Как я отомстил Пелевину

Эпиграф:
Пелевин, конечно, меня не читал.
Но я ему отомстил — тоже не читал его.
                Геннадий Воловой

Редакция Собака. ru собрала прямую речь Пелевина — выдержки из интервью разных лет (в том числе очных!), в которых он рассуждает о своей непубличности, литературе, свободе, детстве, эго и критике.

О непубличности
«Мой образ жизни для писателя является совершенно стандартным. Многие избегают публичности. Это скорее правило, чем исключение. Теоретически писатель может быть еще и литературным тусовщиком, но мне кажется, что это будет неудачный гибрид. Знаете, как летающий экскаватор — в принципе можно построить такую машину, но вряд ли она будет хорошо копать и хорошо летать».

«Я ни от кого не прячусь — просто стараюсь держаться сферы людей с близкими интересами. В программе "Угадай мелодию" их увидеть довольно сложно. Но это происходит главным образом потому, что мелодию они давно угадали и приняли ответные меры».

О критике
«Если коротко суммировать то, что писала обо мне критика все эти годы, получится примерно следующее: я начал с грошовых придумок, написанных отвратительным языком, и с тех пор стремительно деградирую, с каждым годом опускаясь все ниже и ниже».

«Иногда читаю про себя статьи. Бывает, что облает какой-нибудь газетный дурак, расстроишься. Hо через полчаса проходит».

«То, что со стороны выглядит как перебранка между критиком и писателем, есть на самом деле форма симбиоза. Это вовсе не сведение счетов. Это игра, веселая и совершенно беззлобная — во всяком случае, с моей стороны. То, что вы называете "разборкой", в толстых журналах называют "литературным процессом", и каждый русский писатель должен внести в него свой посильный вклад. Вот и я вношу».
«Писатель — это человек, который отвечает перед текстом, который он пишет, а не перед читателями или критиками».

О себе
«У меня вообще очень скромная роль — я просто стенограф, писец. Писец всему, что возникает перед моим мысленным взором, но почему перед ним появляется то или другое, я не знаю».

«Я больше всего люблю тишину. Она содержит все возможные звуки».
«Я не считаю своей функцией воспитание читателя — этим должны заниматься телевидение и прокуратура».

«— Во что или в кого бы вы хотели превратиться?
— Хорошо было бы научиться превращаться в джип "Чероки", чтобы тебя каждый день продавали в Южном порту, а ночью ты тихо линял бы со стоянки. Потом можно было бы написать об этом новую русскую сказку».

«Я не машина для производства романов, а человек со своими проблемами».
«Когда я пишу, я не думаю о читателе. Я думаю: "Когда же этот *** c двадцать второго этажа перестанет сверлить стену?"»

«Я в детстве хотел стать читателем, но стал писателем».

«Моя первая книга — это были "Двенадцать стульев" Ильфа и Петрова, сатирический роман, написанный в раннюю советскую эру. Эта книга невероятно забавна. Но я читал его в возрасте пяти лет и не находил в ней ничего забавного вообще, хотя и смог дочитать до конца. Я помню мой страх и ужас, мое чувство того, как ужасно сложно и опасно быть взрослым».

«Писать я начал поздно, в 25, 26 лет. В школе я не получал больше тройки за сочинения. Однако я быстро понял, чего от меня хотели, и старался это имитировать. Но мне постоянно говорили: "Это нехорошо. Ты не вкладываешь душу"».
«A Sinistra» Виктора Пелевина: каким получился роман, в котором автор (явно!) вдохновлялся Данте

О быте
«Описать свой обычный день — хорошая тема для романа. Если совсем коротко и метафорически, будет так: проснулся, увидел, победил, догнал и еще раз победил, заснул».

«Я занимаюсь спортом, не ем мяса и избегаю алкогольных напитков, табачных изделий и интересных людей. Еще я не ем помидоров — в них дремлет древний тольтекский ужас».

«Я не смотрю телевизор аж с 1998 года, очень помогает в работе и личной жизни».
«Потребности в обладании предметами у меня нет. Накопленные материальные объекты имеют свойство делать ход времени неумолимым. А в пустой комнате со временем и пространством всегда можно договориться».

О славе мирской и эго
«— В чем, на ваш взгляд, секрет вашей нынешней суперпопулярности?
— Рискну предположить — в том, что я пишу занимательные книги».
«Вообще мне нравится писать, но не нравится быть писателем. А этого, к сожалению, все сложнее становится избегать. Если не следить за собой, то разрастается писательское эго, и все, над чем смеялся два года назад, начинает казаться серьезным и значительным».

