Жизнь за ангела. обновлённая версия Глава 5-6

ГЛАВА 5

Познань, где жили бабушка и дедушка, был небольшим польским городком, но и не таким уж маленьким! В центре была довольно большая площадь, мощёные узкие улочки и даже многоэтажные здания до трёх - четырёх этажей. Также в центре был большой рынок, ярмарки, где можно было купить все что угодно, и костёл с высокими остроконечными шпилями, упиравшимися в голубое бездонное небо. Впрочем, по архитектуре Польша не очень сильно отличалась от Германии, как любой европейских город. Большую часть 19-го века город был столицей Великого княжества Познаньского, которое входило в состав Пруссии (Германии).
В 1919 году, в январе, когда Познань вернулась в состав Польши, численность немцев резко начала сокращаться. Издавна в Познани жили бок о бок поляки и немцы. Поляки говорили преимущественно на польском языке, но и немецкий язык многие знали, были двуязычными. Немало было и смешанных браков между поляками и немцами, чаще немцы женились на польках. С моими родителями был как раз тот самый случай, хотя отношения между немцами и поляками были весьма напряжённые. Поскольку Вильгельм сам был полукровкой, немецко-польских кровей, то к Марии относился лояльно. Польша не раз терпела передел, поэтому всё было весьма запутанно и сплетено в один тугой узел. Каких только кровей во мне намешано не было: немецкие, польские и, конечно же русские!
В 1922 году был основан СССР, и наконец наступил долгожданный мир, гражданская война в России тоже закончилась. Россия могла бы быть среди победителей, но её там не оказалось. Германия же так или иначе явилась проигравшей стороной, подписав позорный Версальский договор, лишилась части своих территорий, вынуждена была выплачивать огромные репарации, а также ей запрещалось иметь свою армию. Население некогда сытой и благополучной страны стремительно нищало, выросла безработица, многих людей одолевала депрессия. Так продолжалось вплоть до 30-х годов.
Но вернёмся к основной истории, её главным героям... Меня оставили у бабушки с дедушкой, и они занялись моим воспитанием. Поначалу они даже не знали совсем, как со мной разговаривать. Если польский язык бабушка ещё освоила, то немецкий знала плохо, поэтому с бабушкой и дедом я общался исключительно на польском и русском языке. Мы не очень понимали друг друга, особенно первое время, хотя некоторые слова и фразы я знал от мамы. Также в первое время я смешивал все три языка и получался «языковой винегрет». Выглядело это смешно и забавно, но меня поправляли, старались чаще со мной разговаривать, читали книжки, показывали картинки. Уже через 3 месяца я правильно строил простые фразы и предложения, через 4 месяца хорошо понимал на бытовом уровне, а через 6 месяцев русский и польский был для меня как родной. Может быть были ошибки, но незначительные. По азбуке выучил алфавит, русский и польский, начал читать по слогам сначала слова, а потом предложения, как любой шестилетний ребёнок. Много со мной занимался и мой дядя, мамин брат. В то время Анатолий ещё жил с родителями и своей семьи у него не было, ему было 22-23 года. Дядя часто со мной играл, читал книжки, рассказывал сказки - это тоже мне помогло освоить польский и русский язык.

