Засекреченный подвиг. Часть 8. Голгофа

  Тюрьмы обычно возводились на городских окраинах, но в Сураже она заняла центральное место. Произошло это за два года до отмены крепостного права в России. Видимо, повлияла красота проекта. Автором его был архитектор Андреян (Адриан) Захаров, прежде всего, знаменитый тем, что переустроил здание Главного Адмиралтейства в Санкт-Петербурге петровских времен до облика, неизменного до нынешнего дня. Типовых проектов тюремных замков было несколько, но выбран был именно этот. Благолепный фасад должен был скрыть убогость жизни внутри казенного дома.

  В краеведческой литературе и воспоминаниях бывших узников цокольный этаж основного здания именуется первым этажом. Он представлял собой полуподвал, с окнами на уровне земли, пугал камерами-карцерами, сыростью и холодом в любое время года. Второй этаж был предназначен для «политических», в камерах третьего этажа содержались остальные арестанты – из «блатных» и «бытовиков».

  На территории тюрьмы еще имелся одноэтажный корпус. Он предназначался для заключенных женщин. Во время немецкой оккупации там была оборудована казарма для отдельной команды из русских сотрудников СД.
  Это подразделение в тридцать  человек было придано группе тайной полевой полиции ГФП-729. Оно одновременно являлось частью комендантской роты немецкого гарнизона, использовалось для караулов и расстрелов. Иногда эта команда уходила в лес, там выдавала себя за партизан, а затем участвовала в карательных акциях против местного населения, если оно оказывалось приветливым к коварным гостям. Новички после зачисления в городскую полицию порядка в этой казарме проходили первоначальную подготовку, приобретая навыки несения службы по немецким уставам.

  Суражская тюрьма вела учеты своих жертв. Журналы регистрации между тем считаются утраченными. И тот, кто должен был знать печальную статистику, счетовод Черник, в беседе с белорусским сотрудником госбезопасности в Барановичах был не очень разговорчивым. Имена немцев и полицейских, кто доставлял подпольщиков, он не указал, поскольку, по его словам, аресты производились ночью, а на работе он сам появлялся только утром. Правда, назвал двух друзей из полиции. Один был расстрелян самими же немцами за воровство, а другой, Васенко Василий, после войны был осужден, в том числе и за то, что смертельно ранил Владлена Войткевича во время его побега из-под конвоя.
  Черник сместил время ареста группы молодых подпольщиков с конца июля на начало апреля. «Об их фамилиях и кто арестовывал, не знаю», – счетовод тюрьмы предпочитал односложные ответы. Время расстрела передвинул с сентября на июль-август. Он явно демонстрировал неспособность своей памяти откликаться на вопросы о казни, чтобы не наговорить себе другой срок по вновь открывшимся обстоятельствам.

  В Суражской тюрьме немцы не затрудняли себя следствием. Оно завершилось быстро. Но до своего пути на Голгофу арестованные подпольщики еще около пятидесяти дней подвергались пыткам и страшным мучениям.
  Пауза в проведении казней была связана с переменами на фронтах. После больших потерь на Курском направлении и неудачи при обороне Орла 3 августа командование и штаб 2-й танковой армии вермахта покинули этот город. В середине августа остатки соединения были переброшены в Югославию для борьбы с партизанами. Штаб тыловой зоны Корюк-532, в зону ответственности которого была включена и территория Суражского района, в это время не принимал никаких значимых решений. Должно было произойти его перезакрепление за другой армией, которой предстояло занять освободившееся место на самом верху иерархии согласований для 221-й охранной дивизии, службы безопасности СД, специальных групп абвера и тайной полевой полиции в проведении акций против партизан и подпольщиков, арестов и расстрелов.

