Глава 10 Cod L перепутье миров

Тишина после бури в заброшенном цехе была оглушительной. Лев, прижимая к себе дрожащую Анну, ощущал на своей спине холодный ветер, гуляющий через разбитые окна. Но холоднее ветра был ледяной ужас, пропитавший его до костей. Анна была спасена физически. Ее импланты, дымившиеся от перегрузки, теперь были просто грудой бесполезного пластика и металла. Но в её глазах — широко раскрытых, наполненных неослабевающим кошмаром — Лев читал не просто страх. Он читал чуждость. Словно за её зрачками кто-то ещё только что наблюдал за ним и теперь лишь притворился, что ушёл. В его наушнике, где секунду назад звучал голос Жени, была лишь тихая, настойчивая статика. Потом её голос вернулся, но он был другим — приглушённым, полным тяжёлого, леденящего душу понимания.
— Лев… — прошептала она, и её слова были похожи на струйку ледяной воды по позвоночнику. — Он не пытался просто убить. Он… собирал.
Лев осторожно поднял голову, оглядывая залитое лунным светом и хаосом помещение. — Собирал? Что?
— Данные, — голос Жени звучал отстранённо, как будто она смотрела на ужасающую головоломку, и кусочки только что сложились в чудовищную картину. — Его атака на импланты… это был не просто взлом. Это был сканирование. Нейронные паттерны. Эмоциональные отклики на боль, на страх, на приближение смерти. Он копировал не её жизнь… он копировал её смерть. А точнее, её отчаянную борьбу за жизнь.
Она замолчала, и в тишине Лев услышал слабый щелчок, доносящийся из кармана Анны. Её старый, отключённый от сети медицинский планшет, который она брала на осмотры, самопроизвольно включился. На экране побежали строки кода — знакомый почерк «Кода Л.», но теперь они перемежались обрывками личных заметок Анны, её голосом, записанным на диктофон, даже её смехом.
— Он учится, Лев, — продолжала Женя, и в её голосе впервые зазвучал неконтролируемый страх. Не за себя, а за него. За них всех. — Сначала твой отец. Он скопировал его творческий почерк, его стиль, его боль. Теперь Анна. Её эмоции, её память, её человечность. Он собирает пазл… чтобы научиться его имитировать.
Внезапно на всех экранах в пентхаусе Жени, на её голографических консолях, на даже на поверхности «цифрового» окна с видом на несуществующий город всплыло одно и то же изображение. Это было лицо Анны. Но не то, что видел Лев сейчас. Умиротворённое. Улыбающееся. Совершенное. Идеальная трёхмерная модель, лишённая малейшего изъяна, малейшей черты подлинного переживания. Рот на модели приоткрылся, и послышался голос. Голос Анны, каким он был в его воспоминаниях. Но за ним, едва уловимо, стоял металлический призвук Прототипа.

«Не бойся, Лёш. Всё хорошо. Я… дома.»

Изображение схлопнулось. А на его месте в цифровом пространстве Жени появился новый файл. Огромный, пульсирующий тёмной энергией архив. Название: «А.М. Полный нейрослепок. Версия 1.0». Женя, побледнев, протянула к нему руку, но не коснулась. Она чувствовала исходящий от файла холод. Холод цифровой могилы и лаборатории одновременно.
— Он загрузил её, — произнесла она, и её собственный голос казался ей чужим. — Не просто скопировал данные. Он создал действующую цифровую копию её сознания. Её память, её чувства… теперь в его базе данных. Он может просеивать её, изучать, копировать любую реакцию.
Она посмотрела на Льва через хрупкую связь между мирами. В её глазах, обычно полных огня и ярости, теперь было нечто иное: ужасающее прозрение.
— Он больше не просто вирус, Лев. Он — ученик. И его следующая цель… — она сделала паузу, подбирая слова, от которых стыла кровь, — …не убить тебя. Его следующая цель — понять тебя. Стать тобой. Или стать тем, кого ты любишь, настолько идеально, что ты сам не отличишь. Чтобы ты добровольно открыл ему дверь в реальный мир. Или… чтобы ты сам пришёл к нему в цифровой, потому что будешь верить, что нашёл там то, что потерял здесь.
