Часть одиннадцатая. Лесбийские всеобщие. Окончание

Лесбийские, всеобщие... Окончание.

Окончание. Часть одиннадцатая из цикла "Мои однополые отношения, мои двуполые отношения"...


Изображение на иллюстрации сгенерировано нейросетью Al Image.


Трамвай подползал к остановке. Он медлил, немного, неуверенный.

Он задевал своими накинутыми на переплетение проводов рогами за ветви и пробирался осторожно. Потому что обледенелые деревья клонились на дорогу и оставляли от дороги узкий коридор.

Пригибаясь, подворачиваясь, перепрыгивая, я попадала в трамвай и в теплые объятия женщин - кондукторов…

Отношения реже бывали нейтральными или доброжелательными. Намного чаще они становились враждебно – ругательными…

А поводом для ссоры мог быть малейший чих…

Трамвай нервно дернулся. Кресло подскочило. Не удержавшись, упала. И рада была, что приземлилась в кресло, не мимо него…

Вагон трясло и дергало. Трамвай вдруг резко встал.

Впереди образовались завалы и скопления беспорядочно сваленных ветвей.

Водитель высунулась из своей кабинки и проворчала громко:

- Будем ждать…

Во всем городе стояла тишина

Стояла, продолжалась и длилась…

Потом возник и начал приближаться необычный шум. Кондукторша, что стояла рядом, послушала и сказала:

- Кажись за нами едут.

Но это оказалась не долгожданная спецмашина – спасительница. И не ремонтный трамвай – выручатель, а только лишь стая бродячих собак.

Собаки летели вдоль по улице и голосили:

- Дай! Дай! Дай!

Все время запретов и карантинов, локдаунов и короновирусов, пустынный город принадлежал им, как единственным хозяевам – стае бродячих собак…

И не было особой разницы, что во дворе «своего» дома и проходного, как колодца между двумя улицами двора, стая распадалась на отдельных знакомых о;собей, каждая из которых ластилась к рукам, повизгивала, валилась на спину и подставляла для поглаживания теплый шерстяной живот…

Сейчас стая охотилась. Как опытные загонщики, собаки выбрали самую большую жертву - трамвай…

И накатились на него всей стаей, запрыгали вокруг, обгавкивая, танцевали на задних лапах и голосили снова:

- Дай! Дай! Дай!

Трамвай дернулся, резко пфыкнул, снова стал. Он зазвенел, облегчаясь от натуги и перенапряжения.

От акта облегчения под брюхом трамвая что - то вывалилось и пало на землю с грохотом и железным звоном.

Собаки присмирели. Зато из кабины водителя высунулась наполовину корпуса водительница трамвая.

Силясь разглядеть происшествие, она закричала кондукторше:

- Опять отвалилась! – Называя мудрым техническим словом упавшую часть.

… Мужчины присутствовали на обочинах сознания и общего женского коллективного мышления. Одетые в немаркие темные тона, они стояли в проходах и переходах трамвая, около стенок, вели себя смирно, сидели в креслах редко, только самые старшие. И никогда не вмешивались в женский разговор.

Двери распахнулись с шипением. Я тоже решала, что сойду. Собачья грозная стая меня узнавала, на глазах превращалась в знакомцев. И даже если еще и порыкивала, то не могла уже сильно помешать.

Женщины обсуждали и разговаривали.

- В депо поеду! – Сообщала водитель кондуктору. – С такой поломкой я на маршруте быть не могу…

А я пошла по дорожке, искала нужную тропинку, чтобы найти тот самый вагон, который привезет меня к покупкам, нужным для всей семьи, не будет бестолково колесить по городу от одной трамвайной остановки к другой…

Через пятнадцать шагов наткнулась на большую железную трубу, как часть, потерянную вагоном, для облегчения от бремени…

- Тяжелая зараза! – Хваталась за нее. Не могла поднять, тащила по грязи волоком. Еще махала рукой и кричала женщинам, что часть от трамвая я уже подобрала и понемногу ее тащу.

На помощь бежала водительница. Она выскочила из кабины, оставляя перевод трамвая со стрелки на стрелку для поворота, и торопилась мне помочь.

