Дар. Глава 8. Перекрёсток

Алексан очнулся от ледяного прикосновения. Он лежал на полу лабиринта, а над ним клубилась тьма — безликая, не имеющая очертаний. Она пульсировала, то сгущаясь в плотные завихрения, то растекаясь едва уловимой дымкой.

— Вставай, — прозвучал голос, но теперь он не шелестел, а звучал чётко, почти буднично. — Ты слишком долго валяешься.

Алексан с трудом приподнялся. Ладонь горела, узор на коже пульсировал багровым светом, но боль уже не была ослепляющей — она превратилась в глухой, постоянный гул, к которому можно было привыкнуть.

— Кто ты? — спросил он, всматриваясь в колышущуюся тьму.

Тьма не ответила. Вместо этого в её глубине вспыхнул крохотный огонёк, похожий на звезду, заключённую в сферу. Он медленно поплыл к Алексану, оставляя за собой тонкий светящийся след.

— Смотри.

Огонёк развернулся в панораму: город, залитый утренним светом. Улицы, люди, спешащие по делам. В одном из окон — девушка с бледным лицом, сжимающая в руках письмо. Её глаза пусты, губы шепчут одно и то же: «Почему?»

— Она потеряла брата, — пояснил голос. — Он погиб в аварии. Она винит себя. Считает, что могла предотвратить это.

— И что? — Алексан почувствовал, как внутри поднимается волна раздражения. — Ещё одна жертва. Ещё одна боль. Что мне с этим делать?

— Ты можешь выбрать.

— Выбрать? — он горько усмехнулся. — Я уже выбрал. Я рву нити. Я караю. Это всё, что у меня осталось.

— Нет. Ты можешь исцелить.

Слова повисли в воздухе, словно камень, брошенный в бездну. Алексан замер.

— Исцелить? Как? Я не врач. Не святой. Я даже не уверен, что я — человек.

— Ты — проводник. А значит, можешь не только разрушать, но и восстанавливать. Ты чувствуешь чужую боль — значит, можешь её забрать.

— Забрать? — Алексан сжал кулаки. — Как? Путём ещё одной жертвы? Ещё одного проклятия?

— Путём выбора.

Перед ним вспыхнула новая нить — не алая, как прежде, а бледно;голубая, почти прозрачная. Она дрожала, будто боясь исчезнуть.

— Это её надежда, — пояснил голос. — Слабая, почти угасшая. Но она есть. Ты можешь её усилить. Или оборвать.

Алексан протянул руку. Пальцы замерли в сантиметре от нити. Он вспомнил Дамиана, мужчину убитого ледяным комом, всадника в степи. Вспомнил боль, которую чувствовал, когда рвал чужие судьбы.

— А моя цена? — прошептал он. — Что будет со мной, если я попробую исцелить?

— То же, что и всегда. Ты почувствуешь её боль. Но вместо ярости — сострадание. Вместо жажды мести — желание помочь.

Он закрыл глаза. В голове снова всплыло воспоминание: Энрика, стоящая у окна в выпускном зале. «Ты всё ещё тот мальчик, который верил, что можно починить всё — и дроны, и сердца?»

— Я не знаю, смогу ли, — признался он.

— Ты уже начал.

Алексан глубоко вдохнул и коснулся голубой нити.
**
Девушка сидела у окна, сжимая в руках письмо. Слёзы катились по щекам, но она не замечала их. В голове крутилось одно: «Если бы я позвонила. Если бы я приехала. Если бы…»

Внезапно она почувствовала странное тепло. Оно не было внешним — оно возникло внутри, как будто кто;то осторожно коснулся её сердца. Боль, давившая на грудь, начала отступать. Не исчезать полностью, но становиться… терпимой.

Она подняла голову. За окном светило солнце. Где;то вдалеке смеялись дети. И впервые за долгие дни ей показалось, что мир не закончился. Что она может дышать. Что она может жить.

Слёза скатилась по щеке, но на этот раз не от отчаяния — от облегчения. Она глубоко вдохнула и прошептала:

— Спасибо.
**
Алексан отшатнулся, хватаясь за грудь. Боль была иной — не острой, не обжигающей, а глухой, щемящей. Это была не ярость, не месть, а скорбь. Но вместе с ней пришло и что;то ещё — тихое, почти неуловимое чувство: *он помог*.

— Видишь? — голос звучал мягче. — Ты можешь быть не только карателем. Ты можешь быть тем, кто даёт шанс.

— Но почему я? — Алексан опустил взгляд на свою ладонь. Узор на коже теперь переливался не багровым, а мягким золотистым светом. — Почему мне дана эта сила?

— Потому что ты знаешь цену боли. Потому что ты сам прошёл через тьму. И теперь ты можешь вести других.

— А если я ошибусь? Если сделаю хуже?

— Тогда ты будешь учиться. Как учился, когда собирал дроны. Как учился, когда натягивал тетиву. Ты падал, ошибался, но вставал. Теперь ты должен сделать то же самое — но не для себя. Для них.

Перед ним вспыхнули новые нити — десятки, сотни. Одни алые, другие голубые, третьи — смешанные, пульсирующие в такт чужим сердцам. Каждая ждала выбора. Каждая просила внимания.

Алексан медленно поднял руку. На этот раз он не рвал нить. Он коснулся её — осторожно, словно боясь спугнуть.

И услышал шёпот:

«Помоги».

Он закрыл глаза, собирая в себе всю ту боль, всю ту надежду, что окружала его. И прошептал:

— Я попробую.

Тьма вокруг не исчезла. Но теперь она не давила. Она ждала.

Где;то вдали, за пределами лабиринта, кто;то вздохнул с облегчением.

А где;то ещё — кто;то впервые за долгое время улыбнулся.