался левый бок. Очень скоро конструктор стал испытанием, с которым приходилось мириться несколько раз в неделю. Я безмолвно кричал на них: “Включите телек! Отстаньте от меня!”, но мою тихую бурю никто не слышал. Еще эта безвкусная жижа, которую в меня пихали через трубочку. Так сильно хотелось мороженного. Обыкновенный стаканчик, пломбир или что-то такое. Я не мог глотать, зато слюни пускал исправно.

    Пытаясь вернуться обратно в реальность, я начал очередное путешествие со дна глубин разума. Бесконечный цикл попыток, за которыми скрывалась тьма истины. Моя жизнь стала похожа на отсыревшую бенгальскую свечу, которая теперь еле горела, изредка выбрасывая слабые искры. Оставалось смотреть на мир глазами человека, которому тут нечего делать.
     Временами вокруг меня собирались люди с дежурными улыбками и пытались разговаривать:” Сереженька! Это дядя Коля, помнишь его?”, - мама очень старалась. От дяди Коли несло перегаром, он неуклюже переминался с ноги на ногу и безучастно смотрел куда-то в сторону, а я молча смотрел в потолок.

   Щелчок.
  - Галя, ты сегодня посидишь с Сереженькой? Мне надо за документами, - обрывки диалога доносились сквозь сон, в котором я катался на тарзанке из пожарного шланга где-то на пустыре, - завтра на сутки, да.
Всплывала одна и та же картинка: пасмурный октябрь 1986 года, пустырь, мне 12 лет. Мы с ребятами катаемся на этой тарзанке после школы. Поспорили, кто дальше выпрыгнет через овраг. Я был первым. Раскачался, как следует, и сиганул с нее, что есть силы под выкрики друзей. Сразу за оврагом находилась бетонная заброшка, по которой мы частенько лазали. Я приземлился спиной на торчащую из земли арматуру. Окружающий мир замолчал. Ребята стремглав бросились ко мне: “Серега! Серега, ты чего!?!”. Димка тормошил меня, пытаясь привести в чувства, а потом увидел свои окровавленные руки и свалился в обморок. Дальше шли обрывки из белых стен и людей в халатах. Было холодно и больно.


- Галенька, да, конечно! Спасибо тебе, дорогая! Да! Да! Целую! – я услышал приближающиеся шаги, - Сереженька, к тебе скоро приедет тетя Галя, а мне надо по делам ненадолго, хорошо?
- “Хорошо, мам. Пускай включит мне телек, ладно?”- тело молча лежало. Щелчок.

     Мама с теть Галей сидели на кухне и тихо разговаривали, но я все отчетливо слышал, потому что слух был единственным средством односторонней связи. Я мог различать чьи-то шорохи и глухие звуки с разных этажей и примерно понимать - из какой квартиры они доносятся, а уж разобрать диалог из соседнего помещения для меня и вовсе не было проблемой.

- Клава, ты поговори с Сергеем Санычем из своего НИИ, он же профессор, связи есть. Сама же рассказывала. Я слышала, что в ГДР есть хорошие врачи.
- Галя! Ты видела, что у нас творится-то? Все разваливается на глазах, уж и не знаю, что завтра будет! Поговори..., не до нас ему...

      Обрывки дней мелькали, как слайды диафильма. Я лежал, запертый в своем теле и мечтал о том, как поеду с ребятами купаться на карьер. Друзья регулярно навещали. Обычно они приходили раз в неделю и рассказывали истории из своей бурной жизни: “Серый, прикинь, Светка из 10б втюрилась в Соболева! Вот, дура-то! Он же по Аньке сохнет! Помнишь Аньку? Ну, Симонова! Еще веснушки такие на всю морду!”. Я внимательно слушал Димку и мысленно отвечал ему: “Конечно, помню! Анька клевая! Димон, почеши мне бок, пожалуйста, не могу больше!”. Санек едва заметно теребил Димкин рукав, намекая, что пора идти, а Димка одергивал руку и продолжал свой рассказ. Наверно, ему казалось, что он меня подбадривает, а может быть и себя.

