Уильям Шекспир. Лекция 4

       Фаза 1. Мир и эпоха: контекст создания

       Часть 1.1. Исторический и политический ландшафт
 
       Раздел 1.1.1. Тюдоровская Англия: от Реформации до Армады

       Блок 1. Генрих VIII и рождение нации

       Модуль 1. Англия накануне Реформации

       Лекция №4. Испанская роза в сердце Англии: династический брак и трагедия Екатерины Арагонской

       Вступление

       Екатерина Арагонская, первая из шести жён Генриха VIII, давно переросла рамки биографии «отвергнутой королевы», став олицетворением целого исторического перелома, когда рушились средневековые устои, а личные амбиции монархов перекраивали карту европейской веры. Её судьба представляет собой тончайшую ткань, где переплелись нити высокой дипломатии, гендерного неравенства, религиозного фанатизма и глубоко личного страдания. Рассматривать её лишь как пассивную жертву капризов жестокого мужа значит упустить масштаб этой фигуры, которая почти четверть века была не просто супругой, но и влиятельным политическим агентом, регентом, дипломатом и сердцем английского двора. Она стояла у истоков тюдоровского величия и не по своей воле стала той трещиной, из которой хлынул поток Реформации, навсегда изменивший судьбу британских островов. Её история — это история столкновения двух мировоззрений, двух концепций брака и власти, где личное оказалось неразрывно сплетено с государственным.
       Она исполняла роль живого моста между двумя могущественнейшими династиями начала XVI века — испанских Трастамара, только что завершивших Реконкисту и открывших Новый Свет, и английских Тюдоров, едва укрепившихся на престоле после кровавой войны Алой и Белой розы. Этот брак, задуманный её родителями, Фердинандом и Изабеллой, и королём Генрихом VII, должен был укрепить антифранцузский союз и, что важнее, даровать сравнительно новым Тюдорам, воспринимаемым многими как узурпаторы, блеск и легитимность древней кастильской королевской крови. Однако этот тщательно просчитанный династический альянс дал трещину в самом неожиданном и уязвимом месте — в королевской спальне, где вопрос о наследнике мужского пола из сугубо частного превратился в вопрос национального выживания и божественного благоволения. Личная трагедия многократной утраты детей, выкидышей и мертворождений обернулась для Екатерины геополитической катастрофой и религиозной революцией, сокрушившей её мир.
       В народной памяти, историографии и культуре сложился парадоксальный и зачастую противоречивый образ Екатерины. Для протестантской Англии последующих веков она навсегда осталась упрямой и негибкой католичкой, чьё «ослиное упрямство» (как её иногда называли) помешало «божественному» и прогрессивному браку короля с Анной Болейн, матери Елизаветы I. Для католической Европы она превратилась в мученицу, святую защитницу веры, павшую жертвой тиранических страстей и еретических нововведений. Современные историки, опираясь на её обширную переписку, отчёты послов и придворные хроники, пытаются уйти от этих полярных клише. Они показывают Екатерину как умного, блестяще образованного политика, тонкого дипломата, который виртуозно играл по правилам той самой феодально-династической системы, которая в итоге её и уничтожила, когда правила стали меняться прямо по ходу партии.
       Цель нашей сегодняшней лекции — пройти по этому драматическому пути от начала и до горького конца, стараясь услышать не только голос истории, но и внутренний голос самой Екатерины. Мы проследим, как юная инфанта Испанская, воспитанная для власти, стала принцессой Уэльской, затем королевой Англии и, наконец, унизительно титулуемой «вдовствующей принцессой». Мы проанализируем не только внешние события — браки, рождения, смерти, суды, — но и внутреннюю эволюцию её характера, её стратегии выживания и сопротивления в условиях нарастающего давления. Мы увидим, как её непреклонность, взращённая кастильским гордым духом и непоколебимой верой, столкнулась с нарциссизмом зарождающегося тюдоровского абсолютизма, породив один из самых громких и судьбоносных скандалов в европейской истории, чьи отголоски звучат по сей день.

