навигатор домой

Дождь барабанил по крыше такси так яростно, что казалось, вот-вот продавит ее. За стеклом, в свете фонарей и фар, мир растворился в мерцающей водяной взвеси. Катя прижалась лбом к холодному стеклу. «Рейс задержали, затем багаж искали больше часа, а теперь еще и это.» На экране телефона маршрут из аэропорта в город был кроваво-багровым — сплошная пробка. Время прибытия: через 4 часа 17 минут. Полночь на часах, а завтра в девять — первое совещание в новой должности ведущего кардиолога.

 — Дальше, судя по всему, только на лодке, — раздался спокойный голос с места водителя.

Катя взглянула в зеркало заднего вида. Поседевший мужчина, лет пятидесяти, с короткой седой щетиной и усталыми, но очень внимательными глазами.

 — Есть альтернатива? — спросила она без особой надежды. — Меня зовут Катя, кстати.

 — Иван, — кивнул он. — Альтернатива есть. Но она не для слабонервных и не для таких седанов. Старая лесовозная дорога, еще с советских времён. Сократит путь на три часа, если, конечно, мы не увязнем и не сядем на мост.

Это был безумный вариант. Но мысль провести в машине всю ночь казалась еще безумнее.

 — Летим? — просто спросил Иван, встретившись с ней взглядом в зеркале.

 — Летим, — вздохнула Катя.

Свернув с залитого огнями шоссе, они нырнули в темноту. Асфальт сменился разбитой брусчаткой, потом укатанным щебнем, а затем и просто двумя колеями в высокой мокрой траве. Свет фар выхватывал из мрака стволы сосен, покосившиеся указатели, заброшенные ангары. Дождь не утихал. Катя ловила себя на мысли, что в этой кабине пахнет старой кожей сидений, кофе и… лавандой. Странный, уютный запах.

 — Вы всегда такие маршруты предлагаете? — поинтересовалась она, чтобы разогнать тревогу.

 — Только отчаявшимся, — усмехнулся Иван. — И тем, у кого в глазах есть терпение. Вы похоже, терпеливая. Врач?

 — А как Вы догадались?
 — По рукам. У Вас пальцы… собранные. И взгляд цепкий, оценивающий. Мой командир в Афгане таким же взглядом рану насквозь видел.

Разговор оживился. Иван рассказал, что служил сапёром. Катя, в свою очередь, поделилась, что только что вернулась с очередной стажировки в Германии. Они говорили о всём и ни о чём, а мир за окном становился всё более первобытным.

И тут случилось то, чего Иван, видимо, боялся. На подъёме, где дорогу размыло в сплошной ручей, колёса зарылись в жидкую глину с отчаянным чмоканьем. Двигатель взвыл, но «Лада» лишь глубже погрузилась в кашу.

 — Вот и приехали, — констатировал Иван, выключая зажигание. — Связи тут нет. До утра, считай, на дне морском.

Дождь немного поутих, и они попытались подложить под колёса сломанные ветки. В какой-то момент Катя заметила, что Иван дышит слишком часто и прерывисто, а его лицо покрылось неестественной бледностью.

 — Иван, что с Вами?»
 — Да ерунда… таблетки только я дома забыл. Сердечное, — он махнул рукой, но рука дрожала.

Сердечное. Мир сузился до размеров грязной кабины такси. У неё в чемодане, в багажнике автомобиля, лежал не только диплом, но и её личная аптечка, собранная с немецкой педантичностью. Она открыла багажник, отыскала чемодан, и через минуту в её руках были нитроглицерин, тонометр и бета-блокаторы.

 — Ложитесь на заднее сиденье. Сейчас. Я врач-кардиолог, — её голос прозвучал так властно, что Иван безропотно подчинился.

Следующий час был для Кати возвращением к экзаменам. При свете фонарика телефона она стабилизировала его состояние, считала пульс, слушала сердце. Страх отступил, уступив место холодной профессиональной ясности. Кризис миновал. Они сидели в тишине, прислушиваясь к завыванию ветра.

