Ричик

«Дай, Джим, на счастье лапу мне… Такую лапу не встречал я сроду…»
С. Есенин
Он слабо вздохнул. Грудь тяжело вздымалась, каждый вдох давался с трудом, словно воздух стал вязким и холодным. Солнце, пробившееся сквозь туманное стекло, играло озорным зайчиком на полу, касаясь его потускневших, потерявших былую упругость лап. Ещё недавно, в свои золотые годы, он бы, забыв обо всём, со звонким лаем погнался за этим солнечным бликом, как за самой желанной добычей. Но что-то неладное, колючее и жгучее, поселилось глубоко внизу живота, сковывая каждое движение, превращая некогда лёгкий бег в мучительную пытку. Лишь полная неподвижность приносила крохотное, еле ощутимое облегчение.
Из соседней комнаты доносился звонкий смех Макарчика и Егорушки. Их голоса, полные беззаботного веселья, словно колокольчики, напоминали о целой жизни, широкой и светлой, раскинувшейся перед ними, жизни, которую он так ревностно оберегал. Он, Ричик – могучий боксер с верным, любящим сердцем, – был их тенью, их защитником, их другом.
Ричик прикрыл глаза, и в памяти тут же, словно на киноплёнке, всплыл яркий, чёткий образ: вот он, молодой и полный сил, ещё совсем щенок, с горящими глазами и мокрым носом, мчится в белой, громыхающей коробке, которую хозяева зовут машиной. Страх поначалу щекотал нутро – собаки не любят этих поездок, или, по крайней мере, не все. Он ютился у самых ног Вадима, старшего из детей, чья рука, мягкая и тёплая, скользила по его голове. Вадим гладил его, нежно почёсывал за ухом, а его детский, ещё не окрепший голос звучал как самая сладкая колыбельная: “Не бойся, Ричик, не бойся…” И страх отступал, уступая место покою, уверенности и безграничной любви.
Потом машина останавливается, двери распахиваются  и на волю вырывается свежий, солоноватый воздух, пропитанный запахом йода, водорослей и тысячью незнакомых, дразнящих ароматов. Тепло южного солнца обволакивает тело, и щенячье веселье захлёстывает с головой. Он чует запахи других животных, птиц, бездомных собак, и в нём просыпается древний азарт охотника, инстинкт защитника. Он чувствовал, как напрягались его мышцы, как стучало сердце в предвкушении приключения. “Ну что, встал? Пойдём!” – говорил Дима, старший хозяин, его голос звучал мощно и уверенно. И Ричик, радостно повизгивая, бросался навстречу неведомому. Сейчас Димы нет рядом, он снова уехал в какую-то командировку. Ах, если бы он сейчас был здесь… Он бы подошёл, уткнулся мордой в его сильную руку, и Димкина тёплая ладонь прогнала бы боль, как случалось уже не раз. Дима был его якорем, его крепостью.
Рядом раздался голос Вадима, уже не детский, а окрепший, тревожный: — Ричик, что с тобой, мальчик? Ему хотелось сказать, как ему больно, какая острая, невыносимая боль пронзает его, но зачем обременять их своей болью? Он так их любил, так не хотел доставлять им хлопот, быть обузой в их радостной, стремительной жизни. И Ричик, в ответ на голос Вадима, изо всех сил, всей оставшейся энергией, слабо вильнул хвостом, стараясь показать, что всё хорошо, что он сильный и всё выдержит. Вадим склонился над ним, погладил его по спине, и рука мальчика оказалась такой же тёплой и надёжной, как тогда в его молодости. “Поправляйся, дружище,” – прошептал Вадим и, вздохнув, пошёл собираться на прогулку. Гулять… как же это было здорово с ними гулять! Гулять в любое время года. И когда палило неумолимое летнее солнце, и он, сломя голову, носился по стадиону, принося брошенную палку, его душа ликовала от свободы и движения. И в дождливую осеннюю пору, когда, вернувшись мокрым до нитки, он чувствовал, как Оля, Димкина жена, его добрая, заботливая Оля, тщательно вытирает его лапы, накрывая махровым полотенцем, словно укрывая от холода. И даже зимой, когда после долгой прогулки по скрипучему снегу в доме ждало тепло батареи и вкусный кусочек курочки от Оли. Она всегда готовила для него что-нибудь особенное, зная его предпочтения, словно читая его собачьи мысли.