       Часть 1. Инфанта Испанская: воспитание наследницы двух престолов

       Екатерина появилась на свет 16 декабря 1485 года не в роскошной алькасаре, а в походном лагере архиепископства в Алькала-де-Энарес. Это символичное начало, словно взятое из рыцарского романа, предопределило всю её дальнейшую жизнь, которая стала постоянным движением между странами, статусами, надеждами и горькими разочарованиями. Её родители, Фердинанд II Арагонский и Изабелла I Кастильская, известные истории как «Католические короли», в тот момент завершали многовековую Реконкисту — изгнание мавров с Пиренейского полуострова. Детство инфанты прошло под аккомпанемент этого великого триумфа, в атмосфере религиозного воодушевления и строительства новой, объединённой и могущественной Испании. Уже в колыбели она была не просто принцессой, а живым символом победы христианского мира, что наложило неизгладимый отпечаток на её самосознание.
       Она росла при одном из самых аскетичных в быту, но при этом самых интеллектуально развитых дворов Европы. Королева Изабелла, фанатично преданная вере, но при этом покровительствовавшая искусствам и наукам, лично следила за воспитанием своих детей, особенно дочерей. Она стремилась сочетать строгую католическую набожность с интересом к новым гуманистическим веяниям, идущим из Италии. В результате Екатерина получила образование, редкое и превосходное даже для принцев того времени. Она свободно владела латынью, читала в подлинниках философов и отцов церкви, изучала каноническое и гражданское право, историю, риторику. Помимо родного кастильского, она знала латынь, французский, позднее выучила английский. Она прекрасно танцевала, музицировала, вышивала — её образцовые вышивки церковных облачений даже приводили в пример другим знатным дамам.
       Ключевым аспектом её воспитания была подготовка не к роли украшения двора или пассивной супруги, а к активной миссии правительницы. Пример матери, железной рукой управлявшей Кастилией, ведшей армии и вершившей суд, был всегда перед её глазами. В Екатерине целенаправленно воспитывали чувство династического долга, понимание, что брак — это не союз сердец, а военно-политический договор, инструмент расширения влияния и укрепления союзов. Её тело, её дух, её образование с самого детства рассматривались как валюта высшего достоинства, стратегический актив для укрепления могущества зарождающейся Испанской империи. Эта идея была в неё вбита настолько глубоко, что впоследствии стала основой её сопротивления.
       Первым таким дипломатическим инструментом стал договор в Медине-дель-Кампо, подписанный 27 марта 1489 года. Трёхлетнюю инфанту обручили с двухлетним Артуром Тюдором, принцем Уэльским, сыном и наследником короля Англии Генриха VII. Этот союз преследовал чёткие цели. Для Испании — создание прочного антифранцузского альянса на севере Европы. Для Англии — получение международного признания новой, шаткой династии Тюдоров через брак с одной из древнейших королевских фамилий Европы. С этого момента жизнь маленькой Екатерины была целиком и полностью расписана чужими политическими расчётами, её личность стала заложником большой игры монархов.
       Брачный контракт был выверен до последнего песо и демонстрировал, насколько Генрих VII ценил не столько саму невесту, сколько её приданое. Оговаривалось гигантское приданое в 200 000 дукатов (около 5 миллиардов фунтов в современном эквиваленте), выплачиваемое в два транша. Для разорённой войной Англии это была астрономическая сумма, способная поправить финансы короны. Договор также детально прописывал права и доходы, которые будет получать Екатерина как принцесса Уэльская, а в будущем — как королева-консорт, включая содержание на случай вдовства. Именно эти финансовые пункты, столь тщательно оговоренные, позже станут источником многолетних унизительных препирательств и одним из инструментов давления на юную принцессу.
       В 1501 году, после долгих проволочек, пятнадцатилетняя Екатерина отплыла в Англию. Путешествие через Бискайский залив было тяжёлым, шторма задержали флот, изнурив пассажиров. Современники, впервые увидевшие её в Англии, описывали её как невысокую, хрупкую девушку с бледным лицом, рыжевато-золотистыми волосами и изящными, чёткими манерами, выданными прекрасным воспитанием. Её прибытие в Лондон было обставлено как грандиозное театрализованное действо, призванное продемонстрировать мощь и богатство тюдоровского двора. Однако за пышными празднествами, турнирами и балами скрывался холодный, расчётливый и крайне скупой приём со стороны короля Генриха VII, который видел в ней прежде всего долгожданный денежный транш и политический актив.
       Англия показалась испанской принцессе чуждой, сырой и неприветливой. Она жаловалась в письмах родителям, что климат отвратителен, еда безвкусна и плохо приготовлена, придворный этикет грубее и менее утончённый, чем при мадридском дворе, а политические интриги — более прямолинейные и циничные. Ей недоставало испанского солнца, привычной пищи и атмосферы религиозного экзальтированного рвения. Однако чувство долга, вбитое с детства, велело играть отведённую роль. С огромным достоинством и внутренней силой она приняла титул принцессы Уэльской и начала готовиться к своей главной задаче — стать супругой наследника престола и будущей королевой Англии.
       Её первые впечатления от будущего супруга, принца Артура, были в целом благоприятными. Артур, получивший блестящее по английским меркам гуманистическое воспитание у учёных мужей, казался подходящей партией — умным, начитанным, воспитанным. Их переписка на латыни перед личной встречей полна учтивых, почтительных и вполне стандартных для того времени любезностей. Казалось, сухой политический расчёт, лежавший в основе их союза, может перерасти если не в страстную любовь, то во взаимное уважение и интеллектуальное партнёрство двух наследников, способных в будущем править вместе, подобно её собственным родителям. Ничто пока не предвещало катастрофы, которая перечеркнёт все планы.

