Не те времена не те нравы

   - Ой, Анна Андреевна, здравствуй! Давненько я что-то тебя не вижу. Выглядываю, выглядываю в окошко, не появишься ли ты во дворе, а тебя всё нет. Так и приходится одной на прогулку выходить.

   - Да приболела я что-то. Суставы так и ломит. Хоть волком вой. Никакие мази и натирки не помогают.

   - Так это погода во всём виновата. Уж сколько недель хмарь стоит, дожди да туманы. Многие жалуются на боли в суставах и сердечко у многих шалит.

   - Да, Наташенька, тяжесть на всё тело наваливается так, что порой и жить не хочется.
   - Ну что ты, Анна Андреевна, нельзя об этом и думать. Сама всегда говорила, что чем старше становлюсь, тем больше жить хочется.

   - Хочется, да ещё и как хочется, но время своё берет.

   - Тоже мне заладила: «старость». Нам ещё жить да жить надо! А ваша группа по скандинавской ходьбе распалась что ли? В парке никого не видно.

   - Давно распалась. Сразу как уехала наша активистка Зиночка к детям в столицу жить, так и распалась. Хотя трудно сказать помогала ли эта ходьба с палочками. Прогулки на свежем воздухе и без палочек хороши. Ты куда, Наташа, сейчас собралась?

   - Просто погулять вышла.

   - Так пойдём в парк что ли, прогуляемся.

   Подружки-старушки взялись под руки и медленно побрели в ближайший парк. Разговоры уже не клеились и они шли по мрачным от мороси и ещё не разошедшегося тумана аллеям парка каждая со своими мыслями о жизни, прошлом и незавидным будущем. Мысли у каждой из них были свои сокровенные. Иногда их прерывали мчащиеся прямо на них самокатчики или летящие на бреющем полёте стаи сизокрылых, толстопузых, обожравшихся дармовым кормом, голубей. Молодые мамочки с детишками щедро подкармливали эти стаи обжор пшеном и другими крупами, а иногда и сдобными булочками.

   - Притомилась я, Наташенька, что-то. На скамейку бы присесть так сыро уж больно.

   - А пойдём, Анна Андреевна, ко мне. Посидим, почаёвничаем.

   - Удобно ли? Там, наверное, Василий Петрович отдыхает. Мешать ему будем.

   - Нет его дома. Ещё чуть свет, хотя какой свет. Света Божьего давненько уж не было. Короче проснулся, позавтракал и к Кольке Лисину в шахматы играть ушёл. Теперь только к обеду вернётся. Так что пошли ко мне. Чай с травами заварим.
Анна Андреевна жила в пятиэтажной «хрущёвке». Пока до четвёртого этажа доберется, раз пять передохнёт опираясь на перила или на подоконник. Наталья Владимировна жила в соседней  девятиэтажке с лифтом. Нажала на кнопочку и в миг на седьмом этаже. А раньше они жили на одной площадке. С тех пор и дружили, были, как говорится ,не разлей вода. Семьями все праздники отмечали. У Наташи с Василием Петровичем дети были разнополыми поэтому лет через пять им завод выделил трехкомнатную квартиру в только что построенной девятиэтажке. Разьехались, но дружбу не потеряли.

   - Пошли, Наташенька, к тебе. Чай у тебя знатный, лечебный.

Светлая убранная квартира подруги всегда восхищала Анну Андреевну. Она постоянно сравнивала её со своей, заваленной всякой рухлядью двушкой. Сколько уж раз собиралась она разобраться с этими завалами, даже начинала иногда разборы завалов, но дальше, чем перекладывание вещей из угла в угол дело не шло.

   - Присаживайся, подружка, в кресло-качалку, пусть ноги отдохнут. Телевизор тебе включить?

   - Не надо, что там смотреть? Одна болтовня идёт по всем каналам или полуголые девки скачут.

   - Ну, тогда просто посиди, а я чайник поставлю и чайку с травами заварю. Тебе со зверобоем или ромашкой?

   - Заваривай, как тебе нравится. Твой чай любой хорош.
Наталья Владимировна ушла на  кухню, а Анна Андреевна покачиваясь в кресле, провалилась в воспоминания о жизни, взаимоотношениях между людьми.

   - Задремала что ли, подружка?

   - Нет. Просто задумалась.

   - И о чём же это?

   - Да есть о чём. Давай чай пить и поговорим.
Аромат принесённого с кухни чайника быстро заполнил всю комнату. Пахло чабрецом, мятой и скорее всего шиповником.

   - Слышь, Наташенька, говорят у нас в доме, недели две назад кто-то умер. Не слышала?

   - Слышала. Только точно не могу сказать. То ли Иван Григорьевич Стешин, то ли его жена Нина Ивановна.

   - Вот ведь до чего дожились, умирает человек, а мы и знать об этом не знаем. Раньше-то как: всем домом приходили проводить в последний путь усопшего. Венки от подъезда и от дома покупали. Помню, Елизавета Никитична всех обходила, денежки на венки собирала и сообщала о времени прощания у подъезда. С кем-то прощались в квартире, а у кого квартирка была тесная, гроб с покойником ставили у подъезда. Люди приходили, цветы несли, а сейчас?

   - Что сейчас? Времена и нравы другие, Анна Андреевна. Умер человек – его в морг, а оттуда прямиком на погост. Потому мы ничего и не знаем. Замечаешь, что какую-то Марью давно не видно. Узнать бы, что с ней, а и спросить не у кого. Во всём подъезде из старых жильцов два-три человека осталось, а во всём доме может десятка полтора наберётся. Новые жильцы пронесутся мимо не то, что поздороваться, даже головой не кивнут.

   - Вот, вот, Наташенька, и я об этом. Умерших не поминаем и живых знать не хотим.

   Женщины, прихлёбывая из фарфоровых чашек уже остывший чай, замолчали. Видимо тяжёлые гнетущие мысли снова завладели их душами. Им было о чем сожалеть, что безвозвратно ушло в прошлое, что затмило новое современное, бездушное. А Человек, потерявший духовность, уже не Человек, а идол деревянный, бесчувственный.

   - Помнишь, Наташенька, как мы собирались на скамейках у нашего подъезда. Сойдётся с десяток женщин, иногда к нам присоединялся Иван Петрович, царство ему небесное, со своей старенькой гармошкой, и весь вечер пели задушевные любимые наши песни. Во всех квартирах окна открывались послушать нас. А теперь что мы слышим из окон – ругань и мат. Все делят чего-то.

   - Такие времена, такие нравы теперь. А давай-ка, Анна Андреевна, споём, как и прежде.

   - Споём, подружка!

     «Клён ты мой опавший,
      Клён заледенелый,
      Что стоишь согнувшись,
      Под метелью белой?» - Затянули на два голоса женщины.
     «Или что увидел,
      Или что услышал» - Вдруг Анна Андреевна поперхнулась, захрипела и откинулась на спинку кресла…