И вот он снова почуял этот дразнящий запах, запах его любимого лакомства, которое Оля готовила ему по праздникам, или просто так, от большой любви. — Ричик, иди сюда, — позвала его Оля, и в её голосе звучала нежность, смешанная с тревогой. Он попытался встать, изо всех сил напрягая задние лапы, но острая, пронзительная боль, словно кинжал, пронзила живот, заставив его снова рухнуть на пол, лишь тихо, жалобно скуля. Оля подошла и опустилась на корточки рядом, её лицо было бледным, в её глазах читалась неподдельная тревога и беспокойство. — Мальчик мой, что случилось? — прошептала она, её рука зарылась в его мягкую, поредевшую шерсть. Ричик посмотрел на Олю глазами, полными безграничной, почти человеческой собачьей любви, которую он мог дарить только им, самым дорогим существам на свете. Он нежно лизнул её руку, пытаясь успокоить, показать, что всё будет хорошо.
— Мам, может, ему плохо? — спросил Макар, обеспокоенно глядя на пса. Последнее время Ричик часто гулял с Макаром, стараясь не подпускать к нему посторонних, внимательно следя за каждым его шагом. Для пса Макар всё ещё оставался тем маленьким мальчиком, который едва доставал ему до холки, и он, помня об этом, продолжал его оберегать, чувствуя себя его личным телохранителем. Да, сейчас силы были уже не те, возраст брал своё, но он всё ещё мог грозно зарычать, звонко залаять и, если понадобится, встать на его... на их всех защиту.
— А может, он просто хочет поиграть со своей уточкой? — раздался звонкий голосок Егорушки, самого младшего в семье, чьи волосики так забавно подпрыгивали на его макушке. Он был любимцем Ричика, и пёс прощал ему все детские шалости, позволяя дергать себя за уши и хвост. Уточка… его любимая, потрёпанная, но такая родная игрушка. Когда-то давно её принесли хозяева, и иногда они играли с ним вместе, бросая её, а он, довольный, приносил её обратно. Пёс снова слабо вильнул хвостом и попытался подняться. Как же он их любил, как же они были ему дороги, но лапы предательски задрожали, словно подкошенные, и Ричик, не удержавшись на внезапно ослабевших ногах, повалился на бок. В животе снова вспыхнула нестерпимая, разрывающая боль, и пёс непроизвольно, жалобно взвыл.
“Больше всего я не хочу доставлять им хлопот,” – подумал пёс, его мысли были просты, но полны глубокой привязанности. – “Полежу немного, и всё пройдёт.” Он переживал, что хозяева будут меньше его любить за его нерадивость и старость, за то, что он больше не может быть таким же резвым и сильным. И хотя, понимая, что он был для них любимым питомцем всего десять лет, они были для него всей его жизнью! Но боль не отступала, она лишь нарастала, поглощая его сознание. — Может, ему надо к врачу? — с тревогой спросил Макар, его голос дрожал. Оля взяла телефон, её пальцы неслушались, пока она набирала номер. — Вадик, Ричику плохо, надо его везти к врачу.
Вскоре дверь открылась, и на пороге появился Вадик. Его лицо было бледным, взгляд встревоженным. Пёс надеялся, что вместе с ним, как всегда, придёт и Дима. Его уверенность, сила и любовь обязательно бы придали псу сил, и боль бы ушла, испарилась, как утренний туман. Пёс собрал все силы, чтобы с любовью встретить своего старшего хозяина, но… Но Димы не было. Собака из последних сил напряглась, чтобы подняться, но у неё ничего не получилось. Тело стало каким-то чужим и непослушным. Вадик, с нежностью и осторожностью, взял его на руки и понёс к машине чтоб отвезти в больницу.
Там было страшно и неуютно, пахло другими животными, страхом, и резкими, едкими лекарствами. Ричика положили на холодный металлический стол, и незнакомая женщина в белом халате, с холодным, отстранённым взглядом, вдруг уколола его чем-то острым в лапу. Он попытался укусить её, защититься, но тело его не слушалось, он был слаб. Через минуту по телу разлилось приятное тепло, словно тёплая волна окатила его изнутри, и боль действительно отступила, уступив место тупому оцепенению. — Теперь ему надо полежать, — сказала незнакомая женщина и ушла вместе с Вадимом. Вадик взглянул на своего питомца, на глазах его были слёзы, которые он не мог сдержать: — Поправляйся, дружище, я тебя очень люблю. — И я тебя, мой родной, — словно читались слова во взгляде пса, его глаза светились безграничной, прощальной любовью. Ричик остался лежать один в холодной, пустой комнате, окружённый чужими запахами и звенящей тишиной.
