Сияние Софи. Часть 1. Глава 8

               
                Глава 8.

 Комната Татьяны. Ночь.
   Татьяна сидит за письменным столом в лёгкой ночной рубашке и  неторопливо выводит строки в дневнике. В комнате тихо - только скрип пера да мерцание настольной лампы. На миг она замирает, отрывает взгляд от страницы и откидывается на спинку стула. Её лицо озаряет та самая нежная, чуть задумчива улыбка, которую днём заметила Людмила.
  Татьяна медленно закрывает глаза, восстанавливая в памяти детали того события, которое пробудило в ней странное, светлое чувство.
   …Она выходит из дома, неся перед собой таз с бельём. На высоком крыльце, у деревянной перегородке, что охватывает угол дома, ставит таз на край и поднимает голову вверх. Тёмной тучи как и не бывало, и в безбрежной синеве плывут белые, словно вылепленные из ваты, облака. Подгоняемые северным ветром, они, как птицы в стае, величаво уплывали на юг, к почти не отличимому от неба синему горизонту. Некоторое время понаблюдав за их торжественным шествием, Татьяна начинает медленно опускать глаза и, задержав взгляд на панораме окрестностей, поражается увиденному: необычайно яркий солнечный свет окрашивает в волшебный золотистый оттенок крыши домов, стволы деревьев, переливаясь и играя в уже начавшей местами желтеть листве.
   Неожиданно в лицо Татьяны дунул ветерок — тёплый, ласковый… Глубоко вздохнув, она ощущает ту бодрящую свежесть и аромат воздуха, что бывает только после грозы — летней, недолгой.
   Где-то над головой, на крыше, деловито щебечут воробьи, радуясь погожему дню. В соседском дворе прокричал петух —  громко, властно. И тут же, словно вынырнув из воздуха, из ниоткуда, вспархивает горихвостка и садится на поленницу,  вспугнув пригревшихся на солнышке бабочек.
   Перед самыми глазами, по тонкой паутинке, свисающей с карниза, проворно перебирает лапками крошечный паучок. Татьяна улыбается, и, едва заметно дунув, раскачивает паутинку — паучок бежит ещё быстрее.
  Татьяна ещё раз окидывает взглядом чистые, светлые дали и делает несколько аккуратных шагов в сторону ступенек. Но, едва успев ступить лишь на вторую, вдруг замирает — словно натолкнулась на невидимую преграду.
   Не понимая, что происходит, она поднимает удивлённые глаза и смотрит вперёд, пытаясь разглядеть её. Перед её взором медленно плывёт светло-голубая дымка, переливается и искрится, прерываемая всполохами розового цвета. Глаза Татьяны наполняются восторженным изумлением. Она тянется правой рукой — дотронуться. В тот же миг фон вспыхивает ярким голубым. Рука исчезает в этом свете, и Татьяна с удивлением отдёргивает её — резко, словно испугавшись. Но свет, увлекаемый этим движением, вспыхивает ещё сильнее и мгновенно вонзается в глаза, ослепляя.
   Татьяна вздрагивает, зажмуривается и инстинктивно подхватывает таз правой рукой.
   Глаза Татьяны медленно открываются. Сначала она видит перед собой лишь нежный голубой фон, который постепенно рассеивается. Затем появляется калитка, уже в привычном свете. Дальше — дорога за ней. И там, среди лёгкой дымки, расплывчатый силуэт парня — Александра.
   Замерев, он стоит посреди дорог и смотрит на неё. И вдруг его взгляд словно приближается. Татьяна видит его глаза так, что ей кажется: стоит протянуть руку — и она коснётся их. Изумлённых. Широко открытых.
   Они смотрят на неё, не мигая. Притягивают — и в то же время отталкивают, будто отказываются признавать происходящее реальным…
   Но внезапно недоумение в этих глазах сменяется радостным, тихим восторгом, и остатки преграды, сдерживающие Татьяну, начинают таять. Сквозь всё её тело проходит волна — тёплая, трепещущая, как дыхание летнего ветерка. И её прикосновение столь нежное и ласковое, что в ответ на это, где-то глубоко внутри что-то вдруг вспыхивает и, смешавшись с этой волной, ещё раз прокатывается по телу обжигающими искорками.
   И только теперь Татьяна ясно и отчётливо видит его — молодого парня, стоящего за калиткой, посреди дороги. Он высок, строен, с густыми тёмно-русыми волосами. Парень стоит вполоборота к ней, не шевелясь, и внешне кажется спокойным. Но его глаза… Они беззастенчиво выдают скрытое волнение: синие, как это высокое небо, в котором, словно облака, плывут, сменяя друг друга удивление и восторг, скрытая радость и какая-то детская растерянность.
   И — улыбка. Едва заметная, но такая чувственная своей простотой и глубиной, что Татьяна просто не может не ответить. Её губы сами собой повторяют ту же лёгкую, непроизвольную улыбку. И в этой улыбке, чего она даже не осознаёт, вспыхивает… надежда. Трогательная, нерешительная — как тихий подарок, сделанный незнакомцу.
  Да, именно надежда — как обещание чего-то светлого и прекрасного, чего ни он, ни она пока не знают, но что обязательно должно прийти к ним и быть познанным и изведанным.
   Они стоят ещё мгновение, пристально всматриваясь друг в друга изучающими взглядами.
   Но вдруг, Татьяна, смутившись своей непроизвольной открытости, бросает на него ещё один короткий взгляд, затем скромно опускает глаза и продолжает спускаться по ступенькам.