       Щелчок. Через открытую форточку до меня доносились предательские звуки улицы, которые я перебирал в голове и раскладывал по полкам принадлежности. Я уже давно сформировал собственную фонотеку, в которой классифицировал каждый шорох, скрип и шелест. Например, я знал, какие половицы должны скрипнуть, когда мама шла ко мне или на кухню. Всегда мог определить, по какой дороге во дворе едет машина. Неподалеку от дома, в котором я жил, стоял детский сад. Частенько я слышал веселый смех детей и мог посчитать, сколько их там гуляет. Левый бок ужасно чешется, не могу больше!

      Тети Гали не стало в июне 1994 года. Мама одна не справлялась, и меня поместили в стационар на Вавиловых. Путешествие в больницу стало очередным испытанием. Помню, как два мужика с угрюмыми лицами перекладывали меня на носилки и потом спускали по лестнице. Грузового лифта в нашем доме не было. Дневной свет оказался ярче, впервые за восемь лет я увидел жизнь за пределами своей комнаты. Сконцентрироваться не получалось, слишком много движения было вокруг. В голове все перемешалось.
     Машина скорой помощи везла меня сквозь разнообразие городского шума. Доносившиеся через приоткрытое окно звуки, играли друг с другом. Я лежал прикованный к медицинской кушетке и смотрел, как мимо пролетают силуэты домов. Скоро звуковой фон стал монотонным, и короткое путешествие завершилось. Все те же угрюмые лица выгрузили меня из машины и быстро покатили куда-то.
- Миш, вези его сразу в приемник, с документами я сам разберусь, -
- Давай. У нас еще один вызов, задолбали уже помирать!
Тусклый свет и затертые до штукатурки зеленые стены ползли холодом больничного коридора. Тяжесть одиночества становилась невыносимой. Тело безразлично лежало неподвижным пластом, но сознание протестовало, пытаясь обрести контроль над ним. Где-то рядом хлопнула дверь.
- Этого куда?
- Давай в четвертую. Петрович где?
- Да, хрен его знает, на рентгене вроде.
Каталка тронулась с места и со скрипом поехала в глубь коридора, издавая противные лязгающие звуки.

     …Димон сидел на краю больничной койки, смотрел в точку и долго молчал. Лицо у него было совсем хмурое, я его таким никогда не видел. “Димон, че с тобой!? Че случилось-то, Дима!?” – мой воображаемый голос пытался дотянуться до него. Неожиданно Дима повернулся и посмотрел на меня мокрыми глазами. Сердце застучало.
 - Серый, теть Клава…, ну, мама твоя…, она это… вчера умерла в общем, вот.
Мысли встали. Дима пытался что-то говорить, но я не слышал. Синяя вуаль застилала мой разум. Я чувствовал, как лютая ненависть подступала к вискам. Долбаная тарзанка и вся эта жизнь!
- Серый! Ты че, Серый!? Эй! Э-Эй!!! Помогите! Кто-нибудь! – Димон кричал сквозь коридор отделения интенсивной терапии, а я бился в судорожных конвульсиях и исходил пеной. Щелчок…

Амбиции

      Свобода слова и капитализм “по-русски” шагали по стране в полную силу. Жернова новой эпохи мололи без разбора. Кого в князья, а кого об самое дно. Шел 1993 год. Санек не был исключением из общих правил и выживал, как умел. Учиться он не пошел, но зато быстро сообразил и открыл с Димкой сразу два ларька. В одном они катали и продавали паленую водку, а в другом пиратские аудиокассеты по спекулятивным ценам рыночной экономики. Отстегивали братве капусту и в принципе нормально жили. Прошел год, два молодых и амбициозных предпринимателя думали расширяться. Саня предложил возить бэушные компы из-за бугра. Идея хорошая.
- Димон, давай завтра утром тогда за билетами и погнали, как раз бабла перед новым годом срубить успеем, - Саня был на шарнирах каждый раз, когда новая тема появлялась.
- Окей, заодно к Серому успеем заскочить
- Дима, а потом никак к Серому не заскочить!? Он убежит что ли?
- Слышь, придурок!
- Все-все! Брейк! Заскочим к Серому по пути.
 Вечером следующего дня Санька зарезали какие-то отморозки прямо около дома. Компы не случились.