       Часть 2. Вдова принца Уэльского: годы унижения и борьбы

       Бракосочетание Екатерины и Артура состоялось в соборе Святого Павла в Лондоне 14 ноября 1501 года. Пышная, невероятно дорогая церемония длилась часами и должна была показать Европе состоятельность Тюдоров. После венчания молодожёнов с большой помпой проводили в опочивальню в епископском дворце и, согласно средневековому обычаю, уложили в постель в присутствии свидетелей, дабы засвидетельствовать факт совместного ложа. Этот ритуальный акт позже станет краеугольным камнем в ожесточённых спорах о консуммации брака. Сама Екатерина много лет спустя будет неопровержимо и под присягой настаивать, что из-за крайне юного возраста (Артуру было 15, ей 16), слабого здоровья принца и, возможно, его незрелости, брак так и не был осуществлён по-настоящему. Этот факт или, точнее, его интерпретация, станет основой её защиты.
       Меньше чем через пять месяцев после свадьбы, в апреле 1502 года, Артур неожиданно скончался в замке Ладлоу на валлийской границе, куда молодая пара отбыла для управления своими землями. Причиной, вероятно, стала так называемая «английская потливая горячка» — загадочная и стремительная болезнь, уносившая жизни за сутки. Для шестнадцатилетней Екатерины это была личная и политическая катастрофа. В одночасье она лишилась статуса будущей королевы, мужа, определённости и оказалась в глубоком политическом вакууме. Она была теперь чужой вдовой при чужом, скупом и подозрительном дворе, а её дальнейшая судьба всецело зависела от воли алчного Генриха VII и её собственного отца, Фердинанда Арагонского, чьи интересы немедленно разошлись.
       Началась подковёрная, изматывающая дипломатическая война. Генрих VII, получивший от испанцев лишь половину гигантского приданого, отказывался отпускать Екатерину обратно в Испанию, так как в этом случае пришлось бы возвращать полученные деньги. Но и женить на ней своего второго сына, Генриха, он не спешил, выжидая более выгодной партии. Фердинанд же, со своей стороны, не желал платить вторую половину приданого за несостоявшийся брак. В результате Екатерина на семь долгих лет превратилась в разменную монету и фактическую заложницу. Её содержали под негласным домашним арестом, сведя содержание к абсолютному минимуму, в условиях, граничащих с нищетой, надеясь сломить её дух и заставить Испанию заплатить.
       Постепенно созрел новый план — выдать Екатерину за младшего брата Артура, принца Генриха, теперь наследника английского престола. Это казалось логичным решением, сохранявшим союз и избавлявшим от необходимости возвращать приданое. Однако на пути стояло серьёзное каноническое препятствие. Церковный закон, основываясь на книге Левит (18:16), запрещал мужчине жениться на жене его брата. Для преодоления этого запрета требовалось специальное разрешение папы — диспенсация. Папа Юлий II, стремясь укрепить антифранцузский альянс, такую диспенсацию выдал в 1504 году. В булле он сослался на высшие политические интересы и допустил, что первый брак, возможно, не был консуммирован. Эта папская бумага, её формулировки и юридическая сила позже станут центром величайшего теологического и судебного скандала эпохи.
       Следующие годы, с 1504 по 1509, стали для Екатерины временем жестокого унижения, неопределённости и материальных лишений. Её держали в забвении на задворках двора, не разрешали видеться с оставшимися испанскими слугами, которых вскоре и вовсе распустили по настоянию Генриха VII. Она жила в тёмных, сырых, плохо отапливаемых покоях, часто не имея средств на приличные платья для выхода к столу или на приём послов. В отчаянных, но достойных письмах к отцу она жаловалась на нужду, говоря, что вынуждена продавать свои драгоценности, посуду и часть гардероба, чтобы нанять хоть каких-то слуг и купить еду, так как выделяемого ей содержания катастрофически не хватало.
       Её политическое положение ещё более ухудшилось после смерти её могущественной матери, Изабеллы Католички, в 1504 году. Фердинанд, чьи права на кастильский престол теперь оспаривала его злая дочь Хуана Безумная и её муж Филипп Красивый, стал менее ценным и влиятельным союзником для Англии. Интерес Генриха VII к Екатерине как к дипломатическому активу резко упал. Она чувствовала себя брошенной обеими странами, остригая волосы и облачаясь в грубые, тёмные одежды, подобные монашеским, в знак глубокого траура и отчаяния. Это был самый тёмный период её жизни, закаливший её характер, как сталь закаляется в огне и ледяной воде.
       Её переписка этого периода — уникальный психологический и исторический документ. В письмах к отцу она одновременно предстаёт и жалующейся, беспомощной дочерью, и тонким, проницательным дипломатом, анализирующим придворные интриги, сильные и слабые стороны своих врагов и союзников. Она научилась скрывать свои истинные чувства, мастерски подбирать слова, которые разбудят в Фердинанде то отцовскую нежность и чувство долга, то политическую расчетливость и желание не упустить выгоду. Эта суровая школа выживания в одиночку, в чужой и враждебной среде, закалила её волю, развила в ней ту несгибаемую стойкость, которая позже поразит всю Европу.
       Всё изменилось в одночасье, почти как в сказке, со смертью короля Генриха VII в апреле 1509 года. Восемнадцатилетний Генрих VIII, пышущий здоровьем, силой, амбициями и ренессансным идеалом государя, немедленно объявил о намерении жениться на Екатерине. Возможно, на это решение повлияли юношеская рыцарственность, жажда выглядеть благородным спасителем, политический расчёт или даже искренняя симпатия. Свадьба, тайно сыгранная 11 июня в церкви Гринвичского дворца, была его первым самостоятельным королевским решением. Для двадцатитрёхлетней Екатерины, прошедшей через горнило испытаний, это был ошеломляющий, головокружительный переход из мрака забвения и нищеты в ослепительный свет власти, любви (как ей тогда казалось) и исполнения долга. Она наконец стала королевой Англии.

