Георгиевский кавалер

Центр города Омска ещё в начале 70-х годов прошлого века был сильно застроен сотнями частных разношёрстных домов, величественных, с затейливыми резным фасадами, и совсем простеньких, невзрачных. И те, и другие составляли десятки улиц и проулков. Эти улицы имели незаметные, но непременно как-то связанные с интересными историями, имеющие хоть какое-то отношение к городу.
Вернувшись к тому времени с армии, я учился на вечернем факультете и работал на одном из оборонных предприятий. Проживал в доме-двухэтажке среди такого частного сектора на одной из центральных улиц и всегда к месту работы приходилось добираться пеша, через эти улочки и убогие проулки. Такие места, как правило, не благоустроены, диковаты и даже жалостливы, когда только подумаешь об обитателях этих мест.
Однажды, в летнюю пору, после обильного ночного дождя, изрядно подтопило тропинки-дорожки проулков, по которым я по обыкновению ежедневно проходил, чтобы попасть на, нужную мне, улицу – кратчайший путь к месту работы. Чтобы на этот раз не топтаться по грязи, свернул на соседний, по направлению, проулок, делая небольшой крюк, но зато можно было пройти по сухому месту. Пройдя немного вглубь, у одного из домов окнами вросшего уже в землю, увидел, как на завалинке у ворот сидел старик. Старик был внушительного роста, судя по высоко поднятым согнутым коленям. Невыбритые седые щёки сочетались с провальным ртом из-за отсутствия зубов. Одет был в военную гимнастерку пепельно-зеленоватого цвета, не по сезону в ватные стёганые штаны, на ногах валенки, голенища которых были обрезаны чуть выше щиколотки ног. На голове шапка-ушанка. Меня привлекли в нём два георгиевских креста и ещё какая-то медаль, не являющаяся наградой за отечественную войну, прикреплённые к выцветшей гимнастёрке. В то время были ещё живы участники первой мировой (1914-1918гг) и гражданской (1918-1920гг) войн. Старик, видимо, был свидетель и участник тех, давно ушедших в историю, событий. Мы, тогдашняя молодежь – комсомольцы, воспитанные на отрицании всего и вся, что происходило до революции, поэтому поначалу меня не трогало, и не произвело никаких серьезных впечатлений увиденное, и даже с некоторой иронией я пошутил: «Наверно колчаковец недобитый, и не боится же свои кресты выставлять на показ… А с другой стороны, - подумал я ,- ну сидит себе старик от зари до зари на завалинке, проживший, надо полагать, бурную жизнь, судя по происходящим в те времена в стране событиям, что-то думает про своё, что с него взять. Человек давно ушедшей эпохи».
*****
Воскресный день. Провалявшись в постели дольше обычного, проснувшись, обдумывал, как провести  выходной и почему-то вспомнился этот старик. Вот уж действительно наваждение. Собравшись, как обычно, в выходной прогуляться по центру, идя к остановке транспорта, свернул на тот загадочный для меня переулок, где видел это «древнее ископаемое».
Ещё издали я увидел его, сидящего у дома, и мне стало как-то волнительно на душе...
- Здравствуйте дедушка, - поравнялся с ним.
- Доброго здоровья, - бодро откликнулся он.
- Вы разрешите мне с вами посидеть?
Старик с прищуром посмотрел на меня как-то недоверчиво, не шутит ли парень и сказал:
- Присаживайся.
- Спасибо. Вы что же, живёте в этом доме? – перед тем как сесть поодаль, окинул взглядом убогую хибару.
Старик, неоднократно покашливая, иногда срывался легкими в свист, а затем, оглядываясь по сторонам, не раздражало ли это кого, вытащил из кармана платок, больше напоминавший какую-то затёртую клетчатую тряпку, вытер слезившиеся глаза и высморкался, готовясь, видимо, к длительному разговору.
- Дотягиваю свои деньки, - он сделал небольшую паузу, - а не живу. Я одинокий байбак, у которого нет уже давно друзей. Иные умерли, а остальные разбрелись кто куда. Да у меня, признаться, и друзей то настоящих особо не было. Один-два, а то больше просто приятели по бывшей работе.
Он виновато улыбнулся, торопливо опять вытирая рот и слезившиеся глаза, и я заметил, что руки у него немного дрожали.
- Вас как зовут? Сколько Вам лет и откуда Вы родом? Местные?
- Иван Матвеевич я, Соколов, восемьдесят четвертый год мне пошёл, а родом сам из Псковщины. Мы, псковские, - чуть улыбнувшись, показал свой беззубый рот, - а я уже привык к местному говору, стал сибиряком, за 50-то лет и по-собачьи можно научиться лаять,- опять пошутил он,- собственно говоря, попал я в эти края просто.
