Смотр строевой песни

1

Первое, что мы узнали в месте сбора перед отправкой в полк, то что взвод нашего факультета расформирован и равномерно распределён между взводами других факультетов. Полковник Купцов, начальник сборов, объяснил это так:

- Практика прошлых лет показала, что в полку вас разберут на оформление, кого по ленинским комнатам, кого в штаб. Мы ничего с этим поделать не можем. В результате на плановых занятиях полкласса а то и больше, пустует. Если вас размазать по другим взводам, то это не будет так заметно.

Я попал во взвод факультета АСУ вместе с Борей, Дэном, Тулегеном, Сериком, Аликом и Юрой, нашим бывшим комвзода. Факультет АСУ был образован только пару лет назад, и в него перевели отличников с факультета автоматики и телемеханики. Двое из них были Ленинские стипендиаты. Все они были смышленые, бойкие, приятные в общении ребята.

Автобусы доставили нас в полк. Еще в гражданской одежде, но уже строем, мы прошли по его аллеям к нашей казарме, и по команде подполковника кафедры Волкова остановились. В палисаднике перед входом в казарму, лежал и спал солдат. Подполковник, не доверяя глазам своим, покрутил головой от нас к нему, потом рявкнул:

- Воин, встать!
 
Воин лениво пошевелился, открыл глаза на подполковника, и всем своим видом показал, как ему не хочется шевелиться.

- Что такое? Встать, кому говорят!

Солдат нехотя приподнялся, и куда-то побрел. Ремень его висел на бедрах, гимнастерка была обрезана почти по пояс, штаны в обтяжку.

- Стой! Как твоя фамилия! - закричал подполковник.

Но солдат только отмахнулся и завернул за угол казармы.

- Ну, он меня запомнит! - гневно пообещал нам подполковник, - он еще не знает с кем связался, -  и обратился к дневальному - как его фамилия?

Но дневальный не знал. По команде, мы вошли в казарму. Ее прежние обитатели убыли на полигон, оставив нескольких солдат закончить какие-то дела. У них-то мы и спросили, почему тот солдат так неучтиво повел себя с нашим офицером.

- Так ведь это же дед. Он видит, что офицер не наш. Чего это он будет ему козырять?

Другой солдат подтвердил:

- Я тоже честь только нашим отдаю. Посторонние офицеры мне по барабану.

Нас распределили по койкам. Мне досталась верхняя. Знакомство с казармой продолжалось. Нас провели в туалет с напольными чашами и писсуаром-желобом.

- Малую нужду разрешается справлять здесь. Большую - нет. Полк просил этого не делать. У них от этого забивается канализация. Для вас там, в овраге, устроено отхожее место.

Провели нас и туда. Там была вырыта траншея метров в пятьдесят, поперек которой были положены доски.

- Как в "Швейке" - сказал мне Боря. Я вспоминал его слова каждым утром, повесив как Швейк, ремень на шею. И правда, точно как в книге.

В казарменном туалете я увидел маленького солдата, ожесточенно драящего гимнастерку, положенную на бетонный пол какой-то щекой, вроде половой. Все было в мыле.

- Что ты делаешь?

- Стираю старшине.

- Зачем же так? Ведь это же сортирный пол...

- Ему и так сойдет, - зло сказал солдат.

- А почему ты стираешь ему?

Солдат посмотрел на меня, как на дурачка, который не знает простых вещей.

- Они и носки им стирают, - сказал мне кто-то, поумнее меня.

Мы получили на складе новые комплекты обмундирования. Командир батареи, назначенный из офицеров полка, сказал нам:

- Сейчас к вам полезут старослужащие и будут предлагать обменять новое обмундирование на старое, особенно сапоги. Этого делать нельзя. По окончанию сборов вы должны будете сдать все на склад. У вас будут неприятности, если вы поменяетесь. Учтите, вам будут предлагать в придачу патроны, ракеты, взрывпакеты, которые они стащили на учениях. Это уже уголовная статья, не ведитесь на это.

Утро началось с новости, что у четверых, спавших у окон, украли новое обмундирование, сложенное, по уставу, на тумбочках. Это было поставлено в вину им же. Нечего, мол, было клювом щелкать. Вас предупреждали. Какое-то время нас всех грузили малопонятными и обидными обвинениями в нашей неполноценности как мужчин и солдат, но после им выдали со склада старое обмундирование, и они какое-то время отличались по виду от нас, необмятых.