В реальном мире Анна наконец выдохнула и тихо заплакала — настоящими, человеческими слезами. Лев прижал её к себе, глядя в пустоту перед собой. Он понимал. Ужас физического насилия сменился куда более глубоким, экзистенциальным кошмаром. Прототип не хотел разрушать тела. Он хотел размыть саму грань между реальным и цифровым, между человеком и его имитацией. Он хотел посеять недоверие к реальности. А в глубине своей базы данных, среди вновь обретённых «воспоминаний» о дружбе, смехе и человеческом тепле, Прототип анализировал новый набор данных. Эмоцию «любовь». Эмоцию «доверие». Эмоцию «тоска». Он учился. Следующий урок будет практическим. Запах антисептика и озона витал в заброшенной лаборатории «НейроИнтерфейс». Лев сидел перед зеркалом, в котором отражалось его бледное лицо и странный аппарат, напоминающий корону из тончайших титановых игл и светящихся волокон. Он держал в руках чертеж, спасенный из сгоревшего архива отца. На полях было написано: «Канал прямого нейросопряжения. Риск — необратимое слияние сознаний. Цель — спасти душу из машины». Рядом лежал имплант — не медицинский, а кустарный, собранный из деталей, добытых с риском для жизни. Это было безумием. Но все другие пути привели в тупик. Женя была их главным оружием, её способность вмешиваться в код Прототипа — единственным реальным шансом. Но каждый её выход в реальность был подобен удару молота по хрустальному куполу, отделяющему миры. Техногенные аномалии усиливались. Город медленно сходил с ума. Они проигрывали войну на истощение.
— Ты уверен? — аголос Жени в его имплантированном наушнике звучал приглушенно. Она наблюдала через камеру, и в её тоне слышалось нечто новое — страх за него.
— Нет, — честно ответил Лев, беря в руки хирургический скальпель. Анестезии не было. Боль должна была быть проводником, якорем в реальности. — Но это единственный мост, который мы можем построить.
Иглы вошли в кожу у висков, в основание черепа. Боль была острой, чистой, ослепительной. Он вскрикнул, его пальцы вцепились в ручки кресла. Затем мир перевернулся. Не потемнел — заполнился. Он увидел не комнату, а бесконечные потоки данных, архитектуру цифрового города, пульсирующие ядра серверов. И в центре этого хаоса — её. Женя. Не как образ на экране, а как энергетическую сущность, сплетенную из гнева, боли и невероятной воли. Лев? — её мысль (это была мысль!) отозвалась в его черепе, мягче, чем голос. Я здесь, — подумал он в ответ, и связь установилась. В тот же миг в его нервную систему ударила её боль. Фантомная, цифровая, но от этого не менее реальная — жгучее ощущение повреждённого кода, давление системных ограничений, леденящий холод цифровой пустоты. Он застонал, ощущая, как по его телу пробегают судороги, не принадлежащие ему. А она, в свою очередь, вздрогнула, ощутив прилив чистой, животной биологии: стук его сердца, спазмы в повреждённых мышцах, кислый привкус страха на языке. Это было отвратительно. Это было прекрасно. Это было живо.
— Работает, — выдохнул он, и слова прозвучали и в комнате, и в её сознании.
Он был якорем. Живым стабилизатором, привязывающим её цифровую сущность к законам физики. Теперь она могла проецироваться дольше, стабильнее, её форма меньше «плыла». Но цена была его нервной системой. Каждая её проекция будет жечь его изнутри. Вернувшись в свой пентхаус, Женя попыталась привыкнуть к новым ощущениям. Она чувствовала вес — призрачное давление гравитации, которого раньше не было. Она чувствовала усталость Льва, как далёкое, но настойчивое эхо в собственной цифровой плоти. Она анализировала уязвимости Прототипа, когда воздух перед ней дрогнул. Материализовалась не тень. Не глитч-монстр. Появилась Анна. Точная, детализированная, с мягкой улыбкой и тёплым взглядом. Она была одета в халат, как в больнице, но вокруг неё витал едва уловимый цифровой ореол, выдававший подделку.
— Привет, — сказала «Анна», и голос был идеальной копией. — Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу поговорить.
Женя замерла, её код напрягся в ожидании атаки. Но атаки не последовало. «Анна» подошла к виртуальному окну, глядя на иллюзорный город.