Закрыв глаза, он снова вспомнил, как бегал с хозяевами на прогулке и приносил им брошенную палку. Хозяева смеялись, и ему от этого было так радостно на душе, так легко и свободно. Наверное, это и были самые счастливые мгновения в его столь короткой, но счастливой собачьей жизни. — Ричик… — Пёс услышал знакомый и в то же время далёкий, но такой родной голос. Голос из его детства, который когда-то давно пел ему колыбельную, когда он, совсем крошечный, наивный щенок, оказался один в чужой квартире, которая вскоре стала его домом, а чужие люди, его самыми родными людьми, станут его единственной семьёй. Он открыл глаза. Рядом сиял какой-то знакомый, но призрачный образ, и он вдруг узнал в нём свою маму. Она была такой же, как тогда, когда он был щенком: тёплой, любящей, бесконечно доброй. — Мам… — по-собачьи произнёс он, и это слово было понятно без перевода, оно звучало в его душе. — Твоё время пришло, мой дорогой сыночек, тебе пора отправляться в путь, — ласково сказала она, и её голос был словно нежный колокольчик. Она нежно лизнула его за ухом, её язык был тёплым и влажным. — Постой, а как же они без меня? Ведь как я теперь без них? — мысли путались в голове у пса, он не мог их упорядочить. — Я ведь должен их защищать, оберегать… И Дима… ведь я ждал, что он вернётся, и моя боль уйдёт, и мы снова, как и прежде, будем вместе… — Пора, мой дорогой, — её голос был нежным и успокаивающим, и в нём не было ни тени сомнения. — Ты был для них всех и для каждого очень хорошим и верным другом, и твоя миссия в их жизни выполнена. Теперь тебе пора идти. — Но ведь они будут очень скучать и переживать, если я уйду? — Пёс вспомнил, как долгими вечерами, бегая с хозяевами во дворе возле дома, постоянно оглядывался, чтобы они не потерялись, словно без его присутствия они были бы совсем беззащитны. — С ними всё будет хорошо, — ласково сказала мама. – “Так что, это всё? Я их больше никогда не увижу?” И из глаз собаки покатилась одинокая, горячая слезинка. — Обязательно увидишь, — утешила его мама, обнимая его своим тёплым, невидимым телом. — Ты будешь наблюдать за ними с радуги, ждать, и когда придёт и их время, вы обязательно встретитесь. Это произойдёт ещё не скоро, но ты сможешь с небес за ними наблюдать и оберегать. Видеть, как взрослеют Вадик, Макар и Егор, как у них появляются свои дети, радоваться вместе с ними их жизни. А потом они придут к тебе, и ты снова сможешь их лизнуть и прикоснуться к ним, почувствовать их тепло. — Но это ведь так долго! — жалобно сказал пёс, и это прозвучало, как самый горький упрёк. — Нет, — успокоила его мама, нежно поглаживая его по голове. — В раю, в отличие от мирской жизни, время идёт совсем по-другому. В раю нет времени в его житейском понимании, нет часов и дней, только вечность. Для тебя это произойдёт очень быстро. — Она улыбнулась ему, и её улыбка была такой же родной, как в его детстве. — Но ведь они будут без меня плакать им наверно будет больно, а я так хотел всю свою жизнь оберегать их от страха и боли? — Ричик посмотрел на свою маму, и в его глазах читалась безграничная тоска. — Ты сможешь посещать их в их снах, утешать их, и их боль будет уходить, — прошептала она. — Нам пора, — сказала ему мама, её голос был уже более настойчивым, но всё таким же нежным. Ричик снова обвёл глазами палату, словно пытаясь напоследок запечатлеть в памяти этот мир, который он покидал. — Как жаль, что не получилось в последний раз увидеть их всех, в последний раз… облизать их руки, услышать их смех… Мать снова лизнула его в ушко. — Пошли, мой хороший. — Я вас очень люблю и всегда буду любить… — прошептал пёс, и это было его последнее, самое искреннее признание. — Насколько могут это делать собаки. Буду за вами смотреть, охранять с небес. И когда-нибудь снова смогу вас всех увидеть, прикоснуться и облизать. — Пёс, улыбнулся, и эта улыбка была самой счастливой, самой безмятежной, которую он когда-либо дарил. Он встал. В животе больше не кололо, а в лапах ощущалась лёгкость и сила, как в детстве, когда он носился по полям, забыв обо всём на свете.
— Я буду за вами смотреть с небес самой яркой звездочкой, а в ваших снах приходить к вам в гости. — И он побрёл вслед за своей мамой, навстречу яркому, искрящемуся свету, который манил его своей нежностью.
Собака, лежавшая на операционном столе, слабо вздохнула и замерла. На её морде застыла улыбка. – “Я ухожу, но остаюсь навсегда с вами. Только не на мягкой подстилочке в родном коридоре, а в ваших сердцах. И когда-нибудь мы с вами обязательно увидимся.”

Посвящается памяти моего четвероногого друга, самого верного и любящего пса на земле.