Дед мой потихоньку занимался торговлей, ездил за товаром в Краков, Варшаву и продавал товары на местном рынке. Когда дед уезжал, я ждал его с нетерпением, предвкушая с огромным любопытством, какие гостинцы он мне привезёт. Едва завидев деда, я бежал навстречу и кидался ему на шею.
- Дидку приехал! Деда!
- А-а-а! Иванко! Ах ты неслушный! Как себя вёл? Хорошо? Сейчас я бабушку спрошу. Анна, как себя вёл Иванко? Не проказничал?
- Нет, слушался меня, — отвечала бабушка.
- Тогда бери сладости! — говорил дед. — Да ты не всё сразу, а то зубы испортишь! Много сладостей нельзя!
К обеду помощница наша Францишка накрывала на стол, и мы садились все вместе.
- Ян, как съездил в Варшаву? Что привёз? — спросила бабушка Анна.
- Обувь привёз, одежду, продуктов. Потом разберём всё, посмотрим. Завтра в магазине весь товар разложим.
- Иван,  почему суп не ешь? — бабушка Анна обратилась ко мне.
- Не хочу, — ковырял я ложкой в тарелке. — Картошку хочу!
- Надо суп есть! —  бабушка пыталась настоять на своём.
- Ich werde nicht! Не буду! Там лук! Бя-я-я... — я состроил гримасу.
- Ешь... - сказал Анатолий, - он полезный.
- Нет!
- Если съешь суп, получишь конфеты. В футбол сыграем...
К каким только хитростям не прибегали, но лук я категорически не любил, и всячески выковыривал его из супа и любых блюд, откладывая на край тарелки. В конце концов мне положили картошки с мясом. В еде я был привередливым, и если что-то не хотел, заставить меня это съесть было невозможно.
- Разбаловали мы его! — сокрушалась бабка.
- Пусть ест, что ему хочется. Он мой внук единственный пока, и буду его баловать! — дед потрепал меня по голове.
- Скоро ещё один внук у нас появится. Мария вот-вот родит. Сказала, потом заберёт Иванко к себе, но не скоро, а пока у нас будет. У нас ещё в Союзе есть внук. Как я хотела бы его увидеть! Как там Татьяна? Много писем ей писала, а от неё ни одного письма!
- Не говори мне о ней ничего! Осталась там вместе со своим голодранцем, пусть живёт! Достали меня эти большевики... - ворчал недовольный дед.
- Ян, она твоя дочь!
- Знать о ней ничего не хочу! Пусть живёт со своим большевиком, коммунистом!
- Дидку, а кто такие большевики? Почему ты их ругаешь? Они плохие?
- Ешь, Иванко! Всё тебе надо знать! Потом расскажу. Хуже бандитов, все отняли, ограбили! Из-за них из Одессы уехали, из России.
Наевшись, я выпил чай, схватил кусок пирога и выбежал на улицу во двор.
Большевиков дед, конечно же, не любил и был к ним настроен весьма враждебно по вполне понятным причинам. Ту же неприязнь к большевикам он внушал и мне. Не ко всем немцам дед был настроен дружественно из-за их пренебрежительного отношения к полякам, как к людям второго сорта, но коммунистов считал даже большим злом. Бабушка часто вспоминала свою старшую дочь Татьяну, которая осталась в России, и очень переживала, что не было ответа на её письма, хотя какое-то время она их получала.
Укладывая меня спать, бабушка, также, как мама, рассказывала сказки, читала книги, пела мне песни, гладила по голове. В доме было очень много книг, русской классики, поэтому Пушкина я особенно любил и в 7 лет уже сам читал книги на русском и польском. Поскольку ребёнком я был активным и непоседливым, чтобы хоть как-то привить мне дисциплину, дед купил мне аккордеон и нанял преподавателя по музыке. К удивлению, занимался я с удовольствием. В школу я также пошёл в Польше, в 7 лет, и закончил там первый класс.
В Познани у меня также были друзья, с которыми я общался, играл и бегал по улице, во дворе до позднего вечера. В польской школе я подружился с Ежи, Стефаном, Анджеем, Вацлавом и Яриком. Мы часто делились на команды и играли либо в футбол, гоняли мяч, либо воевали друг с другом и играли в войнушку. Сценарии были разные, то советы против буржуев, то немцы против поляков. За советы(большевиков) или за немцев играть не хотел никто и эта роль чаще всего доставалась мне. Если роль большевиков и красных доставалась по жребию, то роль немца мне доставалась почти всегда. Я часто пытался спорить, противился.
- Почему я?
- У тебя папа немец. Ты немец! - говорил Ярик.
- Я поляк! У меня дед поляк, мама полька! Я не хочу за немцев играть!
- Я тоже не хочу, - сказал Стефан, - но кто-то должен быть немцем? Это игра!
- Если хочешь с нами играть - соглашайся, - сказал Ярик, - или уходи. Мы немцев вообще в свою компанию не берём, а тебя взяли.
- Это не честно! - я пытался возражать, мне было обидно. 
- Честно! - ответил Ярик.
- Ты хочешь с нами дружить? Тогда будешь немцем. - настаивал Стефан.
- Я один буду немцем? Вас много.
- Ежи будет. Вы вместе. - сказал Анджей.
- Опять я? - возразил Ежи.
- Следующий раз я буду немцем, - ответил Анджей, - так будет честно.
А из-за того, что у меня бабушка русская, я вынужден был играть за советы или за красных - всё равно находилась причина. Чтобы отличать кто есть кто, иногда мы одевали повязки на руку, жёлтые или синие - за немцев, белые - за поляков, что нашлось. Я спорил, пытался взять на себя роль «командира» или лидера из-за чего возникали драки. Дрался я чаще всего с Яриком или Стефаном. Иногда игра превращалась в «мимолётную драму» - настоящие детские обиды со слезами и жалобы взрослым.
  Домой иногда я приходил с синяками, ссадинами, в разорванной, грязной одежде. Увидев меня, бабушка приходила в тихий ужас, но не ругала, а пыталась спокойно и обстоятельно выяснить, что случилось, докопаться до сути.
- Иван! - она всплеснула руками. - Что случилось? Опять подрался?
- Да!
- С кем? С Яриком?
- Нет, со Стефаном...
- Почему? Опять задирался? Может сам виноват?
- Он первый начал!
Выяснив как всё было, бабушка вздохнула...
- Горе моё... Снимай одежду... - она раздела меня, умыла, обработала все мои синяки, ссадины и царапины, щедро смазала их зелёнкой.
   
