Бубен сумасшедшего мира

 
Я уже снял сапоги и даже успел повесить на них мокрые портянки, когда почувствовал легкий удар в локоть. Передо мной стоял Андрюха Сосоров, добродушный бурятский парень с типичным разрезом глаз.

Мы были одного роста и одного призыва, поэтому деды часто припахивали нас обоих.
После обеда мы чистили снег на плацу, а старшим был назначен долговязый таджик лишь на пол года раньше призыва.

Таджик мечтал стать ефрейтором и отрабатывал на нас свой командирский голос. Он ругался, матерился и угрожал расправой, если мы будем плохо работать. Когда слушать стало совсем противно, Андрей предложил его от****ить.

Я с удовольствием поддержал такую здравую мысль, пообещал, что буду участвовать в
разборке, покивал головой, и тут же забыл. Потому, что в этот момент пришел старшина Ложкин и забрал нас всех отдыхать.

Андрюха склонился ко мне и быстро прошептал на ухо, чтобы я надел скорее сапоги и
шел за ним в умывальник, потому что туда только что пошел таджик. И, что сейчас мы его там будем трамбовать.

Я шел в умывальник бить таджика и вспомнил, как неделю до этого стоял с ним в наряде на контрольно-пропускном пункте (КПП) в автопарке. Мы всю ночь сидели в землянке, носили с мороза дрова для буржуйки и слушали военный радиоприемник.

Таджик искал радиостанции и выбирал музыку на свой вкус. Он тащился от индийских
фильмов и хвалился, что понимает индийский язык. Когда, наконец, таджик настроился на интересную волну, землянка наполнилась нежным голосом индийской красавицы.

Сейчас это называется "Караоке", но тогда я слова такого не знал и воспринимал концерт как пытку. Песни сменяли одна другую, таджик пел не смущаясь, я просто слушал и подбрасывал дрова в печку.

Мы с Андрюхой вошли в умывальник. Таджик только побрился и довольный разглядывал
себя в зеркало. Не говоря ни слова, Андрей сделал резкий проход в ноги и поставил таджика на уши. Борцовским приемом он моментально уложил его на пол, заломил руку за спину и закричал мне буквально: "Бей его сапогами по морде".

Я оказался не готов бить таджика сапогами и честно признался, что мне его жалко.
Андрей снова потребовал от меня выполнить свое обещание. В этот момент таджик попросил отпустить его и пообещал нам что-то дать.

Продолжая ругать меня за слабость, Андрей пошел умываться, а таджик быстро встал,
сунул в руку мне конфету и ушел. Я разочарованно вздохнул, машинально положил конфету в карман и тоже пошел умываться.

Мне было очень стыдно перед Андреем за то, что я не сдержал слово. Поэтому я молча шел рядом с ним по казарме, выслушивал его недовольные реплики, когда нас поймал старшина Ложкин. Со словами: "Вы чо шарахаетесь по ночам?",- он пригласил нас в каптерку.

В каптерке шло веселье. Пьяные деды и сержанты травили анекдоты, пили брагу и ели
сало. Когда мы зашли, все замолчали и кто-то спросил у старшины Ложкина: "А за что сегодня будем их бить?" Старшина, улыбаясь, заверил окружающих, что если бы было за что, то он и сам бы нас сразу убил.

Деды снова загоготали, а Ложкин спросил: "Кто из нас двоих умеет жарить шашлык?" Он указал на огромный кусок белого соленого сала на столе. Я посмотрел на сало и почувствовал вкус соли во рту, нестерпимо захотелось кушать и я сказал: "Я".

В каптерке началось ликование. Все поголовно поддержали старшину, потому что сало
им уже надоело, а шашлык из него как раз то, что надо. Я только попросил у Ложкина дать мне тарелку или чашку, чтобы складывать горячее. Старшина раздвинул кучу барахла, достал старый солдатский котелок и, под очередной взрыв хохота, вручил мне.

Потом он завернул сало в газету, сунул мне в руки и, со словами: "Без шашлыка не возвращайтесь",- выставил нас за дверь.