Детство в Ираке, обет молчания и Ленинская стипендия: Что мы узнали о Викторе Пелевине из документального фильма о нем?

О счастье
«Счастье — это когда ты целиком в сейчас, а не где-то еще».
«Все наши страдания сфабрикованы умом из мыслей о прошлом и будущем. Но там всегда будет достаточно материала, чтобы сделать нас несчастными, потому что в будущем — смерть, а в прошлом — все то, что сделало ее неизбежной. Несчастье — «не-сейчастье» — это состояние ума, констатирующего, что жизнь не удалась вчера и вряд ли удастся завтра».

«Во взрослой жизни, конечно, возможно говорить о счастье. Но вот испытать его довольно сложно. Если понаблюдать за собой, станет ясно, что счастье в основном существует в качестве воспоминания».

«Слово “счастье” — бирка, которую можно повесить на что угодно. У Гагарина один вариант, у Чикатило другой».

О судьбе писателя
«Главный писатель России — это полковничья должность, а я лейтенант запаса».
«Писатель не всегда властен над пространством текста — пушкинская Татьяна тоже не во всех случаях слушалась автора».
«Писателю важно не только писать, иногда ему важно не писать. Причем важно это именно для его книг».
«Бросить литературу — вовсе не безумный поступок. Безумие — это стать в нашей стране писателем».
«Я избегаю людей, которые воспринимают меня исключительно как писателя — общение с ними ничего не дает».
«Какой-то трансмодерн»: каким получился роман «Круть» — новая книга Пелевина, в которой он (кажется) окончательно стал сатириком

Об устройстве мира

«Экклезиаст говорил, что на Земле нет ничего нового. Он был не прав, новое есть. Это терминология и упаковка».
«Людям часто кажется, что они тоскуют по старым временам, а на самом деле они тоскуют по себе молодым».
«Восточная культура хороша именно тем, что образует рамку к природе, а не билборд, который ее заслоняет».
«Мне ближе территория, свободная от философии. Философ — это просто юрист, оперирующий абстрактными смыслами».
О жизни и смерти
«Самая тяжелая травма, которую человек может испытать — это трагедия рождения».
«Обычный человек всю жизнь работает, высунув язык от усталости, а потом умирает от стресса, успев только кое-как расплатиться за норку в бетонном муравейнике. Единственное, что он может, — это запустить в то же колесо своих детей».
«То, что мы называем реальностью, на самом деле просто сон определенной продолжительности и последовательности. Это сон, в котором вы находитесь с восьми утра до одиннадцати ночи. Когда вы умрете, разницы между сном и явью уже не будет никакой».
Тварь дрожащая — или ненастоящая? Каким получился новый роман Виктора Пелевина «Путешествие в Элевсин»?
О прогрессе
«То, что называют "прогрессом", опустило человека гораздо ниже живущего на свободе животного».
«Иногда мне кажется, что у человека по сравнению с насекомыми все обстоит с точностью до наоборот: у нас из бабочки получается волосатая гусеница».
О свободе
«Интернет не является пространством свободы. Пространством свободы может являться только ум».
«"Мастера и Маргариту" невозможно написать в открытом обществе. Но это не значит, что я предпочел бы жить при тирании — в конце концов, "Мастер и Маргарита" уже есть».

О литературе
«— Что Вы делаете, когда роман уже написан?
— Клянусь сам себе, что буду писать только короткие рассказы».
«Я редко думаю об уже написанных текстах, и практически никогда их не перечитываю».
«Для меня роман похож на цветочный куст, который развивается и растет по своим собственным законам. А писатель — садовник. Он просто поливает это растение и отрезает сухие ветки, но спрашивать у него, почему цветы на нем желтого цвета или почему на каждой веточке именно пять листочков, бесполезно. Писатель может, конечно, что-нибудь наврать по этому поводу, но сам он никогда этого не знает до конца».

«В определенном смысле все мои книги детские».
«Даже непредсказуемость современного романа предсказуема, и читатель спокойно ожидает ее с самого начала: он не знает, что именно будет на десерт, но он знает, что десерт будет».

«Мне, конечно, хотелось бы, чтобы мои книги читали в школе. Но я предпочел бы, чтобы это делали под партой, а не под плеткой».
«У нас происходит следующее: есть много людей. которые полагают, что они должны вызывать интерес, потому что продолжают русскую литературную традицию и представляют «настоящую литературу», «большую культуру», мейнстрим. Hа самом деле они не представляют ничего, кроме своей изжоги».
«Новая книга — это как новое рождение. А когда дописываешь ее — это маленькая смерть».

(c)Собака.ru