  В это время происходит происшествие, сообщение о котором штаб
221-й охранной дивизии через разведывательный отдел группы армий «Центр» довел до сведения начальника тылового района фронта (копия немецкого оригинала рапорта предоставлена тульским краеведом Сергеем Митрофановым – Н.И.).
  Местом происшествия стала мельница и прилегавшая к ней территория. Здесь 11 августа 1943 года в очереди на помолку зерна штатным агентом тайной полевой полиции была замечена женщина, внешний облик которой совпадал с описанием отъявленной лазутчицы «банды Шумякина» (так в тексте названы чекисты отряда Павла Шемякина - Н.И.). На место была выслана переодетая в гражданскую одежду команда 729-го отделения ГФП.
  Женщина с мешком к тому времени уже покинула очередь, но обещала прийти сюда следующим днем. Немцы организовали засаду вблизи мельницы, провели обыски окрестных домов, где разыскиваемая партизанка могла остановиться на ночлег. При прочесывании земельного участка, на котором, кроме мельницы, были расположены электростанция и лесопилка, в одном из пустующих сараев под половой доской были обнаружены два заряда со шнуром. Те были подготовлены к взрыву, как отмечено в докладе, со знанием дела. Общий вес толовых шашек составил около 6,5 килограммов.
  Диверсантом могла быть Мария Романцова. Мощный взрыв ее «зерна», как предполагается, должен был отвлечь на себя силы немцев и одновременно лишить электрического освещения тюрьму на время возможного ночного штурма для освобождения подпольщиков и членов их семей.

  Карательные подразделения вместе со штабом коменданта тыла Корюк-532 с  1 сентября 1943 года были переподчинены 9-й полевой армии генерала  Моделя. В прежнюю колею вошла немецкая репрессивная машина. Ее скорость на оккупированных территориях центральной российской полосы стал определять офицер абвера из отдела разведки и контрразведки 1Ц оберст-лейтенант Ланге. Согласование с ним арестов и расстрелов между тем было затруднено: армия генерала Моделя не восстановилась после поражения под Курском, и у Смоленска ее штаб на одном месте надолго не останавливался под натиском советских войск.

  Не роковое, но все же большое значение для судеб арестованных в Суражской тюрьмы имело обстоятельство, за какой немецкой спецслужбой они числились – за 729-м отделением ГФП или Абвергруппой-315. Процессуальной подследственности уголовных дел не существовало. Да и какие уголовные дела, для какого суда?!
  Компетенции тайной полевой полиции в расследовании антигерманских посягательств были порядком ниже. Свою роль играли также принадлежность человека, выследившего подпольщика, к той или иной агентурной сети, место арестанта в рядах сопротивления и объем информации, каким тот мог обладать, перспективы перевербовки. Но и эти обстоятельства могли не учитываться при явном приоритете полномочий абвера.

  Штаб группы ГФП-729 в сентябре по-прежнему размещался в Клинцах. Там же находилась тюрьма тайной полевой полиции со своими расстрельными полигонами на въезде с гомельской трассы и в урочище у деревни Вьюнки в трех километрах от города. Почти до последнего дня немецкой оккупации туда на казнь немецкие конвои перевозили из Стародуба, Новозыбкова, Суража, Мглина, Красной Горы и Гордеевки сотни и сотни арестованных партизан, подпольщиков, их семьи.

  На сайте «Брянские партизаны 1941-1945», который смело и предельно корректно работает с архивными немецкими документами, недавно появилось донесение немецкой группы тайной полевой полиции 729 с отчетом за сентябрь 1943 года. В тексте есть сведения о расстреле 21 сентября с санкции отдела контрразведки Корюк-532 «за шпионаж, бандитизм или содействие» 26 человек. В группу казненных вошли 12 человек, которые являлись связными или разведчиками «бандитов» и использовались для наблюдения за немецкой базой в Нивном с целью подготовки нападения на село. Речь явно идет о подпольной группе Клавдии Жигальской, Марии Поповой из самого Нивного и Ефросиньи Винниковой из соседней деревни Федоровки. Подтверждают это слова советского ученого-физика Геннадия Павловича Жигальского из его трепетной истории о своей семье “Живая память»: «По рассказам оставшихся в живых, моя мама и тетя Мария не дожили меньше одного дня до освобождения г. Клинцов от фашистских захватчиков" (Красная Армия вошла в Клинцы 25 сентября, но уже за три до этого партизаны вели здесь уличные бои – Н.И.) .

  Другие подпольщики, кого палачи ГФП-729 расстреляли вместе с нивнянцами, были доставлены из Суражской тюрьмы накануне – во второй половине дня 20 сентября. Из воспоминаний Марии Кохан, опубликованных Михаилом Лежневым: «В Клинцовской тюрьме только переночевали. 21 сентября немцы снова стали выводить людей из камеры и увозить на расстрел. Мужчин со связанными руками бросали в машины, как дрова. Из 22 человек суражан десять расстреляли под Вьюнкой, в том числе Лёню Литвякова, Щербакова Петра и других. Нас, 12 девушек, расстрелять не успели. От смерти спасли партизаны».
  В связи с обстановкой на фронте группа ГФП-29, как будет указано в ее отчете за сентябрь, после этой казни под Вьюнкой выдвинется из Клинцов и прибудет на новое место дислокации в Бобруйск 24 сентября 1943 года.

