Прочь из города Любви

Город Любви. Место, где воздух насыщен взаимной симпатией жителей, их искренней радостью и желанием делиться хорошим настроением. Здесь на улице можно увидеть, с каким счастливым лицом прохожий машет рукой знакомому, мать обнимает послушного и почтительного сына, хозяин играет с жизнерадостной и сытой собакой – всё в обычный полдень. Над этим городом радуга опоясывает небо гораздо чаще, чем в остальном мире, где радужными можно назвать только разводы бензина в лужах.

Экология в городе Любви отменная, ведь полвека назад здесь построили ЛЭС – любовную электростанцию, где работает генератор электричества, концентрирующий важнейшее в мире чувство и превращающий его в свет лампочек и зарядку для электромобилей. Городской орган СЕРДЦЕ – Совершенно Естественный Радикально-Доминирующий Центр Единения – неустанно следит за тем, чтобы каждый человек выделял достаточно любви. Все здесь обожают справедливого и честного мэра. Только благодаря ему и ответственным сотрудникам горожане живут в тепле, уюте и согласии.

И только одно тревожит жителей: над городом возвышается скала. Тёмная, зловещая. И с каждой улицы, из каждого дома можно увидеть, как в полдень с её вершины летят вниз люди. Они машут руками, будто ощипанными крыльями, и иногда ветер доносит пронзительный крик. Никто из жителей не испытывает жалости, только страх быть уничтоженным во имя любви.

***

Весенним утром по улицам города разнёсся громкий звук щелчка, а затем постукивания. Это включились громкоговорители на улицах, и вместе с ними заработало радио в домах. Люди прекратили суету, замерли в предчувствии чего-то важного.

– Уважаемые жители города! – разнесся усиленный динамиками голос. – Прослушайте обращение Верховного Инквизитора Томаса!

Звук услышали и мыши в углах, и бездомные в подворотнях. Так начинались все важные сообщения – мэр редко выступал с заявлениями, чаще уступал место инквизитору. Жители напряжённо вслушивались, пытаясь не упустить ни одной детали.

– Дорогие мои дети! – раздался надрывный старческий голос. – Невозможно передать словами, как я люблю весь наш народ.

Вязавшая в это время Кахоль сжала спицу в руках. Инквизитор признаётся в любви к народу. Ничем хорошим это закончиться не может.

– Только здесь, в нашем городе помыслы людей чисты! Только здесь они испытывают любовь, дарующую жизнь!

И так постоянно. Как легко манипулировать человеком, если внушить, что он выше кого-либо! Томас не скупился на похвалы, речи его были сладкими, поступки – жестокими.

– Мы – последний оплот любви на планете, – говорил инквизитор, – не то что Россия и Америка, где из всех проплешин, из всех проушин выкачивают нефть и газ![2 - Строчка из песни «Сплин».] Да будет благословен наш город!

Конечно, портить отношение граждан к крупным странам было его святым долгом. Маленький, полный любви городок был в то же время полон и ненависти. Скопище ядовитых гадюк – вот что представляло собой это место. Если бы у Томаса были войска, он бы давно послал их на совершение «подвигов».

– Я и мэр – мы так любим вас, что не можем отпустить! Отныне выезд из города запрещён, ибо вы подвергаетесь страшной опасности, отправляясь в чужие земли, дети мои! Жестокость и насилие правят там, в этом проклятом Содоме с Гоморрой! Оставайтесь здесь, с нами, в уютной колыбели! Во имя любви!

Динамики выключились. Душа Кахоль сжалась от страха и ностальгии по тому, что было прожито во снах: уехать больше не представлялось возможным. Ворота заперты. Тех, кто покинул город, преследуют. Выхода нет, только пучина безысходности. Ей была противна атмосфера, которая здесь царит.

***

Во все прекрасные и солнечные дни Кахоль выходила из дома только одним способом – через окно, поскольку жила на первом этаже и очень любила прыгать. Рывок – и трава спружинила под ногами, рывок – и душа уходит в пятки, ты теряешь контроль, чтобы спустя мгновение обрести спокойную уверенность. Какое облегчение – сквозь чувство, что всё летит в тартарары, найти опору и шагнуть вперёд.

Она вышла только прогуляться до магазина, так что волноваться о том, что кто-то заберётся в дом, не стоило. Подойдя к витрине, Кахоль поправила густые тёмные волосы, опоясанные синим ободком. Призрачное отражение двигалось вслед за ней, оно заставляло задуматься: «Какая я на самом деле?» Люди не знают ответа на этот вопрос, они всю жизнь будто бы наблюдают в стекле свои нечёткие очертания.

