10. Новый план побеждаем древнее зло

Мир вздрогнул. И в этот момент...
Прореха завизжала. Звук был такой, будто кто-то рвал шёлк размером с континент, одновременно царапая ногтями по стеклу и наступая на хвост всем кошкам мира разом.
— Это нормально?! — крикнула шкатулка.
— Понятия не имею! — крикнула я в ответ. — Я первый раз спасаю мир!

А потом узор вспыхнул. Магия возвращалась.
Она не просто возвращалась — она врывалась, как море, прорвавшее дамбу. Как первый вдох после удушья. Как...
Снег под моими ногами перестал быть просто снегом. Каждая снежинка засияла изнутри — крошечные звёзды, упавшие с неба и решившие остаться. Они пели. Тихо, на грани слышимости — хор из миллиона хрустальных голосов.
— Ох, — выдохнул Кошмар.

Деревья на краю поля — те самые, что казались мёртвыми чёрными скелетами — вздрогнули. Кора на них пошла серебряными прожилками, как будто под ней проснулись реки жидкого света. Почки набухли прямо на глазах, раскрываясь цветами, которые не имели права существовать зимой: прозрачные, как утренний лёд, и тёплые, как летний полдень.
Воздух загустел от запахов — мёд, хвоя, морская соль, свежая типографская краска и почему-то бабушкины пирожки. Всё одновременно. Как будто реальность не могла выбрать один аромат и решила выдать все.

— Это... красиво, — сказал Йося. Его плюшевая шерсть светилась.
Небо над нами перестало быть просто небом. Звёзды потекли — не падая, а танцуя, оставляя за собой светящиеся следы. Созвездия перестраивались, складываясь в узоры, которые я почти узнавала. Как будто кто-то вышивал по чёрному бархату — золотом, серебром, всеми цветами, которые существуют и которые ещё не придумали.
Я чувствовала магию. Она текла сквозь меня, как музыка, как кровь, как... как любовь? Странное сравнение. Но точное.

Мир просыпался. Не просто оживал — именно просыпался.
— Получилось, — прошептала я. — Получилось?
Мир был живым. По-настоящему живым. Дышащим, чувствующим, осознающим.
И я сделала это. Я. Которая не может закончить шарф.
Я должна была чувствовать триумф. Гордость. Хоть что-то героическое. Музыка должна была играть, желательно оркестровая, с нарастающими скрипками. Кто-то должен был аплодировать.
Вместо этого я стояла на снегу, с замёрзшим носом, мокрыми от слёз щеками и совершенно опустошённая.

— Это всё? — спросила я. — Мы... победили?
— Технически — да, — сказал Кошмар, снова начиная клубиться. — Прореха закрыта. Собиратель заперт. Магия восстановлена. Мир спасён.
— Тогда почему я чувствую себя так, будто только что сдала экзамен, к которому не готовилась, и не уверена, получила ли тройку или пересдачу?
— Потому что ты не герой.

Голос был новым. Незнакомым.
И шёл откуда-то снизу.
Я опустила глаза и увидела ёлочный шар — откуда он взялся?! — лежащий в снегу прямо у моих ног. Старый, потёртый, с облупившейся позолотой. Такие висели на ёлке у бабушки, и я каждый год боялась их разбить.

Но отражение в нём было не моим. То есть, технически — моим. Моё лицо, мои глаза, моя нелепая шапка с помпоном, который давно потерял всякую форму и теперь больше напоминал грустный комок шерсти.
Но выражение было другим. Уверенным. Спокойным. Почти снисходительным.
— Ты не герой, — повторило отражение. — Ты никогда не хотела им быть. Помнишь?
Я помнила.

Сегодня утром — целую вечность назад — я лежала в кровати и думала о том, что не хочу вставать. Что не хочу ничего решать. Что хочу просто существовать, тихо и незаметно, без великих миссий и космической ответственности.
— Я не просила об этом, — сказала я вслух.
— Нет. — Отражение улыбнулось. — Но ты сделала это. Вопрос — чувствуешь ли ты себя героем теперь?
— Я чувствую себя... — я задумалась. — Уставшей. Замёрзшей. Потерявшей друга. Сильно недооценившей сложность всего этого мероприятия. И немного голодной, если честно. Я, кажется, не ела с утра.
— И это нормально.
— Это депрессивно.
— Это человечно. — Отражение в шаре наклонило голову. — Герои в историях всегда знают, что делать. Всегда уверены. Всегда готовы. Но ты — не история. Ты настоящая. А настоящие люди... настоящие люди делают невозможное и потом стоят посреди поля, не понимая, что произошло, и хотят домой, под одеяло, и какао.
— Откуда ты это знаешь?
— Я — это ты. Та часть, которая обычно молчит. Та, которая знает, что ты сильнее, чем думаешь. — Отражение вздохнуло. — И та, которая должна тебя предупредить.
У меня похолодело внутри — и не от мороза.
— Предупредить о чём?
Отражение указало куда-то за мою спину.
— Об этом.
Я обернулась.