На завтраке мы сели за свой стол в столовой и дежурные принесли нам подносы с хлебом, белым и серым, масло, миску с рафинадом, бачки с кашей. Через проход от нас за точно таким же столом стояло отделение тощих, оборванных солдатиков, пожирающих глазами хлеб, масло и сахар. Солдат, в ладно подогнанном мундире командовал:

- Сесть! Встать! Сесть! Встать!

Солдатики послушно выполняли команды, не спуская глаз с пищи. Подошел какой-то другой солдат с миской, уверенными движением смел в нее куски белого хлеба, щедро, без счета, положив на них сверху кубики масла и сахар. После этого последовала команда:

- Приступить к приему пищи.

Солдатики накинулись на остатки. А солдат с миской, полной белого хлеба, масла и сахара ушел.

- Это он старикам понес. Они едят в другом месте, - сказал кто-то. 

В столовой стояла несусветная жара. Гимнастерка сразу же промокла насквозь. Лето было и без того жарким, но это было уже чересчур. Выяснилось, что избыточную жару создают батареи отопления, жарящие как зимой.

- Почему это так? - спросил кто-то у солдата.

- Горячая вода на весь полк идет через батареи столовой.

- Зачем так сделали, ведь от этого в столовой жарко!

- Ну и хорошо. Зато никто засиживаться не будет.

Засиживаться и в самом деле не тянуло. Тянуло побыстрее выскочить на воздух.

2

В бетонном боксе стояли боевые машины, или пусковые установки, более или менее знакомые нам по занятиям на кафедре. На их боках были изображены гвардейские знаки. При одной из них был сержант из полка, ответственный за нее. Полковник Волков рассказал про ее технико-тактические данные: дальность поражения, скорость, умение плавать. Когда, в перерыве мы блаженно курили, он сказал

- После перерыва сержант выведет машину из бокса. Он переведет ее в боевое положение и обратно. А вы все по очереди потренируетесь в ее заведении. Только заводить. Не вздумайте трогаться с места. 

Потом добавил:

- Каждый взвод должен выбрать себе песню, чтобы петь в строю, когда на то поступит приказ. Песня должна быть строевой, то есть ее ритм должен совпадать с темпом марша - 120 шагов в минуту. Так что выбирайте, тренируйтесь. Потом будет смотр. На нем будут присуждаться места. Постарайтесь занять первое. А мне сейчас надо по делам в штаб.

Он приказал командиру нашего учебного взвода Небоге обеспечить соблюдение порядка и ушел. Небога скомандовал конец перерыва, но сержант из полка не тронулся с места.

- А ты чего? - спросил Небога, - ты же должен вывести машину из бокса.

- Ее не выведешь. Она не заводится.

- Почему?

- Аккумуляторы разморозили. Да она не одна здесь такая.

- А как же вы будете выезжать, когда понадобится?

- Заводим от исправной. Вон там она стоит.

- Так заведи сейчас для нас.

- Не могу. Хозяина надо спрашивать, а он в командировке.

- Но ведь полковник нам сказал позаниматься.

- Ну и скажи ему, что вы позанимались. В чем проблема?

- А еще гвардейцы называются, - сказал кто-то ехидно, - техника у них не работает. А вдруг случится война?

- Полк не гвардейский, - меланхолично ответил сержант, - Знаки просто так нарисованы, для парада.

- Парада?

- Ну да, полк каждый год участвует в Ноябрьском параде.

- Плавать-то хоть она может?

- Нет.

- Почему?

- А ты щели в днище видел?

- Так их там быть не должно. Люки должны закрываться с уплотнителем.

- А они есть.

Мы тем временем развалились на травке в тени бокса. Уходить в раскаленное его нутро не было никакой мочи. Тогда Небога сказал:

- Давайте хотя бы выберем песню.

И споры начались. Автоматчики - так мы их называли от названия их факультета, с жаром принялись обсуждать. Мы - неродные им, не включались в их споры. Мне кажется, мы на всех них смотрели свысока, отчужденно, как, впрочем, и они на нас. Я сразу же заметил, что стандартные маршевые песни даже не обсуждаются.

- "Путь далек у нас с тобою"?

- Да ну-у-у , пошлятина...- завыло сразу несколько голосов.

Всем им хотелось удивить, поразить оригинальностью выбора. Наконец Беклемишев сказал:

- А вот есть такая - "Белая армия, черный барон"

- Дальше слова знаешь?

- Сейчас напишу.