       Часть 3. Королева-консорт: апогей влияния и материнская трагедия

       Первые семь-восемь лет брака казались современникам идиллическими, воплощением сказки о прекрасном принце и добродетельной королеве. Генрих, невероятно красивый, атлетичный, увлекающийся музыкой, поэзией, богословием и военным делом, был явно очарован зрелой, образованной, набожной и спокойной женой, так непохожей на легкомысленных фрейлин. Он с гордостью демонстрировал её как своё лучшее династическое и личное приобретение. Их совместные портреты того времени, будь то знаменитая панель с неизвестным мастером или миниатюры, излучают гармонию и взаимное уважение. Екатерина, наконец-то обретшая своё законное и почётное положение, полностью посвятила себя обязанностям королевы-консорта и жены, став для мужа не только супругой, но и доверенным советником.
       Она быстро стала незаменимым, хотя и не всегда афишируемым, помощником короля в государственных делах. Её уникальный опыт, глубокое знание европейских дворов (особенно испанского и бургундского), дипломатическая хватка и природный ум были бесценны для молодого короля, жаждавшего играть значимую роль на международной арене. Фактически она исполняла роль неофициального, но крайне влиятельного посла интересов своего племянника, Карла Габсбурга (будущего императора Карла V). Генрих настолько доверял её суждениям и управленческим способностям, что часто оставлял ей решать текущие вопросы, подписывать документы и принимать послов во время своих частых и длительных отъездов на охоту, турниры или инспекционные поездки.
       Апогеем её политического влияния и публичного признания стал 1513 год, когда Генрих, стремясь прославиться как воин, отправился с армией воевать с Францией на континент. Перед отъездом он официально назначил Екатерину регентом Англии, вручив ей бразды правления и руководство Тайным Советом. Это был беспрецедентный для того времени акт доверия к женщине, который демонстрировал не только его чувства, но и признание её компетентности. И она блестяще оправдала это доверие, проявив качества настоящего лидера и стратега в момент серьёзного кризиса.
       Пока Генрих воевал во Франции, шотландский король Яков IV, связанный союзным договором с Францией, решил воспользоваться моментом и вторгся в Северную Англию. Екатерина, получив известия о вторжении, проявила решительность и энергию, достойные её матери, Изабеллы Католички. Она лично занималась мобилизацией войск на севере, сбором средств через займы у лондонских купцов, организацией снабжения и отправкой армии под командованием графа Суррея. Когда эта армия наголову разгромила шотландцев в битве при Флоддене 9 сентября 1513 года, где погиб сам король Яков, Екатерина совершила жест, вошедший в исторические хроники и легенды. Она отправила Генриху во Францию в качестве трофея окровавленный плащ и сюрко шотландского короля со словами, что это должно послужить ему знаменем. Этот мрачный и торжествующий поступок сочетал рыцарский символизм с леденящей душу жестокостью, идеально соответствуя духу эпохи и демонстрируя её железную волю.
       Однако за блестящими публичными успехами и видимостью счастливого брака скрывалась мучительная, изматывающая личная драма, которая в конечном счёте и предопределила падение Екатерины. Беременности следовали одна за другой, но почти все заканчивались катастрофой, выкашивая её физическое и душевное здоровье. В 1510 году она родила мёртвую девочку. В Новый год 1511 года на свет появился долгожданный сын, Генри, герцог Корнуолл, — ликование нации было безграничным, но ребёнок умер всего через 52 дня. Последовали выкидыши, причины которых медицина того времени объяснить не могла (современные исследователи предполагают резус-конфликт или генетические факторы). Лишь в феврале 1516 года на свет появилась здоровая девочка — принцесса Мария, будущая Мария I. Королева молилась, совершала паломничества к святым местам, раздавала щедрую милостыню, но наследник мужского пола, столь необходимый для упрочения династии, так и не рождался.
       Рождение Марии было встречено с искренней радостью, Генрих даже заявил, что «в следующей раз будет мальчик», но одна дочь не могла заменить сына. Правовая и политическая культура того времени с большим скепсисом относилась к женскому правлению. Закон салического наследования, действовавший во Франции, прямо запрещал женщинам престол, в Англии же прецеденты были сомнительными и приводили к гражданским войнам (как в случае с Матильдой в XII веке). Тень разочарования, а затем и подозрения начала медленно, но верно омрачать отношения супругов. Генрих, видевший в себе нового короля Артура, мечтавший основать династию, всё больше воспринимал бездетность как личное оскорбление, знак божественной немилости и, возможно, наказание за грех.
       Их отношения стали неумолимо охладевать. Генрих, отчаявшись получить законного наследника от королевы, начал заводить фавориток. Самой известной из них стала Элизабет (Бесси) Блаунт, которая в 1519 году родила ему внебрачного сына, Генри Фицроя. Факт официального признания этого мальчика и пожалования ему титулов был жестоким ударом для Екатерины. Воспитанная в строгих кастильских понятиях о чести королевы, для которой супружеская неверность мужа была бы немыслимым публичным оскорблением, она вынуждена была молча сносить эти унижения. Её политическое влияние при дворе постепенно ослабевало и сводилось к церемониальным, представительским функциям, в то время как реальная власть и доступ к королю перетекали к новым советникам, прежде всего к кардиналу Томасу Уолси, и фаворитам.
       Появление при дворе в конце 1520-х годов молодой фрейлины Анны Болейн стало роковым для Екатерины. Это была не просто очередная фаворитка, каких у Генриха было немало. Анна, воспитанная при самом изощрённом дворе Европы — французском, была умна, начитана, остроумна, амбициозна, прекрасно одевалась и обладала сильным, почти властным характером. Она наотрез отказалась довольствоваться ролью королевской любовницы, как её сестра Мария до неё. Анна нацелилась на корону, предлагая Генриху то, чего не могла дать Екатерина, — пылкую страсть, ореол современности, французский лоск и, главное, надежду на рождение законных сыновей от законной жены. В Екатерине она видела не королеву, а препятствие. Екатерина же впервые столкнулась с противником нового типа, который играл не по старым династическим правилам, а по правилам личного обаяния, интеллектуальной игры и безудержной амбиции.