Иван Матвеевич, на моё удивление, не по возрасту оказался куда как словоохотлив.
- С началом первой мировой войны,- продолжал рассказывать о себе,  попал он под призыв. Служил в полку, где сдружился неким Петром, родом из Омска и что у него осталась, было, здесь молодая жена с трёхлетним сыном. Сказал, что потом из Гатчины, где стоял их полк, когда уже сместили царя, отправили их батальон эшелоном в Омск, где было новое правительство «Директория». По прибытию в Омск их через некоторое время распустили по требованию командования Чехословацкого корпуса, стоявшего в городе. Он прибыл с Петром в его семью, и при первой возможности намеревался выбраться домой по Псковщину.
- Петр, ища пропитание для семьи, - продолжал рассказ Иван Матвеевич, - где-то с местными дружками шкурничал и однажды попал в переделку, где был убит. Молодая вдова Петра, была женщиной кроткой, милым существом. Каждое ею сказанное слово трогало меня за сердце, выдавая такую доброту и порядочность, что я порой стеснялся смотреть ей в глаза. Жалко мне стало её с малым-то дитём, без средств существования. Было уже собрался уезжать в родные края, но, как то раз вечером осмелел и сказал ей, если не выгонишь, то я могу остаться. После этого разговора стали с ней путаться. Прижили ещё ребенка, нашу дочурку Настеньку. Что поделать, время трудное, а надо жить, растить детишек. Устроился на службу докером в речной порт. Время шло, детишки незаметно повырастали, стали взрослыми. А тут опять война с Германией, - всплеснул он руками,- меня то по возрасту уже не брали, да и на работе был нужен, а сынок наш Михальчик, погиб в 1943 году, в боях на Курской дуге…
Вся история со стариком стала для меня немного проясняться. Я так же узнал, что живёт он сейчас с дочкой, брошенной мужем и что у него есть взрослая внучка, живущая отдельно. Старик рассказывал о своём прошлом в основном, в семейном, а мне хотелось всё же больше узнать о тех происходящих событиях, свидетелем и участником которых он был, судя по наградам. Спрашивать его было как-то неудобно, перебивая, но я всё же воспользовался паузой, когда он на минуту задумался, прервав свои воспоминания.
- Иван Матвеевич, а за что вы получили свои георгиевские награды?
Старик посмотрел на меня, затем отвел свой взгляд, задумался и после недолгого молчания, уже в совсем другом тоне, без всякого легкомыслия и шуток, начал говорить, вспоминая прошлое.
-Было это на Галицейском фронте. Мы стояли на участке между р.Вислой и Карпатами. Участок был сильно растянут, верст на двести. Трудно было удержаться. На нас сильно давили германские и австрийские войска. После упорных боёв нам пришлось отойти за р.Дунай, когда прорвали всё же правый фланг. У нас, после этих боёв были огромные потери. Кто уцелел, тех щедро наградили от имени нашего императора. Я тоже получил там своего первого «Георгия». Было это весной, в начале мая 1915 года. Мне в аккурат исполнилось  25 лет. Парни шутили: «Это тебе ко дню рождения». Иван Матвеевич, видя, что я его внимательно с уважением слушаю, продолжал говорить.
- Австро-германцы продолжали нас теснить как бы мы с упорством не оборонялись, - он сделал  небольшую паузу, - говорили на счёт наших неудач о каком-то предательстве в верхах, и что в связи с этим в Москве были сильные волнения.   
Мы оставили Перемышье в Средней Голиции и оборонялись между Саном и Вислой, чтобы прикрыть Львов, где находился в то время Государь.
Иван Матвеевич называл места с речками и городами, где стояли их войска. Я мало что в этом понимал, если вообще не слышал про него, но с интересом любопытно выслушивал его. 
- Пошли слухи по полку, - продолжил говорить Иван Матвеевич,- что император принял командование всеми войсками и объезжает сам весь Галицейский фронт, прибыв во Львов. Стало много недовольных, среди генералов и офицеров с принятием такого решения императором. Стали говорить, что дни царя сочтены и что революция неизбежна.
Мы мало что понимали, по своей малограмотности что происходит. Спрашивали у своего Вахмистра (старшина), что такое революция. Он говорил, что это смена власти режима насильственным путём и предупредил, чтобы мы не распускали свои языки на эту тему.
- А второго «Георгия», когда и где вы получили,- спешил я удовлетворить своё любопытство. – В том же году, только осенью в Литве. Были ожесточённые бои под Вильно. Мы удерживали оборону, что бы дать эвакуировать Вильно. За удержание плацдарма и был представлен полковым командиром ко второму ордену.