Мужчины, если и присутствовали, то, одетые чистенько и немарко, были незаметны внутри вагона. Их Личный Кодекс Сдержанного Мужского Поведения, запрещал им прямо вмешиваться в женский кипеж и галдж…

За пятнадцать шагов мы, солидарной женской группой, надорвались, но дотащили железяку до вагона и, раскачавши, забросили ее на железный пол.

- Совместно пережитое действие мгновенную женскую симпатию вдохновляет и окрыляет!

- Поедешь с нами в депо? – Спрашивала дружелюбная водительница…

- Пешком на другую остановку пойду… - Хмуро бурчала в ответ я. Но улыбалась, в ответ, тоже...

***

- Я вот тебя сейчас как высажу! – Рычала и повизгивала кондукторша.

- Нельзя меня высаживать! Я к вам с другого трамвая пересаженная! - Оскорблялась в ответ я…

Другая остановка диктовала другие условия общения, сообщения, транспортировки между остановками. Готовности переносить ошибки и удары судьбы…

Мужчины, если и присутствовали внутри салона трамвая, то никогда не вмешивались в женский скандал, конфликт или галдёж.

- А докуме;нт твой где? – Возмущалась женщина – кондукторша. И чувствовала тогда я себя, не пассажиркой, вдруг, а котом Матроскиным из мультика «Трое из Простоквашино» или псом Барбоскиным. Так захотелось высказаться:

- А хвостатым вообще доку;менты не полагаются! – Потом залезть под лавку, свернуться в клубочек, постелить хвостик под спинку и в теплом салоне трамвая на ребристом полу заснуть!

Вмешалась водительница. Она высунулась наполовину корпуса из кабины и грозно, кричала, что трамвай никуда не поведет, покуда билет ей снова не оплачу…

Все объяснения, что уехал мой билет вместе с другим трамваем, который разваливаясь по частям, ушел лечиться в депо, не помогали.

И высадили - таки, сплоченным женским коллективом, вдогонку припечатывая замечанием о некоторых "грязных" пассажирках. Замечание от «старшей по званию», самой пожилой пассажирки, тяжелым камнем обиды на грудь прилегло.

Мужчины, если и присутствовали в вагоне, то не вмешались, пережидали женскую свару, как дурной бабский и ненужный конфликт…

Но ехать - то надо было мне на сельскохозяйственную «Ярманку» в центре нашего города.

Дождалась следующего трамвая. Он неторопливо протискивался через паутину склоненных веток и низких, обледеневших, проводов.

- Входите, входите! – Добродушно и доброжелательно приглашала меня кондукторша. Отмахивалась от объяснений, не просила платы за билет. - Я знаю Вас. Вы всегда у меня с проездным ездите.

Устраивалась у окошка. Оглядывала салон. Выбираясь к центру города, трамвай находил, что улицы становятся чище. От этого бежал резвее, дробно постукивая колесами о рельсы и пол.

Мужчины стояли вдоль стенок смирно, никогда не садились в кресла и не участвовали в смешанных отношениях кондуктора и пассажиров.

Тогда поняла, что трамвай, как постоянный проходной организм, отражает в миниатюре всю человеческую вселенную отношений: мгновенно вспыхивающих и быстро забывающихся.

Кондуктор, как хозяйка элегантного светского салона принуждена работать в обстановке близкой к боевой и отвечать на разные роды вызовов, постоянно поступающих до нее от самых разных, бывает, что пьяных и хулиганистых пассажиров.

И не успевает кондукторша отследить всегда мобильную, постоянно меняющуюся оперативную обстановку в салоне.

От этого приносит на работу свое «домашнее» настроение. И поступает согласно ему…

…Вот так и лесбияним понемножку. Потому что скромные женщины не пристают с таким мелочами, как отпавшая деталь вагона, к посторонним, незнакомым мужчинам.

И варимся в собственном кругу, устраивая постоянный кордебалет из проездного ежемесячного или обычного, одноразового билета.

И то подпитываешься вдруг брызгами чужой доброжелательной снисходительности, то захлебываешься волнами непонятной ярости. И все из - за копеечного события, что само по себе не стоит ничего…

Потому что заходишь в общественный транспорт и вступаешь, как в Другую Вселенную, во Всеобщие, Лесбийские, трамвайно – транспортные отношения!...