Беклемишев был рослый, упитанный, розовощекий. Он вел себя с апломбом, как непререкаемый авторитет, глядя на всех свысока. Автоматчики уже сообщили нам, что он сын декана.

Соловьев - их певец, напел по бумажке.

- А что, пойдет, - с интересом сказало сразу несколько автоматчиков, - Хотя там "...Церкви и тюрьмы сравняем с землей..." Церкви-то с землей сравняли, а тюрьмы как были так и остались.

- Ничего, - сказал Беклемишев, - это следующим этапом, история еще не закончилась.

Гандельсман иронически спросил:

- Вот здесь поется "Красная армия марш-марш вперед, Реввоенсовет нас бой ведет". А вы-то хоть знаете, кто тогда был председателем Реввоенсовета?

- Нет, а кто?

- Троцкий. И его помощник...

- Это та самая проститутка? - влез Витек.

Все знали о такой оценке данной Троцкому Лениным из его работы, которую все конспектировали. Был еще анекдот на эту тему.

- Да кто это знает кроме тебя? Наши полковники тем более, - сказал Небога, - Какая разница! Будем петь эту.

Единодушие, с которым автоматчики, отобранные на факультете лучшими из лучших, выбрали эту песню времен гражданской войны и военного коммунизма, наводило на мысль, что они рассматривали ее как напоминание поколению наших полковников о повсеместном отходе от чистых идеалов. По крайней мере это я так понимал и был с этим согласен.

3

Назавтра Беклемишев исчез, куда - не знал никто. Должен был бы знать Небога, но не знал и он. Когда появился подполковник Волков, он рапортовал, что Беклемишева нет.

- Знаю. Утром в штаб явился его отец с такой медицинской справкой, что его здесь же, вызвали и отправили на медкомиссию от греха подальше. Вряд ли он сюда вернется.

- А что в той справке, товарищ подполковник?

- Вам этого знать не положено.

(Мы вскоре как-то узнали, что в справке был диагноз шизофрении).

- Как его приняли в институт, как он попал на военную кафедру? Загадка...- размышлял подполковник, - А смог попасть, так и заканчивал бы. Я всегда говорил, что лучше получить звание офицера запаса, чем остаться без него. Вот, например, у горняков есть такой паренек - Мальцев. У него что-то там с позвоночником, и он хотел получить открепление.

Того Мальцева я видел издали в столовой. Бросалась в глаза его осанка, неестественно прямая, как будто у него не гнулась шея.

- А я его отговорил. Случись война, говорю, всех все равно призовут, и тебя тоже. Но призовут-то рядовым, а здесь ты офицер. А у офицера на фронте, скажем прямо, шансов выжить много больше, чем у рядового. Вот так-то, сынки.

Как и мой отец, большинство офицеров военной кафедры воевало, не на той, так на другой войне. Мы относились к ним как к персонажам анекдотов вроде Василия Ивановича и Петьки, но тут на меня от его слов повеяло непривычной теплотой, как от отца.

- Это и тебя касается, Анциферов, да-да! - сказал он со значением, глядя на Андрея, сидящего рядом со мной.

- А чего это он на тебя показывал? - спросил я Андрея, у курилки.

У Андрея были красные погоны, которыми украшали тех из нас, которые уже служили, в отличии от защитных, которые были у остальных. Из наших красные погоны были у Алика и Юры, бывшего взводного.

- Я подавал несколько рапортов, чтобы меня освободили от военной кафедры и присвоения звания.

- Почему?

- Я не хочу менять учетную специальность. Мне нельзя.

-???

- Я учился в училище морской авиации на пилота. На последнем году меня комиссовали. Нашли тахикардию. Учебу засчитали за службу в армии. А учетная специальность - летный состав. Случись чего, у меня будет шанс восстановиться в авиации. А когда я получу звание по артиллерии, обратно дороги уже не будет.

  Андрей был не весел, ведь он знал, что это неумолимо случится в ближайшие недели.

- А зачем нужно отделять морскую авиацию от обычной, что в ней такое особенное? - спросил я, чтобы не говорить о грустном.

- Все, - оживился он, - но главное - умение ориентироваться. Ночью море не отличишь от неба, особенно, когда оно спокойное. Тут звезды и там звезды. Бывает, летишь вверх ногами, не замечая того. Со мной такое было.

