Между Шекспиром и гитарой

В нашем доме тишина — особого свойства. Она не пустая. Она густая, как сумеречный воздух перед грозой, и заряжена мыслями моей сестры Лизы. В этой тишине можно утонуть. А можно, как я, научиться в ней плавать.

На её прикроватном столике, как на алтаре, лежит томик Шекспира в потрёпанном переплёте. Он пахнет старой бумагой и тайной. Лиза ходит не на дискотеки, а на пленэры, где вдохновенно пишет акварелью. Говорит, что у заката над рекой больше оттенков, чем во всей музыке мира. Мы для неё, говорит она иногда с грустной улыбкой, «духовные калеки». Не со зла. Просто констатация факта. Она живёт в мире, где главные события — это рождение метафоры и полёт скворца на фоне тучи, похожей на ладонь.

Она смотрит на звёзды не так, как все. Не чтобы загадать желание. А чтобы слушать их тишину. Потом пишет стихи. Короткие, как вспышки, и такие же ослепительные. Я читаю их иногда, украдкой. Они — как замки из тумана: вот они, вот их очертания, башни, мосты… а протянешь руку — ничего нет. Только влага на ладони. Они для понимания нелегки. Мне нужно время, чтобы в них вникнуть, а у мира, похоже, этого времени нет.

Я тоже сочиняю. Но под гитару. Мои песни — простые. Про то, как пахнет дождь на асфальте, про смех друга, про тоску по морю, которого никогда не видела. Говорю вам честно: в них нет загадки. Они — как тёплый каравай, их можно сразу есть, не разгадывая рецепт.

Мы похожи, мы с Лизой. И при этом — мы противоположные берега одной реки. Она пишет стихи. Я — песни. Она ищет в небе следы богов. Мне достаточно, чтобы на нём не было туч в день пикника. Она — одухотворённая. Аж невыносимо, честно говоря. Иногда хочется ткнуть её в бок и крикнуть: «Да смотри, жизнь-то проходит! Вот она, настоящая! В запахе кофе, в смс-ке от парня, в смешном шортсе из  тик-тока!»

А потом я вижу, как она сидит у окна, положив подбородок на колени, и смотрит на дождь. Её профиль кажется высеченным из какого-то особого, печального мрамора. И понимаю: для неё эта капель на стекле — целая симфония. Она проживает жизнь не вширь, как я, а вглубь. До самого дна каждого мгновения. Это не обман и не игра. Это её способ быть. Она ждёт не парня. Она ждёт Принца. На белом коне, с разговором о сонетах и взглядом, в котором будут отражаться те самые звёзды. Оттого и игнорирует простых мальчишек с их простыми «как дела?». Им не достать до её неба.

И оттого ей так одиноко. Никто не дарит ей пепельные розы — те, что цвета её мечтаний, цвета рассвета над вымышленным морем. И по ночам, я знаю, она прячет лицо в подушку. Не от горя. От переизбытка чувств, которым нет выхода в нашем мире «изи». Она плачет не от того, что её никто не любит. А от того, что её любовь слишком велика и не находит себе пристанища.

А я? Ну а я, по-твоему, что, дура? Я — та, кто всегда рядом. Та, кто сходит за чаем, когда она сидит в тишине. Та, кто закатит глаза на её рассуждения о бренности бытия, но тихонько закроет дверь, чтобы её не беспокоили. Я простая. Безо всяких затей. Я не строю замков из тумана. Я строю шатер из пледа и подушек, где нам обеим можно спрятаться от всего.

И вот он — главный вопрос, который я задаю тебе, глядя, как ты смотришь на неё. Почему, дурачок? Почему ты сохнешь по ней?

По этой девушке, которая разговаривает с тенями и плачет над строками, которых никто не понимает? Её любовь будет как её стихи — прекрасная, но неуловимая. Она сожжёт тебя дотла своим идеализмом. Она потребует от тебя стать тем самым Принцем, которым ты, может, и не хочешь быть. Ты будешь вечно тянуться к её звёздам и вечно падать, потому что она живёт на другой планете.

А я… я здесь. На этой, грешной земле. Я буду любить тебя не сонетами, а смехом. Не взглядами в ночное небо, а тёплым плечом под твоей щекой. Моя любовь не полетит к звёздам. Она останется здесь, чтобы согревать тебя. Она простая. Как мои песни. Понятная. Как утро понедельника.

Но ты смотришь на неё. На мою сестру. На королеву зануд, что может быть упрямее осла, прекрасную и недоступную, как замороченный стих, который не разгадать.

И я знаю ответ. Ты сохнешь по ней потому, что человеку свойственно тянуться к огню, даже зная, что он обожжёт. К глубине, даже боясь в ней утонуть. К тайне, даже не надеясь её разгадать.

И я не ревную. Я… завидую. Ей — её звёздам. Тебе — твоей смелости. И тихо учусь у неё одному: как любить так, чтобы даже слёзы были не от боли, а от слишком прекрасного, невмещающегося в сердце, чувства.

Ведь я её младшая сестра. И если ей суждено быть поэзией этого мира, то мне, наверное, суждено быть той простой, тёплой прозой, в которую эта поэзия будет завёрнута, как в мягкий, надёжный конверт. Чтобы не помялась. Чтобы не затерялась. Чтобы, когда-нибудь, нашёлся тот, кто сможет её прочесть.