  В материалах ГФП-729 за сентябрь 1943 года между тем нет ни слова о расстреле 19 сентября в лесу под Новой Кисловкой арестантов Суражской тюрьмы. Тех, кто числился за немецкой разведкой и контрразведкой, некуда было вывозить. Абвергруппа-315 в конце августа сняла свои команды из юго-западных районов Орловской (ныне Брянской) области и перевела их в Гомель, в сентябре ушла на 130 километров еще дальше на запад – в полесский городок Мозырь.

  В расстреле участвовала служба военного коменданта. Как правило, военным комендантом немецкого гарнизона назначался командир наиболее крупного соединения по праву старшего воинского начальника. В Сураже таковым подразделением был батальон 45-го охранного полка службы безопасности. Комендатура формировалась из его сотрудников. Разведка и контрразведка СД фашистской Германии постоянно конкурировала с абвером, но всегда признавала его приоритет. В проведении карательных акций ей не было равных. Из недр этой службы вышла Зондеркоманда 7а, которая в октябре 1941 года–марте 1942 года осуществила массовое уничтожение еврейского населения в девяти районах нынешней Брянской области, а также военнопленных из Погарского лагеря, ребят детского дома и пациентов психиатрической больницы в Трубчевске. В Сураже при массовой расправе над местными жителями 27 марта 1942 года Зондеркоманде 7а, как было установлено на суде в западногерманском городе Эссене в 1965-1966 годах, дополнительно потребовались силы тайной федеральной полиции.
  В лесу под Новой Кисловкой, но уже 19 сентября 1943 года, СД также прибегла к помощи ГФП-729.

  Это был воскресный день. После полудня на территорию тюрьмы въехали три крытые автомашины. Суражанам, быстро собравшимся у ворот, охрана объяснила, что арестантов переводят в Клинцы. Это несколько успокаивало: за несколько дней до этого немцы действительно переправили в Клинцовскую тюрьму нивнянских подпольщиков, которые числились за немецкой тайной полицией, и было известно, что в дороге с ними ничего не случилось. Самим же арестантам тюремщики заранее советовали захватить с собой лучшие одежды: наряды, мол, могли пригодиться для будущей жизни в Германии.
  Узники Суражской тюрьмы догадывались о своей участи и по дороге из родного города навсегда расставались с ним. Михаил Лежнев называет суражан, кто видел, как через застекленные окна в кузовах немецких автомашин девушки прощально махали им руками и даже слышал последние слова.

  20 сентября, когда вторая группа подпольщиков под конвоем уже была отправлена в Клинцы, в одной из камер на третьем этаже начальник тюрьмы Якубовский обнаружил Меланью Васильевну Мехедову и доложил немецкому коменданту. Тот отпустил женщину домой: помрет, мол, старая сама. Меланья Васильевна не могла не спросить Якубовского, где ей искать Нину. «В Клинцах. Где еще ей быть!» – он так сказал, что мать не поверила ему и в тот же день стала искать могилу своей дочери в лесных урочищах вдоль дороги на Клинцы.

  Рассказ Меланьи Васильевны о том, как на четвертый день поисков она обнаружила скрываемое еловым лапником захоронение, содержит страшные детали и пронизан такими чувствами, на которые способна только мать погибшего ребенка.

  После изгнания фашистов вскрытие братской могилы производила специальная комиссия во главе с военным комендантом города. Ее работу сопровождали громкий плач и причитания суражан, собранных для опознания тел казненных родственников. В «Акте о зверствах, произведенных немецкими оккупантами 19 сентября 1943 года в городе Сураже Орловской области над гражданами, имевшими связь с партизанами, и сыгравшими огромную роль в партизанском движении» место захоронения представлено так: «Яма неглубокая, размер 2,5 на 2,5 метра, слой покрытия трупов незначительный. Трупы находились в беспорядочном положении, это говорит о том, что граждане расстреливались над ямой».

  Каким мучительным был последний путь подпольщиков! То, что произошло здесь, сложно назвать расстрелом! Общей в описании тел казненных была строка: «На всех трупах имеются следы пыток раскаленным железом и колющими предметами». При осмотре каждой жертвы фиксировались и другие чудовищные раны.

