Ему приснился какой-то путанный дурацкий сон. О том, что Хаус обнаружил у него метастазы в мозг, и теперь ему должны отрезать голову, а он уже готов согласиться, потому что эта самая голова невыносимо болит, и без неё будет лучше. Но тут откуда-то появляется Гед Надвацента в дорогом пиджаке и говорит, что продаст ему стволовые клетки от фирмы «Истbruк фармасьютиklз» если он согласиться на дисциплинарной комиссии обвинить во всём Хауса. И протягивает пакетик с корицей. А голова всё болит и болит, она словно в огне, и так хочется, чтобы Хаус положил на лоб прохладную руку с длинными пальцами музыканта и посидел рядом, пока он не уснёт. Хотя, что это? Он ведь и так спит. А нужно проснуться. Уже пора проснуться - скоро слушание в дисциплинарной комиссии.
«Спи-спи, не надо…»
- Я…должен…
И сон рвётся, как туман при порыве ветра.
- Ну, куда ты поедешь? У тебя температура. Ты вообще никакой.
- Хаус?
Прохладная рука на лбу - совсем, как мечталось.
- Лежал бы ты…
А всё-таки разбудил, всё-таки дал ему самому решать - значит, не всё ещё потеряно, и ему пока что делегированы хоть какие-то права, пусть не касающиеся нейрохирургических операций на мозге.
- Хаус, я должен. Я не могу не пойти. Марта… она же может наговорить на себя всё, что угодно - просто потому, что ей так показалось, из-за её чёртовой ущербной самооценки. Я должен буду пояснить…
Но Хаус почему-то с виноватым видом покачал головой:
- Если ты или Мастерс, - он всё ещё называл её по той, прежней, фамилии - придерживаясь истины, расскажете на слушании, из-за чего она взъелась на Харта, то, может быть, для неё всё и обойдётся малой кровью, хотя не факт. А вот ему больше никогда не одобрят трансплантацию, даже если она будет нужна позарез. А родственников у него нет. Ты же понимаешь, что это значит, если там всё-таки началось отторжение? В лучшем случае, хронический диализ, в худшем... - он не договорил, не допуская иных толкований.
Уилсон почувствовал, как у него похолодели щёки, едва слова Хауса дошли до сознания. Странно. Он об этом даже не подумал. Думал почему-то только о Марте. Хотя, понятно, почему - потому что косвенно ощущал в её вине и свою вину тоже, хотел если не искупления, то прощения. А Леон...
- Что же теперь делать? - растерянно пробормотал он.
- Теперь - не знаю. Затеваться с этим чёртовым раскаянием не надо было. Если бы я знал, если бы ты знал…
- Ты с Мартой говорил?
- Я с тобой говорю. Она теперь будет защищаться. Она имеет право защищаться. Даже от себя, если уж имела такую глупость, что выдвинула против себя обвинение. Пусть говорит, что сочтёт нужным, на неё я давить не буду. Да и бесполезно.
- А на меня - полезно?
- На тебя - полезно.
- Гад ты, Хаус.
- А ты - святой?
- А я… устал.
- Ну, спи.
- Не могу. Я должен… должен… Хаус, я не знаю, как поступить.
- Зачем тебе как-то поступать? Лежи и болей. Это - хорошая отмазка, даже от собственной совести.
- Нет. Плохая.
- Марта - идиотка, ты - тоже. Отвезти тебя туда?
- Разве ты собирался?
- Чейз тоже не собирался.
- Агентура?
- Логика.
- Нужно заранее поговорить с Мартой. Она поймёт. Если уже не поняла.
- Предлагаешь ей сказать на слушании, что делала Харту больно просто так, в силу своей испорченности и склонности к садо-мазо? Мотив-то всё равно нужен.
- Пусть скажет, что он её за попу щипал - за это в трансплантации не откажут.
Хаус фыркнул:
- Такое сам ей предлагать будешь.
- Ну, и предложу… я её не боюсь… я больше ничего не боюсь… а тебе - слабо, Великий и Ужасный… - его голос сошёл на шёпот, почти на нет. Хаус нахмурился тревожно:
- Э, да ты почти сознание теряешь, Панда!
- Не зови меня так.
- Панда-Панда-Панда-Панда.
- Вот ведь ты скотина какая… И ни бутылок, ни витрин… - Уилсон прикрыл глаза. Глазные яблоки пекло под веками, дыхание сушило губы. Это не было неприятно, только хотелось спать.
- Уилсон... Джеймс, давай ты никуда не поедешь?
- Нет, - упёрся он. - Уколи мне жаропонижающее - я буду в порядке. Давай-давай, а то мы уже опаздываем. Это ерунда, это - нервное, я за собой знаю. Пройдёт…
Заседание дисциплинарной комиссии традиционно происходило в «сквозной» аудитории, холодной из-за того, что двери располагались друг напротив друга, но Уилсону с креслом это было удобнее - не нужно разворачиваться, чтобы выехать, когда всё закончится. Конечно, его хорошо знали в «ПП» и относились неплохо, поэтому приветствия и рукопожатия заняли какое-то время. Хаус, вошедший вместе с ним, но тёплого приёма не удостоенный, терпеливо переждал это время, опираясь на спинку кресла и водя скучающим взглядом без особенной цели туда и сюда.
Марта явилась перед самым началом, красная, как варёный рак. Причина такого цвета её лица крылась в особенностях стратегической подготовки, проведённой ещё в «Двадцать Девятом Февраля».
Сначала её поймал в коридоре Уилсон. Он плохо выглядел - к бледности и ссадинам на ладонях добавилась какая-то нездоровая одутловатость, склеры были инъецированы, кожа лоснилась от испарины, обычно аккуратно уложенные волосы растрепались.
- Что с тобой? - встревожилась она, но тут же подумала, что с человеком, на жизнь которого накануне покушался убийца, и не должно быть совсем-то уж всё в порядке.
- Да пустяки, - сказал Уилсон, отводя взгляд и поглаживая забинтованной рукой обод колеса кресла. - Я в норме. Мне нужно тебе кое-что сказать.
- Сейчас? - перед заседанием дисциплинарной комиссии ей хотелось сосредоточиться, да и время поджимало. Но Уилсон твёрдо кивнул:
- Да, прямо сейчас.
- Ну, говори, я тебя слушаю.
Он и сказал - коротко и твёрдо:
- Если станет известно, что Харт отключил мониторирование, не предупредив пульт, новую почку ему уже не дадут. Что ты собираешься говорить на слушании? Тебя спросят, за что ты хотела причинить пациенту боль и угрожала ему. Что ты ответишь?
В глазах Марты появилось замешательство.
- Мне показалось, что этот человек не слишком-то дорожил пересаженной почкой, - с сомнением проговорила она. - Судя по состоянию, в котором он поступил, режим там и рядом не соблюдался. И следовые количества алкоголя - этот анализ тоже придётся прятать?
- У него не работали почки - следовые количества могли и от кефира остаться.
Марта усмехнулась и покачала головой, словно говоря: «Ну, да, как же!»
- Мне далеко не безразличен этот человек, - сказал Уилсон.
- Я догадалась…
- Ты помнишь, каким я однажды свалился тебе на голову? - спросил Уилсон, отводя взгляд. - Потерянным, разочарованным, усталым, накачанным… Я тоже тогда ничем не дорожил - ты помнишь? Бывают минуты, часы и дни, когда жизнь кажется не ценной, не нужной, когда тяготишься самим собой, но эти дни проходят, и больно, когда поправить уже ничего нельзя. Я не хочу этого Харту. Не хочу ему обречённости только потому, что однажды на высоте эмоции я - насквозь больной человек, который должен был умереть уже не один раз - перенёс гипертонический криз, вызвавший тромбоэмболию… Так что ты скажешь на слушании, Марта?
- Я не стану врать, - сказала Марта, покачав головой.
- Скажи им, что он приставал с непристойностями, что… за попу тебя щипал.
- Я не стану врать! - повысила голос Марта. - Я могу молчать и ничего не говорить, если ты просишь, но врать я не стану.
- Если ты будешь просто молчать, они решат, что ты издеваешься - ты ведь сама всё это затеяла.
- Пусть они решают, что хотят.
- Они не просто решат, что ты издеваешься, они тебя ещё лицензии лишат за несоответствие этическим нормам. А ты отличный врач - я просто не могу себе позволить потерять такого врача.
- Ты? - удивлённо подняла брови Марта.
Уилсон сжал губы и сильно побледнел.
- Я… - он поперхнулся, откашлялся и продолжил немного осипшим голосом. - Я, вроде как, по сценарию, пока что - главный врач здесь. Нет, я понимаю, что это несерьёзно, но… как-то привык, что по условиям игры я могу хотя бы притворяться… Но ты права, конечно… Я имел в виду Хауса. Он бы тоже не хотел тебя терять.
Марта почувствовала, что сказала бестактность. Она и без того неловко себя чувствовала, глядя на сидящего в кресле Уилсона сверху вниз, а теперь, получается, ещё и унизила его, напрочь забыв о его официальном статусе главврача «Двадцать девятого февраля». Естественно, что Уилсон болезненно отреагировал на эти слова - именно от неё, но извиняться или оправдываться сейчас, пожалуй, значило бы унизить его ещё больше, и она промолчала, задумавшись о том, что опрометчивость всегда была её слабой стороной, и пора уже становиться настолько взрослой, чтобы взвешивать и просчитывать последствия своих поступков до их совершения. По сути, она допускает то же самое, за что ополчилась на Харта.
- Я не хочу Харту ничего плохого, - сказала она, снова покачав головой, но уже, пожалуй, с самоосуждением. - Но и соврать я не смогу - ты меня знаешь, Джеймс. Даже если я попробую, скорее всего, ничего не выйдет.
- Хаус это предвидел, - вздохнул Уилсон. - Хорошо, он тебя ждёт в палате Харта - иди туда.
- Зачем? - обеспокоилась она. - Я не пойду.
- Иди-иди, у вас конфликт, перед слушанием ты просто обязана увидеться с пациентом, из-за которого он произошёл. Иди, ты сама знаешь, что спорить с Хаусом не стоит.
Марта неохотно подчинилась, переживая, как посмотрит сейчас на Харта и что ему скажет. Но она не успела ничего сказать - заговорил Хаус, сидящий на низкой кушетке в палате ОРИТ в выжидательной позе, положив подбородок на сложенные на рукоятке трости кисти рук.
- Ты видела Уилсона? Это он тебя прислал?
Марта кивнула и только тогда покосилась на самого обитателя палаты - Харт сидел на функциональной койке, свесив ноги, его глаза хранили странное выражение - и лихое, и испуганное.
- Что ты скажешь на слушании? - спросил Хаус.
- Доктор Чейз, - подал голос Леон, и теперь пришлось повернуться и прямо посмотреть на него. - Не губите мою молодую жизнь - не говорите им, что я отключил браслет. Лучше скажите, что я приставал к вам, лапал и щипал сзади, - он заискивающе улыбнулся. Хаус смотрел хмуро, без тени улыбки.
- Простите, мистер Харт, - пролепетала Марта, чувствуя, что вся эта история принимает какой-то дурацкий, комичный оборот. - Я не могу… не умею врать. Даже если бы я хотела. То есть, если бы я могла, этого слушания вообще не было бы, но я… я просто не могу.. - и застыла, шокированная, потому что Леон мягко соскользнул с койки, взял её одной рукой за грудь, другой ущипнул за бедро, а на ухо промурлыкал:
- А я бы тебя с удовольствием трахнул, крошка… Ну, вот, я это сделал, - сказал он другим тоном, пока Марта, как вытащенная из воды рыба, беззвучно открывала и закрывала рот. - И врать не надо.
Вдруг охнув, Марта прижала ладонь к губам, как будто её внезапно и резко затошнило, и бросилась бегом прочь из палаты.
- Наверное, всё-таки не надо было… - смущённо пробормотал Харт, потирая ладони так, словно стряхивал с них что-то липкое.
- Конечно, не надо было, - неласково откликнулся Хаус, проводив Марту взглядом и снова переводя его на Харта. - Браслет отключать не надо было. Вести себя, как идиот, не надо было. А теперь уже ничего не поделаешь. И ещё молитесь, чтобы это всё помогло, и она передумала топить вас на комиссии.
- А она после этого может передумать? - с сомнением спросил Леон. - Мне кажется, любая женщина…
- Она - не любая женщина, - перебил Хаус. - Она - вундеркинд, Мисс Бескомпромисс и Ужас, Летящий На Крыльях Ночи. Ей двадцати не было, когда она уже решала такие проблемы, которые и сорокалетним не по зубам. И не только медицинские, но и морально-этические, то есть самые сложные и нерешаемые. Я сам обязан ей тем, что в своём уме, и Уилсон - тоже. Так что не надо мне тут говорить про «любых женщин». Кстати, пришли результаты вашей биопсии - признаков отторжения на них нет, зато есть признаки воспалительного изменения клубочков.
- Это же лучше, да? - настороженно спросил Харт, стараясь заглянуть Хаусу в глаза.
- Не уверен. Мы, конечно, попробуем вас лечить, но исход сомнителен.
- Почему это случилось? - спросил он. - Я до последних дней всё делал правильно - соблюдал режим, принимал таблетки. Почему?
- Нипочему, - ответил Хаус. - Утешьтесь сакраментальным: так вышло. Вы, кстати, кого в вашем кино играете, Уилсона?
Харт улыбнулся:
- Всё-таки это - художественный фильм, а не репортаж о вашей больнице. Мой персонаж имеет лишь некоторые отдалённые черты сходные с вашим Джеймсом. Да и зовут его по-другому.
- Переживите часть того, что пережил Уилсон, - сказал Хаус, - и ваш персонаж заиграет новыми красками. Если бы я верил в Бога, то решил бы, что он делает вам одолжение ради жизненности вашего персонажа.
- У меня хорошее воображение, - погасив улыбку, сказал Харт. - А ваши слова следует понимать, как усложнённое: «так тебе и надо - заслужил»?
- Но я же сказал «если», - возразил Хаус.
Зал между тем потихоньку заполнялся, Хаус устроился на боковом кресле второго ряда, чтобы иметь возможность переброситься словом с Уилсоном, оставшимся с креслом в проходе. Появился Рустен - флегматичный заместитель Кадди по аспектам кадровой политики, темнокожий, похожий на буйвола, Спенсер. Появилась старая карга - член комиссии Карен, у неё уже тряслась голова на сухопарой шее, но она молодилась, что производило неприятное впечатление. Один из немногих, симпатизировавших Хаусу - тоже член комиссии - долговязый Моуден, он подошёл и протянул руку, которую Хаус после секундного замешательства всё-таки пожал. Наконец, появилась изрядно заматеревшая после родов Чи Пак, мелкая, но в огромных очках. Рядом с ней уселся Сё-Мин, видимо, желая обсудить профессиональный вопрос, потому что в руках у него была распечатка КТ чьего-то мозга. Хаус не ожидал увидеть Сё-Мина в «ПП», тем более, на разборе, тем более, с томограммой, и Чи-Пак - он с трудом удержал поползшие к волосам брови. Пак между тем заметила Хауса, смешалась, покраснела, сняла очки и поклонилась, держа ладони лодочкой у груди, на восточный манер. Хаус отсалютовал ей двумя пальцами к виску, а Уилсон засмеялся, сделал вид, будто выдёргивает у себя зуб, кладёт на ладонь и посылает ей, как воздушный поцелуй.
От этой пантомимы Чи стала вообще цветом как варёная свёкла и захихикала.
- Мне нравится состав комиссии, - сказал Хаус. - И зрительный зал небезынтересен.
Последняя появилась Кадди и осталась у дверей, как конвоир, призванный следить, чтобы никто не скрылся.
Марта нервно теребила очередной бант на очередной кофточке, пока Рустен излагал суть её дела таким образцовым канцеляритом, что даже вежливый Уилсон еле сдерживал зевоту, а невежливый Хаус и не пытался сдерживать. Потом, когда слово предоставили ей, она подошла к столу, где пол образовал небольшой подъём - «лобное место» и остановилась, словно в растерянности, не зная, что делать и что говорить.
- Мы вас слушаем, - напомнил Спенсер, вроде бы не строго, но твёрдо. - Вы сами просили выслушать ваши объяснения и вынести суждение. Мы вас слушаем. Объясните нам, почему вы повели себя в отношении пациента неэтично? У вас отличная репутация - была же, наверное, какая-то причина?
- Была, - еле слышно откликнулась Марта. - Но разрешите мне умолчать…
- Чего молчать-то? - с места громко вмешался Хаус. - Расскажи, как он тебя за задницу щипал. В деталях - так интереснее.
Марта покраснела, на её глазах выступили слёзы. Члены комиссии сидевшие за столом, запереглядывались и заперешёптывались.
- Это правда, доктор Чейз? - пискнула Чи Пак с сочувствием товарища по несчастью - несколько лет назад ей пришлось давать объяснения по сходному поводу.
- Нет, это неправда, - проговорила Марта - теперь кроме гиперемии она ещё и вспотела.
- Как это «неправда»? - снова вмешался неугомонный Хаус. - Да у тебя должен был синяк остаться.
Марта машинально тронула бедро рукой, подняв этим за столом новую волну ропота.
- И ещё переспать звал, - наябедничал Хаус.
Теперь у неё и уши пламенели.
Спенсер уже положил на стол листок, на котором члены комиссии писали своё мнение. Обычная практика - председательствующий просматривал их замечания и выносил вердикт.
- В каких вы отношениях сейчас с этим пациентом? - спросил Рустен.
- Доктор Чейз извинилась перед ним - у него нет претензий, - поспешно сказала Блавски.
Спенсер вздохнул с облегчением, а Чи-Пак начала строить ободряющие рожи.
Уилсон покосился на Хауса - приятель выглядел удовлетворённым. Понятно, он не питал иллюзий, что Марта будет врать, он поступил иначе - запрограммировал её реакции и сыграл на этом.
- Ну, ты и манипулятор, - покачал головой Уилсон.
- Видишь. В твоём присутствии, по большому счёту, и нужды-то не было - зря ты со своей температурой сюда рвался. Можно подумать, без тебя не обошлись бы - всё равно просидел молча, только кресло твоё таскать, - хмыкнул довольный тем оборотом, которое приняло слушание, Хаус, не заметив, что Уилсон в ответ на эту реплику дёрнулся, а после потупил взгляд и так и не поднял больше головы до конца заседания.
Благодаря ли манипуляции Хауса, репутации Марты или составу комиссии, вердикт оказался мягче некуда - порицание и обязательство пройти курсы по врачебной этике и деонтологии с последующим собеседованием. По выражению лица Марты было видно, что она всё ещё сердится на то, как представил её мотивы Хаус, но груз с души у неё упал. Тем более, что Кадди подошла к ней с расспросами о дочках, и Марта, как чадолюбивая мать, сразу отвлеклась от причины своего пребывания здесь и с гордостью принялась рассказывать даже о самых минимальных успехах своих малышек.
Уилсон молча развернул кресло, направив его к выходу, и закрутил колёса. Хаус, который этого не ожидал, возмущённо окликнул:
- Эй! А меня подождать? - но Уилсон, кажется, не услышал. Рассудив, что дальше парковки он всё равно не уедет, Хаус махнул рукой и ещё задержался перекинуться парой слов с Моуденом.
