Саке

В середине девяностых отец привёз из Японии саке. Керамическая бутылка с загадочным азиатским напитком выглядела точь-в-точь как в популярном тогда сериале "Сёгун".

На дегустацию позвали моего прадеда Якова Панкратьевича Дудкина, деду Яшу. Тот был выпить не дурак. И возраст - без малого восемьдесят лет - ему не мешал.

За годы винопития у него сложился алкогольный кодекс. Он, например, не пил после десяти вечера: в каком бы состоянии ни был, сворачивал пьянку и шёл спать. И до обеда не пил: как бы похмелье не мучило, ждал заветных склянок.

О другом его правиле в Чите слагали легенды. Яков Панкратьевич, видите ли, считал зазорным выпивать в одиночестве. Это, полагал он, верный шаг к алкоголизму. Но "откушать" любил и делал это чаще, чем собирал гостей. Последних он недолюбливал. А постоянных собутыльников в его возрасте не осталось.

Чтобы не изменять себе, дед спускался во двор, ловил прохожего, предлагал выпить и вёл незнакомца в дом, где его жена, моя бабушка Валя, накрывала на стол. После нескольких рюмок, тарелки щей и закуси умиротворённый дед выгонял сотрапезника - точить с ним лясы было недосуг.

Он с радостью встретил предложение отца: заморскую "саку" дед прежде не пил.

Степенно прошёл к столу, отставил трость и без лишних разговоров опрокинул первую рюмку. (О том, что саке нужно греть, тогда не знали - пили холодным, как водку или вино). Дед удивлённо крякнул: на вкус вроде мочёных яблок, на херес похоже, но крепости нет, опьянения нет - ерунда какая-то. Снова накатили, выпили, закусили. Непонятно. Налили ещё. И ещё... Уговорив бутылочку, дед повертел в руках керамическое чудо-юдо и изрёк: "Херню ты, Саня, привёз".

Вердикт вынесен, и судья решил отлучиться в совещательную комнату. Упёрся ладонями в стол, поднатужился, гвакнул и... осел. Хитрые азиаты, не тронув голову деда, нанесли сокрушительный удар по его опорно-двигательному аппарату. Пришлось доставать водку и выравнивать баланс.

Прошло много лет, я окончил вуз, защитил диссертацию и уже сам преподавал на читинском журфаке. В канун Нового года меня позвали на кафедру - отметить предстоящий праздник. По дороге забежал в магазин, схватил какую-то колбасу, сыр и зачем-то бутылку неопробованного ещё кальвадоса.

В университете мой выбор не оценили. Дамы предпочли вино. Зубры читинской журналистики, скептически осмотрев мою добычу, откупорили национальный напиток. Я остался наедине с грушевым бренди.

Сказать по-нашему мы выпили немного, и спустя пару часов на разойтись я сразу разошёлся, то есть бодро зашагал домой.

Морозный декабрьский вечер бил по щекам. Я топал привычным маршрутом, размышляя, чем займусь дома. В кармане зажужжал телефон - звонила мама. Открыл было рот, чтобы ответить, но вместо приветствия выдал нечто бессвязное. В телефонной трубке повисло тревожное и тягостное. Я поспешил объяснить, что не пьян. Вышло ужасно. Во рту вместо языка разбух непослушный слизняк: там, где требовалось чуть коснуться нёба, он норовил выдавить передние зубы, а где от него ничего не ждали - вертелся ужом.

Мама охнула. "Ты. В таком состоянии. На кафедре. Среди людей", - высекала она на скрижалях моего стыда. Я попытался её успокоить. Сказать, что иду домой. И не шатаясь иду, а ровно как по жёрдочке. Но лучше бы не начинал: непослушный язык опять всё испортил. На полуслове "позор" я выключил телефон и написал смс: видишь, мол, пишу, и запятые где надо ставлю, и вообще голова холодная, сердце горячее, руки мыл.

Дома выпил горячий чай, почистил зубы и, скаля их, рассказал зеркалу про сушки на шоссе. Получилось сносно, напасть отступила.

Отец говорит, мы - люди водочной культуры. Не знаю на счёт культуры, но водка в нашей семье в таком коварстве не уличена.