       Часть 4. «Великое дело короля»: диспут о левирате и битва за титул

       К 1527 году терпение Генриха VIII окончательно лопнуло. Увлечение Анной Болейн переросло в болезненную одержимость, а отсутствие наследника мужского пола — в навязчивую, параноидальную идею, подогреваемую самой Анной и её окружением. В поисках законного выхода он (или его придворные богословы) нашли, как им казалось, безупречное богословское обоснование своим желаниям. Читая Второзаконие (25:5), а по другой, более популярной версии — книгу Левит (18:16 и 20:21), Генрих наткнулся на стихи, проклинающие того, кто возьмёт жену своего брата, и предрекающие такому союзу бездетность. Король истолковал это буквально как прямое указание на свой собственный грех и божественную кару в виде смерти сыновей. Его «большая любовь» к Анне представилась ему не грехом прелюбодеяния, а божественным внушением исправить ошибку.
       Его сомнения и эту удобную трактовку активно подогревала небольшая группа теологов и юристов, втайне симпатизировавших реформаторским идеям или связанных с кланом Болейнов. Ключевую роль среди них сыграл малоизвестный тогда кембриджский учёный Томас Кранмер, который предложил обойти папу, собрав мнения европейских университетов. Они утверждали, что папская диспенсация Юлия II была незаконна с самого начала, так как ни один папа не имеет права отменять вечный, божественный закон, изложенный в Ветхом Завете. Следовательно, брак с Екатериной был изначально недействителен, греховен, а принцесса Мария являлась незаконнорожденной. Эта теория открывала путь к аннулированию брака (разводу в современном понимании) и законной женитьбе на Анне. Екатерина и её сторонники, самые видные из которых — епископ Рочестерский Джон Фишер и канцлер Томас Мор, — яростно и эрудированно оспаривали эту трактовку.
       Их главный аргумент был железобетонным с точки зрения канонического права того времени. Диспенсация, выданная папой, наместником Христа на земле, обладающим всей полнотой власти «вязать и решить», является абсолютно законной и непререкаемой. Более того, они приводили свидетельства (вполне вероятно, частично сфабрикованные или подобранные) о том, что брак с Артуром не был консуммирован, а значит, препятствия для брака с Генрихом не существовало вовсе, и диспенсация была лишь дополнительной мерой предосторожности. Сама Екатерина на исповеди, перед самым важным таинством, клялась, что прибыла к брачному ложу Генриха девственницей. Этот спор из чисто богословского быстро превратился в затяжной, грязный и крайне политизированный юридический процесс, где истина стала разменной монетой.
       Дело было передано в папский суд, что было стандартной процедурой. Однако папа Климент VII, сменивший Юлия II, оказался в ловушке. С одной стороны — английский король, требующий аннулирования. С другой — император Священной Римской империи Карл V, могущественнейший монарх Европы, который приходился родным племянником Екатерине и чьи войска только что разграбили Рим и фактически взяли папу в плен. В этой ситуации Климент мог только тянуть время. В 1529 году в Лондоне, в монастыре чёрных братьев, открылись торжественные слушания под председательством папских легатов — кардиналов Лоренцо Кампеджио и Томаса Уолси. Именно здесь Екатерина совершила свой самый эффектный, театральный и психологически выверенный публичный жест.
       Войдя в зал заседаний, она, вопреки всем процедурам, прошла мимо судейского стола, прямо к трону, на котором сидел Генрих. Она опустилась перед ним на колени, в позе униженной просительницы, и произнесла пламенную, заранее подготовленную речь на английском, всё ещё с сильным испанским акцентом, но вполне понятную. Она напомнила ему о двадцати с лишним годах супружества, о своей безупречной добродетели и верности, о том, что всегда была покорной женой. Со слезами на глазах она апеллировала к его рыцарской чести, королевской справедливости и милосердию, прося защиты от несправедливых обвинений, которые порочат её честь. Затем она поклонилась и покинула зал, отказавшись вернуться, несмотря на все последующие повестки, заявив, что не признаёт этот суд справедливым. Этот ход, сочетавший смирение с несгибаемостью, произвёл ошеломляющее впечатление на всех присутствующих и сделал её в глазах многих современников символом неправедно гонимой, добродетельной жены.
       После этой сцены суд был фактически сорван, процесс зашёл в тупик. Екатерину под благовидным предлогом отправили в отдалённые, менее комфортабельные королевские резиденции, лишив возможности регулярно видеться с дочерью Марией, что было для неё мучительнейшим ударом. Ей через посредников неоднократно предлагали компромиссы — добровольно уйти в монастырь, признать брак недействительным в обмен на почётный статус, богатое содержание и будущее замужество для Марии. Она отвергала всё с невероятным упрямством, считая, что поступиться принципами — значит предать свою дочь, лишив её права на престол, предать свою веру, признав папскую буллу недействительной, и предать самое себя. Её упрямство было сродни испанской скале, о которую с грохотом разбивались все волны тюдоровского гнева и юридических ухищрений.
       Папа Климент VII, не решаясь ни удовлетворить Генриха, ни отказать ему окончательно, продолжал лавировать. Но время работало против Екатерины. В Англии росло влияние новой группы советников во главе с Томасом Кромвелем, предлагавших радикальное решение — разорвать связь с Римом и провозгласить короля главой церкви в своих владениях. Главные защитники Екатерины один за другим поплатились жизнями. Епископ Джон Фишер, открыто называвший дело короля «ересью» и отказавшийся присягать новому порядку, был казнён в июне 1535 года. Томас Мор, бывший канцлер, величайший гуманист Англии, также отказавшийся от присяги, взошёл на эшафот несколькими неделями позже. Их смерть послала ясный сигнал — сопротивление бесполезно.
       Устранив главных идеологических противников, Генрих по совету Кромвеля и при активнейшем участии нового архиепископа Кентерберийского Томаса Кранмера пошёл на беспрецедентный радикальный шаг. Парламент принял ряд актов, вершиной которых стал Акт о супрематии 1534 года, провозглашавший короля «единственным верховным главой на земле Церкви Англии». Теперь не папа в далёком Риме, а сам Генрих, через послушного архиепископа Кранмера, мог решать все вопросы церковного права, включая вопросы своего собственного брака. Екатерина, оставаясь верной католицизму и отказываясь признавать короля главой церкви, автоматически превратилась из неудобной жены в государственную преступницу, «упорствующую рекузантку». Её судьба была предрешена.