Вот уже полтора года женщина не могла прийти в себя после события, разрушившего её жизнь. Сначала она заедала горе, потом начала совершать прогулки, затем, пытаясь нащупать душу, занялась прыжками с тарзанкой и наконец начала чувствовать радость, но только временами. Волнения от полёта и восторг от земли под ногами – вот в чём Кахоль нашла смысл жизни.

– Как страшно жить без любви, – раздался мягкий голос рядом.

Женщина обернулась и увидела девушку со светлыми волосами и херувимским личиком, приятным, с чертами, похожими на складки наволочки на перьевой подушке.

– Света, ты? – спросила Кахоль. – Почему ты здесь?

– Помогала тёте с ремонтом, – улыбнулась подруга. – Но это неважно. У тебя лицо, будто ты плакала всю ночь, и ты не накрашена. Давай зайдём, купим косметику.

Это был магазин товаров для дома и быта. Кахоль открыла дверь и придержала её, чтобы Свете было удобно. Подруги шагнули в переполненный зал. Суббота, все женщины занялись шоппингом.

Помады и тушь были выставлены на обособленном стенде. Женщина и девушка подошли к нему и стали перебирать тестеры, проверяя их на тыльной стороне ладони.

– Знаешь, совсем не страшно, когда любви нет. Страшно, когда человек любит под принуждением, – сказала Кахоль.

– Но у нас в городе вовсе не принуждение, – возразила Света. – А всего лишь строгий контроль.

Кахоль обтёрла бледно-розовый тестер и попробовала нанести на губы. Они сразу стали прохладными, будто цвет влиял на самочувствие. Или, может, это было дуновение ветра от распахнувшейся двери…

– Как можно контролировать то, чего особо и нет? – спросила Кахоль. – Все бумаги, которые заполняют госработники, – лишь абстрактные колонки цифр, не отражающих то, что есть на самом деле.

Она взяла ватный тампон и стёрла помаду, потому что оттенок её не устроил. Какой же цвет взять, чтобы выглядело не ярко, но подходило цветотипу?

– Любовь есть, – прошептала Света. – Её надо чувствовать, а не смотреть на цифры.

Голос подруги кружил голову и подавлял волю.

– Чувствовать?! – воскликнула Кахоль. – Что толку её чувствовать? Мой Сэм не говорит ни одного доброго слова. Только называет хобби пустым и настаивает на том, чтобы завести ребёнка. У него установка, что мужчины и женщины – куклы, играющие роли. И при том его показатели выше, чем средние по городу, как пишет СЕРДЦЕ.

Света растерянно засмеялась.

– А ты как думала? – спросила она. – Мужчины любят не так, как мы. Твой ухажёр обеспечен, ты сможешь позволить себе не работать – это не любовь? А какой он галантный! Пропускает тебя вперёд, когда входит в комнату…

Кахоль нахмурилась.

– Какой толк от этих ритуалов? Зачем они нужны?

Света явно не понимала её, ещё и пыталась убедить в чём-то, вызывая недовольство. В последнее время с подругой стало сложно общаться: она поддерживала правительство, активно крутила роман с заместителем директора и при том пользовалась хорошей репутацией.

– А сумки тяжёлые он помогает тебе носить? – спросила подруга, пропустив вопрос мимо ушей.

Кахоль почувствовала холодную злость.

– Помогает! Но мне от мужчины нужно не это!

– В этом-то и проблема, – покачала головой Света. – Тебе ничего не нужно.

***

Главная проблема, связанная с сексом, – в том, что женщина его давать обязана, а значит, проявлением любви он не является. Такие мысли приходят на ум многим представительницам женского пола, и всё же главное для них – отношения, ради которых они собой жертвуют.

Они сидели в кафе. Сэм водил ладонью по плечу Кахоль, и чем ближе его руки подбирались к шее, тем большее напряжение чувствовала женщина. Что произойдёт в следующий миг? Какая часть тела ощутит прикосновение влажной ладони? Наконец ухажёр уткнулся острым подбородком в её ключицу и спросил:

– Может быть, пойдём ко мне домой? Ты же тоже хочешь снова завести ребёнка.

Кахоль пропустила мимо ушей последнее замечание. Сэм вбил себе в голову, что женщина может стать счастливой, только заведя детей, и использовал это, чтобы закинуть удочку. Он всерьёз рассчитывал, что, если сделать такое предложение, любая упадёт в его объятия. Здесь сыграла свою роль пропаганда инквизитора, трещавшая по громкоговорителям каждый день. Дети, кухня, церковь.