Когда же он вышел, у выезда с парковки кипел скандал. Кто-то из молодых врачей не заметил Уилсона с его креслом возле машины и, подавая назад, стукнул кресло бампером автомобиля. Слава богу, скорости ещё никакой не было, и ни кресло, ни Уилсон не пострадали, но Уилсон, развернувшийся от удара чуть не на сто восемьдесят градусов, живо повернулся обратно и заорал на незадачливого шофёра, как баньши, не слишком подбирая - а может, как раз очень даже подбирая слова:
- Вы что, кретин безмозглый, не видите, что это парковка для инвалидов? Вы под градусом или вы как раз инвалид по зрению? Так я вам могу прямо сейчас провести коррекцию подручными средствами!
- Извините, - начал было оправдываться парень, - Я вас не заметил…
- Конечно! - ещё отчаяннее завопил Уилсон. - Где вам меня заметить без микроскопа! Я же маленький и прозрачный! Странно ещё, что вы дома и деревья замечаете на своём пути - с такой-то внимательностью! Какой, интересно, болван продал вам права при таком вашем зрении? И если они обошлись вам дешевле годового бюджета Соединённых Штатов, он явно продешевил!
- Да вы сами полезли под колёса! - не выдержал парень. - Я извинился, а вы ведёте себя, как сварливая женщина. Если вы калека, то и нечего крутиться тут - это служебная парковка, для врачей и для персонала, а стоянка для пациентов вообще с другой стороны. Там бы и ставили.
- Так в другой раз и сделаем, - примирительно буркнул Хаус, подходя. Он устал, и ему хватило дисциплинарной комиссии - не было никакого настроения затевать ещё и склоку из-за парковки. Поэтому он просто ухватил кресло Уилсона, развернул и толкнул к своей машине. Уилсон не оказал сопротивления - дал себя докатить до передней дверцы машины, привычно, опираясь на руки, при этом стискивая зубы от боли в запястье, перетащил непослушное тело с кресла на сидение и, наконец, позволил Хаусу захлопнуть дверцу и забросить сложенное кресло назад.
Пока Хаус, хромая, обходил машину и устраивался на водительском месте он, кажется, успел задремать. Хаус расценил это, как симптом и, нахмурившись, тыльной стороной ладони коснулся его лба.
- Я в порядке, - пробормотал Уилсон, не открывая глаз. - Поехали уже.
- Ну, и что это было там, на стоянке? - с нарочито скучноватой интонацией спросил Хаус, поворачивая ключ.- Мне показалось или ты, действительно, решил поиграть в войнушку с этим малолеткой? Тебя бешеный таракан покусал? Или это тебя из-за температуры коротнуло?
- Этот кретин не смотрит, куда едет, - всё так же, с закрытыми глазами, ответил Уилсон. - Чуть бы порезче, он меня вместе с креслом размазал бы по покрытию.
- При чём тут кретин? - искренне удивился Хаус. - Я вообще-то о тебе спрашиваю.
Уилсон открыл глаза и посмотрел на него.
- Это не в твоём стиле - затевать публичные склоки. По любому поводу. Почему тебя переклинило?
Уилсон неопределённо шевельнул плечом - в его глазах появилось хорошо знакомое Хаусу «упёртое» выражение - «знаю, но не скажу».
- Всё же удачно прошло, - проговорил Хаус. Теперь он смотрел не на Уилсона, а перед собой, осторожно выруливая с забитой парковки. - Совесть этой идиотки теперь спокойна, и с работы она не вылетела. Мазлтов.
- Ты же всё это заранее продумал, да? - бесцветным голосом спросил Уилсон.
- А что, могло получиться как-нибудь иначе?
- Да нет, нормально всё получилось… - он снова закрыл глаза.
Хаус покосился на него, но ничего не сказал.
О возвращении в стационар, под наблюдение в палату, не могло быть и речи - Уилсон упёрся категорически. Только домой. В свою комнату, которую с лёгкой руки Хауса, они оба именовали теперь берлогой панды. В самом деле, очень уютная спальня, лейтмотивом планировки которой был бамбуковый лес с бабочками - сдержанный, но светлый, тёплого ровного тона.
Выезжая из лифта, он чуть не застрял и в который раз вспомнил своё маленькое лёгкое кресло, такое удобное, в отличие от больничного рыдвана.
- Не знаешь, кресло мне починят? - небрежно спросил он Хауса. - Вроде Кадди обещала…
- Если нет, закажем новое, - пообещал Хаус. - Ужинать хочешь?
- Разве у нас что-то есть?
- Только заморозка, - он хотел пошутить, что Уилсон плохо справляется со своими обязанностями домохозяйки, но посмотрел на Уилсона - и не стал. Вместо этого он спросил:
- Ты как? Может, запустить тебе ещё коктейльчик по вене?
Уилсон покачал головой.
- С заморозкой сам справишься? Я не хочу есть.
И порулил в свою комнату.
Хаус заснул практически мгновенно - он уже забыл, когда нормально спал, затянутый в водоворот встреч, событий, разговоров, каких-то сиюминутных дел. Небольшая передышка была просто необходима, вот он и отключился, едва коснувшись головой подушки.
Разбудило его странное чувство тревоги, как будто он что-то пропускает или упускает, и он несколько мгновений просто лежал на спине, прислушиваясь к тишине квартиры, которая не была полной тишиной, а была наполнена каким-то поскрипыванием, шелестом, лёгким электрическим гулом, словно дышала.
Потом он увидел блик света на полу и понял, что лампа горит в комнате Уилсона.
На часах было три, и или этот тип заснул, не выключив свет, или не заснул до сих пор.
Хаус, чертыхнувшись про себя, нашарил трость и поднялся. Он умел ходить тихо даже по каменным плитам, а сейчас, босыми ногами по мягкому гипоалергенному покрытию, стилизованному под траву и мох, мог вообще практически красться.
Из приоткрытой двери спальни падал на пол оранжевый неяркий конус - лампа с прикроватной тумбочки, уютная и неяркая. Уилсон полулежал на своей кровати, опираясь на подушки спиной, но не спал. Тихо шептал что-то, листая «молитвенник». Хауса давно подмывало заглянуть под обложку этой таинственной книжицы, запертой на замок, но он сдерживал себя, почему-то опасаясь ненароком прикоснуться к тому, к чему, может быть, и не стоило бы прикасаться. Он остановился в дверях, ничем не обнаруживая своё присутствие и прислушался. Уилсон просто называл имена. Шёпотом, даже дрожащим шёпотом, медленно перелистывая страницы, называл имена, как будто звал этих людей, частично ушедших уже из его жизни, как Сэм или Бонни, частично - просто из жизни, как, например, Стейси или Эмбер, а частично - живых и здравствующих. Хаус прислонился к дверному косяку, озадаченный, пытаясь осмыслить, что происходит. Уилсон был полностью поглощён своим занятием, и он рискнул осторожно подобраться поближе. Отсюда ему стало видно, что книга в руках Уилсона - фотоальбом, а ещё он понял, что, помимо дрожащего шёпота, Уилсон тихо плачет и видит он перед собой, похоже, совсем не эти фотографии, а какие-то моменты прошлого, как короткие видеоролики. Маленькие мнемофильмы, в которых он целует и заласкивает Ядвигу Блавски; ещё ребёнком, подпрыгивает и повисает между отцом и матерью, держась за их руки; в день редкой белой хануки играет в снежки с братьями… Или догоняет ветер на мотоцикле на пару с ним, Хаусом, оборачивая весёлое лицо в больших мотоциклетных очках и что-то выкрикивая.
Понимание сути этого ночного занятия, всего, что за ним стоит, и настроения Уилсона пришло остро, как вспышка молнии, и в следующий миг Хаус быстро протянул руку и проворным движением мягко забрал у Уилсона альбом.
- Перестань!
Это вырвалось у него искренне и болезненно. И он сразу отступил назад, чтобы Уилсон не дотянулся, не выхватил обратно.
Уилсон не шевельнулся.
- Если бы я знал, что ты не спишь, я бы заперся, - только сказал он бесцветным невыразительным голосом.
- Зачем тебе это? Зачем ты сидишь и растравляешь душу, листая эти картинки? Тебе живых людей мало? Зачем ты впихнул под эту обложку их дохлые подобия и молишься на них, как идиот, вместо того, чтобы…
- Что? - перебил Уилсон. - Вместо того, чтобы что? Погонять на мотоцикле? Пойти на дискотеку? Снять девочку? Постоять у операционного стола? Пойти покататься на лыжах? - его голос опасно зазвенел. - Ты не понимаешь… - но тут же он оборвал сам себя, мотнул головой и опустил её низко, еле слышно прошептав: - Хотя, нет… ты-то как раз понимаешь. Но ты хотя бы ходить можешь…
Хаус помолчал несколько мгновений, насупившись - поперечная складка на его лбу стала глубже - отшвырнул альбом подальше на стол, вне досягаемости, и сам плюхнулся рядом с Уилсоном на протестующе скрипнувшую кровать.
- Знаешь… - задумчиво проговорил он. - Мне ещё и сейчас иногда снится этот сон: как будто я бегу по парковой аллее. Почему-то это всегда осень, и с деревьев падают листья. И воздух такой острый, что режет лёгкие на каждом вдохе. А я бегу… и мне не больно... Я никогда никому об этом сне не рассказывал. И тебе бы сейчас не рассказал. Но каждый раз, когда он мне снится, я просыпаюсь на мокрой подушке. И не потому, что я пускаю слюни во сне… Это путь, никуда не ведущий, Уилсон.
Уилсон прерывисто длинно вздохнул.
- Я знаю.
- Не расцарапывай это больше, не надо. Ничего, кроме бессонницы и головной боли на выходе. Давай, устраивайся поудобнее, закрывай глаза и спи. Тебе надо поспать - слишком много всего за эти два дня.
- Хаус…
Хаус отреагировал на изменение тона, как высокочувствительный датчик - тут же вскинул голову:
- Да?
- Ты серьёзно думаешь, что если оперировать, у меня может появиться шанс встать на ноги?
- Да. Может. Только не обольщайся - даже если ты встанешь на ноги, мёртвые останутся мёртвыми, а живым, которым нет до тебя дела, по-прежнему не будет до тебя никакого дела. Так что если ты решил соглашаться на эту операцию только для того, чтобы люди с твоих фотографий просияли улыбками и распахнули тебе объятья, ты здорово разочаруешься.
Зря рассказал Уилсону про свой сон - не надо было. И ничему не помогло: он - это он, а Уилсон - это Уилсон. Уилсону не парковая дорожка, усыпанная осенними листьями нужна, да и инвалидное кресло не тяготило бы его, если бы… если бы что? Как заглянуть в чужую душу, тем более такую противоречивую, тёмную и неверную? Может быть, Марта это может?
Но во сне он снова бежал по уже прихваченному утренним инеем осеннему парку, выдыхая клубы пара. Мягко пружинящие кроссовки с шелестом сминали свежеопавшую листву, и её запах примешивался к ледяной свежести. Он мог часами бежать так, легко, свободно, приятно напрягая сильные здоровые мышцы. Несколько шагов рядом скакала мелкая собачонка с красным бантиком на собранной в пучок шерсти, потом ей, видно, надоело - отстала, села на хвост и громко завыла, да так, что её высокий визгливый вой забирал всё выше и выше, постепенно превращаясь в противный электронный писк будильника.
Хаус захлопал по прикроватной тумбочке, ловя будильник, как пытающуюся ускакать лягушку. Не поймал, но проснулся окончательно, и сразу утренним приветом шарахнуло больное бедро, как будто и впрямь всю ночь бегал. Потянулся за таблетками, вспомнил о том, что дал себе зарок не превышать дозу и ограничился одной. Боль она не снимала, но освобождала мысли от болевой доминанты, и можно было попробовать перетерпеть, отвлекшись. Например, на размышления о «молитвеннике» Уилсона.
Утром в больничной часовне прощались с Куки и Лорой. Особенного горя никто не испытывал, и слёз не лил - Лора работала недавно, замкнутый малообщительный Куки не успел обзавестись близкими друзьями. Сожаление - да, по поводу рано оборванной жизни, невинной молодости, так грубо поруганной и уничтоженной. Несколько слов сказала Блавски, коротко, но искренне выразил соболезнования родным Уилсон - он был строго официальный, в костюме-тройке с чёрным галстуком и белой рубашке с траурной ленточкой, закреплённой за угол жёсткого воротника. Хаус - тоже в пиджачной паре, сидевшей на нём вроде и ловко, но непривычно, как маскарадный костюм, отмалчивался, сидя в углу, опершись обеими руками на трость и уложив сверху подбородок, а потом и вообще сбежал, улучив момент. Были и больные - пожилой священник с лимфолейкозом, девушка из хирургического отделения, Леон Харт. Рядом с ним, касаясь плечом, сидел Орли, бледный и потерянный. Из «ПП» пришли Кадди и Спенсер. Они же, и с ними Дженнер, Вуд, Тринадцать, Лейдинг, Блавски и Колерник отправились на кремацию, остальные после панихиды разошлись по рабочим местам.
Хаус отсиживался в амбулатории, всё ещё закрытой на приём, мешая Кэмерон заниматься документацией, пока она не рассердилась всерьёз:
- Хаус, достали уже! Если вам нечего делать, то оставьте в покое тех, у кого работа есть.
- Мне нечего делать, потому что идиоты из полицейского департамента перекрыли входы и выходы и не впускают к нам свежую кровь. Я уже подумываю заразить кого-то из прежних экзотической болячкой по примеру нашего ворчуна.
- Если вам нечего делать, пойдите и подпишите больничные счета - Венди только сегодня жаловалась, что не может внести платежи, потому что у Уилсона повреждены руки, а вы принципиально не подписываете деловых бумаг.
-Блавски ещё есть, - припомнил он лениво.
- Блавски хоронит убитых. Вообще, стоило Уилсону выбыть из строя, здесь всё начало разваливаться - похоже, он - единственный человек, которого волнует сохранение хоть какого-то порядка вещей.
Глаза Хауса вдруг остекленели, а рука, только что лениво листающая карту, повисла над страницей:
- Подожди… ты, действительно, так думаешь?
- Что я думаю?
- Что без деятельного участия Уилсона всё в больнице идёт наперекосяк?
- А вы что, сами не видите? - огрызнулась Кэмерон. - В хирургии нет мест, амбулаторных переправляют в «ПП», и ещё эти репортёры всё никак…
- Подожди-подожди, я не об этом, - перебил Хаус. - А самому ему ты бы так сказала? Хотя… нет, он так не поверит. Он подумает, что я опять всё сам устроил… Надо это продумать…
- Что? Что продумать? - безрезультатно допытывалась Кэмерон. Хаус небрежно отшвырнул папку, поднялся и захромал из приёмного к эскалатору.
Его план требовал спокойного обдумывания, чем он и собирался заняться в своём кабинете, но ему удалось добраться только до дверей - и его окликнули.
По всей видимости, Орли пришлось его ждать не меньше получаса - во всяком случае. на его лице успело возникнуть и закрепиться выражение томительного, но терпеливого ожидания. Ночевал он, судя по всему, не в госпитале, так как успел переодеться в бежевый лёгкий костюм с голубой рубашкой, выгодно подчёркивающей цвет глаз, и даже уложить волосы красивой волной. Сейчас, когда в его лице больше не было острого беспокойства, измученности и затравленного выражения он даже на свои пятьдесят пять не выглядел. В отличие от самого Хауса, и всегда-то казавшегося старше своих лет.
- Доктор Хаус, - подчёркнуто вежливо проговорил он. - Вы объяснили Леону, что его заболевание лечится консервативно. Вопрос: оправдано ли, в таком случае, его круглосуточное пребывание в стационаре?
- Хотите вернуться на съёмочную площадку? - понимающе покивал Хаус. - Игра в благородство закончилась одновременно со свободными деньгами? В таком случае имейте в виду, что он будет первым и единственным человеком без почек, дотянувшим до первой серии второго сезона. Но не до второй - это уже чересчур.
Орли слегка порозовел от возмущения:
- Вы не поняли. Мы не собираемся в Эл-Эй, да сейчас нас там и не ждут - по крайней мере, до начала осени - сезон доснимут и без нас, а потом всё равно будет перезаключение контрактов. И, в любом случае, пока это необходимо, Леон останется в Принстоне и будет лечиться у вас столько времени, сколько понадобится. Я просто подумал: нельзя ли его перевести на амбулаторный режим, чтобы ему не лежать в палате день и ночь? Состояние его улучшилось: тошноты больше нет, давление стабилизировалось, с кровью, как будто бы, тоже сейчас всё неплохо. Он бы приходил для диализа, анализов, всяких процедур - хоть каждый день, просто не оставался бы на ночь. Необходимость оставаться в больнице на ночь - верный путь к депрессии. Вы это и сами знаете.
- Допустим. Но где же он тогда планирует оставаться на ночь?
- Мы уже присмотрели гостиницу, - чуть виновато улыбнулся Орли. - Я снял номер вчера вечером, так что он мог бы…
- Двухместный номер ? - скептически хмыкнул Хаус.
Орли порозовел сильнее:
- Вот чего не подозревал за вами, Хаус, так это ханжества.
Хаус скептически хмыкнул:
- Ну, что вы - тут мне за вами не угнаться. Тем интереснее… Ладно, забирайте его - остроты драме это только придаст.
Орли с интересом посмотрел на Хауса: где у него встроенный датчик болевых точек собеседника? Кажется, в этих вещах он вообще не ошибается.
- Откуда вы знаете, чем кого цеплять? - прямо спросил он. - Природная наблюдательность, помноженная на знание психологии? И ещё интереснее, зачем вы это делаете? Может быть, это позволяет вам чувствовать себя менее несчастным на их фоне? Или вы просто безадресно мстите всем подряд за покалеченную ногу и боль?
- Мщу? - почти всерьёз возмутился Хаус. - Хорошенькое дело! Я диагностирую и лечу вашего Харта, даже отмазываю его перед дисциплинаркой, рискуя своим сотрудником - это здорово похоже на месть?
- Вот именно, что не очень. Тем более занимательно ваше желание постоянно задевать меня.
- Homo sum, a me alienum puto…
- И что же в данном случае вы понимаете под «humani nihil»? - заинтересовался Орли.
- На ваше усмотрение. Можем сыграть в «да» и «нет». Только предупреждаю, что вы всё равно проиграете… - Хаус помолчал, но всё-таки не выдержал этой многозначительной паузы и с силой стукнул своей палкой в пол:
- Вы меня поражаете своей незамутнённой наивностью, господин артист. Сначала вы лечитесь у меня, воруете мой прототип для своего кино, заключаете от моего имени разоряющие меня сделки. Потом вы пытаетесь заключить законный брак с моей любовницей, а, получив отлуп, ко мне же ещё и приходите за сочувствием. Потом выкручиваете мне руки, заставляя взять на лечение человека, идиотские бережные чувства моего друга к которому при полном отсутствии встречных стоили моему другу остатков здоровья. Потом вы стираете шмотки в моей прачечной и врёте о причинах, заставивших вас это сделать. А теперь вы спрашиваете, за что я так бестактен с вашей трепетной душой и не мщу ли я вам этим за свой инфаркт пятнадцатилетней давности? А вам не кажется, что я только и делаю, что воздаю добром за зло, и если где-то и пройдусь на ваш счёт, то просто для сохранения равновесия злых и добрых сил в мире, чтобы уж совсем-то крылья не отросли, и вас не закомплексовать безмерной благодарностью?