       Часть 5. Отвергнутая королева: последние годы и посмертный образ

       В мае 1533 года, после тайной помолвки Генриха с Анной Болейн, архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер, действуя в рамках новых полномочий, созвал суд и объявил брак короля с Екатериной недействительным с самого начала. Через несколько дней Анна была с невиданной пышностью коронована как новая королева Англии. Екатерину принудили отказаться от титула королевы и повелели именоваться «вдовствующей принцессой Уэльской», то есть вдовой принца Артура. Она наотрез отказалась выполнять это распоряжение, подписывая все письма и документы гордым «Екатерина, королева Англии». Её немногочисленные оставшиеся слуги, продолжавшие так её титуловать, подвергались арестам, допросам и пыткам, но многие оставались верны, считая её законной госпожой.
       Последние два с половиной года жизни она провела в мрачных, холодных и неудобных замках вдали от Лондона — сначала в Мор, в Хартфордшире, затем в Кимболтоне, в Хантингдоншире. Её свиту, некогда многочисленную, урезали до жалких остатков, оставив лишь горстку испанских служанок, преданных ей до конца, и несколько английских слуг, чья лояльность проверялась. Она жила по строгому, почти монашескому распорядку. Её день начинался с заутрени и состоял из многочасовых молитв, поста, чтения религиозной литературы (в основном «Золотой легенды» и творений отцов церкви) и редких прогулок. Её единственной нитью, связывавшей с внешним миром, была тайная, рискованная переписка с имперским послом Эсташем Шапюи и редкие, тщательно цензурируемые письма от горячо любимой дочери Марии, разлука с которой была для неё самой мучительной пыткой.
       Её физическое здоровье, подорванное множеством тяжёлых родов, годами хронического стресса, унижениями и суровыми условиями содержания (плохое отопление, скудное питание), быстро и неумолимо ухудшалось. Она страдала от сильных болей в сердце, бессонницы, желудочных расстройств, слабости. Современные историки медицины, анализируя симптомы, описанные в письмах её врача, предполагают либо запущенный рак (вероятно, желудка или сердца), либо тяжёлую сердечную недостаточность. Однако её дух, её воля до самого конца не были сломлены. В письмах к папе и императору Карлу V она просила не о пощаде или облегчении своей участи, а о защите католической веры в Англии и восстановлении законных прав её дочери Марии на престолонаследие.
       Она умерла в Кимболтоне 7 января 1536 года, около двух часов дня. Её смерть была почти сразу окутана флером слухов и подозрений, которые тиражировали её сторонники и католические пропагандисты. Самый живучий из них гласил, что она была отравлена по прямому приказу Анны Болейн, которая будто бы подкупила одного из итальянских врачей, чтобы подсыпать яд в её пищу. Несмотря на полное отсутствие достоверных доказательств, этот слух оказался чрезвычайно живуч. Более достоверным выглядит отчёт о вскрытии, проведённом по настоянию короля. Хирурги обнаружили, что сердце покойной было «совершенно чёрным» и покрыто «чёрной сажей и уродливым наростом». Современные медики предполагают либо метастазы меланомы, либо злокачественную опухоль сердца (саркому), но для суеверных современников это было явным и неопровержимым знаком отравления. Ирония судьбы заключалась в том, что всего через несколько месяцев, в мае того же 1536 года, на эшафот Тауэра взойдёт сама Анна Болейн, обвинённая в государственной измене и супружеской неверности.