– Завтра на работу, – отчеканила Кахоль.

Отказ даже ей самой показался резким. Сэм со вздохом отстранился.

– Ты так похожа на мою маму. Я ещё в детстве поклялся, что моя жена не будет работать.

Кахоль напряглась.

– Почему она не может работать?

Сэм глазами побитой собаки смотрел на стеклянную стену.

– Работающая женщина так холодна, вечно куда-то бежит в то время, как дети сами готовят обед. Так не должно быть. Знаешь, добиться любви матери у меня не получилось, но твои чувства я ещё могу разбудить.

Во рту Кахоль пересохло. Любовь… Чувства… Что-то из давно забытого прошлого. Если кому-то и суждено разбудить их, то точно не Сэму.

– Мне это не нужно – любить кого-то, – отвернулась она.

– Конечно, нужно, – возразил Сэм. – Иначе как же отчётность?

Кахоль передёрнуло. Отчётность… Любить ради неё? Этим занимался весь город!

– От тебя не исходит любви, – продолжал Сэм. – Скоро закончится твой перерыв на восстановление психики. Позволь мне спасти тебя.

Всё, что он говорил, было справедливо, но женщина слушала и не понимала, как этот человек мог назвать себя спасителем именно тогда, когда вызвал желание убежать со всех ног. Она чувствовала давление, ей не нравилось, куда зашёл разговор. Она решила сказать хоть что-то и горько спросила:

– Как я могу принудить себя к любви?

Сэм расплылся в улыбке, будто она уже согласилась быть спасённой:

– О, это просто! Надо лишь соблюдать правила. Мужчина чувствует любовь, когда открывает перед женщиной дверь или помогает ей нести сумку. Предназначение женщины – строить отношения. Она должна всегда соглашаться с ним, готовить и убирать дом. Ну и конечно, у них должен быть ребёнок. Тогда отношения в паре будут здоровыми, и у них будут максимальные показатели!

***

Рывок… Ветер… Крик!

– А-а-а!!!

Верёвка растягивалась, замедляя падение. Ещё рывок… И вот уже Кахоль летит не вниз, а вверх! А потом снова вниз, снова вверх, вниз, вверх!..

Она летела и смеялась, потому что все мысли исчезли. Какой лёгкой кажется жизнь, когда ты паришь, не зная преград, подставляя лицо ветру! Подпрыгиваешь на верёвке, чувствуешь себя несущейся, в движении, в стремлении! Если бы не было этого ощущения, жизнь была бы прожита напрасно!

Уже на земле Кахоль, приходя в себя и дожидаясь других участников, ковыряла ногой лежащие камешки и думала, как же быть с отчётностью. Она прыгнула с верёвкой со скалы чуть ниже той, с которой люди летали не по своей воле. Может быть, ей придётся и оттуда полететь. Вечером крики обычно прекращались, но в следующий полдень она выглянула из окна офиса, где работала менеджером, и стала следить за тем, как падают крошечные фигурки. Она отказала Сэму. Время поджимало. Связи с большими странами обрезаны, никто не сможет бежать. Пусть она этого не хочет, но где-то есть любовь, надо только её найти.

***

Спустя пару недель случилось то, чего Кахоль больше всего боялась. Мысль об этом событии терзала её весь последний год, и вот оно наступило. Кошмарные сны стали явью.

Массивные двери СЕРДЦЕ с трудом поддались её толчку. Официально-бюрократическая обстановка внутри здания и запах старой краски усилили тревогу. Сжимая в руках бумажку с требованием предстать перед комиссией, дрожащая женщина просеменила к стойке регистрации.

– Кахоль Эйцев, – представилась она. – Куда мне пройти?

Её отправили в девятый зал, где собрались аналитик, психотерапевт и пара чиновников. Все они смотрели строго. Своему названию заведение не соответствовало. Это было не то сердце, что полно любви, а безликая, полная формальностей схема из учебника, и она руководила психологической стабильностью общества.

Кахоль, глядя на ножку стола, рассказала, что за прошедший год её самочувствие улучшилось, ей даже почти удалось построить отношения, но партнёр слишком торопился перейти к интимной близости, поэтому искренность его чувств вызвала у неё сомнение. Ей пришлось расстаться с Сэмом. Но зато она нашла отличное хобби, иногда чувствует радость и готова начать приносить пользу обществу.

– Вот начнёте, тогда и начнёте, – оборвала её чиновница. – А до тех пор нечего говорить.

В горле у Кахоль пересохло.

– Показатели вашей любви всё ещё в три раза ниже нормы, – пропищал аналитик.