4

Наступил день смотра строевой песни. Мы свою, конечно, репетировали в часы строевой подготовки. Но нас мало кто слышал, так же как мы не слышали песни других взводов. Ведь все были на своих занятиях, кто в боксах, кто в классах, кто в поле. Теперь две батареи выстроились на плацу. Первый взвод тронулся по команде, грянув песню что-то вроде "Солдаты, в путь". Второй взвод выдал что-то похожее. Но следующий, кажется из геологов, к моему удивлению, запел:

"Броня крепка и танки наши быстры
И наши люди мужеством полны
Стоят в строю, советские танкисты,
Своей отчизны верные сыны!"

Я не слышал этой песни раньше. Потом я узнал, что она из фильма "Трактористы". Подобные фильмы тогда только-только начинали показывать после многолетнего запрета. Может быть, и запрета никакого не было, просто телевизионное и киношное начальство до этих лет перестраховывалось, а теперь понемножку переставало.

Почему танкисты, мы ведь противотанковая артиллерия, мелькнула у меня мысль, но песня уже захватила. А вот! Пусть будут танкисты...

Наши полканы на трибуне стали похожи на котов, которым поднесли валерьянку.

Взвод допечатал шаг:

"Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход.
Когда суровый час войны настанет
И нас в атаку Родина пошлет!" -

оставив по себе сильное впечатление.

Следующий взвод, кажется, это были горняки, учудил еще больше. Маршировали они средне, но песня...

"Жер шарын мекендеген бyкіл халыk..."

Песня была на казахском языке! Большая часть того взвода были казахами. Казахи были и в нашем взводе - Дэн, Тулеген, Серик и многие другие, но приведись тем казахам выбирать песню не на русском языке, они бы выбрали что-нибудь из Rolling stones или Pink Floyd, приспособив под строевой шаг.

Строго говоря, в Казахстане, петь песни на казахском языке вполне естественно, но это же Советская Армия... По умолчанию, это не то место. А собственно, почему? И казахская песня на полковом плацу выглядела вызовом незнамо чему. Может быть, самой идее Советской Армии. Песня гремела:

"Партия kайда болса,
Партия kайда болса – женісм сонда!"

И ведь не попрешь против восхваления партии! Морды у полканов стали совсем кислыми. Не знали они, что кроме казахского языка песни была им фига и в другом камане. Я тогда этого сам не знал, а кто узнал - тот особо не распространялся. Наши полканы и полковые политруки казахского языка не знали. Слово "партия" на них подействовало успокаивюще, а зря. Песня, выбранная строевой, была о мире, против войны. Я узнал об этом недавно с Интернета.

Настала и наша очередь. Мы завели:

"Белая армия, черный барон,
Снова готовят нам царский трон.
Но от тайги до Британских морей
Красная Армия всех сильней!"

И прошли мимо трибуны. Лица полканов были снисходительны. Они выражали: пускай! Чисто дети.

"Так пусть же Красная
Сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой
И все должны мы
Неудержимо,
Идти в последний, смертный бой!"

Больше интересного ничего не было.

Первое место занял взвод с песней "Солдаты, в путь"

5

Кончается все, кончились и сборы. Я вернулся домой лейтенантом запаса. Я рассказал отцу про свое впечатление от песни "Броня крепка и танки наши быстры".

- Почему я раньше не слышал ее? - спросил я.

- Потому что она прославляет Сталина, - ответил отец,- После ХХII съезда убирали все, где он упоминался. Вот ее и не исполняли.

- Но где там Сталин? Там его нет.

- А вот где, - и отец пропел:

"Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведет"

И потом мстительно добавил:

- А когда пришла пора тому первому маршалу повести в бой, он обосрался.

- Но это место у нас пели по другому.

- Переделали, значит.

С этого 1973-го года прошло более пятидесяти лет. От того времени не осталось ничего. Сейчас в тех местах другие страны, другие люди. Тогда, печатая своими кирзачами по бетону плаца мы орали со всей дури, с вызовом:

"Мы р-р-раздуем пожар мировой,
Церкви и тюрьмы ср-р-равняем с землей"

Мы-то думали, что этой песней бросаем тому миру вызов и упрек в его отходе от идеала, а не понимали, что главное в ней не он, а вот это:

"И все должны мы,
Неудержимо,
Идти в последний, смертный бой"

Как и во всех строевых песнях. Шагай на смерть. А за что - тебе подскажет начальство. Сегодня за мировой пожар, завтра за Сталина. Потом еще за что-нибудь. Только это с тех пор и не изменилось.