 — Вы… ангел-хранитель, Катя, — тихо сказал Иван.
 — Просто повезло, что я тут с Вами. А Вам нельзя было на работу выходить в таком состоянии.

Он помолчал, глядя в потолок.  — Знаете, я, ведь, не просто так работаю в аэропорту. Двадцать лет назад у меня случилась беда. Жена внезапно уехала, забрала дочку. Связь оборвалась. Знаю только, что уехали за границу. Германия, кажется… Так я и кружу по этому кольцу: аэропорт — город — аэропорт. Вдруг однажды встречу, подвезу. Вдруг она вернётся.

Катя почувствовала, как у неё похолодели пальцы.
 — Как звали… вашу дочку?»
 — Екатерина. Катюшей звали. Родилась пятого мая, в пятидесяти километрах отсюда, в городе Солнечногорске.

Мир перевернулся. В ушах зазвенело. Она видела название этого города в  свидетельстве о рождении. У себя в документах. Мать всегда говорила, что отец погиб, когда Катя была маленькой. «Он был военным, героем, но его теперь нет». И больше — ни слова. И отчество — Ивановна. Ее отчество!

 — Иван… а… у Вашей Кати… было родимое пятно? — её голос стал чужим.

Таксист медленно повернул к ней голову, глаза расширились. 
— На левой лопатке. Маленькое, в форме… в форме крошечного листика.

Катя ничего не сказала. Она просто медленно, словно в замедленной съёмке, отстегнула пряжку на плече платья и сдвинула ткань. В свете фонарика, на белой коже, четко проступало небольшое коричневое пятнышко, с неровными краями, похожее на лист клёна.

Тишина в машине стала абсолютной, густой, осязаемой. Даже дождь, казалось, перестал стучать. Иван медленно поднял руку, пальцы его дрожали. Он не дотронулся, просто замер в сантиметре от её кожи, как будто боялся, что видение рассыплется.

 — Катюша? — выдохнул он одно слово, в котором поместилась вся его разбитая жизнь, все двадцать лет ожидания на обочине чужой дороги.

Она не смогла ответить. Комок в горле был таким огромным, что не давал дышать. Она только кивнула, и по её лицу потекли горячие, неудержимые слёзы — слёзы девочки, которая всю жизнь несла в себе призрак несуществующего отца, и слёзы женщины, которая только что спасла ему жизнь.

Он осторожно, как хрусталь, обнял её за плечи. А она прижалась к его старой кожанке, пахнущей лавандой и табаком, и поняла, что этот запах — единственное, что её детская память сохранила на самом дне. Запах дома. Того самого, к которому она неосознанно всю дорогу стремилась.

Уже рассвет начал размывать серый потолок туч. В лесу, кроме звука капели с веток, воцарилась хрупкая тишина. И сквозь нее, сначала как далекий намек, а потом все явственнее, донесся прерывистый, уверенный рокот дизельного мотора. Звук шел со стороны, где, по словам Ивана, должна была быть речка.
 — Трактор, — хрипло сказал Иван, в его глазах вспыхнула искра надежды. И он несколько раз продолжительно нажал на клаксон.

Минут через десять из чащи, ломая мокрый кустарник, выполз неказистый «Беларус» цвета выцветшей синей глины. За рулем, в промасленной телогрейке, сидел мужичок с удивленным лицом.
 — Чего людей пугаете? — крикнул он, заглушая мотор. — Тут до кордона полкилометра! После вчерашнего-то, я объезд делаю, ветки с дороги убираю... Эх, сели, батенька, на брюхо. Давайте трос цеплять. А Вы, барышня, устраивайтесь в кабине, подброшу, куда надо.

Дорога домой для Кати теперь лежала не через немецкие клиники и не в её стильную квартиру. Она вела в скромную квартиру пятиэтажки, где на тумбочке стояла потрёпанная детская фотография и где ей впервые за двадцать лет предстояло заварить чай для отца. Это было самое важное приключение в её жизни — короткий путь через ночь, грязь и боль, который привёл её к началу. К самому главному порогу.