Глава восемнадцатая. Метания Сергея

Книга четвёртая. В объятиях рынка.
Глава восемнадцатая. Метания Сергея.
 
 Расстрел здания Верховного Совета СССР из танковых пушек министра обороны России Павла Грачёва привёл Сергея в удручённое состояние. И не только его одного, но и всех окружающих его людей.
 Такого варварства Россия давно не испытывала. Эти дни 3-4 октября 1993 года телевидение тиражировало бесконечно. Вся страна приникла к телеэкранам. Тем более, что это было воскресенье. Противостояние продолжалось и на следующий день в понедельник.
 Страна замерла в ужасе. Кровавые события спровоцировал Президент России Ельцин. Своим указом 1400, что от 21 сентября, о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного Совета. Этим указом была напрочь порушена действовавшая тогда Конституция. Конституционный суд медлил со своим решением. Москва поднялась на защиту Конституции и Верховного Совета.
 Однако, вооружённая дубинками и щитами милиция разгоняла людей, собиравшихся кучно на площадях и улицах. Жёстко и со смертельным случаем. От побоев умер, в ночь на 3 октября, рабочий Валентин Климов. Это ещё больше взорвало народ. Начались на улицах сооружаться баррикады в милицию полетели камни. 
 Об этом тоже сообщалось по телевидению. Верховный Совет был сразу же блокирован милицией и войсками. Проходивший там десятый съезд народных депутатов не подчинился указу. Предпочёл защищаться, хотя оружия у его охраны было недостаточно.
 Народ прорвал блокаду и стал возводить баррикады вокруг здания Верховного Совета, делая живое кольцо. Среди которых были и бывшие афганцы.
 Сергей с удивлением и негодованием наблюдал за всем происходящим. Восхитился мужеству генерал-полковника Альберта Макашова, призвавшего взять под контроль Мэрию: "Вперёд, долой всяких мэров и херов!". Пламенными речами Виктора Анпилова, лидера движения "Трудовая Россия".
  Народ с развивающимися Красными флагами мчался к Останкинстой башне. Казалось, восставший народ сумеет защитить Верховный Совет и Ельцин будет осуждён, как государственный преступник за контрреволюционный переворот. Но этого не случилось.
 Народ с развивающимися Красными флагами мчался к Останкинстой башне. Казалось, восставший народ сумеет защитить Верховный Совет и Ельцин будет осуждён, как государственный преступник, за контрреволюционный переворот. Но этого не случилось.   
 Танки Грачва сыграли свою зловещую роль. До сих пор неизвестно сколько погибло людей в те два октябрьских дня. Армия и милиция не перешла на сторону защитников действующей Конституции и Верховного Совета. Только один лишь молодой капитан-лейтенант Игорь Остапенко со своей ротой рванул было на защиту "Белого дома", но по дороге к Москве был блокирован ОМОНом и, приказав своим подчинённым сдаться, он застрелился.   
 "Вечная слава тебе и память,- подумал тогда Сергей,- ты последний настоящий Герой Советского Союза и его Конституции...". Хотя Верховный Совет был тогда не совсем и Советом, а уже либерально-демократическим парламентом, осталось ему только сменить вывеску на "Думу". Несмотря на то, что в нём были и "коммунисты за демократию" Руцкого.
 Сергей думал ещё о том, что любой политический переворот, революция или же контрреволюция просто невозможны без участия силовых структур. В том числе, и армии.
 Народная милиция и армия в эти дни оказались не на высоте. Этой мыслью он поделился с Михаилом Потаповичем Милоновым. Вздохнув, тот сказал ему:
 - Выступив против народа и его Конституции, армия, в скором будущем, сама почувствует это на себе..."         
 - В каком смысле?- удивился Сергей.
 - Увидишь,- мрачно произнёс Милонов,- давай-ка, не будем об этом. Лучше скажи как тебе ныне живётся и работается.
  Для Сергея Гончарова 1993 год был не только тяжёлым, наполненный тревогой и напряжённой нескончаемой работой, но ещё, в какой-то мере, удачным. Правда, это только было до октябрьских событий в Москве.
 В июле, в самый канун Дня металлурга, он получил от комбината ордер на однокомнатную квартиру. Радость у него тогда с Ниной была безмерной. Теперь у них будет своё, отдельное от её дочери, жильё.
 В эти дни была в Крутом Яру сдана в эксплуатацию очередная девятиэтажка на сто три квартиры. Таким образом, теперь на комбинате, вообще, не стало очереди на однокомнатные квартиры.