       Самым жестоким и бесчеловечным ударом для умирающей Екатерины был категорический запрет Генриха на встречу с дочерью Марией. Король опасался, что такая встреча укрепит дух обеих женщин, станет публичной демонстрацией солидарности и может спровоцировать политические волнения. Марии, находившейся в Хэтфилде в свите младенческой Елизаветы, дочери Анны Болейн, даже не разрешили приехать на похороны матери. Ей лишь передали через верных людей последнее прощальное письмо Екатерины и маленький золотой крестик. Эти вещицы стали для Марии самыми дорогими святынями, которые она хранила до конца своих дней, и их символика во многом определила характер её недолгого правления — жестокую попытку отомстить за мать, силой вернув Англию в лоно католического Рима.
       Последнее письмо Екатерины Генриху, написанное за несколько дней до смерти, дошедшее до нас в копиях, является образцом трагического достоинства, прощения и несгибаемости. Она писала, что прощает ему всё, умоляет быть добрым отцом для их дочери Марии и позаботиться о её верных слугах. Самое поразительное — она подписалась «Из этого мира, из желания вашей дорогой жены, Екатерины». Даже на пороге смерти, зная, что он уже несколько лет живёт с другой женщиной, она не отреклась от своего титула, своего статуса и своей правды. Генрих, получив известие о её смерти, устроил при дворе пышный пир и, по свидетельствам, облачился в ярко-жёлтое — цвет, который в Испании символизировал праздник, а в Англии мог означать траур. Этот двусмысленный, циничный и театральный жест был вполне в духе короля.
       Смерть Екатерины не принесла успокоения её образу, а, наоборот, запустила процесс её мифологизации. Народная молва почти сразу начала почитать её как святую мученицу. Католические памфлетисты на континенте, используя её историю как идеальное оружие пропаганды, создали канонический образ святой, непорочной жены, растоптанной еретиком-тираном, а Генрих VIII превратился в прототип евангельского царя Ирода или Нерона. Её жизнь и смерть стали материалом для пьес, баллад, исторических хроник по всей Европе. Для испанцев она навсегда осталась «la desdichada reina» — несчастной королевой, для английских католиков, особенно во время правления Марии и позднее при Стюартах, — символом утраченной веры и жертвой протестантской тирании.
       Её главным, самым непосредственным и трагическим наследием стала её дочь, Мария I Тюдор. Воспитанная в атмосфере ненависти к реформации, в культе памяти матери как святой страдалицы, Мария, взойдя на престол в 1553 году после смерти своего сводного брата Эдуарда VI, с фанатичным рвением попыталась повернуть историю вспять. Её недолгое, но кровавое правление, попытка силой вернуть Англию в лоно Рима и массовые казни протестантов, заработавшие ей прозвище «Кровавая Мэри», были, в каком-то смысле, посмертной местью Екатерины Арагонской за все перенесённые унижения. Но это же правление, своим фанатизмом и жестокостью, окончательно дискредитировало в глазах многих англичан саму идею католической реставрации и папской власти, тем самым невольно расчистив путь для долгого и стабильного правления её сводной сестры — Елизаветы I, дочери Анны Болейн, эпохе, которую мы сегодня называем золотым веком Англии.