   Татьяна, не замечая, как пролетело время, заканчивает развешивать белье. Она встаёт на цыпочки, чтобы закрепить последнее полотенце. Но вдруг замирает: пальцы, сжимающие раскрытую прищепку, останавливаются в движении. Глаза удивлённо распахиваются, и она смотрит куда-то вверх, словно внезапно почувствовала нечто, не осознавая ещё, что именно.
   Несколько секунд она стоит так, не двигаясь, а затем медленно прищипывает прищепку и так же неторопливо опускается на пятки, оборачивая голову к калитке.
   За ней, по дороге, неспешно идёт Александр. Он идёт будто мимо, но то и дело украдкой бросает взгляд в её сторону.
   Встретив его взгляд, Татьяна снова улыбается — просто, тепло, как улыбаются давнему знакомому. В ответ Александр отвечает всё той же смущённой, скромной улыбкой.
   Через секунду он проходит мимо их дома и скрывается за большим деревянным гаражом соседей, стоящим у дороги.
   Татьяна поднимает с земли пустой таз, медленно подходит к калитке. Открывает её, выходит и делает несколько осторожных шагов вперёд. Останавливается. Смотрит парню вслед.

   Сидящая за столом Татьяна открывает глаза и вновь склоняется над дневником.
  — А сейчас я узнала, — тихо шепчет она, ведя ручкой по листку, — что его зовут Александр, и он тоже любит рыбалку.
   Татьяна улыбается, откладывает ручку и закрывает дневник. Выключив настольную лампу, встаёт, подходит к кровати и ложится, крепко прижимая к щеке привезенного с собой плюшевого медвежонка.
   Перед тем как заснуть, словно по привычке, легонько щёлкает медвежонка по носику и шепчет ему в полусне:
   — Только не подглядывай за моими снами…
   На письменном столе, в полумраке, остаётся лежать дневник в яркой, пёстрой обложке.

                * * *

   Распростившись с Николаем, Александр подходит к своей калитке. С той стороны его уже поджидает Верный — небольшой беспородный пёс коричневого окраса. Его, как обычно, на ночь спустили с цепи. Он радостно поскуливает и прыгает на калитку.
   Александр входит во двор, гладит его по загривку и заходит в дом.
   На кухне всё ещё горит свет, но в доме тихо — родители уже давно спят.
   Стараясь не шуметь, он гасит свет и проходит в свою комнату.
   Не включая лампочку, Александр неторопливо раздевается и ложится на кровать поверх одеяла — лицом к окну.
  Из-за раздвинутых штор в комнату льётся бледно-голубой лунный свет. Он пробивается сквозь колышущиеся листья черемухи, и их тени мягко скользят по белёным стенам и полу. Свет движется, переливается, замирает и вновь дрожит светлыми мягкими бликами.
   Вторые рамы в окно ещё не вставлены — их вставят ближе к зиме. И сквозь тонкое стекло в комнату проникает едва слышный шелест листвы. Изредка, откуда-то издалека, доносится ленивый лай собак.
   Александр лежит с открытыми глазами, не мигая глядя в потолок. Мысли о событиях ушедшего дня никак не отступают, и он вновь и вновь переживает всё заново.