Он досадливо замолчал, понимая, что снова сорвался в присутствии Орли и даже в адрес Орли. И не просто сорвался, но и раскрылся, что это - слабость, и что он не привык так распускаться - более того, понять не может, почему именно присутствие Орли заставляет его распускаться, тогда как на Харта, например, никакой подобной реакции у него не возникает. Орли же смотрел на него во все глаза, озадаченный ничуть не меньше. Ему показалось, что он только что совершил деяние, по бытующему в «Двадцать девятом февраля» мнению немыслимое - задел и обидел Хауса, Великого и Ужасного, толстокожего, как бегемот и неуязвимого, как фонарный столб. Толстокожего? Неуязвимого? И совершенно незаслуженно. У него что, талант задевать людей — вот, как Харта, отношения с которым теперь приходится склеивать, хотя, по большому счёту. этот бабник сам виноват.
- Я… не хотел!- невольно вырвалось у него. То есть… - тут же попытался поправиться он, - я не имел в виду, что…
Хаус поморщился:
- Ладно, забирайте вашего Харта на амбулаторный режим. Скажите Чейзу, чтобы оформил этапный эпикриз, - повернулся спиной и пошёл по коридору своей дёрганной, рваной и, вместе с тем, стремительной походкой.
«Чёрт! В трактовку Билдинга надо внести коррекции, - подумал Орли, глядя ему вслед. - Бич напрасно зациклился на бестселлере со всеми внешними атрибутами кассовости медицинской драмы. Нужно строить сюжет от человеческой личности, а не от врача. Чтобы не комедия выпуклого сарказма, а трагедия невидимой ранимости. Или нет… Нет-нет-нет. Как раз и то, и другое - вместе. Кажется, я смогу это показать...
Всю вторую половину дня Уилсона буквально разрывали на части. Сначала появился Хиллинг и стал подписывать какие-то протоколы, после чего наконец-то открылась амбулатория, но без него терапевты запутались с графиком приёма и мониторирования, потом срочные документы на подпись нашлись у Венди. Сразу после возвращения с похорон Колерник попросила Уилсона посмотреть ребёнка с подозрением на лимфогранулематоз, напирая на его практический опыт, дважды его дёрнули на амбулаторную консультацию, причём все извинялись за то, что вынуждены напрягать его, до конца не выздоровевшего, но что тут поделаешь, если без него никак. Чейз, озадаченно скребя золотистую шевелюру, заявил, что нужно освободить два места, а у него проблема с кандидатами на выписку - так, может, Уилсон посмотрит и подскажет? В конце концов, он же главный врач, и это его прямые обязанности. У Кэмерон пациентка начала скандалить, и потребовалось всё обаяние главного врача, чтобы её утихомирить, Тауб притащил две кандидатуры на вакантное место сестры приёмного, на сладкое Хаус и Корвин сцепились из-за томографа и не могли разобраться, чей больной больнее, пока Уилсон директивно не установил очерёдность. К тому же его то и дело дёргали за телефон - все, начиная с Ней - для утверждения графика операционных бригад, кончая Кадди - для обсуждения совместного представительства на конференции в Нью-Йорке.
- Буфет? - спросил Хаус, просовывая голову в приоткрывшийся дверной проём кабинета около пяти часов пополудни. - У наших заокеанских кузенов файв-о-клок, и я готов прямо сейчас выразить с ними солидарность. За твой счёт, разумеется.
- Кто бы сомневался! - хмыкнул Уилсон.
В помещении больничного кафетерия всегда было довольно много народу - перекусывали сотрудники больницы, здесь же назначались деловые встречи и собеседования, могли посидеть и пациенты или их родственники - не возбранялось. Так и сейчас: за одним их столов обедали Кэмерон, Ней и Трэверс, а за другим - неожиданно - Сё-Мин и Тринадцатая. Впрочем, не так уж неожиданно - Хаус вспомнил, что Сё-Мин - невролог, и тут же, как бы в подтверждение, до его уха долетели названия, перечисляемые Реми - «рисперидон», «конвулекс», «пароксетин». Сё-Мин не просто обедал с Тринадцатой - он её консультировал.
- Вы же, наверное, в курсе, что проблему вызывает удлинение белка гентингтина под действием гистондеацетилазы и воздействие на клетки полосатого тела, - начал было Сё-Мин, но доктор Хедли резковато перебила его:
- Вы думаете, я не интересовалась этим вопросом?
- Тогда вы, вероятно, слышали и о клинических испытаниях препарата трегалозы…
- Я в нём участвовала. Эффект был, но из-за побочных действий пришлось прервать исследование.
- А ксенозин вы не пробовали? Сейчас есть новая генерация, называется Си-Ди - восемьсот девять…
- Смотри, доктор Смит ностальгирует по лечебной работе, - подтолкнул Уилсона локтем Хаус.
- Было бы здорово, если бы он хоть чем-то ей помог, - с мечтательным вздохом сказал Уилсон. - Просто обидно: такие технологии в кибернетике и электронике разрабатываем, а в медицине не умеем элементарного - радикально убрать боль, ингибировать ненужный синтез, вовремя обнаружить атипию, даже… ну, в общем, много, чего не можем, - скомкано закончил он перечисление.
- В кибернетике и электронике нет опасности каждым неверным шагом кого-нибудь угробить - в этом дело, - отозвался Хаус, подталкивая кресло в сторону длинного прилавка, где можно было и выбрать себе еду, и сделать заказ. - Возьми хоть пресловутые стволовые клетки - казалось: вот, найдена, наконец, панацея. Но не прошло и десяти лет - и мы по колено в опухолях и сосудистых деменциях. И то же было, когда просчитали обмен дофамина и серотонина, и то же было, когда впервые расшифровали генетический код. Лет двадцать назад все помешались на вирусах, им приписывали чуть ли ни сверхъестественные свойства, с ними связали все системные заболевания и вообще старались заткнуть в каждую дыру - казалось, до легендарной панацеи один шаг, но этот шаг до сих пор не сделан. И озельтамивир с ремантадином без доказанной эффективности - наш предел. Не успели получить по носу, переключились на прионы. Теперь они за козлов отпущения. Наука ведёт себя, как самая примитивная мода - кидается на брошенную кость, и только уже в общей свалке всплывает накипь каких-то, действительно, существенных открытий вроде инсулина, пенициллина и психотропов. Что обиднее всего, зачастую революционность изысканий определяется революционностью разрешающей способности микроскопа, следовательно, опять электронщики и кибернетики на коне, а мы уныло плетёмся сзади... Знаешь, я всерьёз подумывал оставить медицину и заняться физикой, когда сидел в тюрьме, но потом это показалось мне чем-то вроде эмиграции от социальных возмущений, как будто я, как исламские беженцы, поспешно бегу от войны на родине в спокойную, но не мою, Европу. И я остался.
- Пожалуйста, - поторопила раздатчица, улыбаясь не профессионально холодно, а по-дружески, как улыбались Уилсону почти все женщины.
- Стейк с овощным рагу, два, - заказал Уилсон. - Один с острым соусом, другой - без. Салат из свёклы с черносливом, один, кофе два, один со сливками, второй чёрный с сахаром, пончики с повидлом, три. Лучше одинаковое, только не смородиновое. Хаус, мороженое будешь?
- Орехи со сметаной уже не катят? - откликнулся Хаус. - Стояк сменился на застой? Переход на свёклу и чернослив знаменует наступление новой эпохи жизненного пути?
Уилсон нежно порозовел, но ответил без задержки:
- У меня паралич, если помнишь. Не буду соблюдать диету, будешь делать мне очистительную клизму. Хочешь?
- Закажи вместо кофе касторки, - тут же предложил приятель.
- Это не смешно! Ты мороженое будешь? Потому что если сейчас откажешься, а потом потянешься за моим, получишь по рукам.
- Ты злой! - кривляясь, тонким голосом воскликнул Хаус.
Ни буфетчица, ни посетители не обращали внимания на их пикировку - привыкли. Установив тарелки на поднос, Хаус вручил его Уилсону, сунул трость под мышку и повёз инвалидное кресло к свободному месту, опираясь на него же и играя в официанта, везущего сервировочный столик, где Уилсону отводилась роль, собственно, самого сервировочного столика, которую он с блеском играл, замерев неподвижно и держа поднос на вытянутых руках. Подъехав к свободному столу, он и оставался неподвижен, пока Хаус переставлял еду с подноса на стол, и только потом «отмер».
- Знаешь - к нашему разговору - оказывается, в печати появилась бредовая статья о лечении рака прионами - что-то насчёт избирательной ген-модификации клеток опухоли при помощи прионового принципа встраивания в геном. Теория, притом сырая. Рациональное зерно там, может, и есть, но шелухи гораздо больше. А главное, что они обещают исцеление на поздних стадиях.
- Ты хочешь заразиться коровьим бешенством? - вытаращил глаза Хаус. - Зачем? У тебя же всё хорошо. У тебя с тромбом проблемы, а не с раком. Или ты думаешь, что я там видел метастазы, а тебе наврал? Ну, хочешь, сам посмотри плёнку…
- Да не я - при чём тут я? - поморщился Уилсон.- Моя пациентка. Анни Корн. Ну, ты помнишь, я говорил: та, что отказалась от операции, а я не настоял… Да ты сам её видел, кажется. Рак ротовой полости. Оказалось, что она ушла без операции как раз потому, что кто-то из наших посулил ей этот самый «прионовый нож» - якобы в Канаде им уже пользуются. Мне Мигель сказал - Ядвига, вроде. раскрутила её на откровенность. Но не до конца - мы так и не знаем, кто. Я просмотрел сегодня информацию по медсайтам: проект даже не в разработке, а статья, на которую сослался этот чёртов советчик, вообще в популярном журнале, а не в научном, да ещё и в разделе: «загадки, курьёзы, гипотезы». Я просил Венди, чтобы нашла и положила тебе на стол.
- «Чёртов советчик» из наших… - задумчиво повторил Хаус.
Уилсон раздражённо ткнул вилкой в салат, и ломтик свёклы истёк кровью на скатерть.
- Послушай, ну, ты же помнишь, как тщательно мы подбирали команду? Теперь среди нас убийца и «чёртов советчик». Это что, проявление диалектики или нашей с тобой тупости? Кто он?
- Думай, - серьёзно кивнул Хаус. - А лучше говори, что в голову придёт. Итак: кто?
Уилсон покачал головой:
- Я не знаю, Хаус, ума не приложу. Если говорить о нечистоплотности, то первый кандидат, вроде бы, Лейдинг. С другой стороны, что у нас против него, кроме личной неприязни? Да, он - плохой человек. Но он хороший врач, а хороший врач не станет рекламировать сомнительное средство из популярного журнала. Просто из самоуважения. Ради денег? При всей его мерзости, он до денег не жаден - его престиж больше волнует, и под удар ставить престиж он не станет. Деньги очень нужны Кэмерон и Тринадцать - первой на спецпрограмму для дочери, второй на лечение. Но ни Кэмерон, ни Тринадцать я не могу представить торгующими из-под полы «средством доктора Вов-Ху». Тем более, обрекая пациентку на смерть. Кто-то из среднего и младшего? Не знаю. Я выдохся. Теперь ты говори.
- Из младшего - вряд ли, для этого нужно иметь определённый уровень медицинского образования. Хотя бы фельдшерский.
- И определённый уровень личного скотства, - подхватил Уилсон. - Потому что наживаться на страхе смерти, зная что, - он вдруг замолчал - резко, будто выключили звук, а вилка, выскользнув из его руки, громко зазвенела на плиточном полу, и на них обернулись.
- Это столик для калек, - громко заявил Хаус. - Что уставились? Увечные люди постоянно роняют предметы. Это нормально. Смотрите в свои тарелки, а то и вас не минует чаша сия.
Привычного шипения: «перестань» или хотя бы просто «Хаус!», однако, не последовало - Уилсон оставался в лёгкой прострации и даже вроде бы не заметил громкого падения вилки. Очнулся он только через пару мгновений, и когда перевёл взгляд на Хауса, в глазах у него плескалось чувство, близкое к оторопи в миг пробуждения после привидевшегося ночного кошмара.
- Хаус, я знаю, кто убил Лору и Куки. Это был Гед Надвацента.
Какое-то время Хаус молчал, просто уставившись на него во все глаза, после чего осторожно спросил:
- С тобой всё хорошо? Ты в порядке?
Уилсон снова покраснел:
- Думаешь, я свихнулся, да? Нет. Когда я был в сканерной, я услышал разговор - наверное, говорили в морге - там вентиляционная шахта в стене. Я же все коммуникации здесь знаю - сам проект подписывал. Это когда я упал со стола. Я хотел на помощь позвать, а потом услышал. Разговаривали двое, и оба голоса показались мне знакомыми. Как я понял, один обвинял другого в том, что этот, другой, подвёл его. Прямо сказано не было, но я понял, что речь идёт об убийстве. Может, сам убил, может, как-то подстроил, но он оправдывался, как подчинённый. А сейчас я сообразил, что это за голос, узнал его. Ты же помнишь того фельдшера из хосписа, который мальчишкам корицу продавал? Из-за меня его выгнали, ну, или там предложили уйти - я не знаю точно, мы же уехали с тобой.
- Тише говори, - шикнул Хаус, который, кажется, с этого момента начал воспринимать слова Уилсона всерьёз. - Почерк похожий, вообще-то… Но как он сюда попал? Где Ванкувер, а где…
- Значит, попал.
- Но ты уверен?
- Хаус, ведь и про прионы он сказал, что их используют в Канаде. Почему именно в Канаде-то? Ну. если он наврал? Просто Канада ему первая в голову пришла - понимаешь? А если бы он в Мехико работал, сказал бы «в Мексике». Он мошенник, беспринципная жадная тварь.
- Подожди-подожди… Ты точно ничего не перепутал? Может, это сейчас только тебе пришло, вроде ложной памяти?
Уилсон замотал головой так энергично, что на них снова начали оборачиваться. Хаус быстро сжал его руку:
- Тс-с, без истерик. Успокойся. Надо всё обдумать. Опусти глаза в тарелку и ешь, не то тебе сейчас кто-нибудь реабригаду вызовет - у тебя лицо цвета греческого флага.
- Не могу я есть, - буркнул Уилсон. - Нечем. У меня вилка упала.
- Ну вот, так уже лучше. Пончик ешь - к нему вилки не надо. Кусай давай. Поставлю я тебе клизму, если запрёт - не переживай.
Уилсон от этих его слов чуть не поперхнулся пончиком, но, сделав усилие, кусок проглотил и запил кофе. Хотя от возбуждения стаканчик в его руке трясся, и кофе чуть не выплёскивался.
- Ты говоришь, что и голос второго человека тебе показался знакомым?
- Да, но я не могу вспомнить.
- Очень знакомым? Как будто каждый день его слышишь, вертится где-то вот тут, - Хаус красноречиво покрутил пальцем у виска, - или как будто где-то когда-то слышал?
- Скорее, где-то когда-то. Запоминающийся тембр - сочный, но…
- Что?
- Мне показался неприятным этот голос?
- Враждебным?
- Н..нет, я бы не сказал… Именно неприятным. Как будто с ним связано что-то неловкое или стыдное… не соображу, - он сжал было виски ладонями, но Хаус легонько хлопнул его по локтю:
- Расслабься. Для Бонда, Джеймса Бонда, ты ведёшь себя слишком подозрительно. Жуй свой пончик, пей кофе и лучше отвлекись - так, нарочно, всё равно не вспомнишь. Придёт само.
Он сам взял с тарелки пончик и откусил добрую половину, хотя вполне мог начать с мяса - его-то вилка оставалась при нём. Гед Надвацента. Он его не запомнил - осталось впечатление, как от чего-то крупного, грубого, неприятного - может быть, если бы увидел, вспомнил, но не наверняка. Уилсон бы, конечно, узнал, но у него не было возможности увидеть нападавшего. Насколько можно принять эту версию? Как Надвацента мог оказаться в их морге? Хотя… почему не мог? Назначения врачей все проходят через Уилсона, но средним персоналом, санитаром и охранниками занимается Ней, а то и Венди. Если этот тип работает в морге, в приёмнике, в гнотобиологии, они с Уилсоном могли бы годами не встречаться. А он, Хаус, мог и не узнать фельдшера из Ванкувера, мельком увидев в коридоре. Но куда больше вероятность, что Уилсону всё-таки показалось.
Он не успел додумать до конца - пейджер Уилсона, используемый вместо селекторной связи, когда не было нужды оповещать всех и вся, негромко запищал у него на поясе, и Хаус краем глаза разглядел на экране «Доктора Уилсона просят зайти в детскую психиатрическую реабилитацию».
-Что у них там случилось? - нахмурился Уилсон. - Я им никогда не бываю нужен.
Он попытался стремительно, как на прежнем кресле, развернуться к выходу, но зацепился и чуть не опрокинул стол - тарелка Хауса и стакан с салфетками полетели на пол.
- Проклятое кресло! - с чувством прошипел он.
- Проклятое кресло - ещё не повод ломать себе шею, - заметил Хаус , выбираясь со своего места. - Подожди - я тебе помогу.
Яркий приступ альтруизма объяснялся любопытством - среди участников нового тура игры «подари Уилсону бабочку» в несколько изменённом варианте - «подари Уилсону уверенность в себе» - детская психиатрическая реабилитация не числилась. Это несколько искусственное отделение полностью держалось на энтузиазме Чен и Тростли и на административных плечах Блавски, к тому же, характеризовалось известной автономией, и то, что там действительно понадобилось присутствие главврача, да ещё и «срочно», говорило о чём-то из ряду вон выходящем. А после убийства двух своих сотрудников, Хаус не хотел и побаивался из ряду вон выходящего, чем бы оно ни было.
В помещении реабилитационного отделения, однако, было всё спокойно: дети играли, малышку Чейз держала на руках медсестра, пахло выпечкой и какао.
- Что случилось, Сью? - благодушно спросил Уилсон, помнивший всех сестёр не только по именам и возрастам, но и с учётом семейного положения, любимых духов и цвета и количества аквариумных рыбок. - Кстати, давно хотел спросить, почему ты не приводишь сюда Джейка? Психические отклонения - не обязательное условие. Нам всё равно нужна группа разных возрастов для сравнения эффективности методик. Он бы мог играть с Эрикой, а ты бы не тратилась на няню, пока Рон работы не найдёт. Так что у вас тут стряслось?
- Может быть, и ничего, - задумчиво проговорила Cью, - но я забеспокоилась. Вы извините, что вам пришлось самому сюда… - она проглотила последний глагол, теряясь, как и многие, в выборе между «заходить» и «заезжать». - Я не могу покинуть помещение, пока здесь нет больше никого из отделения. Я вот из-за чего вас позвала… У малышки Чейз небольшая реакция на венепункцию - может быть, локальный стаз. Данных об особенностях свёртывания нет - я думаю, достаточно местного компресса, но лучше бы вы посмотрели.
- Почему именно я? Ваш доктор - Тростли, - Уилсон тем не менее внимательно осмотрел покрасневшее место на голове ребёнка, где традиционно делают венепункцию грудничкам. - Да, ничего страшного, достаточно простой примочки. Так почему не Тростли?