Мы вышли из казармы и сразу зашли обратно. Ночью ветер усилился, и метель развеяла мою надежду разжечь костер где-нибудь на пустыре. Я предложил забраться на крышу нашей четырех этажной казармы.

Мы быстро поднялись по ступенькам наверх и открутили стальную проволоку, которая была намотана вместо замка.

На плоской крыше возвышалась надстройка вентиляции и мы спрятались за ней от ветра.

Под снегом виднелись кучи строительного мусора, оставленного стройбатовцами, из куч торчали обломки досок.

Мы принялись за дело. Я наломал дрова для костра, а Андрей в это время расчистил
от снега большую круглую площадку. Досок было много и вскоре костер, весело потрескивая, осветил наши смуглые лица.

Когда мы нарезали сало кусками и подвесили на проволоке над огнем, Андрей вспомнил про таджика, а я вспомнил про конфету. Я полез в карман гимнастерки, достал подарок и показал Андрею.

Он засмеялся и снова призвал меня к смелости.

Конфета оказалась очень маленькой и вообще выглядела странно. Я снял фантик и офигел. В моей руке лежал кусочек анаши. Мы тут же распотрошили сигарету, добавили в табак измельченный сюрприз и я мастерски скрутил козью ножку.

Глубокими затяжками, передавая друг другу наше курево, мы быстро накурились и уставились друг на друга. Ничего не происходило.

Метель по-прежнему завывала слева и справа от нашего убежища, пламя металось из стороны в сторону, сало шипело над огнем, капли жира вспыхивали с шипением, падая на угли.

Андрей предложил мне пройти тест на наркотики. Он сказал, что сейчас покажет мне
указательный палец и если я засмеюсь, значит меня зацепило. А если я не засмеюсь, значит таджик нас просто обманул.

Андрей увлекся и сказал, что ему даже луна улыбается, когда он
показывает ей указательный палец.

Я свалился от хохота на снег и долго ещё не мог сдерживать свои щеки, расплывающиеся во все стороны лица. Придя в себя, я возразил. Я сказал, что он просто преувеличивает свои возможности, потому что сейчас луны нет и он не докажет мне, что луна смеется.

Немного подумав, Андрей посмотрел на меня в упор и спросил: "А смеяться не будешь?"

Я уже был сбит с толку, но увидев его стеклянные глаза, с красными отблесками огня, пообещал не смеяться.

Андрей взял в левую руку котелок, в другую руку взял крепкую палку и начал ходить
вокруг костра. Время от времени он поднимал руки над головой и бил палкой по котелку. Раздавался не громкий, но противный звук. Скорость движения нарастала, и удары становились чаще.

Потом я услышал, как откуда-то изнутри Андрея появился тяжелый гортанный звук. Он
вошел в состояние, когда мое присутствие его больше не сдерживало, бодро прыгал вокруг костра, ритмично постукивал в свой бубен и выкрикивал в небо какие-то слова.

Я балдел от происходящего, подбрасывал дрова и насаживал на проволоку новые куски
сала.

Внезапно ветер успокоился и стало заметно теплее. Андрей запарился бегать, сел рядом и мы принялись есть горячее сало. Хлеба у нас не было и объедаться мы не стали.

Когда мы довольные и счастливые собрались уходить, тучи разошлись и выглянула луна.

Андрей показал ей свой указательный палец и луна вдруг улыбнулась нам своей великолепной широкой улыбкой.

Я снова упал на снег и захлебнулся от хохота. Не было никаких моих сил сдержать смех, когда мне сама луна улыбается. Я был в восторге от Андрея, от луны, от сала, от анаши.

Когда мы вошли в каптерку, там было пусто. Положив котелок с салом на стол, мы пошли спать.

Я прислонился головой к подушке и в ту же секунду отключился.

Мне снился сон в котором я сидел возле большого костра. Вокруг костра бегал наш старшина Ложкин, бил палкой в бубен и голосом таджика пел: "Никто нигде не ждет меня, не ждет меня… Бродяга я".

Я прислушался и отчетливо услышал самые противные на свете слова старшины Ложкина: "Батарея, подъем!"