Это было очень плохо. Выговор грозил наказанием.

– У нас мало ресурсов. Мы не можем продлить ваш перерыв «по трагическим обстоятельствам» на ещё один год, – покачала головой психотерапевт.

Кахоль судорожно вдыхала и выдыхала. У неё начиналась паника. Каждый знал, что происходит с теми, кто не выполняет норму. Она не хотела следующей полететь со скалы.

– Вы должны срочно начать любить, – подвёл итог психотерапевт. – И желательно в течение месяца.

– Но как?.. – растерялась Кахоль. – Невозможно построить крепкие отношения за такое время! Человека узнать нужно…

Чиновница прокашлялась.

– У нас к вам предложение, – заявила она. – В этом году осталось много детей, чьи родители погибли.

«И кто же это их убил?» – скептически подумала Кахоль.

– Почему бы вам не усыновить ребёнка? – продолжила чиновница.

Выйдя из зала, Кахоль долго стояла и смотрела в пустоту. Сможет ли она полюбить приёмного ребёнка? Не своего, не родного? Будет ли он её слушаться? Насколько сильно окажется травмирован?

Ей обещали устраивать проверки. Контроль и ещё раз контроль. Она должна будет доказать, что любит приёмного сына.

***

Полтора года назад у Кахоль был сын – малюсенький комочек света и счастья. Он обожал носиться по коридору, врезаясь в стеллажи и руша конструкции из книг; повисал на верхней одежде в гардеробе и шлёпался вместе с ней на пол; размазывал кашу по столу, а потом слизывал её; но приносил столько радости! Ни одно живое существо не имело столько смысла, сколько он имел.

Сын не слушался маму, но разве это важно? Кахоль любила его даже за капризы, как только может мать любить первенца. Она никогда не ругала чадо, даже когда оно кричало или самовольно выбегало на улицу. Как можно такое счастье ругать?

Муж иногда бурчал, что дома стало слишком шумно, но полностью поддерживал жену, которая стремилась дать сыну всё самое лучшее. Вместе они жили радостно, беззаботно, поддерживали друг друга и шли уверенно шли к победе на конкурсе «Семья года».

И сейчас, ведя за руку нового сына, Кахоль невольно вспоминала всё, что ей пришлось пережить. «Где твои глаза были?», «Кукушка!..» – слова других матерей эхом отзывались в голове. Неужели она виновата в том, что произошло? Случайность? Недосмотр?

«Нет, – подумала Кахоль, – я просто любила его слишком сильно. Мне нужно было больше его ругать!»

Её новый сын Ганс, как ей сказали, был спокойным ребёнком. Несмотря на плохую успеваемость, учителя хвалили его и называли усидчивым мальчиком. С другими детьми он дружил. Он шёл и улыбался широко, но по-лисьи.

– Мам, – позвал Ганс.

– Да, солнышко? – улыбнулась Кахоль.

– Можно называть вас «мам»?

– Конечно, дорогой, – ответила женщина, наклонилась и поцеловала нового сына в макушку.

Она задумалась, что бы сказать ему, потому что пауза вышла неловкой. Наконец решение пришло в голову:

– Ты пойдёшь во второй класс через два месяца. Какого цвета хочешь портфель?

Глаза мальчика округлились.

– У меня будет портфель?! – воскликнул он.

Его бурная реакция заставила Кахоль опешить.

– Конечно, у тебя будет портфель. Как же ходить в школу без портфеля?

Ганс потупил глаза.

– Раньше я всегда носил учебники в руках…

Кахоль перевела дыхание. Бедный ребёнок, чьего родителей казнили. Говорят, он от них натерпелся. Её погибший сын точно так же мог бы сейчас пойти во второй класс… Они могли бы стать друзьями…

***

Придя домой, Кахоль присела на корточки перед новым сыном.

– Я выгляжу очень доброй, но не думай, что я не буду тебя ругать. Первым делом нам надо выучить правила безопасности. Ты знаешь, как надо переходить дорогу?

– Не очень, – признался Ганс. – Родители не учили, а дальше нас выводили только под присмотром.

Кахоль почувствовала злое удовлетворение от его незнания. Это мечта. Выдалась возможность поучить ребёнка переходить дорогу!

– Слушай внимательно. У края дороги надо остановиться, дождаться, пока зажжётся зелёный, посмотреть налево, посмотреть направо, убедиться, что машины стоят, и только тогда идти!

Ганс слушал очень внимательно.

– Посмотреть направо, посмотреть налево… – пробормотал он, запоминая.