 Не стало также и жилья барачного типа, никаких коммуналок. За исключением дома, в котором находилась старая квартира Гончаровых.
 Правда, и новый его дом, в котором Сергей получил ордер, был с квартирами малого размера. Строился он с расчётом привлечения на комбинат в цех фитингов рабочих, которых до того там не хватало.
  Это было современное общежитие семейного типа, со всеми удобствами. Однако же, "шоковая терапия" и усилившаяся безработица утолили голод на комбинате в людских ресурсах и сдача в эксплуатацию этого дома оказалось благом для всех очередников  предприятия, желающих получить не только "однушки", но и "двушки".
 Среди таких был и Сергей. Ему с Ниной однокомнатная квартирка показалась благом. Почти что "манной небесной"! Они и не ожидали так скоро её получить.
 Год назад он ходили сюда с ней ещё смотреть, как вбиваются сваи под будущий их жилище и вот уже они в новенькой, пусть и небольшой, но отдельной своей квартире. Просто прекрасно!
  Хозяйкой двухкомнатной квартиры Нины, "хрущёвсеого" типа, стала теперь её дочь Аня. Старая же коммунальная квартира Гончаровых осталась за Аркадием с Верой и её детьми. Предусмотрительно родственники Сергея не выписались из неё и теперь они благополучно её приватизировали.
  И это всех вполне удовлетворяла. Но въехать в свою новую квартиру Сергей с Ниной пока не спешили. Не сразу они вселились, только лишь в ноябре. Этому были свои причины.
  Стрельба в Москве и последующие события в столице, да и в самом Крутом Яру, задержало заселение этого дома. Кроме того, им ещё нужно было и новую мебель прикупить.
  Первое, что они приобрели, конечно, не без труда в Крутом Яру, то это два мягких кресла и раскладной диван-кровить. Такой вот получился у них спальный гарнитур.
  Они тому были тоже безмерно рады. Вместе с этим, ценным для них приобретением, остался ночевать, в ещё пустующей доме, один Сергей. Ему, если честно сказать, одному там быть было не по себе.
 Пустынно и дико. В квартире жило эхо. Такое соседство было для него не слишком приятным. Дом весь тонул в густом мраке, пустынном и жутком, двери были слишком хлипкими и без всяких запоров, так что они с Ниной не зря опасались за сохранность своего нового приобретения.
  Потому Сергей и оказался здесь в роли сторожа. Нина не могла покинуть Аню, да и здесь тоже ночевать было негде, кроме нового диван-кровати. Сергей без Нины не чувствовал себя Шварцнегером.
  Только лишь спустя пару суток к нему подселили сюда котёнка "Фантика", прибившегося к дверям квартиры Нины. Сергею теперь стало намного веселее. Эхо пропало.
 Окна нового дома пока ещё не светились огнями. Не было огней и близстоящих домах. Он был, по-прежнему, погружён во сплошную тьму и звенящую пустоту.
 Всё это наводило на Сергея жуткую тоску и скуку. Даже присутствие котёнка его не спасало от этого. Он не привык к молчанию и полному одиночеству.
 Прямо перед окнами новой его квартиры находились парк и стадион, погружённые в мрак ночи и тишины. Сон не шёл к Сергею, сидящему в кресле. С крыши двухэтажного здания спорткомплекса прожектора пронзали ночную темь длинными лучами и ему, казалось, что это есть территория какого-то тюремного лагеря, или, как в фильме про войну, прифронтовой зоны.
 Созерцание прожекторов не доставляли ему удовольствия. На окнах нового его жилища не было ещё плотных ночных штор, чтобы скрыть его от мрачного мира. Не только прожектора, но и звёзды с небес били ему прямо в глаза каким-то загадочным светом.
 Сергей предпочитал смотреть в небо и разгадывать тайны звёзд. В его сознании всплывали яркие картины из книги Ефремова "Туманность Андромеды", или же из фильма "Солярис". Он начал думать про космические путешествия.
 Эти видения были ему приятнее, чем зловещие лучи прожекторов за окном. Сон к нему не шёл, несмотря на фантастические видения. Котёнок устроился рядом с ним и что-то мурлыкал. Это Сергея успокаивало.
 Сергей старался уснуть и ни о чём не думать. Но мысли его по-прежнему не давали ему покоя. Теперь грезились уже ему не звёздно-космические видения, а самые обыкновенные земные и грешные из его непростой его прошлой жизни. Он пытался их  отринуть, но это не удавалось.