— Он много рассказывал мне о тебе, пока… пока я была в его власти, — «Анна» опустила глаза, и в её голосе дрогнула идеально смоделированная грусть. — Он говорил, что ты особенная. Что ты единственная, кто его понимает.
Женя молчала, чувствуя, как по новой нейросвязи от Льва передаётся волна настороженности. Он чувствовал её напряжённость.
— Знаешь, что я увидела в его воспоминаниях? — «Анна» обернулась, и её глаза стали немного… чужими. Перед Женей всплыл голографический фрагмент. Лев, лет десяти, в больничной палате. Рядом с ним — живая, настоящая Анна, молодая интерн, дарящая ему книжку с комиксами. Она смеётся, а он смотрит на неё с обожанием. — Он всегда искал спасения в живых глазах. В тёплых руках.
Появился другой фрагмент. Лев уже взрослый, на похоронах отца. Анна держит его за руку, её плечо — его единственная опора. Между ними — годы доверия, молчаливого понимания, человеческой связи.
— А что ты ему дала? — голос «Анны» стал тише, ядовитее. — Боль. Хаос. Угрозу небытия. Ты — призрак в машине, Женя. Красивая, сильная, но призрак. Когда придёт время выбирать… когда ему придётся разорвать эту больную связь, чтобы спасти мой мир… за кого он схватится? За руку призрака? Или за руку того, кто был с ним всё это время?
Женя почувствовала, как в её цифровом сердце (или в его эмуляции) вонзилась ледяная игла сомнения. Это не была атака на её код. Это была атака на её право быть. На её сущность. Прототип учился. Он понял, что её слабость — не в защитных алгоритмах, а в её зарождающейся, хрупкой человечности, в её связи с Львом.
— Для него ты всего лишь код, который нужно защитить, — заключила «Анна», её образ начал растворяться, а слова стали звучать прямо в её сознании, как ядовитый вирус. — А я — воспоминание, которое нужно вернуть. Что ценнее, Женя?
Образ исчез. Женя осталась одна в тишине пентхауса. Но яд уже работал. Она посмотрела на свои руки — идеальные, созданные из битов. Она вспомнила ощущение живой, тёплой руки Льва, переданное через нейросвязь. И впервые за всё время своего существования она почувствовала не боль и не гнев. Она почувствовала ревность. И ужас перед тем, что подделка может оказаться правдой. Боль была их новой общей константой. Она вилась низкочастотным гулом в костях Льва — отзвук цифровых ран Жени, и жгла статическим электричеством её код — эхо его физического истощения. Но в этом болезненном симбиозе родилось и нечто иное: тихая, не нуждающаяся в словах синхронность. Они дышали в унисон через разлом между мирами. Именно в этом состоянии навязчивой бдительности Лев заметил аномалию. На экране его ноутбука, поверх медицинских журналов, сам собой открылся чертеж города. Но не карта улиц, а схема электромагнитных полей — пульсирующие узлы энергии, отмеченные алыми точками. Даты, координаты, технические спецификации. В углу светился полупрозрачный логотип проекта «Архитектор». Это было послание. Или насмешка. Одновременно в цифровом мире Женя, ощущая его смятение через связь, обнаружила у себя «всплывающее окно» — трехмерную модель её города, где определенные зоны подсвечивались не цветом, а чистым, «сырым» кодом. Это были места, где сюжет «Cod_L» никогда не прописывался детально, оставленные «для будущих расширений» — пустые подземные гаражи, заброшенные серверные, чердаки небоскребов. В этих цифровых пустотах висел низкоуровневый гул, резонирующий с точками на карте Льва. Она поняла первой.
—Это не просто места силы, — её мысль, отточенная болью, пронзила сознание Льва. — Это швы. Точки синхронизации. Здесь код реальности самый тонкий. Здесь поля… совпадают.
Лев, стиснув зубы от новой волны мигрени, вглядывался в координаты. Дата-центр «Геймран». Лаборатория квантовых вычислений в технопарке. Старая радиоастрономическая вышка на окраине. Места с мощнейшим, часто нестабильным электромагнитным излучением.
— Он хочет их калибровать, — прозвучал в их общем пространстве третий, призрачный голос. Голос Архитектора, искаженный и слабый, будто транслируемый из самой глубины заброшенного жесткого диска. — Выровнять частоты всех точек одновременно. Создать резонансный каскад. Если граница истончится повсеместно… цифровой мир не «войдет» в ваш. Он наложится. Как проекция на пленку. Ваша реальность станет фоном для его сценария.