– Сначала налево! – поправила Кахоль. – И идти надо быстро, не оборачиваясь, потому что, когда снова зажжётся красный, машины не будут тебя ждать!

– Зелёный, налево, направо, быстро, – покорно повторил Ганс.

Кахоль перевела дыхание. С ним не произойдёт того же, что и с тем сыном. С ним не произойдёт того же, что и с тем сыном! С ним не произойдёт того же, что и с тем сыном!!!

– Теперь потренируемся, – скомандовала она. – Оставь вещи здесь.

– Что, прямо сейчас? – удивился Ганс. – Но мы только…

– Идём!

Они вышли из дома и направились к ближайшему перекрёстку. Там Кахоль заставила сына пятнадцать раз перейти дорогу по правилам, хотя мальчику это почти сразу надоело.

– Мам, может, хватит? – взмолился он под конец.

Женщина всё ещё чувствовала сильную тревогу: ей казалось, что Ганс недостаточно хорошо освоил правила. Но она постаралась взять себя в руки и только потребовала от него снова повторить всё наизусть.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Теперь ты немного понимаешь, как это делать, но ходить по городу ты можешь только со мной.

– А-а-а, с вами, – разочарованно протянул мальчик.

Кахоль взяла Ганса за плечи и заглянула в удивлённые зелёные глаза.

– И никогда, ни в коем случае, не убегай из двора, не предупредив. Пообещай мне, – прошептала она.

Ганс кивнул.

– Обещаю.

Кахоль почувствовала такое тепло, будто после долгой холодной осени у неё в комнате вдруг заработала батарея.

– Умница.

Ганс будет послушным, совсем не как…

При воспоминании о первенце на глаза Кахоль навернулись слёзы.

***

На следующий день, придя с работы, Кахоль увидела, что дома чисто убрано. Такого порядка здесь не было уже много лет, может, с тех пор, как они с бывшим мужем сделали ремонт. Одежда висела на вешалках, а не лежала кучей тряпья на полке, пол блестел, куда-то делся мусор с кухни.

Кахоль удивлённо разглядывала убранство. Сначала ей даже почудилось, что она зашла не в ту квартиру.

– Куда ты выбросил мусор? – спросила она Ганса, стоящего посреди идеального порядка.

– В мусорку.

Кахоль почувствовала паническую тошноту.

– Ты выходил из дома?!

– Да, – растерялся мальчик. – Я взял ключ на полке.

Кахоль нервно схватила лежавший там же, где прежде, ключ и засунула в карман. Не надо было оставлять его вот так, на видном месте…

– Что-то не так? – спросил Ганс.

– Ничего, – быстро ответила Кахоль, – ты умница.

И она снова поцеловала его в макушку. Прошлого сына она с трудом заставляла убираться…

Надо быть осторожной. Запереть ребёнка и никуда не отпускать. На улице опасно, туда нельзя выходить сыну. Он умрёт. Он погибнет…

***

Кахоль любила то самое ощущение после прыжка, когда приземляешься и ощущаешь почву под ногами. Но, выпрыгнув из окна на следующий день, она угодила ногами не в траву, а в пакет с мусором. С мусором, который, по заверениям Ганса, он вчера вынес на помойку.

Перебрав обёртки от конфет и бутылки, Кахоль убедилась, что это действительно то, что она пила и ела. Получается, Ганс обманул её? Как он мог? Этот сын совсем не тот, что прежний. Её собственный ребёнок был честным мальчиком!

В приступе гнева она чуть не схватила Ганса за ухо.

– Да, я очень виноват, мам, – проскулил тот.

Сын заверял, что никогда так больше не будет и что он просто хотел порадовать её, но не осмелился покинуть дом без разрешения. Однако на следующий день, выходя на работу, Кахоль приземлилась в кучку… окурков!

– Ганс!!! Тебе восемь!.. – взревела она, ворвавшись обратно. – Кто здесь был?!

Мальчик заверял, что просто пригласил домой проходивших мимо пятнадцатилетних приятелей. «Они неплохие ребята», – говорил он. И: «Не надо меня ругать». Кахоль убедилась, что из сейфа ничего не пропало, и закрыла дверь на второй замок, который изнутри без ключа не открывался.

Вечером дома её ждал несчастный Ганс, весь день, по-видимому, сидевший в окружении «Войны и мира» Льва Толстого и учебника по русскому. Ни то, ни другое ему читать не хотелось. Лицо мальчика среди полутёмного помещения выражало совершенное уныние. Он выглядел грустным, сонным и даже успел немного побледнеть.

– Мам, – жалобно спросил он, – а все дети играют в видеоигры?