       Заключение

       Жизнь и судьба Екатерины Арагонской с полным правом могут быть названы трагедией в самом классическом, аристотелевском смысле этого слова. Героиня, обладающая высокими принципами, несгибаемой волей, благородным происхождением и силой духа, оказывается сломлена обстоятельствами, силами, превосходящими её личные возможности и понимание. Её стойкость, взлелеянная кастильской гордостью и глубочайшей, непоколебимой католической верой, столкнулась с новой реальностью, в которой монаршая воля постепенно становилась выше папской, династический интерес — выше клятв, договоров и даже родственных чувств, а личное желание короля возводилось в ранг государственной необходимости. Она самоотверженно и упорно защищала тот феодально-религиозный миропорядок, который уже отмирал, уступая место нации-государству и королевскому абсолютизму.
       Её личная драма, начавшаяся в королевской спальне как трагедия бездетности, неожиданно стала тем спусковым крючком, который запустил цепь событий планетарного масштаба. «Великое дело короля», задуманное как попытка легитимно сменить жену, привело к разрыву с Римом, секуляризации колоссальных церковных земель, рождению англиканства как государственной религии и коренному изменению баланса сил в Европе, ослабив католический блок. Екатерина, сама того не желая и даже не предполагая, оказалась в самом эпицентре этого тектонического исторического землетрясения, породившего новую, протестантскую Англию, которая вскоре бросит вызов самому могуществу Испании.
       Её посмертная судьба в культурной памяти оказалась не менее сложной и интересной, чем её реальная жизнь. Она стала мифом, символом, использовавшимся самыми разными политическими и религиозными силами в идеологических войнах последующих веков. В викторианскую эпоху её образ романтизировали, представляя как образец добродетельной, покорной и покинутой жены, страдалицы за любовь. В ХХ веке феминистская историография увидела в ней одну из первых фигур публичного сопротивления патриархальной тирании, женщину, отстаивавшую свои права в сугубо мужском мире права и политики. Она продолжает жить в массовой культуре — от серьёзных исторических романов (как у Филлипы Грегори) до популярных телесериалов («Тюдоры»), каждый раз открывая для новых поколений зрителей и читателей всё новые грани своего сложного характера и своей судьбы.
       Завершая рассказ о её жизни, невозможно не увидеть горькую, почти шекспировскую иронию и поэзию в том, что бездетность этой женщины, отчаянно желавшей дать Англии наследника, в конечном счёте привела сначала к краткому и кровавому правлению её дочери Марии, а затем — к долгой, блистательной и определяющей для национальной идентичности эпохе другой «королевы-девственницы», Елизаветы I, которая была дочерью её главного врага. Тень испанской инфанты, упрямо не желавшей уходить и отказывавшейся признать своё поражение, навсегда легла на тюдоровский престол, напоминая всем последующим правителям и самой истории, что даже самые железные политические конструкции, династические расчёты и государственные интересы хрупки и уязвимы перед лицом человеческого характера, силы веры и долга, которые иногда оказываются прочнее камня и железа.