 В польской школе отношение ко мне со стороны моих сверстников было не особо дружеским, меня не хотели принимать в свою компанию из-за того, что мой папа немец и у меня немецкая фамилия. Пожалуй по настоящему я дружил только с Ежи, но и с Ежи мы, то мирились, то ссорились. Ко мне придирались, из-за некоторого акцента, обзывали, говорили всякие колкости. Я же в ответ не оставался в долгу, пытался себя защитить и язвил в ответ, дразнил, за что мне иногда попадало. Хитрить я не умел, поэтому говорил прямо и всё выливалось наружу. В последствии, это сформировало более жёсткий характер, которым пытался скрыть свою уязвимость, а весь мой юмор превращался в иронию и сарказм. Но я всегда старался быть честным, поступать по справедливости и это было одно из моих положительных качеств. 

ГЛАВА 6

С бабушкой и дедом мне, конечно, было хорошо, но по маме я очень скучал, и она по мне тоже. Как только сестрёнка немного подросла, мама решила меня забрать. Поначалу, увидев свою маленькую сестрёнку, я ревновал, поскольку ей доставалось больше внимания.
- Мама, ты меня не любишь, ты любишь Хельгу!
- Сынок, — мама вытирала мне слёзы, — не плачь! Я тебя тоже очень люблю! Я крепко обнял маму, и она меня обняла.
- Просто Хельга ещё маленькая, поэтому ей нужно больше внимания. Скоро сестрёнка подрастёт, и ты будешь с ней играть, вместе вам будет весело, — она улыбнулась.
И правда, когда Хельга подросла, начала хорошо говорить, мне стало с ней интересно. Сестрёнка то и дело бегала за мной как хвостик, не отставая ни на шаг, иногда я укладывал её спать. В дальнейшем с сестрой у меня сложились дружеские отношения. Каждое лето каникулы я проводил у бабушки, иногда вместе с ней.
В Германии меня отдали в немецкую народную школу, но учился я вначале с трудом, хорошо понимал немецкую речь, говорил на немецком, но грамматику я не знал и читать хорошо не умел. Отчим, видимо, не понимая этого, лупил меня за плохие отметки.
Однажды, когда я вернулся из школы, он как обычно, подозвал меня к себе и потребовал показать дневник.
- Рихард, дай мальчику поесть! — возразила мама.
- Я сказал, покажи дневник! Быстро!
Я принёс дневник и показал его отчиму. Увидев в дневнике оценку «5», он мгновенно разозлился.
- Это что? Почему по немецкому «5»? Ты ещё и врёшь?
- Я исправлю! Честное слово!
- Ты что? Немецкий уже забыл? — он снял со штанов ремень и сильно меня отлупил.
- Рихард, не надо! Рихард! Не трогай ребёнка! — мама пыталась меня защитить, но тот оттолкнул её.
- Не лезь! Ты все время отправляешь его в Польшу, разговариваешь с ним на русском, он уже и по-немецки разговаривать разучился!
- Ненавижу! Ты не мой отец! Ты не мой отец!
Меджу нами был явный конфликт, я испытывал к отчиму недоверие и неприязнь. Очень часто в беседах с мамой мы переходили на русский, ей так было проще и легче, что явно раздражало отчима, поскольку он его не понимал, а значит терял контроль, ему казалось, что мы говорим о чём-то секретном или хотим сохранить от него в тайне
Отчим ещё пытался со мной договориться, найти ко мне подход, расположить к себе.
- Если хочешь жить здесь, ты должен меня слушаться и делать всё, как я скажу. И не вздумай мне пакостить! Ты понял? Ты должен называть меня отцом, если хочешь, чтобы я хорошо к тебе относился.
Я хотел этому верить, и в первое время действительно было всё хорошо. Он прекрасно ко мне относился, занимался со мной, дарил мне подарки, но всё это ненадолго, потом отношение его изменилось. Между мной и Хельгой была существенная разница. Хельга была ему родной дочерью и её он любил, обожал, души в ней не чаял. Зачастую он приносил Хельге сладости и конфеты, баловал постоянно, мне же этих радостей не хватало. Сладости выпечку и конфеты мне покупала только мама, при этом делила всегда только поровну и на двоих.
В этот раз он опять принёс сестрёнке конфеты, а про меня забыл, меня охватила обида и детская зависть:
- А мне?
Отчим сурово на меня посмотрел.
- А ты не заслужил своим поведением.
Я молча насупился, ушёл в свою комнату и заплакал. Ну почему только Хельге? Это несправедливо! Хельга увидев, что я расстроен молча достала из кармана несколько конфет и протянула в своей ладошке.
 - На! Не плачь!
 - Хельга, спасибо! - я обнял сестрёнку.