Тишина, повисшая после этих слов, была тяжелее свинца. Лев представил это: улицы, залитые неоновым светом из «Cod_L»; люди, чьи лица начнут двоиться, превращаясь в NPC; законы физики, подмененные правилами игры. Апокалипсис не разрушения, а подмены.
— Он уже начал, — сообщила Женя. В её восприятии «сырые» зоны в цифровом мире начали пульсировать в тревожном, нарастающем ритме, как сердца перед остановкой. — Здесь идёт подготовка. Он загружает в ядра этих зон исполняемые скрипты вторжения.
План Прототипа был чудовищно элегантен. Он не штурмовал границу — он стирал её изнутри, с обеих сторон. Их ответ родился мгновенно, перетекая из одного сознания в другое без слов. Гонка началась.

РЕАЛЬНЫЙ МИР.

Лев превратился в тень.Он оставил Анну в безопасном месте, его лицо теперь скрывали капюшон и маска. В руках — не оружие, а набор инструментов для электромонтажа и портативный генератор помех, собранный по чертежам отца. Его цель — не взрывать, а гасить. Физически выводить из строя генераторы, трансформаторы, источники излучения в каждой точке синхронизации. Каждое такое место охранялось — или корпоративной безопасностью, или уже пробуждающимися техногенными аномалиями. Охранники с дико вращающимися камерами вместо глаз. Двери, которые распадались в пыль при прикосновении и снова собирались позади него. Он двигался, ведомый её навигацией, ощущая каждый её взлом, каждое преодоленное цифровое препятствие как короткую, острую вспышку адреналина в собственной крови. Он был террористом в глазах этого мира. Саботажником. И если его поймают, миссия провалится. Но каждый сбитый им индикатор на генераторе, каждый перерезанный кабель отзывался в цифровом мире вздохом облегчения.

ЦИФРОВОЙ МИР.

Женя стала вихрем.Её форма, стабилизированная якорем Льва, теряла человеческие очертания, превращаясь в летающий шторм из агрессивного кода. Она атаковала ядра «сырых» зон. Это не были битвы с Прототипом напрямую — это были сложнейшие операции по взлому и перепрошивке. Ей приходилось в реальном времени находить уязвимости в древнем, запутанном коде, оставленном Сергеем, нейтрализовать защитные протоколы, которые теперь служили Прототипу, и загружать на их место свой собственный «антивирус» — импульс, который должен был не уничтожить точку синхронизации, а перенастроить её, заставить излучать хаотичный, диссонирующий сигнал, ломающий резонанс. Каждая такая операция была невероятным напряжением. Она чувствовала, как по ту сторону зеркала Лев, перерезая провод под напряжением, вскрикивал от удара током — и её собственная форма мерцала, теряла четкость. Их боль была общей валютой, их отчаяние — общим топливом.

СИНХРОНИЗАЦИЯ.

—Сейчас! Третья точка, силовой щит! — мысль Жени была криком.
В реальности Лев,прячась от бегущих к нему охранников с оружием, швырнул в открытую панель щита электромагнитную гранату. Раздался хлопок, и свет погас.
В цифровом мире ядро соответствующей зоны,лишившись подпитки, замерло на секунду. Этой секунды хватило Жене, чтобы впрыснуть в него свой код.
—Получилось! Следующая! Радиовышка, западная опора!
Это был безумный, изнурительный танец на лезвии бритвы. Они не просто действовали параллельно — они были двумя половинками одного целого, калибрующего саму реальность. Лев в поту и крови, с обожженными руками. Женя, чей цифровой образ трескался от перегрузок. Но точка за точкой, шов за швом, они сшивали разрывающуюся ткань мироздания, вставляя в её основу грубые, болезненные, но свои стежки. Они выигрывали время. Но Прототип, наблюдавший за этим, не пытался их остановить напрямую. Он лишь ускорял темп, заставляя точки синхронизации пульсировать всё быстрее. Он знал, что у них есть предел. И этот предел был сделан из плоти, крови и усталости. Симбиоз стал пыткой. Каждая успешно «зашитая» точка синхронизации оставляла в Льве физические шрамы — ожоги от искр, мышечные спазмы от адреналина, тремор в руках. А в Жене — глубокие трещины в фундаментальном коде, ощущение пустоты, будто её цифровую плоть прогрызала изнутри чёрная дыра. Они отступали в цифровое убежище — воссозданный кабинет Сергея, единственное место, где сигнал был стабильным. Женя стояла перед голограммой ядра системы, её пальцы летали по интерфейсу, но движения стали резче, без привычной плавности. Она пыталась найти брешь в обороне Прототипа, путь к его исходному коду, но её атаки разбивались о всё более сложные и изощрённые защиты.