   …Александр стоит напротив дома Людмилы и протирает глаза, пытаясь избавиться от ослепляющих "зайчиков". Убирает пальцы —   но перед глазами всё тот же мерцающий, радужный свет.
   Он чуть заметно трясёт головой, прикладывает ладони к лицу и, как детское заклинание, негромко бормочет:
   — Солнечный зайчик, садись на трамвайчик, билет не бери, а мне зренье верни…
   С этими словами он делает шаг вперёд и одновременно убирает ладони от глаз. В ту же секунду перед ними вспыхивает яркая голубая вспышка, и в ней, на одно-единственное мгновение, возникает лицо Татьяны.
   Мгновение — и яркий свет сменяется мягким, нежно-голубым сиянием. Сквозь него проступает расплывчатый силуэт девушки, стоящей на крыльце. Она смотрит на него как-будто из другой, хрупкой и прозрачной реальности.
   Внезапно сияние сгущается, плотнеет, начинает поглощать её очертания. И прежде чем Александр успевает сделать шаг, свет снова вспыхивает — ярко, почти ослепительно — и гаснет.
   Перед ним снова предстаёт улица в дневном свете. Он моргает, словно пробуждаясь, медленно поворачивает голову —  и видит Татьяну. Она стоит на крыльце с тазом в руках и смотрит в его строну.
   Родившийся и выросший на этом прииске, Александр знал всех его жителей не только в лицо, но по именам и прозвищам. Ну а девушек — тем более.
   Но эту он видит впервые.
  Она была примерно его возраста, среднего роста, стройная, красивая.
   Вдруг в груди дрогнула тонкая, едва уловимая струнка. Взволнованно вздрогнула ещё раз, точно что-то подсказывая, и снова замерла, оставив за собой лёгкое эхо.
   Александр застывает. Он смотрит на неё широко раскрытыми от изумления глазами — как на нечто неожиданное, будто вышедшее навстречу прямо из ниоткуда.
  И если бы в этот момент кто-то попросили его объяснить, что именно его так поразило — он бы не смог. Просто — понравилась. От кончиков пальцев на босых ногах, до тёмных прядей, выбившихся из-под белоснежной косынки.
   Он просто ещё не знал — и не понимал — что к нему пришла любовь. Та самая. Настоящая.
   Та, которую он совсем не ждал, веря, что она придёт только тогда, когда он будет к ней готов. А что означало - быть готовым? Он и сам не знал.
 Тем временем девушка, вновь поднимает на него застенчивый взгляд и приветливо ему улыбается.
   И это поражает его ещё больше. Он никогда прежде не видел, чтобы ему улыбались столь чистой, открытой, искренней улыбкой. Её можно было ощутить почти физически: она долетает до него, входит прямо в сердце и опаляет его тревожным, радостным огнем.   
   После этого всё вокруг будто исчезает. Нет ни домов, ни улицы — только лёгкая голубоватая дымка, за которой то проступает силуэт девушки, то вспыхивают её глаза…  А в голове  — нежный перезвон. Или это музыка?
   Но очень тихая, далёкая-далёкая, как серебряное эхо в морозном воздухе. Оно не угасло сразу, а задержалось на самом краешке вечернего заката и теперь, не зная куда уйти, блуждает там у самого горизонта…
   Но вот девушка снова бросает на него короткий взгляд, опускает глаза и начинает спускаться по ступенькам.
   Александр, словно очнувшись, с трудом отрывает ноги от земли и продолжает путь, незаметно ускоряя шаг. Через несколько минут он уже на Горке. Бегло окинув взглядом афишу, заходит за стенд и ступает на знакомую тропинку.
   Сделав по ней несколько шагов, он внезапно останавливается в задумчивости, и, развернувшись,  идёт обратно той же дорогой, которой пришёл.
 Проходя мимо дома Людмилы, Александр уже намеренно поворачивает в его сторону голову и смотрит во двор. Девушка стоит спиной и развешивает бельё на протянутой верёвке. В этот момент она приподнимается на носочки, чтобы прищепить полотенце, и край её платья слишком высоко приподнимается, обнажая стройные, загорелые ноги.
   Александра охватывает лёгкое смущение и он на миг отворачивается.
   А девушка, опустившись с цыпочек, будто почувствовав его взгляд, поворачивает голову — и их глаза снова встречаются. Она едва заметно улыбается уголками губ.
   Застенчиво улыбнувшись в ответ, Александр проходит мимо дома и продолжает путь по дороге.
   Он идёт, не поднимая глаз и не замечая ничего вокруг. Никогда прежде он не испытывал подобного душевного потрясения. Мысли клубятся в голове, не давая зацепиться ни за одну из них — всё словно в тумане.
   Пару раз он машинально оборачивается, глядя на всё уменьшающуюся вдали калитку, за которой осталась та девушка.
   Из лирической задумчивости его резко выводит яростный собачий лай. Александр останавливается и в тот же миг отпрыгивает в сторону: возле него, подняв придорожную пыль, тормозят двое пацанов на велосипедах. Следом из узкого проулка с громким лаем выскакивают две дворняжки, с лаем преследующие  лихих гонщиков.
   Александр уже хотел было отчитать сорванцов, но, передумав, перехватывает руль одного из велосипедов и, стараясь придать своему голосу равнодушный оттенок, спрашивает сидящего на нём мальчишку:
   — Слышь, Карась, ты не знаешь, кто к Морозовым приехал?
   — А тебе что? Влюбился что ли? — криво усмехается тот.
   — Я тебе как влюблюсь! — парирует Александр и, для острастки, замахивается рукой. — Давай, выкладывай! А то сейчас точно в ухо схлопочешь!
   — Да Танька это, с Почельского прииска, — выдавливает Карась, втягивая голову в плечи. — Приехала в десятый класс учиться. Ты что, не знал?
   Выпустив руль велосипеда и ничего не ответив ему, Александр направляется дальше, совсем забыв зайти к Леониду и сказать, какое кино будет сегодня вечером.

   Александр лежит на кровати. Его лицо освещено лунным светом, а задумчивый взгляд устремлён в потолок.
   — Значит, её зовут Татьяна… — шепчет он. — И в десятый класс идёт… Это хорошо, что не в наш — девятый. А то с моими оценками…
   Он криво усмехается и, чуть изменив голос, ехидно передразнивает:
   — "Кузнецов! Когда ты, наконец, исправишь оценки по истории?"
   Это было слишком похоже на голос секретаря школьной комсомольской организации. Александр тяжело вздыхает, встаёт, подходит к окну и задёргивает шторы. Затем возвращается, ложится на кровать и накрывается одеялом.