Опасные улыбки. Глава 13

Травля набирала обороты. Женщины на производстве, заряженные вниманием Павла и ненавистью Алены, смотрели на Татьяну как на прокаженную. В их взглядах читалась смесь жалости и злорадства: «Так это правда? И эта надменная главбухша туда же?»

Даже их совместные поездки домой испортились. Однажды он, глядя на дорогу, негромко сказал: «Алена, кстати, очень способная. Быстро все схватывает. Может, взять ее к нам в помощь?»

Татьяна сжала пальцы так, что костяшки побелели. Она понимала, что это провокация, очередная попытка выбить из нее хоть какую-то реакцию. Хотя… Им обоим была нужна помощница. Она молчала, глядя в темное окно, где бились о стекло мокрые снежинки.

«Что скажете?» — настойчиво спросил он, и в его голосе прозвучали почти детские нотки обиды.

«Что я могу сказать, Павел? — тихо ответила она. — Я буду рада, если нам будет помогать... способная сотрудница».

Она произнесла это ровно, без тени эмоций, но внутри всё перевернулось. Каждое слово обжигало горло, как ложь. Павел одернул плечи — ответ явно не удовлетворил его. Он ждал хотя бы вопроса: «Почему Алена?» — но получил ледяную вежливость. Она инстинктивно лишала его питания и получала при этом странное темное наслаждение.

Но ее страх был острым и конкретным. Он пришёл вместе со взглядом, которым Алена окинула её, переступив порог. Даже когда Татьяна пригласила её в кабинет и чётко сообщила, что теперь Алена будет работать именно под её началом, в ответном взгляде она не встретила ни уважения, ни признания. Там была холодная, изучающая ненависть и обещание войны. Это был взгляд того, кто уже считает себя победителем и лишь ждёт удобного момента, чтобы это продемонстрировать.

Ревности не было. Алена была дурнушкой, рано увядшей, её молодость казалась не цветением, а скорее каким-то недоразумением на фоне измождённых черт и тусклых глаз. Её дерзость была лишена всякого шарма, производя впечатление не силы, а озлобленной слабости. Рядом с ней Татьяна ощущала почти физическую брезгливость и острую жалость. Именно это и было самым унизительным — понимать, что мужчина, которого она допустила до своего уровня, пытается задеть ее при помощи этой женщины. Цельность и внутренняя порода Татьяны делали это неравенство ещё более очевидным и постыдным.

Но она слишком хорошо знала приёмы Павла. Его жажду драмы, его потребность в чужой ревности, в подтверждении своей значимости. И она уже видела — как будто на киноплёнке, пущенной вперёд, — болезненную картину, которая неизбежно начнёт разворачиваться у неё на глазах. Именно так, как она панически боялась. И в этом был весь ужас: она была не зрителем, а именно участницей, главной жертвой в этой глупой пьесе. Она знала сюжет каждой сцены, но её роль была предписана, и от этой вынужденной, унизительной пассивности по спине бежал холодок.