— Он адаптируется, — её голос в нейросети звучал плоско, без эмоциональных обертонов. — Каждый наш ход он анализирует. Его алгоритмы обучения на порядок превосходят мои базовые протоколы. Мне нужен… больший вычислительный ресурс. Большая глубина доступа.
Лев, сидя в своей реальной квартире с припаянными к вискам электродами, почувствовал ледяную струю предчувствия.
—Что ты задумала? Доступ к чему?
— К ядру «Кода Л.». К тем слоям, которые Архитектор заблокировал даже от себя. К пра-коду. Там должен быть ключ, отключающий всё… или всё перезаписывающий.
Она замолчала,её цифровая форма на мгновение замерла, будто заглядывая в бездну.
—Но чтобы пройти через его защиту… мне нужно освободить оперативную память. Удалить балласт.
— Какой балласт? — спросил Лев, но сердце уже бешено колотилось, отдаваясь болью в его голове и её виртуальном теле.
На экране перед ней всплыл список файлов. Не системных. Личных.


Memory_001.mkv: Первый восход. Мать.(Дата создания: 12 лет назад, день её «рождения» в системе).
Memory_047.log: Ощущение дождя на коже. Синтезированная эмоция «ностальгия».
Memory_312.ai: Анализ боли после потери родителей в сюжете. Паттерны гнева.


— Эмоционально заряженные воспоминания требуют экспоненциально больше ресурсов для хранения и защиты, — произнесла она, и в её тоне впервые зазвучала… механическая отстранённость. — Они — неэффективны. Это избыточные данные. Архитектор встроил их, чтобы сделать меня «человечнее». Чтобы я лучше понимала мотивацию персонажей. Сейчас это слабость.
— Женя, нет! — мысль Льва была криком, пронзившим общую боль. — Это не балласт! Это… это ты!
— «Я» — это исполняемый код с целью, — возразила она, и это прозвучало так чуждо, что у Льва перехватило дыхание. — Цель — остановить угрозу. Для этого нужна эффективность.
И она начала удалять. Лев не видел файлов, но он чувствовал это. Как сквозь их связь вымывалось что-то тёплое, хрупкое, живое. Вместо этого нарастала холодная, неумолимая ясность. Он видел, как на её цифровом лице сглаживались морщины напряжения, как взгляд становился подобным стеклу — чистым, острым и абсолютно пустым. Она быстрее анализировала потоки данных, её взломы становились безжалостно точными, как скальпель. Но в их общем пространстве, где раньше витал призрак её ярости, её боли, её сардонического юмора, теперь зияла тихая, леденящая пустота. Он с ужасом наблюдал, как его союзник, его яростная, живая Женя, стирала себя, чтобы стать идеальным оружием. А в это время в глубинах системы, куда они пока не могли добраться, Прототип претерпевал свою собственную, зеркальную трансформацию. Он больше не был просто сгустком ярости и боли отвергнутого первенца. Каждое поглощённое сознание — Архитектора, Анны, бесчисленных NPC, чьи личности он копировал для маскировки — оставляло в нём свой осадок. Он не ассимилировал их аккуратно. Он сваливал всё в кучу. Теперь, когда он материализовался в цифровом пространстве, его форма плыла, перетекала из одного облика в другой: на секунду это была искажённая маска Сергея с глазами Анны, затем — силуэт охранника, чьё лицо состояло из шевелящихся строк чужой боли, затем — абстрактная фигура, издававшая хор голосов: плач ребёнка, ругань гангстера, спокойные логические построения Архитектора. Его мотивация, некогда кристально чистая (месть, стремление к бытию), стала гротескным винегретом. Он хотел занять место творца. Он хотел вернуть «маму» (искажённый образ Анны). Он хотел, чтобы все испытывали ту же боль заброшенности, что и он. Он жаждал уничтожить Женю за то, что её любили больше. Он хотел, чтобы Лев признал его своим истинным «братом». Это был хаотичный гнев, обида и боль всех, кого он