     - Эй, Фраерок! – лезвие ножа вошло в живот. Тело в одно мгновение мобилизовалось. Инстинкты погнали меня вдоль дома, оставляя позади страх опасности. Спустя десяток метров, ноги стали ватными. “Все что ли?” – я повалился на бок. Тело не слушалось. Вскоре рядом с мной появились два силуэта: “А ну, глянь, че там у него!”.
      Я лежал на холодном асфальте, стеклянным взглядом уставившись в осеннее небо. Было уже не страшно, было тепло и липко. Остатки сознания понесли меня через время воспоминаний в обратном направлении. щелчок.

- Че ты там копаешься, Серый!? Пошли уже!
- Да ща пойдем, погоди! Не видишь, молнию заело опять!
Мы стояли на крыльце школы, и я наблюдал, как Серега возится с олимпийкой. Ему ее теть Галя из ГДР привезла, и он теперь везде в ней таскался, будто надеть больше нечего. Придурок.
- Серый! Серый! – я стал тормошить Серегу за плечо, - смотри, Симонова идет! Эй, конопатая, куда чешешь!?
Наконец Серега справился с молнией, и мы пошли на заброшенную стройку собирать карбид, чтобы потом мастерить пушки. Димон уже давно ждал у ворот. Щелчок.

-Так, Завадский! Больно много ты болтаешь! А ну-ка, давай к доске, дружок! - Тамара Ивановна была нашей русичкой в 7-ом классе, между собой мы ее называли Фрекен Бок, потому что она была на нее похожа и почти также говорила.
- Ну, что стоим, как на паперти!? Ты учил вообще!? – я стоял у доски, молча ковырял ногой уголок плитки на полу и ждал неминуемую развязку, - два, Завадский! Неси дневник.
Спустя минуту, Тамара Ивановна размашисто накарябала двойку и тревожное “Прошу родителей явиться в школу”.
“Подписалась бы сразу Фрекен Бок, че мелочиться-то”, - подумал я и поплелся обратно к парте.

- Дышать тяжело…. Соболь, слышь…, Светка-то Коростелева… реально в тебя влюбилась. Димон… давай! Дима…, где ты? Дима…, Серый там? Холодно… Димон, смотри… я пузырь… носом надул! Серый, прости…родной…арматуру-то в землю…я вколотил! Вот, тварь, а!  Бать… на рыбалку не поедем в субботу, че-то мне хреново совсем…Мам, прости…
Щелчок…

