Протокол одной аудиенции, или Моё Царство от кутюр

Протокол одной аудиенции, или Моё Царство от кутюр

Женщину нельзя любить слишком сильно. Её можно любить лишь ещё сильнее. Я прочла эту фразу в позапрошлом сезоне, в интервью одной ужасно уставшей, но всё ещё прекрасной француженки, и кивнула, отхлебнув мохито. Очевидно же. Это как с платьем Ala;a — его нельзя носить «в меру». Его можно только выдохнуть на себя, как вторую кожу, и затмить им всё в радиусе пятидесяти метров.

Вы вошли. Нет, простите, вы вступили. В моё царство. С умным видом и бутылочкой чего-то вполне приличного. Вы думали, это будет милая вечеринка в лофте с видом на заводские трубы? Ах, милый мой. Вы пересекли не порог, а границу. А здесь, на суверенной территории моего настроения, правят не скучные законы логики, а ложь и коварство. Мои вассалы. Ложь — это моя брошь Cartier, которая сегодня может означать «я свободна», а завтра — «я помолвлена с невидимым шейхом». Коварство — это тушь Lanс;me, которая делает взгляд таким глубоким, что в нём можно утонуть, забыв, что я только что соврала вам про свой возраст.

И вы попались. Да, прямо на крючок. Неуклюже, мило, с трогательной серьезностью во взгляде. Такой наивный дурачок! Я чуть не рассмеялась, но вместо этого позволила уголку губ дрогнуть на миллиметр. Это дорогого стоит. Вы — раб. Не мой, нет, я не коллекционирую рабов, это дурной тон. Вы — раб своих же романтических представлений. Вы уже в уме сочинили сагу о нашей встрече: как я, загадочная незнакомка, уронила платок (я не ношу платков), а вы, благородный рыцарь, подняли его. Ваши эротические предвкушения витают в воздухе гуще духов  Frederic Malle, которые я сегодня выбрала. Они одурманивают вас сильнее, чем этот ваш коньяк.

Мой голос — это отдельный инструмент. Я отточила его, как лезвие. Он может быть сладким, как сироп от кашля, который вы пили в детстве, бархатным, как обивка лимузина, или ледяным, как шампанское в хрустальном флаконе. Сегодня он сладкий. Вы опьянены им. И мои волосы. Вы не сводите с них глаз. Они сегодня цвета «карамелизованного янтаря» — так сказал мой колорист Дэмиен. Они не просто лежат, они берут в плен. Каждая прядь — шелковая удавка для вашего внимания. Вы уже не слушаете, что я говорю. Вы наблюдаете, как свет от люстры Баккара играет в этой медной массе. Вы пленник. И я великодушно позволяю вам этим наслаждаться.

А знаете, в чём корень моего спокойного, почти скучающего всемогущества? Это не диплом престижного вуза (хотя он у меня есть). И не счёт в швейцарском банке (хотя… продолжим). Дело в простой, почти биологической аксиоме.
Потому что я женщина. Между ног моих — трещина. Половая расселина. Да, я назову это своими именами, без смутных поэзий. Именно этой геологической аномалией, этим тектоническим разломом в теле я и сильна. Вся ваша мужская цивилизация — эти небоскрёбы, кодексы, дурацкие войны и духи в гранёных флаконах — выстроена вокруг попытки либо преодолеть эту пропасть, либо навеки в ней исчезнуть. Это не слабость. Это — абсолютное оружие. И я ношу его с собой, как дама эпохи Возрождения носила в складках платья маленький отравленный стилет. Дело в том, что я жен-щи-на. И этого одного титула достаточно, чтобы все ваши титулы рассыпались в прах перед простым взмахом моих ресниц.

Куда это всё ведёт? О, мой пленённый дурачок, я рождена быть светской львицей. Это не выбор. Это — диагноз, поставленный звёздами в момент моего рождения под знаком, который я вам никогда не назову. Мне предназначено стать царицей. Не в метафорическом смысле. В самом что ни на есть прямом. Я сяду на трон. Возможно, это будет трон из белого мрамора на вилле в Сан-Тропе. Или кожаное кресло в совете директоров холдинга. Или просто трон в вашем воспалённом, полном проекций воображении. Но это не сказка. И не сон. Это — план. Расписанный по минутам в моём ежедневнике Smythson, между записью к косметологу и фитнес-тренеру.

Вы всё ещё здесь. Смотрите на меня тем потерянным взглядом, в котором смешались восторг и лёгкий ужас. Прекрасно. Значит, аудиенция удалась. Вы получили свою порцию внимания, сладкого голоса и игры света в волосах. Теперь можете идти. Мне нужно готовиться к следующей встрече. Царице нельзя засиживаться с одним подданным. Это дурной тон.

Я позволяю вам поцеловать мою руку. Не ту, где часы. Другую. На прощание. И помните: вас не покидает ощущение, что вы были рядом с чем-то ослепительным и опасным. Это не иллюзия. Это была я. И любить меня, милый мой, действительно нельзя слишком сильно. Потому что доза всегда должна быть выше. Всегда. Ещё сильнее. Иначе какой в этом шик, какой блеск, какая, в конце концов, красота?