Назначение 12

      ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ ПОВЕСТИ

      Сударев почему-то все чаще стал вспоминать одно произведение, которое очень давно, уж как с 10 лет назад читал. Да, и не то что читал, а именно изучал. То самое название было как будто простое, и автор был достаточно известный советский прозаик… Но, так и не мог вспомнить. Запомнилось многогранное описание осеннего неба, увядающей природы, уставшей от звонкого и знойного лета.   
      Если бы сейчас попалась ему та самая повесть – яростно и глубоко бы стал читать, вспоминая те самые строки…
      – «Почему почти всегда бывает так? Читаешь с интересом, даже чувствуешь запах чуть горьковатой листвы, вслушиваешься в прохладу ветра, как будто тот что-то желает сообщить очень важное… Ан-н, нет! Как раз на том самом экзамене по русской и современной литературе попался вопрос в билете… Н-у-у, что же никак не вспомнить-то?!», – вот так в очередной раз капитан милиции Сударев тщетно пытался вспомнить автора той самой повести… Повесть-то совсем небольшая была… Важно тогда было доложить преподавателю в преддверии своего ответа – какой жизненный путь того самого автора, какие «достижения» в литературе, как повлияло произведение на систему идеологии советского народа?

      Курсант Сударев отлично знал то самое произведение, очень даже мог, что и сделал – подробно пересказывал экзаменатору и погодные условия, описывал людей, добавляя от себя, как будто делал мини-выводы…
      В итоге, в зачетной книжке появилась «общевойсковая» оценка, так именно называлась качественная составляющая учебы – «удовлетворительно». Если сегодня, как в прошлые разы, Сударев никак не мог вспомнить автора, то уж точно знал, что произведение то было просто необходимо для изучения согласно учебной программы – тематический план явно формировался именитыми преподавателями с учеными степенями и званиями.
      Порядок учебного процесса лучше не видоизменять – течет себе повествование «о добром и вечном», да пусть течет, ведь вреда-то от этого как не было, так и не будет… 

      Там, в той самой повести, было небольшое стихотворение, которое Сударев не заучил, но очень живо представлял то самое стихотворное повествование и сегодня. Описать то самое событие осенней поры, не в стихотворной форме, конечно же, он мог.
      Сударев провернул с характерным треском ручку ручной протяжки бумаги на печатной машинке «Москва», высвободив два отпечатанных через синюю копирку листа писчей бумаги:
      – «Порядок… Один лист в папку для….», – Сударев клацнул дыроколом, после чего приобщил лист с черным текстом к другим с помощью блестящего скоросшивателя.      
      Другой лист с текстом синего цвета попал уже в другую, менее приглядную, из серо-коричневого картона папку, с обтрепанными краями, на которой была надпись: «Для контроля. Вторые экземпляры».
      
      Поднявшись из-за стола, взял обе папки с бумагами для регистрации в канцелярии, дабы «узаконить» задокументированные сведения о подготовке оперативных мероприятий по ряду уголовных дел.
      Выходя из кабинета, Сударев столкнулся с дознавателем-лейтенантом, коротко поздоровался, запер дверь, и направился на второй этаж.
      В канцелярии было несколько человек, что-то не очень ладилось у них с номерами, имеющимися на документах – входящие номера указаны одни, а в журнале учета канцелярии – другие. Вот и неразбериха – шумят-галдят, что-то доказывают-показывают-ссылаются… Время подходило к обеденному перерыву, и Сударев подумал: 
      – «Вот попа-а-ал… Подожду немного, авось найдут ошибки в нумерации», – отойдя вглубь общего помещения перед входом в канцелярию, подошел к окну. С высоты второго этажа была видна дорога, тротуары, изгородь, не торопясь проходили какие-то люди, внезапно появились несколько мальчишек-школьников – они что-то громко говорили друг-другу, смеялись и даже синхронно размахивали портфелями. 

      Сударев опять вспомнил то самое произведение – повесть… Внимательно, как будто видит впервые, присмотрелся:
      – «Ох-х-х, ты-ы-ы… Листва-то совсем опала… Осень-рыжая подружка-то, уже и не очень-то и рыжая… Листва уже на земле… Лужи ледком подернулись», – и Сударев живо так вспомнил, как утром спешил в управление, наступал на тот самый лед… Лед хрустел, ломался, а где и не поддавался – ботинки скользили…

      – «Вот она – осень… Прошло-то всего ничего – пара недель, и тех самых багряных листьев и не видно. Ноябрь – время приближения свидания осени с зимой. «Покров» был и прошел…», – вспомнил, что на Покров днем снега не было, а кто-то даже и высказался: «Ну-у-у, и где-же снег?».
      Уже позже, как сгустились сумерки, помнит Сударев, так и завьюжило – снег пошёл неожиданно, густо, большими и мягкими хлопьями опускался на землю, и попадая в потоки света уличных фонарей и фар проезжавших автомобилей, напоминал сплошую завесу, которая жила, как стая мотыльков. Утром уже ничего от тех самых снежных мотыльков не осталось и следа.
      – «Вот он, признак осени…», – Сударев как будто даже радостно увидел яркие кисти рябины, и посмотрел дальше, в сторону школы, – «Вот ещё рябина! А когда на кленах появился желтый цвет, то красных листьев было и не очень много…», вспоминал он, – «… потом как будто незаметно… Было очень ярко! Появились красные листья… Теперь и желтые и красные листья на земле… Зато какая рябина!».
      – «Вот как раз, так и описывалась осень в той самой повести. И лужи на дороге, и падали красные листья с деревьев…», – Сударев увлеченно все, что возможно было увидеть через не очень прозрачные, порядком припыленные оконные стекла. В канцелярии как будто все подутихло – разобрались товарищи с неточностями в документации.
      – «Пойду… Проштампую материалы, да и на обед…».

      Сударев шел по той самой улице, где вдоль дороги стояли почти голые деревья, лишь единичные, скукоженные, и уже совсем не яркие листья удерживались на ветках. Студёный ветер навевал каким-то даже волшебством, а мысли были чуть даже восторженные, навевая некую надежду – «…жизнь-весну вспоминай с улыбкой…».   
      Так и шел Сударев по улице, на лице улыбка, вспоминал лето, как будто видел себя со стороны.
      Осень – итог как дел житейских в году, как некий путь для преодоления зимней стужи, круговерти дней-метелей:
      – «Я в жизни весну буду помнить улыбкой,
      Никак не забыть мне и знойный июль…», – вот как раз что-то такое и вертелось в мыслях Сударева. Хотел «поймать» рифму, но не успел, ноги принесли к двери подъезда жилого дома – время на обед ограничено, а сегодня еще надо было внести данные в дела оперативного учета…

      Распахнув дверь подъезда, Сударев на секунду оглянулся – взгляд его задержался на кленовом листе, который еще сохранил признаки багрянца.
      – «Вот он, совсем рядом… Каждый день проходил я мимо этого самого листа, да еще и других таких-же… Они же были. Теперь остался только этот…», – Сударев отступил от входа в подъезд, развернулся, сделал несколько шагов, и осторожно снял уже испытанный ночными морозами, чуть почерневший лист с ветки…