  В лесу под Новой Кисловкой, судя по характеру ранений, в казни участвовали три обладателя пистолетов: один в упор стрелял в затылок, другой – в лицо, третий разворачивал свою жертву боком, метя в висок.

  Была группа подпольщиков, которые, судя по очередности эксгумации тел из братской могилы, были убиты в числе первых. Пулевых ранений нет. Головы были разбиты прикладами. Смерть явно была показательной для других, обреченных на казнь, и невольно продемонстрировала, кого палачи считали наиболее опасными для себя, – Нину Мехедову, Ефима Белого,
Ксению Станкевич. Четвертым был руководитель подпольной группы в Иржаче Митрофан Зайцев.

  Немецкими магазинными винтовками с утяжеленным прикладом была вооружена русская команда при Суражском отделении ГФП-729. Это подразделение немцы в этот день могли использовать не только для рытья ямы и последовавшей затем маскировки следов преступления, но и в совершении казни. В лесу у Новой Кисловки в расстрельной команде, как предполагается, участвовали также два офицера группы ГФП-729 из числа тех, кто допрашивал узников тюрьмы, и офицер, «почерк» которого не отличался от принятого в СД. О механизме расправы со своими жертвами бывшие каратели Зондеркоманды 7а в структуре СД рассказали на послевоенных судебных процессах в Эссене: даже при массовой казни каждую жертву расстреливали поодиночке выстрелом из пистолета в затылок на краю ямы.

  Характер телесных повреждений каждого из казненных подпольщиков указан в акте комиссии военного коменданта Суража. Воздержусь от цитирования этого документа. Нарушу и порядок списка, что составлялся по мере извлечения останков из захоронения.
 
  Среди казненных подпольщиков наиболее многочисленной являлась группа медицинских работников Суража, которые в одинаковой мере снабжали лекарственными средствами и перевязочным материалом клетнянские, белорусские и украинские партизанские соединения, специальные отряды НКВД-НКГБ СССР П. Шемякина, А. Шестакова.
  В состав этой группы входили:
  Шубабко Наталья Михайловна, 45 лет, во время немецкой оккупации – заведующая Суражской амбулаторией (поликлиникой);
  Мамчур Евгения Владимировна, 1898 года рождения, во время немецкой оккупации работала регистратором райамбулатории;
  Стулов Иван Михайлович, 1896 года рождения, уроженец села Малое Туманово Арзамасского района Горьковской области, бывший военнопленный, во время немецкой оккупации являлся фельдшером Суражской больницы, исполнял обязанности провизора местной аптеки, проводил несложные хирургические операции;
  Фоминых Василий Иванович, 36 лет, призывался из города Кинешма Ивановской области, бывший военнопленный, во время немецкой оккупации числился санитаром Суражской больницы;
  Бабина Зинаида Ивановна, 1924 года рождения, во время немецкой оккупации – медицинская сестра Суражской больницы;
  Алексеенко Антон Васильевич, 55 лет, во время немецкой оккупации являлся фельдшером Суражской ветлечебницы.
 
  Подпольщики, связанные совместной работой по разложению 604-го Восточного батальона («Припять»):
  Станкевич Ксения Давыдовна, 1913 года рождения, во время немецкой оккупации работала по нарядам биржи, в последнее время – кухонной работницей немецкой столовой в здании СД и военной комендатуры;
  Мехедова Вера Архиповна, 1921 года рождения, во время немецкой оккупации работала по нарядам биржи, занималась стиркой белья и форменной одежды 604-го Восточного батальона;
  Кохан Лидия Пантелеевна, 1924 года рождения, во время немецкой оккупации работала по нарядам биржи, в последнее время – кухонной работницей столовой 604-го Восточного батальона;
  Подколодная Надежда Фёдоровна, 1925 года рождения, во время немецкой оккупации работала по нарядам биржи, в последнее время – кухонной работницей столовой добровольческого Восточного батальона;
  Мехедова Нина Степановна, 1923 года рождения, во время немецкой оккупации работала по нарядам биржи. Арестована в результате провокации абвера для выявления подпольной сети в расположении 604-го Восточного батальона.
 