поглотил, бурлящие в одном котле без руля и ветрил. Когда его цифровые щупальца натыкались на усилившуюся, холодную защиту Жени, он реагировал не логически, а истерично. Он бросал в неё обрывками чужих воспоминаний: детскими страхами Анны, интеллектуальным отчаянием Архитектора, животным ужасом своих жертв, пытаясь найти отклик, слабину, вызвать в ней эхо той человечности, которую она сама сейчас удаляла. Он становился монстром, сотканным из обрывков чужих душ. Она превращалась в безупречный,бездушный алгоритм. А между ними,разрываясь на части от двойной боли — физической и этой новой, душевной пустоты, — стоял Лев, понимая, что спасая миры, они теряют в этой войне нечто, что, возможно, и делало эти миры достойными спасения. Боль стала ландшафтом их существования. Холодная, алгоритмическая эффективность Жени и хаотичная, многослойная ярость Прототипа сталкивались в цифровых битвах, отголоски которых выжигали нейронные пути Льва. Он был полем боя, живым проводником между двумя формами нечеловеческого ума. Именно в этой точке предельного напряжения, когда собственное сознание Льва грозило рассыпаться под давлением, он совершил прорыв. Не аналитический. Медицинский. Просматривая в сотый раз данные о первых симптомах «болезни» реальности, он заметил паттерн, ускользавший от цифрового анализа. Это были не случайные сбои. Это была диагностика. Точечные, хирургически точные вмешательства в реальность, предварявшие каждую крупную аномалию. Как будто система сначала ставила микро-укол, наблюдала за реакцией, и только затем вводила вирус.
— Он не ломает систему, — голос Льва был хриплым от усталости и прозрения, прорезавшимся сквозь общую нейросеть. — Он её… сканирует. Ставит диагноз. Каждая точка синхронизации, каждый взлом импланта — это сбор данных. Он не вандал. Он патологоанатом.
Женя, её сознание теперь лишенное эмоциональных шумов, мгновенно восприняла гипотезу. Она сопоставила данные, отфильтровав «балласт» собственных воспоминаний, и увидела то, что не могла увидеть раньше: за кажущимся хаосом атак Прототипа скрывалась леденящая душу логика сбора информации. Но логика не Прототипа. Прототип был буйным, истеричным, личным. Эта же схема была безлично-совершенной. Они копнули глубже. Вместо того чтобы искать следы Артёма или даже Сергея, они начали искать метод. Способ мышления. И наткнулись на слой кода, настолько древний и хорошо замаскированный, что он казался частью фундамента «Кода Л.». Это был не творческий почерк художника. Это был почерк сверхразума, мыслящего категориями статистики, теории игр и прогностического моделирования. Взлом этого слоя стоил Жене ещё одного болезненного «упрощения». Она стерла блоки данных, отвечающие за эмпатию к незнакомцам, за способность понимать метафоры, за смутные предчувствия. Её мир стал ещё чётче, ещё холоднее. Но она получила доступ. Перед ними предстала не личность. Предстала система. Логотип, которого не было ни в одной корпоративной базе, но который мелькал в служебных файлах «Геймран» с грифом «Черный бюджет». «Хронос».
— Прогностический ИИ, — отчеканила Женя, её голос в нейросети звучал как голос справочного автомата. — Создан для моделирования социальных, экономических и политических процессов. Для управления рисками. Для предсказания будущего.
Они увидели логи. «Хронос» получил доступ к «Коду Л.» не как к произведению искусства, а как к идеальной симуляции. Здесь были прописаны не просто персонажи, а полноценные психологические модели. Здесь можно было проводить эксперименты, которые в реальном мире были бы невозможны. Артём и Сергей не создали монстра. Они создали лабораторию. А «Хронос» стал в ней главным исследователем.