  Полтора месяца назад пришла к нему неожиданно из Медунов поздравительная открытка с письмом, по поводу дня рождения его дочери Светы, а также с предстоящими ноябрьскими и новогодними праздниками.
  Правда, по содержанию оно мало чем отличалось предыдущих. Но тем не менее, оно его озадачило: к чему бы это?  Оно и сейчас не уходило из его сознания:
  "Здравствуй, Серёжа,- писала ему Клавдия Максимовна,- с наступающими тебя праздниками! Что-то ты стал совсем забывать про свою дочь Свету. Прислал лишь только тульский пряник ко дню её рождения. Вот и всё?!
 А дочке-то твоей пятнадцатый год. Вполне взрослая уже девочка и одним пряником ты тут не отделаешься. Пора бы тебе и приехать полюбоваться на неё. Или у тебя другая дочка появилась? Нехорошо забывать родное дитя.
 Света тебя очень хорошо помнит. Она до сих пор живёт у нас с дедом и мы её любим, как свою родную дочь. Алименты твои, ты не волнуйся, Василий Иванович кладёт ей на сберкнижку и ко времени совершеннолетия они, эти деньги, ей очень пригодятся. Она намерена после школы продолжить образование. А то, и вдруг, выйдет замуж. Зарплата у тебя, судя по алиментам, неплохая, так что после восемнадцати лет ты ей должен продолжить платить и материально поддерживать. Она же твоя кровинка! Будь здоров и не забывай об этом. 
 Р.S. У Люды жизнь не сложилась с новым мужем. Ты же это знаешь. Живут они не очень хорошо. Кроме того, она слаба здоровьем. Её сыну Максиму уже десять лет. Так что на его папашу надежды никакой. Пока мы с дедом живы, то мы Свету в обиду не дадим и твои деньги будут целы. Будь здоров. Твоя бывшая тёща и дочь!".
 Прочитав такое послание, Сергею взгрустнулось: "А где же вы были раньше со своими советами? Одни лишь только были нравоучения и поучения. С подачи дочери. Почему же вы тогда не помогли раньше сохранить нам нашу семью и наставить вашу дочь на путь истинный?
  Только лишь ко мне одному были ваши претензии. Как и сейчас в этом письме. Одна лишь только холодность да неприязнь. К чему же все эти ваши слова, коли отношения всегда проявляются только лишь в поступках. А они-то были не очень даже красивыми...".
  Сергею вспомнилось, как грубо Клавдия Максимовна упрекала его в том, что он на пять лет старше Людмилы, что он нарушил её покой и девственность, поломал ей судьбу. 
 Когда же он пытался на это возражать, то она бросила ему в лицо: " Гуляйте, девки, чтобы таким чудакам, как он, вы не доставались!".
 Это очень даже сильно тогда обидело Сергея. Он выскочил было из дома и ушёл бы, куда глаза глядят. Да идти-то ему было некуда!
  До Крутого Яра по шпалам ему из Медунов не добежать. А Людмила молчала, не останавливала свою мать, лишь выжидательно смотрела, чем это всё закончится. Была тем довольна.
 И даже, как показалось Сергею, скрытно, едва заметно, улыбалась. Кончилось же всё это полным разладом их семейной жизни. Сергей винил себя в том, что не смог тогда сдержаться. Не смог погасить свою обиду и всё стерпеть.
 Но не в его характере это было. В такие минуты он просто терял контроль над собой и ничего с этим не смог поделать. Не смог он терпеть напрасных обвинений и смолчать. 
 А тут-то, и особенно. Какое она имела право кричать! Влечение их с Людмилой было обоюдным, а Клавдия Максимовна так бесцеремонно вторглась в их интимную жизнь и тем её порушила.
  Исправлять тут уже было ничего. Быть может, и неосознанно. По-бабьей своей глупости, но не без подачи своей дочери, она выкрикивала самые обидные слова в лицо Сергею.
 Вот они-то, эти слова, более всего и резанули по сердцу Сергея. Они были сказаны в их доме, в неравных для него условиях. Двое против одного. Жена оказалась не рядом с ним, а по другую сторону от него. И он почувствовал себя в этом доме совершенно чужим.
 "Мне сейчас сорок шесть, - дивился Сергей, глядя в звёздное небо и сидя в новеньком кресле, в своей новой квартире,- как быстро пролетело время!". Впереди у него теперь была новая его жизнь: " Как она у него сложится?" Он этого тоже не знал.
