На границе миров Конец и Начало

Декабрь. Граница миров

Шла она по земле, словно с пира поминального. В платье белом, подвенечном, да запятнанном от чужих ворот. Невеста Ноября — та, что следом за ним шла слепо. Да только судьба ей уготовила свой путь.

Она не шла — плыла, ступая неслышно. След её, покрытый инеем, тяжкий, волочился по черной земле, как по выжженному чертогу. Где ступит — там ложится холст белесый, чище полотна льняного.

Люди притихали, заслышав скрип снега в невесомой поступи. Жались, опасливо глядели из-за слюдяных окон. Видели в ней лишь стан морозный, да взгляд, что насквозь пробирал. Холодная. Неприступная. Ни на кого больше не надеющаяся.

Не ведали, что несла она на плечах хрупких всю усталь годины уходящей: надежды людские, обиды тяжкие, что тонули в снегу, как монеты обронённые. Её кликали, её же, родимую, и корили за всё: и за морозы, и за тьму тоскливую.

В иное утро просыпалась она не в духе. Рвала провода, метала колючую дробь, водила путников кругами, морила лютыми морозами и громко хохотала ветром в оголённых трубах. В другое — затихала вовсе. Кто смел нос высунуть, тот видел, как снег пуховый, ослепительный мерцал, а на ветвях сосульки бахромой хрустальной на солнце играются. Изумлялись — как искусно выткала она за ночь блестящую парчу, укротив на миг дикую стать.

И лишь одна вьюга знала тайну. Тот груз тёплый, живой, что тяготил поступь и заставлял подолгу стоять, приложив ладонь к животу, глядя в белое марево невидящими, усталыми очами. Она чудес от судьбы не ждала. Сама творила их — как знала, магия начинается с решения.

Декабрь

Не уйти мне. Не свернуть. Не предать доли своей. Так было предрешено. Я последний вздох. И первый крик. Я и есть та самая граница мира. Мне суждено уйти, чтобы дать новую жизнь. Ему. Тому, что тихим пульсом теплится под сердцем.

Злюсь. На весь этот мир злюсь — спящий, жалкий, просящий без конца, не умолкающий в своих стенаниях. Страдают, жалуются… На холод в стенах, на долгие ночи мои, на ветра морозные. Почто ждёте вы от меня чуда, коли сами руки сложили? Чудеса с неба не падают. Их творят. Руками. Волей.

Так злоба моя и кипела, да вдруг упёрлась в тёплый, неподатливый, упорный живой жар внутри. И сменила своё русло. Не рву проводов, не зову ветра. Я прячу колыбель под снежным покрывалом и пою долгими ночами, пока вьюга шепчет за окном. Тому, кто зреет во мне. Пока лучина тихим угольком бросает свет на люльку, ниточка алая в шнурочек вьётся. Нить жизни новой, связь нерушимая. Крепче стали, мягче перины. Храни его веретенце. Вейся, ниточка, сбереги моё дитя, веди через тяготы, через беды и хлопоты, через молву людскую к свету.

Мороз, наш сторож, лунный покой бережёт. Метель — завеса от дурного глаза. Пусть считают жестокой, пусть стороной обходят. Лишь бы не тревожили его покой. Мой мальчик. Мой Январь.

Говорю с ним в ночи ласково, а он слушает, затихает. Про поля, что спят, про зверей в берлогах. Про звёзды, что гроздьями рассыпались по небу. Про то, что жизнь — это труд. Тяжкий и прекрасный. Учу его, ещё не рождённого, главному: чтобы живое по весне тронулось, нужно крепко-накрепко землю усыпить, покой ей дать. Всё в жизни циклично. Каждому своё время и свой покой нужен. Чтобы новое зачать, нужно старое отпустить.

Одна у нас ночь, в глаза друг другу взглянуть. Я — его первая крепость. И последняя моя жертва. И нет в этом скорби — одна лишь ясная, ледяная правда. Я устою. Пока он не будет готов вступить в свои права.

Начало

Пришла та ночь, что длиннее всех ночей. Легла она на ложе из снега посреди замёрзшего озера. Расплела серебряные косы по спящему лесу. Трещал лёд, пел ей песни морозные, но держал крепко. Вьюга, смолкнув, встала на страже, задернув мир последней густой пеленой.

И началось. Не криком её — разрывом самой сути вселенной. Озарилось небо тысячей огней, и лёд под нею запел тысячей голосов. И разрешилось.

Тело её, раскинувшись, светилось изнутри мягким, голубоватым светом. Как на безупречном холсте, у самого подножия лежал младенец. Январь. Малыш с пронзительными глазами первой утренней зари. Он пах её теплом, хвоей и обещанием. Мал, чист и ещё совсем беспомощен. Но уже бесконечно силён.

Отдала она всю свою стужу на его крепость. Все метели свои зашептала петь ему колыбельные. Всю красоту свою хрустальную на ясность его взора и чистоту мысли. И растворилась в шёпоте вьюги, отпустив наконец всю боль и тяжесть уходящего года.

Стала тишиной, что идёт за бурей. Морозным узором на стекле нового утра. Звёздной пылью на его тёмных ресницах. Памятью. Основой всякого начала.

И когда первый рассветный луч, холодный и острый, коснулся щеки новорождённого, мир вздохнул морозной свежестью и перевернул страницу новой истории. Начинался новый год.