- Ну, обычно если наши дети получают какие-то назначения, их согласовывают с доктором Тростли заранее и выполняет их сестра психиатрического отделения. А тут почему-то пришёл ваш, из онкохирургии и взял кровь на анализ у обеих девочек Чейз. Сказал, вы назначили. Я подумала, что, может быть, это вообще не согласовано с Тростли, и поэтому решила спросить прямо у вас.
Хаус мысленно поаплодировал медсестре, может, и не слишком умной, но явно поднаторевшей в интригах.
- Постой-постой, - нахмурился между тем Уилсон. - Я ничего такого не… - но осёкся, не договорив, потому что Хаус, опиравшийся на ручки инвалидного кресла, незаметно, но больно дёрнул его за прядь волос на шее. И тут же, словно этим движением отключив звук у назойливо мешавшего плеера, сам спросил:
- «Наш из онкохирургии» - это кто?
- Ну, этот… супердоктор. «Я - настоящий».
- Корвин? - изумился Уилсон, но новый рывок за волосы заставил его воздержаться от дальнейших комментариев.
- И что, каждый-любой может вот так войти, сделать ребёнку укол, и вы даже не спросите, чьё назначение?
- Почему каждый? Доктор Корвин не каждый, и он сказал, что назначение ваше, доктор Уилсон, что вы велели сделать забор на напряжённость иммунитета, потому что в амбулатории три дня назад выявили корь.
- Я… - Уилсон убрал голову подальше от руки Хауса. - Ну, да, верно. Забыл предупредить Тростли…
- Но… Тогда, наверное, и остальным нужно?
- Вы давно у нас работаете? - неласково спросил Хаус. - Я вас не помню.
- Второй месяц, - ответил за девушку Уилсон. - С момента реорганизации.
- Тогда понятно, что вы не знаете. У Эрики Чейз медотвод от вакцинации с прошлого года, и ещё не снят, только по эпидпоказаниям, а её сестра просто не успела получить прививку по возрасту. Остальные дети иммунизированы и проверены при поступлении в группу. Спасибо за бдительность. Работайте, - и, развернув кресло, вытолкал его из помещения детской психиатрии вместе с главврачом, как тачку с кирпичами.
В коридоре Уилсон схватился было за колесо, но тут же вскрикнул от боли и отпустил.
- Давай-давай, калечься, - одобрил Хаус. - Мало тебе ещё.
- Что происходит, Хаус? Что это было?
- Тебе же ясно сказали - Корвин взял у малышек Чейз кровь на антикоревые антитела.
- Корвин переквалифицировался в педиатры-инфекционисты?
- Думаешь? А мне почему-то кажется, что в генетики.
- С подачи Чейза?
- Да брось. Что, Чейз сам у своей дочери материал бы не взял?
- Да, правда, ерунду сморозил, - сокрушённо признал Уилсон. - Знаешь, когда она сказала об этой венепункции, я почему-то опять подумал, что это Гед.
- Будешь на него теперь всех собак вешать? Эстафета от Лейдинга?
- Слишком много этих собак, Хаус. Как ты думаешь, может, сказать Хиллингу про Надвацента?
- А что ты скажешь? Что тебе показалось, что ты узнал голос, который, как тебе показалось, имел в виду убийство? А Хиллинг скажет: «Это бывает…Нервы… Лежали в психиатрии…В материалах дела… Личная неприязнь… Выдавать иллюзии…».
Уилсон коротко невесело рассмеялся:
- Похоже… ну а что делать-то?
- Как хоть его фамилия, этого втиралы?
- Я не помню. Его все звали только Надвацента, а фамилия… фамилия… Нет, не могу сказать.
- Гед, видимо, тоже имя неполное?
- Видимо, да. Нужно просто найти его, взглянуть. Странно, что он мне ни разу не попался на глаза.
- Не странно, если в его планы входило не попадаться тебе на глаза. Так ты думаешь, это он ткнул ножом Лору и Куки, а потом спихнул тебя с эскалатора?
- Не знаю. Чуйка подсказывает, что если и нет, всё равно он имеет самое прямое к этому отношение. Ну, а что делать, Хаус?
- Прикрути к креслу зеркало заднего вида. Зря не сделал этого раньше. Ты же байкер - как мог забыть?
- Не смешно, - сумрачно отозвался Уилсон.
- А я и не смеюсь. И если этот мудак решит ещё раз попробовать тебя убить, тем более смеяться не буду. Но, пока у тебя ничего существенного против него нет - одни подозрения и аллюзии к прошлому, сделать ты ничего не можешь. А если он поймёт, что ты его заподозрил, что ты вообще о нём знаешь… Ты, конечно, прости, что я сейчас задеваю твою тонкую душевную организацию, но в этом кресле и с ногами-попрыгунчиками ты слишком уязвимая мишень для любого, кто захочет стрелять на поражение. И, знаешь, не для того я вкладывал в тебя столько всего все эти годы, чтобы вот так за здорово живёшь позволить тебе быть пивной банкой в тире.
- Знаешь… - проговорил, помолчав, Уилсон. - Орли мог его видеть. Нужно поговорить с Орли.
- Ладно, - кивнул Хаус, - поговорим. У нас уже, по-моему, больше нужного этих разговоров запланировано.
Корвин нашёлся в кабинете Чейза на шкафу - сидел, болтая ногами, и вещал свысока что-то о портокавальных шунтах почтительной аудитории в лице Сабини и Мигеля. Самого хозяина кабинета не было. Успел уже договориться об анализе или нет, было так просто не понять.
- Значит, корь, говоришь? - ласково и угрожающе уточнил Хаус.
- А то что? - пропустив сразу несколько само собой разумеющихся реплик, сощурился Кир.
Уилсон, молча, жестом ладони показал Мигелю и Сабини, чтобы проваливали. У обоих хватило сообразительности послушаться.
- Да ничего, - сказал Хаус, усаживаясь на диван и устанавливая трость между коленей. - Что я тебе могу сделать - ты даже не в моём отделении. Ты даже на шкафу, откуда тебя ещё снимать нужно. Или сбить. Я в детстве неплохо в городки играл. Впрочем, если хочешь, я могу ещё пофантазировать…
- Я вообще-то, - хмыкнул Корвин, - тоже на фантазию не жалуюсь…
- Заметно. Сью, или как её там, до сих пор ищет палочки для спагетти, которые ты ей на уши навесил. Ну, так для чего тебе понадобилась напряжённость противокоревого иммунитета Шерил и Эрики Чейз? Пошалил с Мартой, и теперь подозреваешь, что уродцы родятся чаще от уродцев, чем от красавцев с золотыми волосами и фигурами атлантов?
- Кроме, как с Блавски, я тут ни с кем не шалил, - ослепительно улыбнулся Корвин.
- Эй! - разозлился Уилсон. - Я тебя не трогал…пока.
- И не потрогаешь без лифта, - с удовольствием продолжил агрессию Корвин.
- Ладно, - примирительно буркнул Хаус. - Просто скажи, зачем тебе это нужно?
- А, надоело смотреть, как вы темните, - Корвин стукнул пяткой по створке, и шкаф откликнулся гулом, как нутро гитары - видимо, был пуст. - Эти молодчики из спецслужб, озабочены репродуктивной функцией ребёнка так, словно она уже мечет икру килограммами. Чейза три часа прессовали, взяли с него согласие на стерилизацию по достижении пубертатного возраста. Я знаю, что вы знаете, не делайте такую хитрую физиономию, Хаус. Это вот Марта не знает. Я так понимаю, не Вильямс же их так возбудил, что-то позабавнее, а? Я тут краем уха зацепил про пузырный занос. Не поверил, конечно, такого не может быть, потому что не может быть никогда, но ложечки нашлись, а осадок остался. Просто не люблю чего-то не знать из того, что можно узнать. Мне нужен ДНК тест, и я его сделаю. Чейз мне не безразличен, его жена - тоже. Я понятно излагаю?
- Понятно, - сказал Хаус.
- Ну, и зачем? - вступил в мирные переговоры Уилсон, в глубине души прекрасно понимающий, что на месте Корвина и Хаус - тут сто пудов, да и он сам, пожалуй, поступили бы так же, как Корвин. - Слава богу, история вроде закончилась, забили и забыли, вирус этот чёртов больше не у кого не определяется, спецы нас оставили в покое, доктор Смит планирует работать исключительно по медицинской специальности. Зачем вы снова хотите оживить монстра? Из-за этой ерунды насчёт её репродуктивной функции? Скорее всего, она и так бесплодна, а даже если нет, рожать с такой хромосомной патологией просто безумие.
- С какой хромосомной патологией? С Вильямсом?
- Да, с Вильямсом. У неё почти наверняка будут проблемы с сосудами, с сердцем. Если она вообще вырастет и будет компенсирована настолько, чтобы заботиться о ребёнке.
- У неё не Вильямс. У неё, скорее, синдром Вильхауса - вы не против такой нозологической единицы? А я хочу видеть, как он выглядит на распечатке ДНК-теста.
- Допустим, как, действительно, диплоид по игрек-хромосоме, - устало сказал Хаус. - Тебе от этого легче станет? Будешь ваять диссертацию на примере дочки своих друзей?
Корвин пододвинулся к краю и вдруг с грохотом спрыгнул со шкафа на пол. Охнул, сморщился от боли, схватился за поясницу.
- Ты чего творишь, идиот?! - не выдержал Хаус. - Тебе нельзя. Ортопеды ясно сказали: не меньше полугода без нагрузки.
- Серьёзно? - не обращая внимания на его слова, почти жалобно спросил Корвин. - Вы меня не разыгрываете?
Вся пелена подозрительности вдруг разом спала с глаз Хауса. Маленький и нелепый уродец перед ним, выглядевший настолько несерьёзно, что в насмешку над этим заказал надпись на спине «я - настоящий», под этой личиной карлика был на самом деле умным врачом, любопытным и въедливым исследователем, клиницистом. Решение пришло мгновенно, и, не советуясь с Уилсоном, Хаус коротко и сжато тут же рассказал Киру о расползающейся в руках матке, хорионэпителиоме и непонятном генотипе ребёнка.
- Думаешь, это - мутация, вызванная вирусом нашего «А-семь»- гриппа?
- Почему нет? Общеизвестно, что вирус Эпштейна-Барра, или Эхо, или рубивирус вполне себе мощные мутагены.
- И она вот так сразу закрепилась и оказалась жизнеспособной?
- Понятие «сразу» какое-то ненаучное, не находишь? Если бы мутанты вообще не выживали, мы бы сейчас сидели не в уютном кабинете, а где-нибудь среди водорослей, если, конечно, хотя бы до водорослей дело дошло.
- То есть, если этот ребёнок выживет и сможет дать плодовитое потомство… Значит. как раз поэтому и принимаются превентивные меры, чтобы он если всё-таки выживет, не дал?
- Будь это классический Вильямс, они нередко плодовиты, но…
- Но это не классический Вильямс? То есть, это вообще не Вильямс?
- Фенотипически это Вильямс.
- А генотипически?
- Мозаика. Некоторые варианты выглядят, действительно, как супермужской фенотип. Я думаю, мутация произошла уже в процессе деления зиготы.
- Мужской фенотип нежизнеспособен.
- Во-первых, это ничем, кроме жалкого опыта, не подтверждённая догма. Мы даже не можем стопроцентно сказать, что первично, плацентарная аномалия или порочный генотип. Этиология неизвестна, а гадать можно на любых предметах - от кофейной гущи до собачьих какашек.
- А во-вторых? - нетерпеливо подстегнул Корвин.
- А во-вторых, мы можем ошибаться и принимать за игрек-хромосому порочную седьмую пару. Вот, Уилсон, например, считает, что за счёт частичной делеции и транслокации плеча хромосома приобрела нехарактерную форму, оставаясь, по сути, всё-таки делецией, а значит, Вильямсом. Если ребёнок проживёт достаточно долго, и мы увидим развёрнутую картину, включая классический стеноз аорты, мы сможет утверждать что-то более обоснованно, а пока…
- Заткнитесь! - вдруг резко сказал Уилсон и, переведя на него взгляды, Хаус и Корвин увидели, что он белее извёстки, и его буквально трясёт от злости.
- Ты чего это? - на голубом глазу удивился Хаус.
- Ничего! Кто тебе позволил об этом трепаться, с кем попало? - продолжал Уилсон, в слепой ярости не выбирая слов.
- Я - не кто попало, - пискнул Корвин.
- А я у тебя должен был позволения спросить? - удивился Хаус ещё больше
- При чём здесь я? Ты обсуждаешь это, как головоломку в журнале «Досуг идиота». А это - врачебная тайна, и это не абстрактные «некто» - это Марта, Роберт и их ребёнок. А не крысы из вивария.
- Я с врачом её и обсуждаю, - огрызнулся Хаус. - И ещё с их другом. И, с точки зрения медицины и ветеринарии, люди не так разительно отличаются от крыс, как тебе бы хотелось.
- Иначе мы вообще не могли бы использовать крыс для исследований, - вставил Корвин.
- Они как раз поэтому и отказываются оперироваться, даже в терминальной стадии рака, - проговорил Уилсон совсем тихо, но с упрямой ноткой. - Я поэтому отказываюсь оперироваться, Хаус. Страшно умереть, страшно остаться калекой - да, и это тоже, хотя я уже калека и всё равно в долгожители не мечу. Только мне куда страшнее знать, что когда я умру у Корвина или у Чейза под ножом, ты будешь до хрипоты спорить, правильна или неправильна была идея завести зонд из каротидного синуса или стоило делать краниоэктомию. И спорить ты будешь с блеском и остроумием, как всегда. А я… в общем, мне бы больше хотелось, чтобы ты мог только молчать тогда, но я уже вижу, что ты не сможешь.
Корвин вдруг отвратительно тонко захихикал:
- Я всегда говорил, что у тебя мозги набекрень, Уилсон. Тебе надо пересмотреть приоритеты, парень. Это ненормально, готовиться умереть только из-за того, что отношение других к твоей гипотетической смерти показалось тебе не вполне трагичным и драматичным. Такое зацикливание на собственной значимости - чересчур. У тебя синдром Котара. Но не волнуйся, ты - уникум в своём роде, у других таких мотивов нет и быть не может.
- Наоборот, у него синдром Зелига - чистое торжество эмпатии над здравым смыслом, - хмуро буркнул Хаус. - Не грусти, любимый, если тебя зарежут на операционном столе, сколько-то времени я обязуюсь скорбно помолчать над твоим прахом. Кстати, твой траурный панегирик в свой адрес я помню, так что чья бы корова мычала…
- А ты его заслужил, - с вызовом сказал Уилсон, сверкнув глазами.
- А ты, конечно, заслужил только хвалебные оды?
- Я?- Уилсон улыбнулся Хаусу такой улыбкой, которой он лучше бы не улыбался. - Корвин прав, у меня - синдром Котара, - сказал он и развернул кресло к выходу. - Так что, по моему, моего ухода вы заметить не должны. И речей не будет…
-Зря ты с ним так, - проговорил Корвин после небольшой паузы, когда Уилсон уже выехал в коридор.
- Как «так»? - привычно насторожился Хаус. - Что я ему…
- Нянчишься с ним, носишься, как курица с яйцом. Он тобой вертит, как хочет, а ты ему готов шнурки завязывать.
- Странно, - Хаус удивлённо посмотрел на Корвина. - Только ты так думаешь. Все остальные считают, что наоборот. Кстати, шнурки я ему и завязываю - ему трудно дотягиваться, упасть может.
- А почему бы ему и не упасть разок-другой, раз так?
Хаус поднялся с дивана - теперь он стоял, опираясь на трость, и возвышался над маленьким Корвином, как башня.
- Потому что ты ни черта не понимаешь, карлик, - проговорил он - не сердито, но с досадой. - Потому что у него, действительно, синдром Котара, и компенсация на хрупкой ниточке. Потому что когда-то всё, что у меня было - наша дружба и моя работа, потому что сейчас у меня есть чуть больше, и всё это дал мне он. А я не могу ему дать так, чтобы он взял, и всё, что у него есть - это наша дружба и… нет, работы у него тоже толком нет уже. Но он ещё держится, пусть кое-как, но держится. А ты хочешь, чтобы я в целях его воспитания последнее у него отнял? Я, конечно, сволочь, Кир, но не настолько же!
- Просто я лично презираю слабаков, - задрал подбородок Корвин.
- Твоё право. И никому не рассказывай об этом нашем разговоре, особенно Чейзам.
После финального спича Уилсона душа у Хауса была не на месте, так что, расставшись с Корвином, он отправился его искать по больнице.
Уилсон нашёлся в коридоре у ближайшего к вестибюлю с лифтами окна в компании одного из охранников. Охранник был в одной футболке, а Уилсон держал на коленях его форменную хлопчатобумажную куртку и внимательно, повернув к свету, рассматривал то место под воротником, куда пришивался личный ярлык.
- Что случилось? - насторожился Хаус.
- Это не моя куртка, - сказал охранник. - Увидел главного - доложил, как полагается. Ярлык пришит мой, вот он - «Алан Парк», а куртка чужая. Мне, собственно, всё равно, я бы и в этой походил - она мне впору, но я не люблю странностей.
- Когда вы это заметили? Ну, то, что куртка не ваша?
- Да сразу. Когда на смену пришёл. Понимаете, я привыкаю к вещам - такая особенность. И я сразу чувствую, что что-то не моё, тем более, и запах.
Хаус принюхался: куртка пахла одеколоном и чем-то ещё - знакомым, но слабо уловимым.
- Какой у вас график? - спросил он.
- По-разному. Скользящий. Бывает, сутки через двое, бывает, сутки через трое.
- А в день убийства вы работали?
Алан Парк набожно перекрестился:
- Слава Богу, нет.
- Понятно, - кивнул Уилсон и посмотрел на Хауса.
- Это наше ноу-хау, - сказал Хаус. - Ротация курток с целью научить персонал бывать по необходимости в чужой шкуре. Смиритесь, - и, оставив недоумевающего Алана Парка недоумевать дальше, ухватился за ручки кресла Уилсона и толкнул по коридору, в то же время опираясь на него, а Уилсон привычно перехватил его трость:
- То есть, наш убийца не такой дурак и пошёл «на дело» в чужой куртке?
- Точно. Взял куртку из шкафчика того, кто выходной, и примерно подходит по комплекции. Только ярлычок спорол, а потом на досуге неспешно и аккуратно перешил на взятую со склада, и у него даже хватило ума «состарить» нитки, потому что мы с Блавски такую возможность обсуждали, и она ещё раньше должна была посмотреть.
- Да, - кивнул Уилсон, - нитки были не новые. Но это легко сделать, просто перепачкав катушку.
- Вообще, всё это не радует. Твой Надвацента - парень предусмотрительный.
- Этого у него не отнимешь, - усмехнулся Уилсон. - Вот только зачем он это вообще сделал? Чем могли помешать предприимчивому стервецу Лора и Куки? Они даже не были лечащими врачами.
Хаус пожал плечами. Это оставалось неясно. Да, мало ли, что оставалось неясно.
- Ты в порядке? - спросил он Уилсона.
- Да. Извини, я не должен был на тебя наезжать из-за этого разговора с Корвином. Понятно же, что вы оба с ним любители головоломок. Просто это Марта, и я…
- Ну, понятно, что ты, - махнул рукой Хаус. - Уже вся больница знает, что ты к ней неровно дышишь. Чейз прямо весь издёргался.
- Не мели чепухи! - рассердился Уилсон. - Мы просто друзья - сто раз говорить? Я не люблю её, как женщину, и не смог бы полюбить - она совершенно не в моём вкусе. Да и… - он вдруг замолчал резко, словно сам себя по губам шлёпнул, и Хаус ощутил под ложечкой нехорошее сосущее чувство - вдруг вспомнился проклятый «молитвенник» Уилсона, и он понял, что хотел сказать Уилсон этим оборванным «да и…» - то же, что говорил ему в сердцах ночью в спальне. И, не желая больше к этому возвращаться, взялся за ручки кресла:
- Поехали… Постараемся увидеть Орли. Харт выписывается на амбулаторию, не исключено, что мы их уже не застанем.
Однако, они ещё` были здесь. Орли принёс Леону спортивный костюм и кроссовки, и он сидел в палате, уже переодевшись и собрав сумку, в ожидании памятки с рекомендациями по диете и режиму, которую с минуты на минуту должна была принести медсестра, рассеянно крутя на запястье новый браслет мониторирования, выданный ему вместо старого. Хаус снова включил его в исследование, заявив, что вообще-то делает это не для него, и Леон теперь мучился вопросом: «А для кого?». Хаус, определённо, не был идиотом, более того, он был совсем не идиотом, и ответ поэтому мог быть либо «для Орли», но тогда, склоняясь к нему, Леон начинал ощущать жгучую ревность, либо «для Уилсона» - об этом Леон думать вообще не хотел, такой ответ его попросту пугал, либо «для пользы дела», но это уже уязвляло самолюбие, низводя роль мистера Харта до жалкой роли подопытного кролика в чужой игре.
- Я чертовски рад, что тебе получше, - Орли на ходу закрыл крышку мобильника.
- Обманчивая иллюзия, будто всё в порядке, - возразил Леон, потирая на кисти след прокола внутривенной иглой. - Я получаю диализ - вот и выгляжу живчиком. Почка-то всё равно не работает… Кто звонил? Надеюсь, не Минна одумалась и решила вернуться к тебе? Скажи ей, что ты не можешь переступить через свои заблуждения по поводу духовного и плотского - впрочем, детей я готов принять в приятели без рефлексий… Слушай, оставь телефон в покое - разобьёшь. Ты же его убрать в карман собирался, нет? Тебя так просто в краску вогнать - даже не интересно.
Орли виновато посмотрел на свои руки, независимо от его воли уже игравшие с телефоном в пенспиннинг. Они у него не умели оставаться в праздности - он всё время что-то в них катал, вертел, перебирал или просто заламывал и тянул пальцы, и кисти были гибкие, подвижные, гнущиеся во все стороны. Леона завораживала игра его рук - он мог на них смотреть подолгу, как на воду или огонь, вот только Орли, если замечал его взгляд, смущался, и его руки замирали.
- Звонил Бич, - сказал, наконец, он.
- И?
- Он нам переводит на счёт деньги за первый сезон, приглашает на подписание контракта на второй. Я ему всё объяснил, но он говорит, что не будет рассматривать твою замену, пока не получит определённого отказа. Он готов ждать.
- Почему он мне не позвонил?
Орли, похоже, ждал этого вопроса.
- Он сказал, что опасался тебя побеспокоить - ты ведь болен, может быть, плохо себя чувствуешь, и тебе вообще не до съёмок сейчас. Но на самом деле он просто думает, что ты поступишь так, как скажу я. Он всё равно уже звонил Старлингу, звонил Венди - он знает, как ты себя чувствуешь.
- И когда это так было, чтобы я поступал так, как скажешь ты? - скептически хмыкнул Леон.
Орли поднял на него свои почти прозрачные сейчас ясно-голубые глаза с лёгким недоумением:
- Когда ты поступал по-моему? Да всегда. Нет. ты можешь притворяться, как угодно, если тебе приятно, но в нашей дружбе главный - я, и Бич - один из немногих, кто это понимает.
- Неужели ты? - Леон изогнул бровь.
Орли вздохнул. Он не бравировал. Выглядел даже печальным - просто говорил, что думал:
- Ну, припомни хоть один раз, когда было по-другому. Ты даже здесь находишься, потому что я так захотел. Ты бросил Минну из-за меня, бросил театр из-за меня, пошёл в проект Бича из-за меня, лёг на операционный стол из-за меня. И знаешь, что я тебе скажу? Это для нас обоих большое благо. Потому что если бы это я делал по-твоему, мы… да мы вообще не сошлись бы так близко, Леон Хартман, и ты давно бы умер от сердечного приступа, а я покончил с собой, как последнее депрессивное чмо. Так что не обижайся на очевидные вещи, о`кей?
Леон рассмеялся, поймав себя на том, что ему захотелось потрогать завиток седоватой пряди над ухом Орли. И если бы главным был не Орли, он бы так и сделал. От этой мысли он рассмеялся ещё сильнее, и Орли тоже улыбнулся, даже не спрашивая, о чём он.
-- Ладно. Вот только я же не могу сейчас сказать ничего определённого, - виновато заметил Харт, перестав смеяться. - Сколько Бич будет ждать? У них даже диагноза нет. Уилсон сказал только, что это, скорее, острый нефрит, чем отторжение, а Хаус вообще ничего не сказал. Но я снова в реестре, значит, дело моё плохо - Хаус ни за что не включил бы меня в реестр, если бы оно не было очень плохо. Биопсию моей почки они отправили куда-то в Нью-Йорк, на консультацию, ответ будет через несколько дней. Если Бич продолжит настаивать, можешь ему всё это в красках расписать - я разрешаю. Пусть жалеет меня - это даст нам время. И ещё скажи ему, что если будет диализ, о съёмках придётся забыть - я не потяну этот бешеный ритм.
- Что же ты тогда станешь делать?
- Вернусь в театр, стану играть в пьесах Оскара Уайльда… Что?
- Сейчас по «центральному» гонят первый сезон «Билдинга», - вздохнул Орли. - Это такое попадание «в цвет» - рейтинг зашкаливает. Все звонят, поздравляют. Ужасно неловко, но… приятно…
- Я знаю, - мрачно кивнул Харт.
- И дело не в славе - просто то, что у нас получилось, реально хорошо. Ты знаешь, Рубинштейн даже Джорджи звонил - помнишь, Крейфиш рассказывал, как снимался в сериале «Центральная окружная» про врачей Чикаго и так хотел сыграть с ним хоть сценку, но Джорджи оказался занят только в начальных эпизодах? Лайза сказала, что он напророчил проекту долгую и счастливую жизнь, если смогут сохранить актёрский состав на следующие сезоны.
Леон помрачнел ещё больше:
- Я знаю, что тебе очень нужна эта работа, Джим. Но я не могу сделать невозможное. Театр - это две репетиции и один выход в день, в определённое время, а телепроект - это сумасшедший дом без представления о времени вообще. Я пока не говорю «нет» - ты видишь, но если Бич начнёт терять терпение и подгонять нас подписать эти чёртовы контракты на следующий сезон прямо сейчас, я не смогу этого сделать. Прости меня…
- Без тебя я в проекте не останусь, - покачал головой Орли.
- Джим, это шантаж!
- Нет, это просто расстановка приоритетов. Я ведь тоже могу играть в спектаклях, или записывать диски, или писать книги. Но я хочу быть где-то рядом, когда тебе захочется поболтать о боксе или джазе. И этого мне хочется больше, чем сниматься в «Билдинге». Но у нас пока есть время, Лео. Хотя на сегодняшний день Бич не хочет терять волну и рассчитывает выбить дополнительное финансирование.
-И мы переломаем ему все спицы в колесе, если покинем проект. Тебе не кажется, что он не заслуживает такой свиньи? Почему бы тебе не попробоваться с Уайдли или тем же Джорджи? Думаю, что сейчас, когда проект на «волне», заманить их труда не составит. С Джорджи ты отлично сыграешься, а Нэд Уайдли прекрасно отыгрывает второй план.
- Давай не будем пока об этом говорить, - попросил Орли, болезненно поморщившись. - Это всё равно будет другой «Билдинг»… Да, кстати, - оживился он. - Бич, для того, чтобы подогреть интерес, запланировал на межсезонье несколько интервью с исполнителями. Джесс уже дал, распинался битый час, сыграл на своём электроальте. С ним был Крейфиш, но, кажется, только мешал, как якорь паруснику.
- Респект Джессу. Я вообще не могу работать с Крейфишем, - к слову пожаловался Харт. - Он меня в сон вгоняет.
- Да брось, у вас отличная сцена вышла.
- Где я всё время зеваю?
Орли невольно рассмеялся.
- Мне, наверное, тоже придётся дать большое интервью, и неплохо бы сыграть и спеть что-нибудь из саунда - помнишь, как мы сделали аранжировку в рождественскую ночь с Хаусом?
Харт заметно помрачнел.
- Ты должен ехать туда?
- Ты прослушал ключевое слово - «с Хаусом» Бич хочет и у него взять интервью, как у прототипа главного персонажа.
- Боже мой! Уговори его не делать этого - на него подадут в суд все представители несовершеннолетних в пределах досягаемости телевещания. Впрочем, это если он вообще уломает Хауса.
- Он считает, что это будет несложно. Бич родился с хлопушкой в руке и не представляет себе человека, который может всерьёз не хотеть засветиться на экране перед публикой. А уговаривать Хауса должны мы с тобой.
- Нет-нет-нет, - Леон даже головой замотал. - Уволь меня от этой миссии. Я - его пациент, мы оба запутаемся в этике.
- Я думаю, Бич просто загорелся идеей попиариться на твоей болезни - ну, знаешь, медицинская драма на экране и в реальности, провести параллели.
- Почему он решил, что я соглашусь? Потому что из нас двоих ты - главный, и ты меня всё равно уломаешь?
- Ты согласишься. Потому что в обмен можно будет затянуть с контрактами до полной ясности. Что бы ты ни говорил, Леон, эта работа нравится тебе не меньше, чем мне. До начала сезона уйма времени. И если заморозить контракты, всё ещё может… всё ещё может быть.
- И у меня вырастет новая почка? - хмыкнул Харт.
Орли упрямо мотнул головой:
- У тебя браслет на руке. Это означает, что тебя не списали, что за тебя будут бороться. Хаус будет за тебя бороться, а это дорогого стоит. Спроси у Уилсона.
- И можешь прямо сейчас, - раздался голос Уилсона от двери.
Он сидел, вальяжно развалившись в инвалидном кресле и крутил в руках чёрно-серебристую трость Хауса, а сам Хаус, за его спиной опирался на спинку кресла, насмешливо улыбась.
- Говорите. Мы не торопимся. Закулисная жизнь «звёзд» - это же так интересно! - его глаза ехидно посверкивали.
- А хотите сами попробовать? - тут же ухватил быка за рога Орли.
- Ещё чего не хватало! Лицедеи - низшая каста, бродяги, то ли дело лекари. Престижный район, высокие гонорары…
- Нам нужно с вами поговорить, Орли, - серьёзно сказал Уилсон. - Это важно. И желательно без аудитории.
Орли, видимо, что-то почувствовал в его интонации - он обернулся и беспомощно посмотрел на Харта.
- Я - не аудитория, - резко возразил Харт. - Я - твой лучший и единственный друг, между прочим. Давно ты завёл от меня секреты? - и, поскольку Орли не ответил, повернулся к Уилсону и Хаусу. - Или говорите при мне, или никак. Пока что из всех случаев, когда он старался оберечь меня, ничего путного не вышло, так что… Ну?
Теперь настала очередь Уилсона переглядываться с Хаусом. Хаус согласно опустил ресницы.
- Очень похоже, что вы, Орли, видели убийцу Лоры и Куки сразу после убийства, - жёстко сказал Уилсон. - Если станете отпираться, я объясню, как и какие произвёл расчёты, но, я думаю, вы достаточно умны, чтобы поберечь моё и своё время. Итак? Мы расстались с вами в раздевалке и вы пошли по коридору…
Орли молчал. У него снова звучал в ухе сиплый вонючий шёпот: «Я про твоего Хартмана говорю - ты же понимаешь, что довольно одного укола, одной таблетки…» Пустая угроза или…
- Он видел, - вдруг спокойным голосом сказал Хаус и дёрнул подбородком в сторону Харта. - А он об этом уже знает.
- Я его не видел, - глухо проговорил Орли - его опущенная голова отрицательно качнулась из стороны в сторону.
- Его? Почему вы сказали «его»? - сузил глаза Хаус. - Почему вы не использовали безличное «никого не видел»? Значит, всё-таки речь идёт о конкретном человеке?
- Почему вы уходите на амбулаторию? - в свою очередь спросил Уилсон, и его глаза тоже подозрительно потемнели. - Причём, просил об этом не Леон - просили вы, Орли, хотя должны бы понимать, что уход здесь тщательнее и режим правильнее, что мы провели только первую серию очищения крови, и у нас полно диагностической работы, что могут случится какие-то непредвиденные вещи, осложнения, и будет лучше, если они случатся в стационаре. Да-да, - отмахнулся он небрежным жестом. - Я всё это слышал - про госпитализм, четыре стены, которые душат, ощущение несвободы и погруженности в болезнь. Вы - актёры, играющие в медицинском сериале, вы не упустили бы возможности пожить в естественных декорациях как можно дольше. Подозреваю, единственный ваш достоверный мотив - оказаться подальше от места, которое вас пугает, нахождение в котором влечёт за собой риск. Зная ваше отношение к Леону, я понимаю, что вы не стали бы и минимально рисковать его здоровьем и отдалять от наблюдения и помощи врачей ради себя. Значит, находиться для него здесь - риск ещё больший. Значит, кто-то угрожал повредить Леону, и этот кто-то привязан к больнице и удалён от гостиницы. А теперь я ещё раз повторю вопрос: кого вы видели и чем он вас запугал? Мы с Хаусом никому не скажем, но нам нужно знать… - он немного помолчал и, видя, что Орли продолжает молчать, кинул последний аргумент:
- Мы попадали в похожую историю пару лет назад. Я имею в виду шантаж. Я был вынужден убить четверых человек - ну, то есть, вернее, организовать несчастный случай, чтобы они погибли. Это было плохим решением, и оно отразилось на мне не лучшим образом и продолжает отражаться, поэтому я хочу вас предостеречь: вы, уж наверное, как люди неглупые, знаете, что шанатажиста невозможно упокоить, как активного вампира, пока не загонишь ему в сердце осиновый кол. Вот только делать это своими руками - мука. Я просто предупреждаю…
- Чисто по-дружески, - мрачно добавил Хаус. - Так, консультация матёрого душегуба начинающим адептам - вы понимаете?
Харт не выдержал сброса напряжения - фыркнул смехом, Орли тоже криво усмехнулся, все почувствовали, что слова Хауса разрядили обстановку.
- Карты на стол, - продолжил, воспользовавшись этим, Хаус. - Двое из нас точно знают, что произошло, двое догадываются приблизительно точно. Я не буду уподобляться Шерлоку Холмсу и говорить: «Я расскажу, а вы меня поправите, если я ошибусь». Рассказывайте сами. В самом деле, не Хиллингу же на вас ябедничать, чтобы он применил допрос с пристрастием.
- Но я его, действительно, не видел, - сказал Орли. - Он схватил меня за шею сзади - я головы повернуть не мог. Если бы Хиллинг узнал об этом - толку никакого, я всё равно его не опознал бы.
- Например, не мог он быть здоровый, как шкаф, сильный и грубый, - спросил Уилсон.
- Да, таким он и был. Наверное, на полголовы меня выше…
- Не чёрный, но с заметной примесью негритянской крови. А вот меланина не нажил, и глаза почти красные, а волосы с рыжиной.
- Я же говорю, я не видел его - только слышал, как он хрипел мне в ухо… Кого вы описываете? - вдруг встревожился Орли. - У вас есть кто-то на подозрении? Он назвал Леона по фамилии - настоящей фамилии, не псевдониму, а Лео вообще не представляется настоящей фамилией, её до последнего времени знали считанные единицы.
- Тот человек, на кого я думаю, вполне мог её как раз знать. У него были все условия для этого. Но вы говорите, что слышали его голос? Такой низкий, грубый, как будто прокуренный, и из пасти воняет, как из задницы, потому что жуёт табак и ни разу в жизни не чистил зубы. Гордится этим, может проволоку перекусывать и убивать дыханием кошек.
- Подожди… - насторожился Харт. - Ты говоришь о Гедерике Россе? Фельдшере из ванкуверского хосписа? Откуда ему здесь взяться?
- Я его не помню, - сказал Орли. - Я его видел?
- Может быть, и нет. У нас один раз возникло небольшое недоразумение из-за особенностей содержания пациентов - я его запомнил. «На два цента чая, на два цента хлеба» - да?
Уилсон рассмеялся:
- Это стало его кличкой, я и не помнил, что на самом деле его фамилия Росс.
- Всё равно я его не видел, - покачал головой Орли. - Хотя насчёт вони - да, от него разило, как от собаки, очистившей мусорку.
- Это бетель. Похоже, очень похоже, что это он, - Уилсон возбуждённо принялся тереть холку - привычка, от которой его не отучил и парез. - Нет, конечно, надо ещё всё это проверить, потому что просто странно, но… Орли, Харт, вы, пожалуйста, не говорите пока никому ничего об этом, хорошо? Вдруг мы всё-таки ошиблись или, ещё хуже, не ошиблись и спугнём его или спровоцируем. Нужно подождать. Тут ещё одна история, в которой он мог быть замешан…
- Я и не собирался говорить, - честно признался Орли. - Игры в сыщиков меня не увлекают, а если уж речь идёт о безопасности... Послушайте, Уилсон, Хаус, вы ведь не собираетесь изображать пинкертонов? Полиция справится с этим лучше, не рискуйте.
- Полиции нужны факты, а не домыслы - тут пока нечего сообщать полиции, - неискренне возразил Уилсон. - Ну, вы собираетесь, да? Не будем вам мешать. Хаус, мы домой или…
- Или, - сказал Хаус.
- Ты понимаешь? - возбуждённо выдохнул Уилсон, едва они снова оказались в коридоре. - Я про Анни. Если это его работа, то… люди не меняются.
- Прежде он не убивал, - возразил Хаус.
- Но и жизни чужой в грош не ставил, если помнишь. Где он прячется? Он не введён в штат - контракты я подписывал, и даже если не помнил его фамилию, пока Леон не напомнил мне, увидев, думаю, не пропустил бы. Среди больных?
- Нет. За эти два дня ты посмотрел всех без исключения - ты бы его увидел.
- Значит, он или дневной уборщик на разовых контрактах, или санитар вспомогательной службы - из тех, которых набирала не Венди, а Кадди.
- То есть, либо психиатрия, либо лаборатория, либо…
- Либо морг, - перебил Уилсон. - Ну, Хаус, точно же морг! - от возбуждения его гиперкинез усилился в разы - он просто подскакивал в своём кресле, брыкаясь, как норовистый мул, но сейчас ни его, ни Хауса это обстоятельство не волновало. - Послушай, может, действительно, пора подключить Хиллинга и…
- Притормози, - сказал Хаус, чуть насупившись. - Что ты ему можешь предъявить, кроме того, что Росс работал в Ванкувере и жуёт бетель? Ни то, ни другое не запрещено. Подслушанный разговор? А ты его дословно вспомнишь или, может, ты его записал?
- Нет, - сразу угас Уилсон.
- Ты видел, что это он тебя толкнул с эскалатора?
- Нет.
- Орли его тоже не видел, а Орли не из тех, кто станет показывать лишнее - скорее, и о том, что есть, умолчит. И что нам остаётся. Фельдшер из Ванкувера перевёлся в Принстон с понижением в должности из-за некрасивой истории в хосписе - её он даже отрицать не будет. А потом в больнице произошло убийство, и врач, который работал с ним раньше, причём, состоял в резко неприязненных отношениях - до мордобоя включительно - ну, тот, что провёл полтора месяца в психушке, перенёс несколько операций под общим наркозом и инсульт. Так вот, он вскоре после посттравматического шока завис вниз головой в сканере и якобы слышал за стеной голос, говорящий с кем-то о чём-то таком, что могло бы указывать на причастность говорящего к убийству, и этот голос ему показался похожим на голос Росса. Как тебе такое изложение событий?
- Как раз тянет на ещё одну госпитализацию в психоневрологию, - мрачно признал Уилсон. - Ну, а ты что предлагаешь?
- То же, что ты предложил Орли. Нужно его спровоцировать.
- Каким образом? - спросил Уилсон, тревожно хмурясь.
- Поскольку до сих пор его никто не тронул, я думаю, он на этот счёт успокоился. А поскольку он - Надвацента - скоро ему захочется повторить свой коронный номер: «вотри пустышку за панацею». Значит, нужен достаточно надёжный и достаточно упакованный пациент с болезнью пострашнее насморка. Лакомый кусочек, перед которым он не сможет устоять.
- Но у нас уже есть Анни Корн.
- Анни Корн - не наш человек, она ненадёжна, и бог знает, что взбредёт ей в голову… А вот как насчёт Харта?
- Харта? - изумлённо вытаращился Уилсон. - Ты сказал: Харта? Да ведь Харт его знает!
- Как фельдшера хосписа «Ласковый закат» - ну и что? Не как убийцу Лоры и Куки.
- Но он же Орли запугивал!
- Опять: и что? Во-первых, он уверен, что Орли его не разглядел, раз его пока не трогают…
- Да сам Орли никогда…
- Во-вторых, Харт - не Орли и не обязан делиться с Орли абсолютно всем, - невозмутимо продолжал Хаус. - В-третьих, Харт - блестящий актёр, и сумеет, если захочет, быть достоверным.
- И ты думаешь, что Надвацента на это клюнет?
- Обязательно клюнет, если продумать сценарий. Таких останавливает только пуля в печень. Жадность к мелкой наживе у этих натур хуже, чем лекарственная зависимость. А то, что сейчас Харт выписывается, нам только на руку - со стороны это может выглядеть, как его разочарование в официальной медицине.
- Ну, хорошо, предположим, даже у тебя выйдет. Предположим, Надвацента даже попробует сосватать Леону свои сомнительные прионы - всё равно это ещё не признание в убийстве.
- Мошенничество и обман - тоже хорошо. Что касается убийства, похоже, что здесь мотивация тоже где-то рядом с прионами. Ну, не любовные же отношения были у этой конфетки с этим бабуином. Тем более, если вспомнить то, что ты слышал в морге. Он называл кого-то боссом и говорил, что «девка из тех». Думаю, «девка» как раз Лора. А кто такие «те»?
- Спецслужбы? - предположил Уилсон.
- Ну, нет, будь она, действительно, из тех, мы нашли бы в гистолаборатории не её и Куки, а самого Надвацента с жареными яйцами, фаршированными кровяной колбасой. К тому же, он сказал «не нарочно». Что он имел в виду? Что «не нарочно»? Убийство? Не хотел убивать, но так вышло? И этим он «втянул» неведомого босса «в криминал»? Так что теперь вместо того, чтобы «действовать» этот босс будет вынужден «отмываться»? То есть изначально «действия», видимо, предполагали какую-то публичность. Знаешь что? Нужно полистать их личные дела - Лоры и Куки. Может быть, что-то мелькнёт…
- У меня и так всё время мелькает - только ухватить не могу, - пожаловался Уилсон. - Мне ведь и голос этого босса был знаком. А вот не могу вспомнить...
- Хочешь, попросим Корвина воззвать к твоему подсознанию? - насмешливо прищурился Хаус.
Но Уилсон шутить на эту тему настроен не был - плотно сжал губы и покачал головой.
- Тогда Чейза? Там, конечно, труба пониже и дым пожиже, но, помнится, у него получалось.
- Мне кажется, посвящать в эту историю ни Корвина, ни Чейза пока не стоит, - рассудительно заметил Уилсон. - Довольно Харта и Орли… Хаус, за что он вообще мог их убить?
- Теоретически?
- Ну… да.
- Теоретически, пока не доказано, что он вообще их убил. Это просто наше с тобой предположение.
- Гипотеза.
- Ладно, гипотеза. Вообще, кажется, кто-то из теоретиков юриспруденции классифицировал все причины убийств, разделив их на три основные группы. Из страха - перед самим человеком или исходящей от него опасностью разоблачения - шантаж сюда же; из жадности, когда смерть его даёт выгоду - например, наследство, как в случае с твоим покойным племянничком; из мести - когда имела место какая-то реальная или мнимая обида в прошлом - недавнем или отдалённом.
- И всё?
- Не всё. Ещё неосторожность, эвтаназия и заказ. Это уже не из той классификации. Считай за дополнение. Киллер или солдат убивает согласно профессии или по долгу службы.
- Я не думаю, что Надвацента солдат или профессиональный киллер.
- Тогда нужно узнать, не связывало ли с ним что-нибудь Куки или Лору. Например, как он вообще сюда попал. Теперь, когда ты вспомнил его имя-фамилию, можно попросту пойти в отдел кадров и просмотреть бумаги. Ну, как, идём?
- Сейчас?
- А что, тебя что-то останавливает?
Уилсон посмотрел на часы:
- Вообще-то, нет. Только из отдела кадров уже все ушли.
- А нам кто-то нужен?
- Вряд ли в бумагах будет написано, знакомы они или нет. Я думал, поговорить с Ней или Венди - кто-то же принимал его на работу.
- Кадди. Разве вы не договаривались, что вспомогательные службы будут в её ведении? Мы просто посмотрим, кто подписывал договор, сама Кадди или кто-то ещё из администрации. Пошли?
Уилсон устало вздохнул:
- Ладно, пошли.
К их удивлению, в помещении отдела кадров - если, конечно, тесная комнатушка с одним-единственным столом и парой шкафов заслуживала столь пышного наименования - кто-то был. Из-под двери пробивался неяркий свет настольной лампы.
- Ты чего застрял? - удивился Хаус и подтолкнул кресло вперёд. - Ты же тут самый главный, тебе не обязательно стучать.
Уилсон послушно толкнул дверь - и отшатнулся - в глаза, словно пламенем, плеснули рыжие волосы Блавски.
- Ты что тут делаешь? - подозрительно спросил Хаус.
Блавски вздрогнула и чуть не выронила пластиковый бумагодержатель, но тут же оправилась от неожиданности, тряхнула головой, отбрасывая каштановую волну назад, за плечи, и смерила их не менее подозрительным взглядом:
- А вы?
- Я первый спросил.
- Вы, ребята, всё время что-то темните, - медленно проговорила она, склонив голову набок и внимательно приглядываясь к ним. - Ходите по лезвию, всё время в тумане какой-то таинственности, на грани фола, и, по-моему, я имею все основания за вас бояться.
- Сюда тебя не страх за нас привёл, - резонно заметил Уилсон, стараясь прочитать, что написано на верхней обложке скоросшивателя.
- Это - всего лишь личное дело одного из наших санитаров, из новеньких, - сказала она и повернула обложку к нему так, чтобы он прочитал.
- «Гедерик Роберт Росс» - прочитал вслух Уилсон.
- Упс! - сказал Хаус.
- Почему… зачем тебе понадобилось его досье?
- Тут такое дело, - смутилась она. Хиллинг показал распечатку звонков Лоры, спрашивал, знаю ли я кого-то из абонентов. Так вот, в свой последний день она звонила этому Россу несколько раз. Мне это показалось странным, но Хиллингу я пока ничего не сказала - решила сначала взглянуть, кто он вообще.
Хаус и Уилсон переглянулись.
- Пока и не надо ничего говорить Хиллингу, - сказал Уилсон. - Покажи-ка. Смотри, - он повернул листы в скоросшивателе так, чтобы Хаусу было видно. - Он закончил специальное учебное заведение в Чикаго, сертифицированный фельдшер.
- Потом ещё специализировался, как помощник фармацевта, - не без удивления прочёл Хаус. - Какие-то годичные курсы… Вряд ли с таким багажом он удовлетворён своим теперешним положением санитара или охранника. Чикагский метис, выбившийся в люди, должен быть амбициозней вице-президента.
- Почему он вообще нарисовался именно здесь? - вслух задумался Уилсон, хмуря свои густые брови так, что глаза под ними из карих стали чёрными.
- Вы что, уже с ним где-то сталкивались? - догадалась Блавски.
- Сталкивался, - не стал темнить Уилсон. - В ванкуверском хосписе. Он там впаривал шарлатанские лекарства умирающим.
- Какие лекарства? - насторожилась Блавски.
- Я же сказал: шарлатанские. Крыло летучей мыши, кровь девственницы, кожу, сброшенную змеёй…
- Ты что, от Хауса заразился привычкой ёрничать в ответ на простой вопрос? - упрекнула Ядвига - в её голосе Хаус отчётливо уловил нотки, присущие Кадди; тесное общение с деканом «ПП» явно сказывалось. Впрочем, Кадди тоже почему-то последнее время стала делать упор на зелёные тона в своей одежде и подняла длину юбки повыше- очевидно, влияние было взаимонаправленным.
- Да серьёзно, практически такую же ересь. Ну, какой-то чайный гриб, какую-то настойку из семенной жидкости лягушек или…
- Или прионы?
Хаус улыбнулся - Рыжая ему всегда нравилась, уже хотя бы тем, что ничуть не была дурой.
- Или прионы, - подтвердил Уилсон. - Давно он у нас работает?
- Помнишь, когда эта сумасшедшая, которая чуть нас с тобой не убила и порезала Хауса, была госпитализирована, Хаус принял сразу несколько человек охранников? Вот тогда. Их поступило шестеро. Двое - на амбулаторный этаж и в приёмное, двое - в зону «В», и двое - в морг и лабораторию.
- Так давно? Господи! Как получилось, что я его ни разу не видел?
- А где бы ты его увидел? - пожал плечами Хаус. - На планёрки они не ходят, а в морг не ходишь ты. Куда интереснее вопрос, которым ты, впрочем, и сам уже задался: зачем он сюда устроился, и почему санитаром, а не фельдшером?
Уилсон потеребил мочку уха, раздумывая.
- Вообще-то… его могли лишить права работать фельдшером. Я же ведь тогда не молча ушёл… Правда, чем дело кончилось, не интересовался, но, в принципе, оно могло кончится чем-то вроде закрытия лицензии.
- Так чего же ты молчишь, идиот? Ты обломал карьеру амбициозному ниггеру. Вот тебе мотив, чтобы свернуть тебе шею. Я не удивлюсь, что он вообще только из-за тебя сюда и приехал.
- А потом перепутал со мной Лору?
- Раз она ему звонила, они были знакомы. Как бы узнать содержание разговора…
- А не было никакого разговора, - ответила Блавски. - Он не принял звонки.
- И не перезвонил?
- Нет.
- Ответил по-другому, - хмыкнул Уилсон. - Я думаю, теперь Хиллинг…
Но Хаус покачал головой:
- Этого недостаточно. Просто знакомство. Это - не улика.
- Но она звонила ему!
- А если бы она звонила тебе? Да она могла звонить сотне знакомых. Тем более, что звонок он не принял.
- Тогда что ты предлагаешь?
- То, что уже и предложил. Переходим к плану «Би», - невозмутимо пожал плечами Хаус. - Рыжая, сделай нам с Уилсоном одолжение: не говори пока ничего Хиллингу.
Уходя, Хаус прихватил из отдела кадров ещё и личные дела Лоры и Куки, что, вообще-то говоря, строжайше запрещал служебный этикет, но Уилсон промолчал, и Блавски промолчала.
- Скажи, ты всё ещё думаешь, что это - всемирный заговор? - спросил Уилсон, когда они уже направлялись к лифтам, чтобы ехать домой, и Хаус толкал его кресло, а трость и позаимствованные документы лежали на его коленях, и он старался делать вид, будто не имеет понятия о том, что именно в этих папках.
Хаус покачал головой:
- Уже нет. Думаю, история с вирусом «А-семь» и с ребёнком Чейзов - ты ведь об этом говоришь - тут не при чём. Смит вернулся работать неврологом - верный признак того, что тема закрыта. Или проект провалился, или азиаты обскакали наших, или наши — азиатов, но, так или иначе, к чему-то они там пришли. Теперь чем скорее мы обо всём забудем, тем будем целее и невредимее.
Последний вывод показался Уилсону настолько для Хауса нехарактерным, что он недоверчиво переспросил:
- И тебя такой открытый финал устраивает?
Хаус остановился и выпустил ручки кресла. Уилсон запрокинул голову, стараясь увидеть его лицо, но не преуспел, да и в коридоре было уже темновато.
- Ты знаешь, что нет, - наконец, ответил Хаус после довольно продолжительного молчания. - Но в другом случае будет ещё хуже. Эта больница… Ты читал «Собор Парижской Богоматери»?
- Не одолел, - признался Уилсон. - А вот мюзикл слушал.
- Тем более. Там же, если ты, конечно, помнишь, сам собор выступает, как отдельное действующее лицо, как одушевлённый персонаж со своими тараканами. И все они: гвардеец, священник, цыганка, калека - как раз на роли этих тараканов.
- Да ну? - явное изумление в голосе Уилсона безошибочно указывало на то, что это «ну» относится уже не к французскому собору.
- Да, - стеснённо признался Хаус. - Я стал с некоторых пор воспринимать «Двадцать девятое», как вот такой персонаж. Забавно. Ощущение Бога-творца, чешущего в затылке, что он ещё забыл сотворить для полного совершенства мира…
Уилсон улыбнулся:
- Всегда говорил, что ты романтик. Хаус.
Хаус серьёзно покачал головой:
- Нет, это уже не романтика - скорее, мистика. «Дом, который растёт на вас» ты тоже не читал? Посмотри, как забавно: у нас есть неожиданные персонажи: убийца из прошлого, карлик-экстрасенс, Розмари со своим ребёнком, умирающая таинственная Тринадцать… Это как проект телевизионщиков, который называется «Билдинг» по имени главного героя, а по сути билдинг может быть и нарицательным, и, я уверен, они имеют это в виду. Строение. Дом. Собор Парижской Богоматери - ты понимаешь?
Уилсон слушал, приоткрыв рот:
- Господи, никогда не думал, что ты вообще можешь смотреть так на вещи.
- Будь твоё имя Гораций, я изрёк бы банальщину, - вздохнул Хаус. - Могу изречь другую: всё сверхъестественное, на самом деле, просто те причинно-следственные связи, в суть которых мы не врубились.
- А будь твоё имя Джек, я бы притащил сюда криворогую корову, - покачал головой Уилсон. - Чтобы у тебя не было когнитивного диссонанса между твоим воинствующим атеизмом и парой бук в шкафу.
- Да ладно. Буки в шкафу - это по твоей части. Я-то там ничего, кроме футболок не держу.
- Кроме футболок, пары скелетов и своей светлой половины. Серьёзно, Хаус, ты почувствовал себя демиургом? И теперь, как маленький принц, надорвался от ответственности за розу и барашка и ждёшь только укуса змеи?
- Смотри сам не укусись этой змеёй, - серьёзно, даже хмуровато сказал Хаус. - Тем более, что ходить за ней недалеко. Ты, конечно, сволочной острозубый лис, но раз уж ты сидишь неприлично близко, мне приходится задумываться и об этом тоже.
- Я знаю, - с мягкой признательностью сказал Уилсон. - Помню.
Хаус снова взялся за ручки кресла. Уилсон сосредоточенно молчал некоторое время, потом снова заговорил:
- И всё равно, ума не приложу, зачем он это сделал… Хаус, стой! Ты куда, к эскалатору? А ты меня удержишь?
- А есть варианты? Предлагаешь бросить тебя на лестницу, а до двери допинать ногами? Удержу - не бойся.
- Нет, подожди. Не надо! - Уилсон вцепился в колёса, резкая саднящая боль снова толкнулась в ладонях
- Ты что? - нахмурился Хаус, тут же останавливаясь.
- Подожди, - уже тише повторил Уилсон, опуская голову подбородком в грудь. - Это… Знаешь, я не могу тебе этого доверить. Ты хромой, ты сам с эскалатором еле справляешься. Это кресло громоздкое, тяжёлое - ты не удержишь.
- Я постараюсь.
- Не хочу рисковать.
- Стесняюсь спросить, ты как тогда домой попадёшь? Чейз уже уехал.
- Я не знаю, - честно сказал Уилсон.
- Позвать дежурного из приёмника? Там Лейдинг сегодня. Или санитара?
Уилсон замотал головой - «ни в коем случае».
- Ну, оставайся в больнице, оставайся в палате. До утра.
Однако, и эта перспектива Уилсону, похоже, тоже не улыбалась.
- Есть ещё просто лестница, - наконец, проговорил он нерешительно. - Я бы как-нибудь вскарабкался…
- На два пролёта? Ну да, можно ещё по канату в окно влезть…
- Хаус, я лучше ползком полезу, чем доверю хромому калеке удерживать себя в этом кресле на эскалаторе или позову Лейдинга… Я серьёзно. Я себе чудом не переломал все кости в тот раз, и повторять не хочу. А если ещё и тебя утяну за собой, ходить парочками в нашей больнице может стать привычкой для всех трупов. Закон парности, знаешь?
- Подожди. Раньше, когда Чейза не было рядом, ты мне позволял это делать. Что изменилось?
- Кресло, например. То было легче и компактнее.
- Или ты. Тот был куда более рисковым парнем.
- Хорошо, - сдался Уилсон. - Я. У меня развилась фобия. Но если ты, чтобы справиться с ней, просто решил меня в кресле спихнуть с эскалатора, то это будет слишком радикально даже для тебя.
Хаус выпустил ручки кресла, обошёл его и встал перед Уилсоном, забыв на какое-то время, что слишком приближаться к его бесконтрольным ногам небезопасно. Раздельно и веско проговорил, глядя ему прямо в глаза:
- Я.Тебя. Удержу.
А в следующий миг удар мыском кроссовки Уилсона пришёлся под колено больной ноги - так, что нога подломилась, и от острой боли у Хауса на миг в глазах потемнело. Он ухватился за кресло, чтобы не упасть, и кресло тоже едва не вывернулось на пол, на миг даже оторвав одно колесо от пола.
- Себя бы ты мог удержать… - тихо, шелестяще пробормотал Уилсон. На какой-то миг Хаусу даже показалось, что он сделал это нарочно, тем более, что вместо испуга или вины в его голосе звучало ледяное равнодушие, жестокость. Он узнал цену этому равнодушию только когда проморгался и поднял голову, встретившись с Уилсоном взглядом.
- Гиперкинез - удобная штука, - преувеличенно бодро сказал Хаус. - Можно дать приятелю по яйцам, и он даже не поймёт, случайно у тебя вышло или нарочно. Хочу себе такой.
- Ты же тащишься от боли,- дрожащими губами тускло выговорил Уилсон. - Я так и подумал, что тебе понравится.
Он смотрел мимо Хауса, глаза наливались влажным блеском.
- Ну, ты чего? - сменил тон Хаус. - Из-за ерунды…
- Слишком много ерунды, - прошептал Уилсон. - А кроме ерунды, Хаус? Что-нибудь кроме ерунды у меня будет ещё когда-нибудь, а?
Хаус порылся в карманах, вытащил большой леденец - банановый в блестящем фантике, жёлтый и отлитый в форме этого самого банана, протянул Уилсону:
- Вот. На-ка, пососи.
Уилсон оторопело посмотрел на протянутый леденец - слегка согнутый, ядовитого цвета, со словно бы надорванной кожуркой, банан - бананом, он выглядел так ненатурально-натурально, так вызывающе, что ещё миг - и Уилсон согнулся пополам от выворачивающего, почти истерического смеха. Навернувшиеся, но сдерживаемые до сих пор слёзы, наконец-таки брызнули из его глаз, и он плакал уже от удушья, не в силах хотя бы перевести дыхание.
- Я тебя удержу, - снова сказал Хаус, кидая леденец ему на колени. - Поехали. Я устал. Ты - тем более.
Он, как это делал Чейз, вкатил передние колёса кресла на эскалатор, с трудом удерживая задние на весу. Уилсон перестал смеяться. Когда движущаяся ступенька поравнялся с площадкой этажа, Хаус качнул кресло, поставил теперь на сглаживающуюся ленту задние колёса, а передние приподнял, вкатывая, шагнул сдедом, сам чуть не потерял равновесие, но справился. Победоносно взглянул на Уилсона:
- Ну? Я говорил, что удержу?
Уилсон вымученно улыбнулся. Всё время, пока кресло ехало вместе с металлической лентой, он чувствовал панический ужас, и оборванный смех торчал у него в горле, как стеклянный осколок. И вот только теперь с огромным усилием он смог его проглотить, чуть не закашлявшись. «Похоже, у меня посттравматический синдром, - подумал он про себя. - Немного же мне надо».
Хаус повернул ключи в двери, и знакомый, свой, запах жилья, смешанный из ароматов их туалетной воды, китайского фастфуда, уже не выветривающегося из-за частого употребления, винила хаусовых пластинок, освежителя «августовская роща» с запахом чая и листьев, медикаментов, кожаной куртки на вешалке, ещё не успевшей состариться после последнего ремонта мебели - привёл его в норму. «Мой бамбуковый лес»
- Ужин? - спросил Хаус самым радушным тоном, едва они оказались в квартире, а поскольку это всё-таки был Хаус, Уилсон понял, что честь приготовить ужин предоставляется ему.
Он поехал на кухню инспектировать припасы и буквально наткнулся на спокойно сидящую на высоком барном табурете Кадди - в белой блузке и болотного цвета бриджах, с косынкой на шее, тоже зелёной. Уилсон нервно посмотрел на календарь - но нет, была не среда, и даже не пятница, хотя их среды и пятницы уже слишком давно не соблюдались, как у впавших в светскость иудеев перестал соблюдаться день субботний.
- Лиза? - тогда позволил себе вслух удивиться он.
- Я вас больше часа жду! - несколько наигранно возмутилась Кадди. - Где вы были? Тебе сейчас кресло из ремонта привезут - надо будет подписать наряд.
- Что ты здесь делаешь? - удручённо спросил он, и она терпеливо повторила:
- Тебе сейчас кресло из ремонта привезут - я должна поставить подпись, - и вдруг воскликнула:
- Господи! Что это у тебя?
- Где? - он опустил взгляд на колени - туда же, куда смотрела она, и покраснел, как свёкла - проклятый леденец Хауса, о котором он во время подъёма на эскалаторе забыл, приклеился к его джинсам и торчал самым двусмысленным образом.
Кадди старалась сдержаться, но у неё ничего не вышла, а заглянувший в кухню Хаус сначала изумлённо посмотрел на неё, потом на Уилсона с леденцом, сориентировался в ситуации и тоже расхохотался:
- Проба пера китайской артели протезистов?
Невинная шутка словно ударила Уилсона поддых, и он, готовый уже засмеяться с ними, подавился смехом, одновременно осознав, какая заноза сидит в нём уже давно, и почему именно сегодня вечером боль от неё стало трудно терпеть. Всё дело было в Блавски: они разговаривали сегодня, и - да, разговаривали о деле, в присутствии Хауса, как ни в чём ни бывало, как сотрудники и почти приятели, и он заставил себя думать, что всё в порядке. Но он забыл, что и Блавски когда при этом кое-что думать. Например, о банановом леденце - «на-ка пососи». Уилсон аккуратно переложил злосчастный банан на стол, развернул кресло и толкнул его в узкий проём кухонной двери. Смех Хауса и Кадди оборвался, как отрезанный ножом.
- Может, мы зря так… - нерешительно проговорила Кадди. - Кажется, он обиделся…
- Он не идиот на такое обижаться, - покачал головой Хаус, всё ещё глядя вслед удалившемуся креслу. - Тут что-то другое… Ладно. Ты зачем пришла?
- Нам нужно поговорить.
- О чём?
- О расследовании убийства в твоей больнице. Как оно продвигается? Какие-то результаты уже есть? Потому что если это связано с той старой историей и с семьёй Чейзов, неприятности могут быть уже у тебя.
- Не связано, - буркнул Хаус. - И даже если бы было связано, какое это отношение имеет ко мне?
- Не притворяйся дурачком, Хаус. Двойная документация при ведении беременной, допуск Уилсона к работе и руководству без подтверждения лицензии после психиатрии, нелегальные анализы ДНК, украденный из архива препарат - да тебе на пять тюремных сроков этого хватит, тем более, если вспомнить, что твоя история отношений с законом не безупречна. Что? Ты что? - подозрительно наклонила она голову, видя, как переменилось выражение лица Хауса.
- Ну, да, да, я оступился,- с завыванием, кривляясь, завёл Хаус. - Я признаю, не могу отрицать. Но ведь я был наказан и искупил вину смиренным раскаянием. Так до коих же пор клеймо неизгладимой печати…
- Да перестань ты! - досадливо поморщилась Кадди. - Если всё это дерьмо всплывёт, тебе уже будет не до смеха. А оно может.
- Чьими же молитвами? - Хаус сделался серьёзным. - Кому я наступил на мозоль?
- Понимаешь, - голос Кадди сделался виноватым - У нас крупная многопрофильная больница, учебный центр, с нами сотрудничают многие компании, не всегда я в восторге от этого сотрудничества, но надо мной ещё есть совет директоров и страховые компании, не говоря уж о министерстве с его контролирующими органами.
- Стоп-стоп. Что это ты виляешь, подруга, как змея в траве? Говори правду.
- Компания «Истбрук фармасьютикалз» начинает большое исследование на нашей базе и, соответственно получит широкий доступ к документации. Эд Воглер - помнишь такого? А он тебя помнит.
- И что? Хочешь, чтобы я порадовался отсутствию у него деменции? Да мне плевать.
- А ему нет. И если выпадет случай доставить тебе неприятности, будь покоен, он за него ухватится, так что вы с Уилсоном перенесли бы свою противозаконную деятельность в подполье… на время.
- Кадди, Уилсон и противозаконная деятельность - несовместимые понятия.
- О`кей, несовместимые. Эвтаназия в Принстоне, Чикаго и Соммервилле, авария на мосту, когда джип с четырьмя людьми слетел в овраг…
- Не людьми, - угрюмо поправил Хаус. - Бандитами и убийцами.
- Не принципиально.
- И Уилсон тут не при чём. Он - свидетель, случайно оказавшийся не в том месте не в то время.
- Вы брали анализ ДНК у ребёнка Марты не просто так. Вы уничтожили гистопрепараты её матки. Вы вообще слишком много знаете. Если Воглер захочет, он сделает так, что ты будешь отброшен на самое дно. Уилсон ему не нужен, хотя и к Уилсону у него есть свой счёт, но ты для него заноза, которая не даёт покоя уже много лет.
- Какая честь!
- Это такое твоё свойство, Хаус, западать в душу, и самым гадским образом. И поскольку юридически твоя больница - наш филиал…
- Как это «филиал»? - оторопел Хаус. - С какой стати? Вы с Уилсоном ещё когда подписали паритет, так что мы не подчиняемся «ПП», и наши тайные дела - это только наши тайные дела.
- То, что мы подписали паритет, имеет силу просто внутреннего договора, а не переподчинения клиник. Для внешних органов управления вы всё равно наш филиал.
- Да ну? - глаза Хауса потемнели. - То есть, ты вот так вот признаёшься мне сейчас, что просто обманула Уилсона, выдурив у него архив и гнотобиологию?
- Я никого не обманывала, - обиделась Кадди, - и свою часть договора соблюдаю. И я не обещала, что изменится ваш статус для минздрава. Если ты заметил, тебя всё это время практически не трогали ни федеральными программами, ни контролем деятельности, потому что всё это принимал на себя «ПП». А ты не знал? Серьёзно, ты этого не знал? Ну, это потому, что ты - дилетант в администрировании. Уилсон знал, не переживай - можешь его спросить. Он-то не обманывался.
- Ну-ну, - Хаус опустился на стул, его плечи устало поникли. - Значит, в очередной раз вы в сговоре с Уилсоном за моей спиной. Уилсон дал ребёнку игрушку. А потом вы оба позаботились сделать так, чтобы ребёнок думал, что игрушка, действительно, его…
- Хаус, ты несправедлив. Все программы, исследования, финансирование, соревнования проходили, согласно договору паритета, вы в подчинении только юридическом, на бумаге, но Воглер именно через бумаги и может тебя достать.
- На кой чёрт я ему сдался? Ну, не подчинился паре дурацких требований сто лет назад, ну, прошёлся по его препарату на конференции - тем более, что он сам меня спровоцировал. Это несерьёзно.
- Это серьёзно. Он пытался присвоить больницу, а из-за тебя дело не выгорело. Из-за тебя и Уилсона, потому что, если бы не он, за тебя бы никто не заступился.
- Тупая месть инфантильного жирного от неуверенности в себе негра, случайно выигравшего в лотерею…
- Да-да, желчному гению с самомнением выше небоскрёба.
- И ты за этим пришла? А что я, собственно, могу сделать?
- Хотя бы новых авантюр не затевай. Делегируй полномочия по управлению «Двадцать девятым февраля» Ядвиге, уйди в подполье, отдохни, расслабься. Подлечи Уилсона. Короче, не лезь на рожон.
- Ладно, - Хаус наклонил голову в знак согласия. - Что дальше? Накормить тебя ужином, займёмся сексом или пошла вон?
- Ничего, что Уилсон за стеной? - спросила, с трудом переводя дыхание, Кадди после того, как Хаус в очередной раз откинулся на подушку, стараясь усмирить бешено колотящееся сердце.
- Здесь хорошая звукоизоляция и отдельный вход.
- Вот этого мне никак не понять, - призналась она, помолчав. - Ваша квартира общая, общие кухня, коридор, гостиная, комнаты практически сообщаются между собой - зачем вам понадобилось делать два отдельных входа, да ещё и с разными замками.
- И с разными ключами, - добавил Хаус. - У Уилсона - от своей двери, у меня - от своей.
- Тем более. Вот скажи: вы запираете свои спальни или кабинеты - чем там вы их считаете - друг от друга? Вот сейчас мы с тобой тут кувыркались - да? Ты разве запер дверь?
- Зачем? Думаешь, Уилсон заехал бы сюда на своей инвалидной коляске и стал бы наблюдать наши кувыркания? Он не такой идиот, чтобы не понимать, чем мы здесь занимаемся.
- И тебя это не коробит?
- А почему меня это должно коробить? Конечно, Уилсон догадывается, что мы трахаемся. Кстати, насчёт того, что я время от времени хожу отливать, он тоже в курсе - имел в своё время несчастье закончить мед и вбил себе в голову, что без акта мочеиспускания ни один уважающий себя организм не обходится - Леона Харта я не считаю, исключения только подтверждают правила. О, боже! - нарочито ахнул Хаус. - Я только теперь подумал: вдруг он догадывается, что ты тоже это делаешь!
- Перестань! - нахмурилась не склонная шутить Кадди. - Я думаю, что по отношению к нему это всё-таки неэтично.
- Почему вдруг?
- Он - инвалид.
- Гм… я - тоже.
- Но ты не спинальник.
- Он тоже не спинальник. У него поражение на уровне…
- Перестань! - снова перебила Кадди. - ты что, не понимаешь, о чём я? Он не может того, что можешь ты, и бестактно лишний раз напоминать ему об этом.
- Бес… чего? - обалдел Хаус.
Кадди тяжело вздохнула, как учительница, отчаявшаяся объяснить задачу тупице.
- Ты что, ничего не понимаешь? Ты вообще помнишь, сколько ему лет?
- Столько же, сколько и тебе. Меньше, чем мне, между прочим. И что?
- Ты что, не понимаешь, что для мужчины это - критический возраст?
- В каком смысле? Ты про то, что в этом возрасте у кого-то может перестать стоять?
- Господи, ну не так же примитивно! Это - переломный возраст, многие мужчины чувствуют депрессию, пересекая пятидесятилетний порог и при лучших условиях.
- Как? У Уилсона депрессия? Вот так новость! - снова изо всех сил изумился Хаус. - Ну, кто бы мог подумать! Серьёзно, Кадди, ты - неиссякаемый источник банальностей и позавчерашних новостей.
- Ах, так для тебя это не новость? И ты считаешь, что поступаешь наилучшим образом, дразня его нашими сексуальными отношениями?
- Женщина, я тебя обожаю! - рассмеялся Хаус. - Только ты можешь сначала прокувыркаться со мной час, трижды кончить с визгом и царапаньем, а потом обвинить во всём меня, как будто тебя здесь вообще не было. Я уверен, что в начальницы тебя вывело именно это качество.
- Я просто не подумала раньше, - смутилась Кадди. - И ты врёшь про визг и царапанье - ты сам стонешь больше моего… Послушай, может перенесём наши встречи на мою территорию?
- У Рэйчел нет возрастной депрессии?
- Ну, или на нейтральную, - поправилась она.
- Точно. Кто там у нас пускает квартирантов? Блавски?
- Например, в гостиницу, - не давала себя сбить с мысли Кадди. - Или в пустую палату. Когда-то у Чейза с Кэмерон так неплохо получалось.
- О, да, когда им тридцати не было…
Хаус вдруг перестал язвить - у него даже лицо изменилось: то ли он устал, то ли задумался о том, например, что им-то с Кадди уже не тридцать, или о том, что Лоре и Куки тоже тридцати не было.
Наступила неплохая молчаливая минута паузы. Кадди, тоже задумавшись о чём-то, машинально водила пальцем по его груди, и это было ненавязчиво приятно, но с неожиданно нахлынувшей печали не сбивало.
«Что будет дальше? - хмуровато думал Хаус, прикрыв глаза. - Нет, ну, положим даже, меня сейчас, на настоящий момент, всё устраивает, но она, чёрт побери, права: на шестом десятке рутина перестаёт успокаивать и начинает тяготить, как доказательство смысловой завершённости, а если в сухом остатке только и есть, что квартира - на двоих с приятелем и секс по средам и пятницам с нелюбимой женщиной… Ладно, пусть неплохой секс и с не совсем уж нелюбимой, но всё равно общая картина получается кислой. И это даже несмотря на «дом, который построил Джек». А Уилсон, у которого нет своей больницы, нет потрахушек с Кадди, нет даже тени хоть какой-нибудь завалящей перспективы на будущее, кроме дома инвалидов - в лучшем случае… да, пожалуй, ему есть, от чего впасть в депрессию. И помочь, пожалуй, нечем - разве что операция на мозге со слабым шансом на существенное улучшение, которой он, к тому же, не хочет и боится делать. Фигово вообще то…».
От нерадостных мыслей его отвлёк телефон Кадди.
- А, - сказала она, только взглянув на номер. - Вот и кресло, наконец. Пожалуй, вычту с них процент за опоздание с доставкой.
Она села на кровати и стала застёгивать блузку, одновременно нашаривая ногой туфли. Хаус закинул руки за голову - общаться с курьерами из ремонтной мастерской он не собирался - лениться и любоваться изгибами стройного, хотя и уже немного отяжелевшего, женского тела было приятнее. Нет, напрасно он так, секс с Кадди хорош, без дураков, не смотря на горьковатое послевкусие. Страсти между ними не было - всё тягуче, плавно, неторопливо - «немного прохладно и немного грустно», как, помнится, Уилсон описал свой первый и последний опыт группового секса. И - да - так, как надо. Новая Кадди, вернувшаяся в Принстон после длительной отлучки, после болезни, казалась немного другой, как собственный клон. С неё пооблетела шелуха начальственного самодовольства, а, может быть, самодовольства молодости, она больше не боролась с ним в захватывающей острой игре соперничества, она давала и принимала, позволяя ему, а порой даже заставляя его быть собой.
А вот в прихожей с курьером она затеяла настоящую склоку и, кажется, действительно, выдурила с него неустойку. Хаус с улыбкой прислушивался к резкому голосу, неумолимо приближающемуся по силе и частотному диапазону к уровню, за который он сам частенько называл её баньши. И вернулась она другой - деловитой, воинственной, как будто вошла не в спальню , а в кабинет декана «ПП».
- Послушай, мне, наверное, пора идти. Уже очень поздно.
- Иди - кто тебя держит?
- Хам ты, Хаус, - с упрёком сказала она. - Мог бы и проводить…
- Я - хромой, - напомнил он. - А ты всё равно на машине. И тут ехать три квартала.
- Да хоть просто до двери!
- А ты дороги не помнишь?
- Хам ты, Хаус, - повторила она уже грустно, а потом вдруг подошла и потрепала его по остаткам волос. Пальцы чуть вздрагивали.
- Ну, что ты? - неожиданно мягко спросил он - Что происходит?
- Ничего особенного не происходит, - она прерывисто вздохнула, так глубоко, что в груди что-то пискнуло. - Знаешь, я сегодня подумала вдруг, что в моей жизни, реально, больше не происходит ничего особенного. И не произойдёт. Я буду приходить трахаться с тобой - по графику и когда ты не против, потом возвращаться домой, готовить ужин, ложиться, засыпать, просыпаться, ехать на работу. Рэйчел вырастет и уйдёт от меня, создаст свою семью… - она снова вздохнула, а он удивился почти полному совпадению их мыслей, но вслух сказал:
- Это предменструальная депрессия у тебя. Завтра ждёшь?
- Ты что, отслеживаешь мой цикл?
- Не специально. В критические дни ты никогда не приходишь, а накануне аж скулишь, как похотливая сучка, и грудь у тебя наливается и твердеет - кстати, проверься на мастопатию.
- Да пошёл ты! - со злостью выплюнула она, про себя подумав, что её встречи с Хаусом кончаются этим посылом гораздо чаще, чем даже пристойно.