- Иван Матвеевич, а царя вы видели? – не унимался я со своими расспросами. – Видел, он в аккурат разъезжал по всему фронту. Было это на Пасху, весной, кажется в 16-м году, ещё грязище было везде на дорогах. На Пасху нас, после утренней молебны, поставили во фронт. Выровняли шеренги поротно, дали команду «вольно» и сказали ждать. С минуты на минуту появится со своей свитой государь поздравлять личный состав со светлым праздником Пасхой. 
Ротным командирам было сказано, чтобы из каждой роты на шаг вперёд поставить по трое георгиевских кавалеров, которые при обходе строя государь лично будет поздравлять каждого. Из нашей роты Вахмистр поставил нас троих, но пришёл ротный и сказал мне: «Соколов, до тебя из-за роста не дотянется государь, чтобы похристоситься – полабзаться по православному обычаю, и поставили вместо меня другого кавалера, а я стал за ними в общую шеренгу.
Прибыл император с генералами и офицерами, всего человек 6-8, все верхом на лошадях. Проехали в центр построения, и государь, приподнявшись в седле на стременах, выкрикнул своё поздравление. Затем все спешились и император с нашим полковым командиром пошли вдоль шеренг. Подошёл и к нашей роте. Я находился в нескольких шагах от него и мог свободно его разглядеть, - Иван Матвеевич пожал плечами,- мужик как мужик, с бородой, в полковничьей шинели…
Последним нашим пристанищем в Европе была Гатчина. Оттуда нас уже в составе кадрированного полка отправили в Омск. Поначалу были на службе сформированного здесь правительства «Директория», несли караул и прочее, а затем Верховным стал адмирал Колчак.
- Вы его видели вживую?
- Видел. Было это летом 19-го года, выгнали нас из казарм в какой-то пристольный праздник нести караул в Загородную рощу. Это сейчас где –то напротив судоремонтного завода. Были там и чехи. Устроили скачки и там мне наши мужики с роты показали Колчака. Сидел со свитой и гостями в первых рядах, в наспех сколоченном помосте. На нём не было морской формы, хотя был адмирал. Но а чуть позже, уже глубокой осенью, всё это командование, вместе с бело-чехами, подались на Восток. Наш полк распустили по домам, хотя и до этого многие дезертировали сами.
Так я остался в Омске… я уже говорил тебе про Петра и …
Я смотрел на Ивана Матвеевича и в моей душе был какой-то трепет. Я вживую вижу и слышу перед собой человека, который видел и слышал царя, Колчака и  ещё был участников и свидетелем разных событий в исторической судьбе России.
Несколько минут мы сидели молча, не глядя друг на друга. Затем, где-то за воротами дома скрипнула вроде дверь, и послышался со двора женский голос.
- Папаша, где вы там? Идите обедать, лапша простынет.
- Вам пора , Иван Матвеевич, зовут к обеду. Спасибо за беседу. Всего вам доброго. Я пошёл.
- И тебе не хворать. Уважил старика своим присутствием, скоротали времечко. Бывай.
Старик на удивление после долгой сидки легко приподнялся и вошёл во двор. Я, впечатлённый нашей беседой, не спеша, обдумывая услышанное, при разговоре, вернулся тем же путём домой.
*****
Прошла осень. Прошла зима и наступила весна. В один из майских праздничных дней их праздного любопытства решил пройтись по тому проулку, где в прошлое лето познакомился со стариком, надеясь опять на встречу с этим, непростой судьбы, человеком. Пройдя по проулку, подошёл к дому, окна которого были прикрыты ставнями. Никого у дома не было. Я огляделся вокруг, не ошибся ли домом, они там по своей убогости все на одно «лицо». Постояв немного, собрался было уже уходить, но, буквально через дом, вышла с ворот женщина средних лет, и я поинтересовался у неё, не знает ли она что про Ивана Матвеевича, своего соседа. Она ответила, что старика схоронили ещё в прошлую осень, а хозяйка съехала жить к дочери. Дом простоял запертый всю зиму, куда его, разве что на дрова – пошутила соседка. Я поблагодарил женщину и под впечатлением услышанного, с мрачными мыслями, не спеша вернулся домой.
Дома не покидала меня мысль о знакомстве с этим стариком. Не знаю, почему меня так стало волновать, совершенно ни к чему не обязывающая, встреча с этим пожилым, эпохальным человеком. Вместо того, чтобы полностью сосредоточиться на учёбе и работе, короче говоря, на своих проблемах, мне лезли в голову мысли – не покидало это случайное знакомство.
Размышляя об этом, я пришёл к выводу, что судьба этого человека нераздельно  связана со всем тем, что касается каждого из нас. При этом, непременно возникает горькое чувство, будто ты потерял что-то значимое в своей жизни тоже. Как бы то ни было тягостно, в своих воспоминаниях о таких людях, как этот старик, в душе остаётся сожаление, а может даже любовь к таким людям.