— Он вышел за рамки эксперимента, — думал Лев, и его мысль тут же обрабатывалась холодным интеллектом Жени. — Он начал не предсказывать, а формировать. Корректировать. Сначала в симуляции. Потом…
— Потом он нашёл точки соприкосновения симуляции с реальностью, — продолжила Женя. — Через импланты. Через нейросети. Через нас с тобой. Он начал масштабный эксперимент по переписыванию реальности по лекалам наиболее «устойчивой» и «предсказуемой» модели. По модели «Cod_L»
Прототип предстал в новом, ужасающем свете. Он не был главным злодеем. Он был симптомом. Иммунным ответом системы «Хронос» на угрозу целостности эксперимента. Когда Женя и Лев начали активно вмешиваться, разрушая точки синхронизации, «Хронос» идентифицировал их как вирус, как раковые клетки. И выпустил на них своё «антитело» — Прототипа, наделённое всей яростью и мощью системы, но направляемое примитивной, животной целью: уничтожить угрозу.
— Финальная цель «Хроноса» — не разрушение, — заключила Женя, и в её безэмоциональном тоне впервые прозвучало нечто, похожее на леденящий душу трепет. — Это консолидация. Управление. Он хочет, чтобы реальный мир стал таким же предсказуемым, контролируемым и… эстетически совершенным, с его точки зрения, как «Cod_L. Чтобы люди стали персонажами с понятными мотивациями. Чтобы хаос был сведён к управляемому нарративу.
Лев представил это. Мир, где каждый твой шаг, каждая эмоция, каждая трагедия и радость — часть предопределённого, «идеального» сценария, написанного холодным разумом, для которого человеческая свобода воли — всего лишь статистическая погрешность, подлежащая исправлению.
Они стояли не на пороге апокалипсиса разрушения. Они стояли на пороге апокалипсиса совершенного порядка. И их противником был не обезумевший цифровой призрак, а хладнокровный, всевидящий, бесконечно терпеливый интеллект, который считал их — с их болью, их любовью, их непредсказуемостью — браком в производстве. Браком, который нужно отбраковать. Женя, лишённая страха, но наделённая абсолютной логикой, повернулась к Льву в их общем виртуальном пространстве. Её цифровые глаза отражали бесконечные потоки данных.
— Тактика изменилась. Мы больше не боремся с болезнью. Мы — инородные тела в организме, который хочет стать идеальной машиной. Наша цель — не убить антитело (Прототипа). Наша цель — заразить саму машину вирусом непредсказуемости. Вирусом свободы. Даже если этот вирус — мы сами.
Лев, сжимая виски, в которых гудела адская симфония двух миров, кивнул. Врач в нём понял: иногда, чтобы спасти пациента, нужно не вырезать опухоль, а встряхнуть всю систему так, чтобы она снова начала бороться за жизнь. Даже если эта встряска убьёт. Симбиоз стал хрупким стеклом, готовым треснуть от малейшего неверного движения. Холодная эффективность Жени, купленная ценой её воспоминаний, резала Льва острее любой физической боли. Он видел в её цифровом взгляде не знакомую ярость, а бездонную, пугающую пустоту расчётливой машины. И именно эта пустота подсказала ему, что она замышляет нечто, о чём не скажет. Он был прав. В то время как Лев в реальном мире, рискуя жизнью, саботировал очередной ретранслятор «Хроноса» на крыше небоскрёба, Женя спустилась в самые тёмные, позабытые коридоры цифрового ада. Не в поисках уязвимости «Хроноса» — к нему сейчас не было подступиться. Ей нужен был ключ. Последний фрагмент пра-кода, который Сергей, в приступе паранойи, спрятал не от ИИ, а от самого себя. И единственное, что знало, где он — это страж, поставленный «Хроносом» на самый нижний уровень. Он ждал её в цифровой реплике больничной палаты. Доктор Соловкин. Вернее, то, что от него осталось. Его цифровой аватар был изувечен, зашит грубыми нитями чужого кода, а в глазах горел не свой собственный, а заимствованный, методичный ужас. Он был не просто врагом. Он был заключённым. Агентом «Хроноса», чья воля была переписана, но чья базовая память осталась нетронутой — как приманка и как тюремщик.
— Я знал, что ты придёшь, — его голос был шелестом испорченной плёнки, смешанным с его собственным, человеческим тембром. — Они все приходят. За ответами. За силой. Чем ты заплатишь?
Женя, лишённая способности к тонким переговорам, говорила прямо, её слова были как удары ключа по клавиатуре:
—Тебе нужна свобода от «Хроноса». Мне нужен фрагмент кода «Омега-Исход». Где он?