  Работники железной дороги и члены их семей, занимавшиеся подпольной разведывательно-диверсионной деятельностью:
  Ковалюк Григорий Митрофанович, 45 лет, во время немецкой оккупации – начальник железнодорожной станции Сураж, стрелочник Кисловского разъезда;
  Шедько Никита Степанович, 1917 года рождения, село Иржач Суражского района, во время немецкой оккупации – работник железной дороги;
  Шедько Степан Егорович, 60 лет, село Иржач Суражского района, крестьянин;
  Зайцева Тамара Семёновна, 39 лет, село Иржач Суражского района, крестьянка.
  Зайцев Митрофан Фёдорович, 1908 года рождения, село Иржач Суражского района, крестьянин;
  Митрофан Зайцев свое имя, которое имел с рождения, со временем изменил на имя Дмитрий. В Суражском краеведческом музее имеется письмо его правнучки Марии Колесник из Севастополя. Там есть строки о ситуации со сменой имен, но причина тому не называется. В «Книге Памяти» по Суражскому району погибший подпольщик указан под именем Митрофан. В мемуарах бывшего партизанского комбрига Александра Еремина назван именем Дмитрий.
 
  Подпольная группа Ольги Кохан:
  Кохан Ольга Анисимовна, 1921 года рождения, во время немецкой оккупации работала по нарядам биржи;
  Кохан Михаил Ефимович, 1924 года рождения, во время немецкой оккупации служил в городской полиции порядка по заданию подпольной организации;
  Кохан Анна Ивановна, 1922 года рождения, во время немецкой оккупации работала по нарядам биржи;
  Кохан Пантелей Иванович, 1898 года рождения, во время немецкой оккупации работал сторожем.
 
  Подпольщики, одновременно действовавшие в интересах специального отряда НКВД-НКГБ СССР «Вперед» и 5-й Клетнянской партизанской бригады:
  Коржукова Зоя Емельяновна, 1925 года рождения, во время немецкой оккупации работала по нарядам биржи;
  Панус Николай Илларионович, 46 лет, город Сураж, улица Белорусская, во время немецкой оккупации служил пожарным.
 
  Партизанские связные специального отряда НКВД-НКГБ СССР «Вперед» и 5-й Клетнянской партизанской бригады:
  Павлюченко Евдокия Павловна, 40 лет, во время немецкой оккупации работала курьером в Суражском лесничестве;
  Белый Ефим Евменович, 25 лет, из деревни Красновки, Иржачского сельсовета, во время немецкой оккупации работал на торфоразработках
"Золотуха".
 
  Среди казненных патриотов были вчерашние девятиклассники, которым предстояло еще год учиться в школе, и ее недавние выпускники – Зина Бабина, Лида Кохан, Надя Подколодная, Миша Кохан, Зоя Коржукова, Нина Мехедова,
  Справка по архивно-следственному делу бывшей их учительницы Хайковой является юридически безупречным документом с формулировками обвинения и показаниями свидетелей из числа подпольщиков. Но этот важный текст, имевшийся в материалах специальной комиссии Брянского обкома КПСС, явно не использовался ею при формировании ответа: «Существовало ли в тылу врага Суражское подполье?»

  Причины, по которой справка не была предана огласке, видятся две.
  Комиссию явно смущало заявление майора госбезопасности Попкова в самом начале своей справки от 25 января 1966 года: «По донесениям Хайковой в городе Суража была раскрыта молодежно-патриотическая организация, ее участники немцами были арестованы и расстреляны». В этих строках есть признание реального существования Суражского подполья, что ставит под сомнение целесообразность создания в 1974 году самой комиссии, которая после выезда в Сураж, завершит свою работу тем же самым выводом. Если главной задачей комиссии было составление списка подпольщиков, то следовало бы прямо заявить об этом, а не брать на себя функцию восстановления исторической справедливости.

  Второе обстоятельство связано с принадлежностью агента германской тайной полевой полиции Хайковой к профессиональному сообществу, громко именуемому в передовицах довоенных газет «армией советского учительства». В деле Хайковой есть сведения о том, что другая суражская учительница Андреева Евдокия Петровна также являлась агентом тайной полевой полиции и использовалась в тюрьме для внутрикамерных разработок своих бывших учеников (осуждена в 1946 году). Ситуация – мерзкая, отвратительная, дикая! Впрочем, эти нелюди оказались чудовищнее любой твари из учебного курса зоологии, преподаваемой Хайковой: во время немецкой оккупации выслеживали и обрекали на смерть ребят, которых до войны в школьных классах сами же воспитывали в духе беззаветной любви к своему Отечеству.


  На снимке из открытых источников: бывшая Суражская тюрьма постройки середины  ХIХ века (ныне – один из учебных корпусов городской  школы №2)