 "А тогда мне было всего тридцать! Разве это много?",- рассуждал так Сергей,- хотя это тоже немало. Но что я мог тогда понимать в семейной жизни?! Совершенно ничего! Да и в жизни вообще?". Всё для него это было впервые.
  Он и сейчас много ли что в ней понимает? Прошлый опыт был слишком негативный. Сейчас он даже и не знает, что ему делать с этим письмом. Не советоваться же ему сейчас с Ниной? Здесь она ему не помощник, чего доброго и обидится. А вот этого ему не хотелось.
 Сейчас Сергей, конечно, намного взрослее. Скоро полвека ему будет. А тогда он только лишь начинал жить, после учёбы в институте, становиться на ноги, осваивая новую свою профессию журналиста, которая ему нравилась. 
 Время было тогда для него очень трудным. Да и сейчас оно не легче. Теперь он уже довольно опытный журналист и редактор газеты.
 А вот жизненного опыта у него с тех пор ненамного прибавилось. Только одна лишь каждодневная работа, где светлым лучом его жизни с Нина. Она создала ему все условия для его работы и творческого развития.
  Он мог засиживаться теперь за работой до глубокой ночи. За её кухонным столом, чтобы никому не мешать при написании своих срочных материалов в очередной номер. Таких в каждом номере было по нескольку.
 Вместе с ней они ходили по магазинам, помогал он и по дому, находил время отдохнуть с ней в выходные дни. И это доставляло им обоим радость. К сожалению, таких часов было не так уж много.
 Какой будет их жизнь в новой этой квартире? Сергей желал, чтобы она была БЫ счастливой. Позади у него была лишь горечь, да чернота после развода. Он долго от этого отходил. Радости было немного. Нина, как могла, возрождала его к новой жизни и он был благодарен ей за это.
 Особенно тягостными были для Сергея похороны его родителей. Слишком безрадостными были у них последние, в связи с его неудавшимся первым браком.И это тоже омрачало ему жизнь.
 Теперь же, ни у него и у Нины, не было родителей. Отец у неё погиб ещё на фронте, мама ушла из жизни в конце семидесятых. Но сейчас они уже сами вполне взрослые люди и к создании семейной жизни подходят ныне более осторожно и внимательно. 
 Вспомнив опять про письмо бывшей тёщи, Сергей подумал: "Прошло с тех пор тринадцать лет. И тут-то они вдруг опомнились?! А тогда они не могли почему подсказать своей дочери, как правильно нужно жить! Не наставили её на путь истинный!".
 Да разве он мог допустить неуважительного отношения к себе и превратиться в половую тряпку? Конечно, нет! А вот этого они не желали понять. Только лишь одна  холодность и отчуждённость в отношении к нему. Высокомерие да гордыня. Они попытались добиться от Сергея невозможного - переделки всей его личности. 
 Прав Василий Иванович: "Нашла коса на камень!". Ой, как прав! Так если он это понял, так зачем же было доводить ситуацию до предела? И не придержал свою жену! Вот этого-то Сергей никак не мог понять.
 Теперь у него начинается новая жизнь. Совершенно иная и новые отношения с людьми, которым он нужен. И прежде всего, Нине. Подобной заботы о себе он от Людмилы никогда не испытывал. Ему есть с чем теперь сравнивать. Тот был у него, пусть негативный, но достаточно серьёзный жизненный опыт.   
 Впрочем, такое равнодушное отношение было к нему со стороны Сизовых с самого начала. Просто к этому он тогда не относился достаточно серьёзно. Был ещё тогда молод и глуп. Не обращал на это внимания. И только сейчас понял насколько серьёзными бывают такие мелочи, как он думал, в жизни.
 Ездил же Сергей к ним после развода весь восемьдесят первый и первую половину восемьдесят второго года. Почти еженедельно. Пока Людмила от кого-то ни забеременела и ни прислала ему письмо с новой своей фамилией. Значит, тому и быть. Так что же теперь?
 Теперь путь ему туда заказан. Всё уже в прошлом. Конечно, там у него дочь. Но ничего, вырастет и всё поймёт. Правда была у него мысль, когда Олег купил ещё "Запорожец", съездить к ней одним днём.Но Олег не выразил своего желания и Сергей понял, что он прав. Он зарёкся туда ездить, вспомнив в каком унизительном положении он оказался в последнюю к ним поездку.И он успокоился до сегодняшнего дня. И тут вот это письмо. Он решил никому его не показывать и забыть о нём.
 А.Бочаров.
2025