– Конечно, – проворковала Кахоль, поставив сумку и обняв сына, – мы купим и тебе видеоигру.

– Не надо, – отмахнулся Ганс, – я уже нашёл в телевизоре.

А телевизор у Кахоль был навороченный, с выходом в интернет. Недавно купила.

– Но, – нахмурилась Кахоль, – там же… нужна оплата?

Ганс пожал плечами.

– Друг поделился со мной аккаунтом. Мы разговаривали через домофон, он приходил.

На следующий день дверь Кахоль чуть не вынес неведомый монстр.

– Откройте дверь! – орал он. – Это мама Николя!

Женщина всё же решилась открыть ему, и огромных размеров дама визгливо объяснила ей, что сын шантажом вымог аккаунт у друга, при том потратив чужую тысячу алмазов в игре. Никогда прежде Кахоль не испытывала такого отчаяния.

– Тогда, может, ты позволишь мне гулять? – предложил Ганс, выслушав её тираду.

В конце концов, Кахоль рассудила, что, если не отпустить Ганса, то он убежит через окно. От него и не такое можно ожидать.

– Не общайся с друзьями из детдома. Мало ли на что они способны. Только с порядочными детьми. Не выходи из двора. Слышишь? Ни в коем случае не выходи из двора! И дорогу переходи как положено! Смотри налево, направо!

Прочитав тысячу нотаций, она отдала сыну ключи.

***

В конце недели домой пришли из опеки. Сухая тётя с блокнотом внимательно обошла все комнаты и сделала пару замечаний о состоянии шкафов. Она выглядела строгой, но, к счастью, в квартире было чисто прибрано.

Затем тётя поговорила с Гансом.

– На сколько баллов ты бы оценил новую маму? – спросила она.

Мальчик по-светлому улыбнулся. Он был одет в новенькие импортные кроссовки, джинсы и самостоятельно купленную футболку с пляжной картинкой. Эта одежда совсем не напоминала его прежние лохмотья.

– На пять, ой, то есть на десять, – сказал он. – Мама Кахоль очень любит меня, мы проводим вместе много времени, совсем не как прошлые родители. У меня замечательная семья!

Ганс махал рукой из окна сухой тёте, а та даже не посмотрела в его сторону. Кахоль взглянула на простенький настенный датчик любви, который появился в её квартире сразу после трагедии. Показатели стремились к среднестатистическим. Она переживёт этот месяц.

После истории с игрой у Кахоль зародилась тревога. Она всё ещё заботилась о сыне, но над душой будто стоял жандарм. Он заставлял любить Ганса, покупать ему подарки, но делал общение неискренним. Неужели Сэм был прав: для показателей нужны не чувства, а только ребёнок?

***

Ганс оказался очень послушным. Кахоль удалось выкорчевать почти все его вредные привычки. Она со временем распугала его старых друзей, научила заваривать чай и мыть за собой кружку, не бросая в раковину чаинок. Иногда мальчик врал, но это, похоже, не зависело от того, сколько в него вложить усилий. В целом он слушался.

По выходным они ходили в парк, на аттракционы, часто вместе смотрели фильмы. Они были дружной семьёй, и показатели достигли нормы. Особо сильной любви не было, но не было и провала в отчётности.

Через много дней Кахоль, собираясь на работу, услышала возню Ганса. Мальчик перевернулся с боку на бок в кровати и пробормотал:

– Мам, можно я за угол выйду?

«Угол» – так они называли край дома, разграничивающий двор и проезжую часть. Детям со двора нравилось туда выбегать, одному Гансу мама запрещала, однако понимая, как его это тяготит.

Кахоль решила побыть доброй.

– Если ненадолго и вместе с другими, – бросила она и схватила с тумбочки кошелёк.

Сумочка застегнулась с тихим «вж-ж-ж». Женщина одёрнула шторы, открыла окно и перемахнула через подоконник. Она сразу оказалась на улице, где после дождя сияли лужи, отражая утренний солнечный свет. Лето уже почти перешло в осень.

Первого сентября Ганс должен был пойти в соседнюю школу. Мальчик радовался возможности найти новых друзей, но Кахоль волновалась. Мало ли как будут смотреть на приёмного ребёнка? Поймут ли дети его потребность в любви? Таких, как он, обычно считают зверёнышами. Но Ганс был очень хороший мальчик, он быстро адаптировался…

День на работе прошёл как обычно: офис, компьютер и вид на грубо выпирающую скалу, откуда могли полететь люди. Расклеенные на столе липкие заметки пестрели буквами, кричали о невыполненных делах. В помещении было прохладно и в то же время душно. Кахоль держала себя в руках, борясь с желанием уронить голову на стол.