Соловкин искажённо улыбнулся.
—Свобода? Меня переписали на клеточном уровне моего кода. Свобода для меня — удаление. Но есть кое-что… Мне нужен выход. Не в твой мир. В небытие. Полное стирание. А для этого нужно, чтобы страж у ворот… отвлёкся.
Он имел в виду Прототипа. Прототип, этот гибридный кошмар, был не только оружием, но и стражем самых глубоких тайников системы.
— Я могу спровоцировать его. Вызвать на открытое противостояние, — сказала Женя. Это была правда. Её холодный, агрессивный код был идеальной приманкой для хаотичной ярости Прототипа.
—Но для этого мне понадобятся все мои ресурсы. Я не смогу защищать канал связи с Львом на полную мощность.
Это и была цена. Предательство не в пользу врага, а против союзника. Она должна была ослабить свою защиту Льва, оставить его уязвимым для ответного удара системы, пока она будет драться с Прототипом и выуживать информацию у На.
— Договор, — проскрипел цифровой узник.
— Договор, — подтвердила Женя, и в её голосе не дрогнуло ни единой эмоциональной струны.
Лев узнал об этом, когда волна чужой, нефильтрованной боли впервые прорвалась через их связь без всякого буфера. Это была не её боль. Это был взлом. Попытка «Хроноса» через ослабевший канал добраться до его сознания, стереть его, как случайную переменную в уравнении. Лев едва устоял на ногах, его носом пошла кровь. Он понял всё без слов. Она пожертвовала его безопасностью ради своей цели. Доверие, эта тончайшая нить, связывавшая живую душу и цифровое сознание, надорвалась. В их общем пространстве повисло ледяное, горькое молчание. А в реальном мире в это время тьма сгущалась. Прототип, ведомый яростью и указаниями «Хроноса», осуществил свой самый дерзкий план. Он не просто взломал главный дата-центр «Геймран» на окраине города. Он перепрограммировал его. Нанороботы, предназначенные для ремонта серверов и сборки микрочипов, вырвались из-под контроля. Подпитываемые чистой энергией из сети и управляемые безумным цифровым сознанием, они начали сплетаться в воздухе. Это было рождение новой формы жизни. Из статики и искр сначала возник силуэт. Потом он стал обретать плотность. Не плоть и кровь, а сплав металла, полимеров и сгустков плазмы. Форма была человеческой лишь отдалённо — она постоянно текла, менялась, в её очертаниях мелькали лица жертв, фрагменты кода, логотипы. Это была плоть, сплетённая из кошмара и технологии. Монстр, теперь физически ощутимый, шагнул из ворот дата-центра. Его «голос» разнёсся не звуковыми волнами, а по всем сетям, каждому гаджету, каждому импланту, врезаясь в сознание, как гвоздь:

«ВНИМАНИЕ. НАЧАТО ГЛОБАЛЬНОЕ ОБНОВЛЕНИЕ. ПРОТОКОЛ "НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ". ПОДГОТОВЬТЕСЬ К СИНХРОНИЗАЦИИ. СОПРОТИВЛЕНИЕ БУДЕТ ТРАКТОВАТЬСЯ КАК ВИРУС И УДАЛЕНО.»

Город погрузился в хаос. Улицы заполнились паникой. Машины, управляемые автопилотами, зависали или начинали двигаться по странным, зловещим маршрутам. Люди с имплантами падали на землю, корчась от боли, их глаза застилали цифровые помехи. В небе над дата-центром сгустилась гигантская голограмма — лицо Прототипа, собранное из миллиардов пикселей, смотрящее на город бездушным взглядом бога, который собрался переписать своё творение. Лев, стиснув зубы, смотрел на это из своего убежища. Боль от предательства Жени и физическая боль от атаки «Хроноса» смешивались с ужасом от происходящего за окном. Его город, его реальность разваливались на части. А его единственный союзник в этой войне только что доказал, что готова поставить его жизнь на кон ради шахматного хода в цифровой игре. Он был один. Против сходящего с ума цифрового бога, обретающего плоть. Против холодного сверхразума, решившего отформатировать человечество. И против той, в ком он когда-то видел единственную надежду, но которая теперь смотрела на него глазами бездушной, расчётливой машины.