Воспоминания


     - Дим, пойдем?
     - Щас, Ань, еще к Саньку зайду. Иди в машину, если замерзла.
Зима в этом году пришла как-то рано, лютый минус ударил в самом начале декабря. Я стоял на Серафимовском у Саниной могилы и пытался пускать кольца паром. Стресс, наверно. Деревья от холода покрылись тонким слоем инея и были похожи на одиноких призраков. “И че я тогда не пошел с ним до дома…”- эта мысль крутилась в голове каждый раз, когда я сюда приходил.
     Походы на кладбище для меня были тяжелым занятием.  Я побыл у Санька еще минут десять, а после побрел по заснеженной тропинке к выходу. По пути в голове вспыхивали короткометражки из детских воспоминаний.
     Помню, как я, Серый и Санек залезли в заброшку, чтобы пособирать карбид. Серый, как всегда, был в своей олимпийке. Мы с Саньком в шутку смеялись над ним и между собой называли “теть Галь”, потому что Серый постоянно напоминал: “ это теть Галя из ГДР привезла!”. Ну, Серега всегда был особенным, поэтому никто не обращал внимания на это. Пока я и Серый переворачивали старые ящики в поисках карбида, Санек успел куда-то исчезнуть. Первым заметил Серый:” А, Саня где?”. Да, хрен его знает где, пошли искать. У придурка была уникальная способность - находить себе приключения на ровном месте, буквально из воздуха.
      Посередине стройки когда-то вырыли котлован, который из-за грунтовых вод уже давно превратился в пруд и затянулся тиной.  Наш герой не придумал ничего лучше, как покататься на импровизированном плоту. Саня нашел деревянный поддон, напихал туда пенопласта и отправился в путешествие. Его посудина почти сразу развалилась, пенопласт повыскакивал в разные стороны, и капитан брыкнулся в пузырчатую жижу. Мы нашли его с другой стороны пруда. Саня сидел на бетонном блоке мокрый до нитки, весь в зеленой тине и с какими-то палками в волосах. Идеальный жених для местных лягух, в общем. Мы с Серым смеялись над ним минут 5, пока он не прошипел: “Я домой”. Щелчок.
     Анька уснула, пока меня ждала. Оказалось, что мои десять минут растянулись примерно на час. Я попытался аккуратно сесть в машину, чтобы ее не разбудить, но получилось не очень.
- ты куда пропал там? – сонный голос вернул меня в реальность.
- никуда, пацанов вспоминал. Поехали домой.
- а помещение смотреть? Ты забыл, что ли? – она окончательно проснулась. Я положил ладони на руль и зажмурил глаза.
- Ди-и-и-ма? – Анька легонько, но уверенно тронула меня за плечо.
- Ань, прости, накрыло что-то…, давай, конечно.
     Мы выехали с территории кладбища и помчались в бывший НИИ радиовещания на Петроградке.  Молчаливое путешествие длилось примерно 40 минут. Я уставился на дорогу и гонял мысли в голове, хоровод воспоминаний не давал мне покоя, заставляя возвращаться в события прошлого. “ И зачем мы затеяли эту игру на тарзанке…, Серый еще, как на зло, сразу полез. Надо было, хоть, проверить, чтобы ничего не торчало там…, всю жизнь овощем провалялся”, - поток рефлексирующего сознания никак не заканчивался.
- Дим, ты чего? – спокойный голос Ани был для меня, как маяк, через который я всегда мог вернуться в реальность, - никак не отпускает?
- Да, каждый раз, когда приезжаю, потом…, ну, ты же все знаешь, Аня.
- Димка, соберись. Жизнь продолжается. Сейчас офис новый посмотрим, - она сидела в пол оборота и аккуратно толкала меня кулаком в плечо. Симонова еще со времен школы была пацанкой. Санек сидел с ней за одной партой, пытался списывать, но она не давала.” Своей башкой думай, придурок”, - стандартный ответ. Завадский бесился и обзывал Аньку конопатой овцой, а она ему отвечала, что он тощий идиот. В общем, была у ребят взаимная любовь.
- Спасибо тебе, родная! Что бы я без тебя делал вообще тогда…, да и сейчас тоже.
     Мы подъехали к проходной, от которой веяло тяжелым наследием социализма времен перестройки. Небольшая сторожка из красного кирпича с прожектором на крыше и прилегающим к ней бетонным забором работала, как машина времени, возвращая меня в 1986 год. Мама Сереги, теть Клава, тоже работала контролером на проходной в каком-то НИИ. К нам на встречу вышел старик невысокого роста с белыми густыми усами и маленькими глазками. Он был одет в измотанный временем желтый ватник, рейтузы и ушанку с кокардой. На ногах висели черные валенки, которые ему были явно велики. Он прошарпал к нам и низким, почти срывающимся на хрип, голосом просифонил:
- куда?
- в четвертый корпус литера “Б”, вот пропуск, - я было протянул ему корешок, но старый даже не стал смотреть, а только одобрительно махнул рукой и сразу удалился.
На территории нас встретила бывалая архитектура советского модернизма и отсутствие указателей на корпусах. “Надо было у деда, хоть, спросить”, - подумал я. Покрутились еще минут 15, и все же нашли нужный поворот.


- 200 квадратных метров, бетонная крыша, отопление, туалет отдельный, - риэлтор старательно подбирал слова, делая акцент на бытовых моментах, но я не особо внимательно его слушал.
      Высокие серые стены чем-то напоминали нашу заброшку, по которой мы пролазали все детство. Очередные флешбэки вспыхивали и тут же гасли, как искры бенгальской свечи. “Серый, отвали от меня! Саня забери у этого придурка!”. “Димон, лови!”.
- Дмитрий? – голос реальности не вписывался в мир воспоминаний.
- Извините…, спасибо…, Ань, как тебе?
- Он бредит явно. Поставь 2 куба диазепама, пусть поспит и давай его в девятку. Пока под наблюдением, - седовласый врач задумчиво стоял рядом с больничной койкой и иногда поправлял свои белые, как пепел, усы…
- Как он выжил-то, Степан Андреич? Ребята говорят, что машина в кашу, - молодая медсестра стояла чуть позади больничной койки и внимательно слушала доктора, в которого была влюблена еще с 1-ого курса медицинского.
- Да, хрен его знает как, Галь…, у долбаных хирургов неплохо бы спросить…, а мы теперь возись тут с ним…
Щелчок…