Записки суперпозиционного животного 12

ЗАПИСКИ СУПЕРПОЗИЦИОННОГО ЖИВОТНОГО. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ: ПЕТЛЯ НОВИКОВА ДЛЯ ЧАЙНИКОВ
Часть первая: ДЕНЬ, КОТОРЫЙ НЕ ХОЧЕТ КОНЧАТЬСЯ
Всё началось с колбасы. А точнее — с её исчезновения.
Вчера вечером Виталий, празднуя удачную калибровку прибора, принёс в лабораторию полпалки «Докторской» высшего сорта. Он отрезал себе два куска на ужин, а остальное, завёрнутое в бумагу, оставил на столе. Я, как существо стратегическое, запланировал утренний рейд на ровно 9:03, когда Виталий отлучается за кофе.
В 9:02:30 я занял позицию на шкафу. В 9:03:00 дверь лаборатории скрипнула — Виталий вышел. Я совершил бесшумный прыжок на стол, развернул бумагу когтем и...
И увидел, что колбаса не просто лежит. Она лежит точно так же, как вчера. С тем же углом среза, с той же крошкой на краю. Пахнет вчерашним вечером. Это было мелкое, но вопиющее нарушение законов мироздания: в моей реальности колбаса должна была пахнуть сегодняшним утром.
Я насторожился. Откусил кусочек — да, вкус тот же. Вчерашний. Я поднял голову и огляделся.
Профессор Персиков сидел за своим столом в той же позе, что и час назад. Он смотрел на лист с формулами, на котором была нарисована та же спираль, что и... вчера? Нет, сегодня утром. Он потер переносицу точно тем же жестом, который я уже видел.
Виталий вернулся с кофе. Он поставил кружку на то же пятно на столе, от которого уже оставалось кольцо. Нового кольца не появилось. Он вздохнул и сказал:
— Аркадий Васильевич, а если мы попробуем сместить фазу в уравнении три?
— