ДВА СЫНА ДВЕ НОЧИ

Пронзительный звонок взорвал ночь.

Не открывая глаз и надеясь продолжить приятный сон с того же места, Аграфена поднесла телефон к уху.

— Мам, это я, — раздался далёкий голос.

Спросонья она не сразу сообразила, какой из сыновей звонит.

— Тут такое дело… Ты была права: у трамваев всё-таки перерыв с часу до пяти.

Джонатан.

Поздно вечером он поехал в Бонн тусить с друзьями из Международной школы и убеждал её, что спокойно вернётся сам. Муж, Мусик, был против, но она, как всегда, встала горой за сына. И вот — пожалуйста.

Внутри неприятно ёкнуло. Слишком знакомо.

— Я, конечно, могу просидеть на остановке до утра, — продолжил Джон, — но холодно. У меня уже попа отмерзла и сопли потекли. Я не хотел тебя беспокоить, поэтому сначала позвонил Майклу.

Пауза.

— Он сказал: «Звони маме. Она уже привычная».

Аграфена зависла между смехом и возмущением.

Какой предусмотрительный. Младший, замерзая на ночной остановке в Бонне, сделал международный звонок старшему в Детройт — спросить, можно ли будить мать. А старший, не задумываясь, разрешил.

Потому что она его уже спасала. И за этим тоже поедет.

Тот случай она помнила отлично.

Вскоре после развода — одна, в новой квартире. Девятнадцатилетний Майкл поехал с друзьями в Канаду — погулять. До границы полчаса, а за ней — клубы, легальный алкоголь и ощущение свободы. Планировали снять номер в мотеле.

Ночью он позвонил так же. Друзья передумали тратиться на гостиницу и решили ехать обратно пьяными. Он отказался. Денег не хватало. Папе звонить побоялся.

Она тогда быстро оделась, схватила права и паспорт — правила опять ужесточили — и поехала в темноте, по бумажной карте, искать сына у какого-то бара на улицах Виндзора.

Границу туда прошла легко. Обратно — нет.

Американский пограничник придирчиво рассматривал документы Аграфены, затем взял в руки паспорт Майкла — изрядно подпорченный тем, что тот однажды забыл его вынуть из кармана джинсов перед стиркой.

Он перевёл рентгеновский взгляд на сына.

— Что везёте? Алкоголь есть?

Майкл, мирно сопевший всю дорогу, вдруг встрепенулся:

— Где-то четверть галлона. Но он весь у меня внутри.

У Аграфены похолодели ладони. Она уже усвоила из опыта, что с пограничниками шутить нельзя.

Офицер и не улыбнулся.

— Отъезжайте в сторону. Досмотр.

Аграфене пришлось выжать из себя всё оставшееся обаяние — сильно подточенное усталостью и ночью, — чтобы их всё-таки отпустили.

Этот эпизод она потом не раз приводила младшему в качестве назидания.

И вот — дежавю.

К тому же она как раз меняла американские водительские права на немецкие. Старые уже забрали, новые обещали через пару недель.

Мусик, пытавшийся спрятаться от шума под подушкой, пробормотал:

— Я же предупреждал. Твой сын — тебе и разбираться.

Вздохнув, Аграфена вылезла из-под тёплого одеяла и начала собираться.

Падал лёгкий снежок, красиво поблёскивающий в свете редких фонарей. Она бы залюбовалась, если бы не нервничала: ночь, скользко, улицы плохо освещены, Джон толком не может объяснить, где он, и вообще — она едет без прав.

Решив, что так надёжнее, она поехала вдоль трамвайных путей, вцепившись в руль и вглядываясь в темноту.

Минут через двадцать на остановке показалась скрюченная фигура. Аграфена распахнула дверь и заорала по-русски:

— Джоня! Давай быстрее! Холодно!

Немецкий подросток, увидев несущуюся из темноты полоумную тётку, попытался забиться под лавку, прикрываясь руками и что-то бормоча.

— Entschuldigung! — прошептала она. И уже громче: — Sorry!

Пристыженная и вся красная, с колотящимся сердцем, Аграфена захлопнула дверь и поехала дальше.

После долгих уточнений им всё-таки удалось найти друг друга.

Джон был настолько замёрзший и несчастный, что все слова упрёка застряли у неё в горле. Сначала — домой. Горячий душ. Чай с лимоном.

А потом…

Потом она легла обратно в постель и долго с тревогой прислушивалась к возне сына в соседней спальне. И вдруг пришло ясное понимание:

она может сколько угодно читать нотации, запрещать поездки и пугать примерами из жизни —
но в их негласной семейной инструкции навсегда останется один пункт.

Если ночь, холод и плохо — звони маме.
Она привычная.