Так прошло девять часов с перерывом на обед. Под конец дня женщина собрала вещи и встала, глядя на часы. Уходить раньше времени руководитель не позволяла. Дождавшись, когда секундная стрелка достигнет 12-ти, Кахоль покинула кабинет и посеменила вниз по улице к спальному району, где находился её дом.

Добравшись, она окинула взглядом двор. Ганса не было ни за углом, ни на детской площадке, где собрались несколько девчат. Кахоль почувствовала тревогу: вдруг его нет и дома? Быть не может. Неужели он убежал?

Женщину охватило чувство покинутости. Зря она позволила Гансу выходить на улицу… Сына надо держать в безопасном месте. Так можно меньше беспокоиться. Укутать его одеялом, обнять, заковать цепями…

Кахоль, дрожа, вошла в подъезд и открыла дверь квартиры.

Так и есть. Дома сына не оказалось.

Она попыталась сглотнуть ком в горле. Как найти мальчика? Куда он мог побежать? Куда его унесло ветром? На столе стоял остывший чай. Значит, он ушёл внезапно. А может, не хотел возвращаться?

Её осенило, и она выбежала из дома. Снова те хихикающие девочки, а Ганса и его друзей нет… Кахоль бросилась в соседний двор, но и там на скамье сидели только пара бабушек. Она в панике перебирала ногами, запыхалась, бегала по дворам, вспоминая тело родного сына, всё в кровоподтёках, в машине «скорой помощи». Почему он должен был умереть? Ничего плохого в жизни не сделав! Почему его сбила машина? Он просто не умел переходить через дорогу…

Точно. Дорога.

Кахоль уверенно направилась от дворов к проезжей части. Это была не просто догадка: её вело провидение. Она чувствовала, что Ганс там.

Это был тот же самый переход, на котором умер её сын. Ганс ступил на дорогу, хлопая друга по плечу и не глядя на машины. Он счастливо улыбался и говорил что-то, что смешило обоих. И тут вдруг раздалось…

БИ-И-И-ИП!!!

Ганс отшатнулся и только потому выжил. Его чуть не сшиб вишнёвый электромобиль со скрючившимся в кресле водителем.

Кахоль охватила холодная ярость. Она аккуратно перебежала через дорогу навстречу сыну. Рука со скоростью света полетела в лицо мальчику. Пощёчина!

В глазах Ганса возникли слёзы.

– Ай, мам, – всхлипнул он. – Ты что?

Кахоль кипела.

– Зачем? – прорычала она. – Для чего я учила тебя правилам? Чтобы ты умер?!

Она не хотела, чтобы погиб и этот сын. Она боялась, что снова проведёт год в депрессии. Что угодно, только не это. Только не низкие показатели и подозрение на убийство!

– Мы провожали домой одну девочку, – стал объяснять друг. – Она маленькая, сама не могла дойти. – И замолк под яростным взглядом.

Ганс смотрел зло, исподлобья. «Я отомщу тебе», – говорил этот взгляд. Никогда ещё милый мальчик так ужасающе не выглядел.

– Пойдём, – бросила Кахоль и схватила сына за руку.

Она потянула его, но Ганс не сдвинулся с места. И стоило рвануть, как упал на асфальт и разбил колено.

***

Оглушительный стук давал понять: скоро дверь выбьют. Кто-то ломился в дом с такой силой, что грохот был слышен даже на улице. Сначала Кахоль подумала: «Бандиты».

Чувство, что она сделала что-то гадкое, не проходило с прошлого вечера, когда Ганс вырвался из её хватки и убежал в неизвестном направлении. Кахоль попробовала сообщить в полицию, что сын пропал, но от этого менее стыдно не стало. Женщина не отвечала идеалам материнской любви.

Она встала и вышла в коридор. То, что к ней стучатся, – неспроста. Это как-то связано со вчерашними событиями. Она выглянула в глазок. За дверью оказались люди в форме. Щёлкнул замок.

– Кахоль Эйцев? – пробасил сотрудник.

Кахоль испуганно кивнула. Что она сделала? Она кричала, потому что заботилась.

– Пройдёмте с нами. Инквизиция!

Не могут же её из-за простой ссоры с сыном вычеркнуть!

***

Поникший Ганс ждал перед залом суда. Одной ногой он зацепился за ножку стула, другой нервно покачивал из стороны в сторону. На лице его было написано отвращение. Мальчик выглядел как волчонок. Где он провёл всю ночь?