Он вдруг дёрнул её за руку и повалил на себя. И стал целовать - без страсти, без торопливости, размеренно и разумно, как будто исполняя какой-то ритуал. Она попыталась высвободиться в первое мгновение, во второе сдалась и стала отвечать. Это затянулось у них, уже не переходя ни во что большее. Но, наконец, она всё-таки высвободилась и стала оправлять на себе одежду.
- Пойду…
- Иди…
Коротко простучали каблуки, негромко стукнула входная дверь, а он лежал и думал, что это такое сейчас было. И даже всхохотнул от мысли, не обратиться ли за разъяснениями к опытному Уилсону.
Валяясь на кровати с заброшенными за голову руками, Хаус заснуть - не заснул, но на какое-то время словно завис между полным сознанием и дремотой. Смутное беспокойство мешало полностью расслабиться, как попавший в ботинок камешек, а сонливость и усталость мешали до конца понять причину этого беспокойства - так, сумбур невнятных мыслей: Кадди, Уилсон, почему-то Блавски - что ему Блавски? У Уилсона с ней, кажется, совсем всё, и так даже лучше, потому что не надо оглядываться перед тем, как что-то сказать - про её коленки, например. Интересно, если б не было Кадди и если б не было Уилсона, могло бы между ним и Рыжей возникнуть что-то вроде, вроде… «Если бы у бабушки были колёса, - шепнула с его же собственным ехидством наступающая ночь, - она была бы велосипедом». От этой идиотской сентенции он фыркнул и, наконец, пришёл в себя окончательно. Впечатление было, что пролежал он довольно долго - минут сорок или сорок пять, и Уилсон, конечно, уже должен был спать - понятно же было, что ему ещё нездоровилось, и что он устал. Но когда Хаус вышел, наконец, из спальни, собираясь пробраться сначала в ванную, а потом на кухню к бару, чтобы принять на сон грядущий, некстати перебитый внеурочной дремотой, небольшую дозу «успокоительного» для верности, у Уилсона в гостиной мерцал телевизор при погашеном свете. Последнее обстоятельство показалось Хаусу странным - во-первых, у них не было привычки гасить свет, просматривая телепередачи, во-вторых, от низкомобильного Уилсона потребовалось бы много усилий, чтобы дотянуться до выключателя. Но тут же он с досадой хлопнул себя по лбу: вот именно, что манипуляции с выключателем давались Уилсону с трудом, а он, отвлекшись на Кадди, даже и не подумал включить свет в общей комнате. С другой стороны, и о том, что Уилсон будет околачиваться в гостиной, откуда их оргию можно будет слышать до последнего звука, он тоже не подумал - тем более, что в «бамбуковом лесу» тоже висел телевизор, может быть, не такой большой, но вполне себе функциональный. «А может, он и заснул перед экраном?» - подумал Хаус, но тут же понял, что нет - дыхание Уилсона не было дыханием спящего человека. Оно было коротким, возбуждённым… оно было… Ах, ты , чёрт!
Уловив за спиной шаги, Уилсон поспешно щёлкнул пультом, и экран погас, напоследок недвусмысленно мелькнув чьими-то обнажёнными грудями и бёдрами. Порнуха? Без звука? В общей комнате, а не в своей спальне? Неужели, это они с Кадди так вдохновили беднягу? Или… или он специально не ушёл в спальню, чтобы лучше их слышать?
Хаус протянул руку к включателю, помедлил долю секунды - и светильник под потолком ослепительно вспыхнул в три молочно-белых плафона. Хаус даже сам сощурился от ударившего по глазам света, а Уилсон болезненно зажмурился и дёрнулся, судорожно и неловко сменив положение.
- Чего надо? - неласково спросил он, поспешно отворачиваясь, чтобы Хаус не увидел его лица, однако, Хаус успел увидеть и услышать достаточно, чтобы сделать определённые выводы.
- Да просто забавно, - хмыкнул он. - Впервые вижу просмотр порнухи в варианте для глухонемых. Там что, титры были или сурдоперевод? Вот на сурдоперевод я бы посмотрел.
Уилсон молчал, отвернувшись и предоставляя Хаусу разглядывать свою спину. Вернее, ту её часть, которая виднелась над спинкой инвалидного кресла: понурые плечи, водолазку нейтрального бежевого цвета, отросшие колечки волос с заметной проседью. Всё более заметной. «Скоро его волосы совсем побелеют, - вдруг подумал Хаус. - Да и мои…»
- Уилсон, ау! - позвал он. - Ты чего надулся, как мышь на крупу - не успел передёрнуть до отказа? Ну, извини, ты бы ещё на центральной площади устроился.
- Я думал ты лёг, когда Кадди ушла, - не отрицая его предположения, тихо ответил Уилсон.
- Я чего спросил-то… Я могу вообще-то отойти на пару минут или сколько там тебе нужно. Только не переусердствуй - наше с Кадди звуковое сопровождение могло настроить тебя на такой крутой сценарий, который тебе не по зубам. Помнишь, что гласит Камасутра? «Не завязывай такой узел, который не сможешь развязать, не разрезая», понимаешь? Не повтори свой подвиг в сканерной - Скуби-Ду может и не поспеть, а я… - весело болтал он, но тут Уилсон обернулся и посмотрел на него, и слова вдруг застряли у него в горле, как замёрзшие ледяные кристаллы. Потому что взгляд Уилсона обжёг его отчаянной чернотой тоски и боли такого крутого замеса, что Хаус даже невольно отступил на полшажочка и чуть не споткнулся о собственную трость. В глазах Уилсона словно в последние минуты перед смертью остывала мёртвая пустыня, отравленная тысячелетия назад и проклятая вечной засухой. Хаус, который и болтал-то до сих пор, не желая даже в душе признавать, что смущён и раздосадован выходкой Уилсона, заткнулся, словно проглотив язык, отсечённый лезвием этих измученных и обречённых глаз Джеймса.
- Не на пару минут, - проговорил Уилсон бесцветным голосом. - И это уже не первая попытка вообще-то, - он закусил губу, но, переждав буквально долю секунды и не дождавшись никакой реакции Хауса, продолжал с изумляющей, не похожей на себя откровенностью: - Ты сейчас можешь издеваться, можешь ржать надо мной - я пойму. Я бы сам над собой поржал. В самом деле, анекдотичная ситуация. С месяц уже - не меньше - ни о чём другом думать не могу. Хочется до колик - всё болит, а разрядиться не получается. До слёз. Фаллические символы даже в шариковых ручках вижу, не говоря уж про твой сволочной банановый леденчик. Самому на себя стыдно в зеркало смотреть. А на работе Блавски мимо ходит, заговаривает по делу. Я её хочу так, что искры из глаз. Только я ей всё равно не признаюсь, а если ты сболтнёшь, это уже не детские обидки будут. Слышишь, Хаус, если ты только рот на эту тему откроешь, я… Да я с этим жить не смогу, - его голос подавился слезами, но он переглотнул их и продолжал: - Это - мука, это острый психоз - чёрт его знает. Я её уже видеть не могу, - он резко уронил голову и энергично помотал ею так, словно отрекался от чего-то упорно навязываемого, хотя Хаус ничего не навязывал ему, а стоял, в буквальном смысле открыв рот.
- И вариться в собственном соку больше не могу, - продолжал Уилсон. - Думаю всё время, сколько мне лет, какая у меня медкарта. Думаю, а что, если это просто уже агония, финал. А от этого ещё хуже. Впору уже было Марте признаться - чуть не сболтнул, да вовремя опомнился - с неё, знаешь ли, станется помощь предложить, а Чейз и так… Ну, чего не ржёшь? Я вот он, весь перед тобой наизнанку вывернулся. Давай, подними меня на смех - умеешь же! Я с тобой похохочу.
- Не смешно, - хмуро сказал Хаус. Он чувствовал себя одновременно ошеломлённым, выбитым из колеи и, в то же время, дико подавленным. Уилсон словно проиллюстрировал то, что говорила ему Кадди, что думал он сам, только иллюстрация оказалась неожиданно уродливой и гротескной. Он бы, может, и впрямь заржал - не от веселья, так от нервов, не будь это Уилсон, чья жизнь уже так давно висит на хрупком волоске, что все, включая Уилсона, к этому как будто и привыкли. И Хаус привык, вляпавшись в ту самую ошибку, в которую уж кому-кому, а ему то, точно, вляпываться не следовало. Забыл ту элементарную вещь, что если все и знают умом о боли, то у них ни у кого всё равно не болит. И если физическая недееспособность Уилсона для них умозрительная данность, то для самого Уилсона - соринка в глазу, гвоздь в башмаке и кость в горле, ощутимая ежесекундно, не смотря на все игры в бабочек и манипуляции. Забыл об этом, да так, что Уилсон вынужденно напомнил, давясь слезами стыда от этой неслыханной для него рвоты откровением, досады от чувства «уходящего поезда» и, наверное, ещё и злости неутолённого вожделения. Это Уилсон-то, который раньше, если спал один хоть две недели подряд, уже начинал считать себя святым схимником, поторопившимся с принятием схимы.
А между тем, на него, прорвавшего свой нарыв признанием, о котором он уже пожалел, мало-помалу начала накатывать реакция, и Хаус прочёл её в стремительно темнеющих грозовых глазах, залитых слезами, и тех самых невесёлых полукружьях в углах губ, когда мускулы напряжены до тризма.
- Я думаю всё-таки, что это преднизолон, - сказал он тогда вслух. - Конечно, золотой стандарт, и всё такое, но по побочному действию с ним трудно сравниться, а остальное мы уже меняли.
- Преднизолон? - переспросил Уилсон с таким выражением, что Хаус отчётливо понял, что его сейчас, сию минуту, сорвёт, и этот срыв даст фору всем двадцать девятым февраля вместе взятым.
- Вообще-то, от врача слышать такое, - поспешно проговорил он, - и впрямь почти смешно.
Уилсон сузил глаза.
- Да подожди ты! — Хаус торопливо заковылял в ванную и вернулся со стеклянным пузырьком в руке. — На, - пузырёк полетел на колени к Уилсону. — Две таблетки под язык, выжди десять минут и попробуй снова.
- Ты… ты предлагаешь мне суррогат?
- Извини. Блавски оставил в других штанах.
- Я не…
- Да как хочешь, - фыркнул Хаус. — Моё дело предложить. Только не путай свой приапизм с вселенской катастрофой. Это лечится. А вот нормальные отношения восстанавливать — это уже не ко мне.
К удивлению Хауса, взрыва не последовало. Дёргая колёса, Уилсон уехал в свою спальню, и Хаус ещё долго прислушивался, пока не удловил прерывистого дыхания за стеной. Тогда он плюхнулся на диван с удовлетворённым вздохом и включил телевизор, не переставая прислушиваться к Уилсону. Где-то через четверть часа там раздался короткий сдавленный стон — и всё угомонилось. Наступила длинная умиротворённая тишина, затянувщшаяся на полчаса. Потом на сорок минут...
И Хаус не выдержал — заглянул посмотреть.
Уилсон спал, и заснул как-то очень хорошо: спокойно и безмятежно, даже чуть улыбаясь, причём лежал на спине, свободно разбросав руки и ноги, повернув голову на бок, а не скрючившись в позе плодного яйца и отгородившись ладонями от всего мира.
Хаус полюбовался на него, спящего, притушил, но не выключил совсем свет в «Бамбуковом лесу» и вернулся в гостиную листать «Руководство по нейрохирургии», с которым в руках под бормотание телевизора вскоре и сам заснул.
Его разбудила, как и обычно это бывало, боль в ноге, и он потянулся за обезболивающим прежде, чем осознал, что уже совсем светло и даже солнечно, что на работу он опоздал, и что с кухни доносится запах ванили и корицы, скворчащее шипение разогретого масла и негромкое почти мелодичное насвистывание. Знакомая еврейская колыбельная, только на этот раз исполнял её Уилсон в мажоре, несколько ускорив темп и добавив жизнеутверждающие нотки. Полежав несколько минут, чтобы таблетка успела подействовать, Хаус, кряхтя, сел, потёр ноющее бедро - привычный утренний ритуал, и - делать нечего - побрёл на запах.
Уилсон уже пересел в своё старое мобильное и компактное кресло, и теперь вертелся на нём по кухне, как заводной, от плиты, на которой на сковородке вспухали, мелко потея пузырьками масла, творожные пышки - к раковине, от раковины - к холодильнику, от холодильника - к островку, на котором в глубокой тарелке лежали уже нарезанные овощи для салата и ожидали только заправки, от островка - опять к плите. Он был в режущей глаз ярко-голубой майке с напечатанной на груди белозубо улыбающейся негритянкой, обмотанной чем-то вроде вороха разноцветных нитей, но обмотанной слишком небрежно, чтобы скрыть громадные, арбузоподобные прелести, и светло-серых бермудах - а Хаус даже и не знал, что у него есть такие футболка и штаны. Повязки с ладоней он смотал - на них теперь были только нитяные хозяйственные перчатки без пальцев, так что руки Уилсона походили на руки светской дамы позапрошлого века из комиксов.
- Ты так на работу пойдёшь? - хмуро спросил Хаус, немного посозерцав этот фейерверк в инвалидном кресле.
Уилсон оборвал свист, обернулся, широко улыбнулся ему и сообщил, что на работу они оба безбожно опоздали, но он уже позвонил Блавски, узнал, что ничего срочного пока нет, передал бразды правления и пообещал быть к полудню.
- Садись за стол - уже всё готово. Стой, это не тебе, - перехватил он руку Хауса , протянутую к креманке с конфитюром. Там смородина есть - это для меня. Твоя клубника - вот.
Хаус покорно пододвинул креманку с клубникой, обмакнул пышку, откусил - и понял, что уже давно не ел ничего, настолько же вкусного.
Он удивлённо замычал и уставился на Уилсона с набитым ртом и восхищённым взглядом.
- Тесто больше всего зависит от настроения, - смущённо порозовев, признался Уилсон. - День неплохо начинался, ты спал, а я давно ничего такого не готовил, вот и…
- Ага, - кивнул Хаус. - Значит, день такой удачный…
- Заткнись, - улыбнулся Уилсон. - Жуй, не то подавишься.
- Кадди опять заключает контракт с Воглером, - проговорил Хаус, с трудом проглатывая изрядный кусок. Вот бывают такие женщины, которым непременно нужно продавать себя - жизнь её не учит… Уилсон, эй! Ты чего, Уилсон? Отомри - он протянул руку и похлопал странно замершего Уилсона по плечу.
- Хаус, - Уилсон вскинул подбородок, его взгляд искрился странным светом ловчего, услышавшего треск кустов. - Хаус, я вспомнил! Это был он! Воглер!
- Точно, - с недоумением кивнул Хаус. - Он и был. Такой здоровый чёрный шкаф с куриными мозгами и добродушием гиены. Ты что, успел его забыть?
- Да нет! - нетерпеливо отмахнулся Уилсон. - Там, в сканерной, где я слышал голоса. Один из них был Гед Надвацента, а другой - Воглер. Это Воглер говорил Геду, что тот подвёл его, и я подумал, что речь идёт об убийстве Лоры и Куки.
Хаус выронил пышку в креманку.
- Ты не путаешь? - быстро спросил он.
- Да нет же! Я себе голову сломал, вспоминая, где слышал этот голос. У меня хорошая память на людей - я числа не запоминаю, а вот это всё: имена, голоса, лица… Просто столько времени прошло, да я и не подумал о нём, пока ты не сказал. Но это был он, Воглер, точно.
- Странно. Какие дела могут быть у Воглера и Надвацента?
- Да прионы же! Хаус, очнись! «Истbrук фармасьютикls» вкладывается в исследование с прицелом на разработку лекарства от рака, а Надвацента впаривает «прионовый нож» Анни Корн. Он или их сотрудник, или какой-нибудь мимокрокодил, который получил доступ к информации и решил нажиться, потому что в этой неуёмной жажде нажиться Гед Надвацента весь, как есть. Хаус? Ну?
Хаус пальцами сосредоточенно вылавливал остаток пышки из конфитюра. Выловил. Съел. Облизал пальцы. Уилсон ждал, что он скажет.
- Впарить «прионовый нож» - задумчиво проговорил, наконец. Хаус. - Как звучит: ты вслушайся. - Ну, положим, Воглер в вопросах впаривания виртуоз непревзойдённый, тут у них хоть что-то общее есть, но, знаешь, нож, которым убили ребят - он не прионовый, и, может, мы с тобой, Пинекртон, вообще не тот след взяли?
- Давай попробуем действовать по сценарию. Как собирались. Я поговорю с Хартом, он - актёр экстра-класса, он сыграет всё, как надо. А если Гед поведётся, будет хоть какая-то зацепка у нас.
- Да в чём зацепка? Ну, поведётся, ну, схватишь ты его за руку, ну, получит он за мошенничество два года условно. Это что, вариант? Да и то, ещё доказывать придётся, что он не просто дружескую услугу хотел оказать - это как обставить. А если и засветишь его, сделаешь Воглеру такой подарок - принципиальный и честный генеральный директор фармацевтической компании выводит на чистую воду нечистого на руку сотрудника. Если он вообще сотрудник.
- А тебе важнее правду узнать или Воглеру нагадить?
- Да мне плевать на Воглера. Мне на Куки не плевать, и на эту девчонку, хотя им всё равно уже до лампочки все наши игры в мисс Марпл. На тебя не плевать - до сих пор понять не могу, как ты мозги не оставил на этом эскалаторе. И если мы ошибаемся, у него ещё есть возможность повторить.
- У него есть возможность повторить, даже если мы не ошибаемся, - вздохнул Уилсон. - Может быть, Орли его опознает?
Хаус покачал головой:
- Может быть, Орли его опознает. А, может, и нет. Запросто может случиться что Надвацента сам по себе, а убийца - сам по себе. И, кстати, я думал, почему он остаётся в морге и работает, даже кидал это обстоятельство в контр-доказательства его причастности, а потом понял: от тебя у этого Надвацента нет особых оснований так уж тщательно скрываться. По твоей жалобе его уже наказали, ванкуверская история здесь никому не интересна, он не фельдшер больше, а санитар -низкоквалифицированная работа, какой с него спрос?. Прямой контакт с главврачом, да ещё и едва ли вообще способным спуститься в морг без посторонней помощи - ты там двери не удержишь - почти исключён, а если ты его и увидишь - ну, что ты сделаешь? Максимум: постараешься выгнать. Так если бы он сразу смылся, то же самое бы и получилось. Нет, он не планирует так просто уйти - у него тут ещё есть дельца для обтяпывания. И тебя ему бояться нечего.
- Тогда зачем он пытался меня убить?
- Не исключено, что и ещё попытается. Ты ему нагадил в Ванкувере, а сдачи получить не успел - уехал. Я же говорю: это ему тебя бояться нечего. Тебе его - стоит. Так что в морг не лезь.
- Хаус, а если это был не он?
- Давай действовать, как при диагностическом поиске? - предложил Хаус. - Пока симптомы укладываются в заболевание, оно у нас остаётся рабочей гипотезой. До опровержения.
- А анализы, исследования, визуализации? - улыбнулся Уилсон.
- Всё будет, - Хаус тоже улыбнулся, и они смотрели друг другу в глаза и улыбались - понимающе и довольно зловеще.
Дом, который построил Грег, часть 4
© Copyright: Ольга Новикова 2, 2025
Свидетельство о публикации №225121901026
Свидетельство о публикации №225121901026
Рецензии