Сначала я не поняла, что вижу. Северное сияние всё ещё танцевало в небе, духи всё ещё просыпались вокруг, снег всё ещё искрился. Но там, на горизонте, где небо встречалось с землёй... там было что-то неправильное.
Не темнота — темнота была везде, ночь всё-таки. Это было... отсутствие. Пятно абсолютного ничего, которое медленно расползалось, пожирая звёзды, сияние, сам свет.
— Что это? — прошептала я.
Кошмар свернулся в тугой клубок.
— Черная Бездна, — сказал он голосом, в котором впервые за всё время звучал настоящий страх. — Древнее Зло, которое было здесь до магии. До света. До всего. Оно спало, пока магия умирала — нечем было питаться. Но теперь...
— Теперь магия вернулась, — закончила шкатулка. — И разбудила его.

Конечно. Конечно, разбудила.
Потому что, когда это спасение мира обходилось без непредвиденных последствий? Это же было бы слишком просто. Это было бы нечестно по отношению к многовековой традиции: герой побеждает зло — и случайно будит зло ещё большее.
— Подождите, — сказала я. — То есть я только что починила мир, и тут же его сломала? Снова? По-другому?
— Не сломала, — возразил Йося. — Просто... разбудила кое-что. Случайно.
— О, ну это меняет дело. «Случайно». Запишу в резюме: «Спасла мир от одного апокалипсиса, попутно запустив другой. Многозадачность наше всё!».
Черная Бездна — если это действительно была она — продолжала расти. Звёзды гасли одна за другой, как будто кто-то задувал свечи.
— Нам нужно что-то делать, — сказала шкатулка.
— Гениальное наблюдение. Что именно?
Тишина.

— Кто-нибудь? — я оглядела свою команду: потрёпанную шкатулку, плюшевого жирафа с одним глазом, клубящийся кошмар в форме комка пыли. — Хоть какие-то идеи? План? Хотя бы смутное предположение?
— Я знаю ритуалы, — сказал Кошмар. — Но ни один из них не работает против чего-то, что существовало до ритуалов.
— Я был Хранителем, — сказал Йося. — Но я не помню, как бороться с тем, что старше памяти.
— Я шкатулка, — сказала шкатулка. — Я просто... храню мысли. И съязвить могу, но это вряд ли поможет.

Я посмотрела на надвигающуюся пустоту. Потом на ёлочный шар, в котором моё отражение смотрело на меня с выражением «ну, я предупреждала».
— Отлично, — сказала я. — Просто отлично. Значит, план такой: мы не знаем, что это. Мы не знаем, как это остановить. Мы не знаем, чего оно хочет — хотя, судя по названию, вероятно, жрать. И у нас примерно... — я оценила скорость, с которой пятно расширялось, — час? Два? Пока оно не доберётся сюда и не сожрёт нас вместе со всей возрождённой магией.
— Звучит правильно, — подтвердил Кошмар.
— Замечательно. — Я подняла ёлочный шар, сунула его в карман к потухшей карте и решительно развернулась в сторону... ну, хоть куда-нибудь. — Тогда у нас есть час или два, чтобы найти ответ.
— Где? — спросил Йося.
— Понятия не имею. Но я только что связала мир, используя недовязанный шарф и три артефакта, о существовании которых не знала ещё двое суток назад. Думаю, импровизация — это теперь официально мой метод.
— Это не внушает уверенности, — заметила шкатулка.
— Мне тоже. — Я закинула рюкзак на плечо. — Но знаете, что я поняла за сегодня? Уверенность переоценена. Главное — делать. Даже если не знаешь что. Даже если страшно. Даже если...
Я замолчала.

— Ладно, — сказала я, обращаясь к своей странной, потрёпанной, невозможной команде. — Новый план: побеждаем древнее зло, которое я же и разбудила. И, может быть, после этого — домой, под одеяло, с какао.
— Это безумие, — сказал Кошмар.
— Добро пожаловать в мою жизнь.
Я сделала первый шаг навстречу подступающей тьме.
За спиной северное сияние танцевало над миром, который я только что спасла. Впереди разрасталась пустота, которую я только что разбудила.
Впереди нас ждали проблемы, которых мы пока даже не представляли. А инструкцию к их решению никто не предложил. Но, я ни о чем не жалею.