Увидев Кахоль, он вскочил и нахохлился. Женщина ничего не сказала, только прошла мимо, холодно глядя на приёмного сына. От отчаяния она не могла выговорить ни слова. Любовь… Как же страшно её терять!

Только суд начался, Ганс нарушил тишину зала:

– Она не умеет давать любовь! – выкрикнул он. – С ней я вырасту не умеющим любить тоже!

Кахоль молчала на скамье подсудимых. Их всё же не связывали родственные отношения, и крепкой любовь сына, как видно, не была. Мог ли он так же поступить со своими мамой и папой? За что их казнили? Не из-за его ли наговора?

Судья постучала молотком. Инквизиторский служащий усадил мальчика на место.

– Кахоль Эйцев, возраст 34 года, обвиняется в том, что не заботится о ребёнке. Её показатели ниже нормы, и имеющаяся любовь не проявляется в поступках. Она склонна к жестокости…

– Ваша честь, – как можно вежливее вмешалась Кахоль. – Если вы хотите проверить меня на отсутствие любви, то разве не нужно проверить сначала его?

Она ткнула пальцем в сторону Ганса. Женщина в парике, похожая на морщинистую глыбу, сверкнула глазами и направила на Кахоль молоточек.

– Вот оно. Это лучшее подтверждение. Ты не умеешь любить. Иначе не предложила бы скинуть со скалы сына!

***

Никто не сомневался, что Кахоль не способна любить, но формальности решили соблюсти. Наказание – или испытание – было коротким и жестоким: в полдень следующего дня Кахоль должна была прыгнуть со скалы. Каждый понимал, что скоро может оттуда полететь, и в страхе смерти начинал любить с утроенной силой. Это было мотивацией, на которой держалось общество.

Тех, кто умеет любить, разлитая в воздухе энергия понесла бы наверх. Так внушал всем инквизитор: любовь – чудо! А остальные падали на каменное плато под скалой. Все горожане знали это с рождения.

Вот только со дня основания города никто так и не взлетел.

Ноги устали идти по выдолбленным в камне ступеням. Это Голгофа, но на плечах Кахоль не было креста. Никто её не вспомнит, как Иисуса. С другой стороны, она умрёт без мучений, мгновенно. Сколько людей уже погибли, чтобы вырастить любящий город?

Птицы кружили над скалой. Вороны.

«Я умру», – подумала Кахоль.

Она не могла в это поверить. Вот и последняя ступенька… На вершине Кахоль постаралась не смотреть вниз, где подножье скалы усеяно изломанными телами.

«Зато я в последний раз прыгну. Без верёвки», – подумала она.

Несколько человек выстроились в очередь. Ещё одна женщина боролась с плачем. Мужчина с выбитым зубом обалдело повторял: «Я смогу, я смогу»

Сначала стражники подвели к обрыву девочку-подростка. Без эмоций, словно неживая – видно было, что она с трудом строила отношения. Её ледяной взгляд замер, и она отшагнула назад, стоило ей взглянуть вниз. Но сотрудник инквизиции подтолкнул её дубинкой. Девочка полетела без единого звука. Раздался приглушённый шлепок.

– Кристина Отвам не выдержала испытание! – крикнул глашатай.

Кахоль сомкнула веки. Как она устала за последние сутки в тюремной камере!

Следующим полетел старик. Даже перед смертью он сопротивлялся и говорил, как испортилась молодёжь. Его явно приговорили за ворчание и неуживчивость. И он тоже разбился.

– Генри Роксолт не выдержал испытание!

Быстрее бы всё кончилось.

Кахоль подтолкнули к обрыву. Она не хотела смотреть, что её ждёт, а подняла глаза к стоящему в зените солнцу. Ах, как приятно было бы парить в воздухе, чувствуя тепло его лучей! На самом деле женщине особо не с чем было расставаться: сын погиб, муж ушёл, приёмыш отрёкся. Её жизнь была… неприятной, полной тоски и депрессии. Она мучилась, и впереди ожидал только полёт – счастье.

– Я сама, – сказала Кахоль.

И прыгнула.

Она прыгнула, закрыв глаза, почувствовала знакомый рывок и вдруг… поняла, что летит вверх, обдуваемая лёгким ветром! Потому что в её сердце была любовь к полётам, ей нравилось летать! Сзади раздались удивлённые крики. Она оказалась единственной, кто выдержал испытание.

Любовь – она должна быть в сердце, а не в соблюдении правил или отчётности. Кахоль подхватила поток ветра, рассмеялась и задумалась, куда бы теперь направиться. Она полетела прочь из города, потерявшего любовь.