Честно Врущая Компания. 68. Из дедведя в бабведи

   Картина художника Васи Ложкина


ДНЕВНИК ПОРУЧИКА ЛЖЕВСКОГО
Деревня Великие Вруны
16 декабря 2025 года

Итак, дорогие читатели,
ход событий нашей сказки
приближается к развязке.

Возвращаю вас в мою избу-писальню —
в хмурое утро 13 сентября 2025 года.

— Взойти на престол по трупам? — задумчиво переспросил я Катеврину. — И не поспоришь с тобой…
Как пел бард-шестидесятник, в нашем отечестве «не раздобыть надёжной славы, покуда кровь не пролилась».
Поздравляю, восхождение у тебя началось результативно.
Одним махом семерых ликвидахом…
Предлагаю помянуть душу новопреставленной сестрицы твоей Враши Вруенцовой…
И моих совратников — рядового Мокея Вракиенко, врифрейтора Андрея Врусачёва, лейтенантки Враллы Заливьёвой, майора Дзелжинского, полковника Вралира и геневрала Брехулёва.
За папеньку твоего — засушенного дракошу трёхзадого — пить не будем.
Не по чину мне (смеюсь).
Ну, за упокой!

И мы с Катериной, не чокаясь, осушили по кружке медовухи.

— Знаешь, Катевруша, — продолжил я свой пафосный монолог, — в афонских монастырях принято за трапезой читать вслух жития святых.
К сожалению, подобной вритературы в моей избе-писальне отродясь не водилось.
Зато есть под рукой новый крамольный роман Вралександра Привирханова «ЛЖЕМНЕР».
Мне его на днях на рецензирование прислали.
Несколько глав я даже позавчера успел прочесть убиенной тобой сестричке.
Позволь же зачитать и тебе отрывочек оттуда.
На злобу дня, так сказать:

« — Спрашиваете, как стал людоедом? Опытным путём, постепенно. Я рос в посёлке фабричном. Столовка на фабрике, в магазинчике хлеб, консервы, конфеты дешёвые. Дома каша, картошка, иногда молоко, по праздникам курица. А на чердаке у деда старая книга «О вкусной и здоровой пище», с цветными картинками. Какая там еда нарисована! И форель, и осётр, и оленина, и куропатки. Тарелки фарфоровые, ложки и вилки серебряные. Салаты, соусы, подливы! Я с этой книжкой запирался в сарае и слюни пускал. Мне ночью шницели и отбивные снились, ананасы под сбитыми сливками, колбасы копчёные, варёные, торты, наполеоны, эклеры. Хожу по улицам, а передо мной фарфоровое блюдо плывёт, и на нём жареная индейка, пар идёт. Я в обморок падал. Будто мне под язык червячок поселился, дракончик с крыльцами и кривыми ножками. Вьётся, скребет ножками. Я эту книгу до дыр зачитал, а некоторые страницы с картинками выдрал и съел, — Фёдор Славников посветлел, из лица улетучилась железная окалина. Он встрепенулся на железном стуле, вытянул шею, как птица, желавшая взлететь. — Переехал в Москву, и сразу в рестораны. Каких только нет! Узбекские, чебуреки, кебабы, лагман, кутапы! Грузинские, хачапури, хинкали, шашлыки! Корейские, лапша с морепродуктами, разносолы! Китайские, утка по-пекински, собачье мясо! Итальянская кухня, спагетти, устрицы, осьминоги! Французская, лягушки! Английская, стейки! Всё перепробовал. Дождевых червей, гусениц, кузнечиков, муравьёв, жужелиц ел. Ещё, ещё! Ел мыло, зубную пасту, моющие средства, железные опилки, битое стекло. Каждый новый вкус — наслаждение! Не надо ни театров, ни кино, ни женщин. Только попробовать новое на вкус, подержать под языком, «уморить червячка»! — Фёдор Славников закрыл глаза, и не было грязно-зелёных тюремных стен, наручников на запястьях. Были дивные блюда, роскошные яства, необъятная планета, твари, растения, минералы, тучи, цветочная пыльца, заводские отходы. Всё можно отведать, всё имело вкус, всё таило усладу. В глазах Фёдора Славникова была страсть испытателя, накануне великого открытия, которое дано ему совершить после долгих поисков и прозрений. — Ел ворон, мышей, кошек, воробьёв. Но рядом ходили люди. Они имели запах, цвет, форму и, конечно, вкус. Я долго крепился. Ходил в церковь. Бил молотком по пальцам. Хотел выброситься из окна. Дракончик под языком скрёб лапами. Я слышал его голос: «Давай, отведай! Такого не пробовал!» И я решился. Ребёнок ещё не созрел, в нём мало плоти, не тот вкус. Мужчина груб, костляв. Только женщина! Ходил в Тимирязевский парк и выбирал женщину. Пристроюсь и иду следом по аллее. То за одной, то за другой. Будто кушанье выбираю. Выбрал одну. Лет тридцать. Пухленькая, щёчки розовые, ножки упитанные. В соку! Аппетитная! Дождался, когда на аллее никого, подошёл и гантелей череп проломил. Отволок в заросли. Топориком разрубил и в рюкзаке по частям перетаскал домой, в морозильник.

Фёдор Славников тихо улыбался. Так улыбаются, вспоминая нежное, доброе, невинное. Лжемнер смотрел на людоеда и думал, является ли тот «разбойником благоразумным», и сколь сильна должна быть его вера, чтобы он со своим топориком попал в рай.

— Господь Бог запретил человеку поедать другого и лишил радости. И человек бедный мается, ищет радость. Кто стишки пишет, кто песенки, кто рисует. Туризмом занимается. Ищет радость. А радость рядом. Колумб переплыл океан и открыл Америку. А я отведал человечину. Узнал радость. Я ел женщину целый месяц. Не знал, как её звали, назвал Фросей. У Фроси каждая часть тела имела свой вкус. Я отрезал ломтик её груди и варил бульон, он был сладкий. Тушил её печень, она была горьковатой. Ел стейк из её ягодицы, он таял во рту. Её мозг был, как сбитые сливки, а глаз имел вкус маслины. Я радовался целый месяц, пока не нагрянула полиция. Соседи нашли в мусорном баке кости Фроси. Я сдуру выбрасывал их на помойку. Потом был суд, высшая мера и пожизненное. Иногда мне снится Фрося, но не та, в морозильнике, а та, что идёт по аллее парка, среди весенних берез, и в руках у неё синий подснежник».

Я захлопнул привирхановский фолиант и многозначительно посмотрел на Катеврину долгим медвежьим взглядом обоврутня.

— Зачем ты мне это прочитал, Вральдемар? — нервно заёрзала на лавке моя испуганная слушательница.

— А затем, дорогая престолонаследница, что у меня тоже кой-какой опыт людоедства — не побоюсь этого слова — имеется.

Довелось мне тут одну зиму в рамках эксперимента питаться вритеранами из соседнего чекистского санатория.
Меня даже дедведем с тех пор кореша окрестили — немало дедов-энкавэдэшников подстерёг я в лесу и схрумкал в ту пору…
Грубые, жёсткие, костлявые — правду сбрехал старик Привирханов.
И закралась тогда мне в душу мечта.

Из дедведя в бабведи переквалифицироваться…

(Окончание неминуемо последует!)