Высшей оценкой в немецкой школе была «1», а «5» считалась низшей оценкой. К учёбе я относился серьёзно, старательно, обладал терпением и усидчивостью, если нужно - брался за дополнительные задания. Из-за неудач или плохих оценок переживал, старался исправить. В дальнейшем, конечно, немецкий я подтянул и закончил школу с высшими баллами. У меня была отличная память, и учёба давалась мне относительно легко, но отношения в немецкой школе увы, не были лёгкими, как хотелось бы. Поначалу я пробовал влиться в коллектив, но отличия в поведении, взглядах, произношении, быстро стали заметны, меня и здесь воспринимали как чужака. Уже тогда нацистские идеи проникали в немецкое общество и чистота немецкой крови имела значение. Из-за смешения кровей ко мне относились как к неполноценному, весьма предвзято, даже среди некоторых учителей. Мне приходилось доказывать, свои способности и знания. И здесь были споры, ссоры, драки обиды и слёзы. И в польской школе и в немецкой мне было сложно, меня не принимали за своего ни здесь ни там. Только мама и сестра меня жалели, понимали и поддерживали во всём.

Теперь ещё немного истории. К 30-м годам Германия стала вновь подниматься, слегка оживилась экономика, стране разрешили иметь свою армию, а на репарации смотрели сквозь пальцы. В целом, в стране был традиционный уклад семьи. Работали в основном мужчины, а женщины сидели дома, вели хозяйство и занимались детьми. Для женщин, как говорили немцы, существовало правило трёх «К»: Kirche, Kinder, K;che (церковь, дети, кухня). Каждая добропорядочная немка должна быть отличной домохозяйкой. Разводы были не приняты среди немцев, и как правило, не одобрялись. Лупить детей ремнём и наказывать даже в школах не считалось зазорным. И раньше было такое, что ко всем другим нациям немцы относились несколько предвзято, считали ниже себя. С некоторой неприязнью немцы относились и к полякам, считали их нечистоплотными, неряшливыми, ленивыми, не совсем образованными, но живя в Польше, я прекрасно видел, что это не так! Очень многие поляки знали немецкий язык, особенно в приграничных районах или смежных территориях, где жили бок о бок. Что касается определённых правил и норм поведения, оформления документов, то здесь немцы были весьма педантичны — и это правда! Если что-то немцы делали, строили — то всё же это было на совесть. Можно отметить и пунктуальность, опаздывать куда-либо считалось дурным тоном. Даже небольшие немецкие деревеньки были достаточно чистыми и ухоженными.
В 33-м году, казалось бы, в результате законных выборов, к власти в Германии пришёл Гитлер, устроив провокацию с поджогом Рейхстага и уничтожив всю оппозицию, я тогда был ещё ребёнком и не сильно в это вникал, мне было всего тринадцать. Постепенно в школе нам начали насаждать националистические идеи, говорили, что немцы особая нация, и выдавали все это за патриотизм. Организация «Гитлерюгенд» образовалась ещё в 26-м году, поначалу вступление в неё было исключительно добровольным, её даже пытались запретить, считая незаконной и экстремистской, лишь с 39-го года вступление в эту молодёжную организацию стало обязательным. Поскольку я был старше и окончил школу раньше, то в гитлерюгенде я конечно, не состоял.

Предыдущие главы
http://proza.ru/2025/12/16/1160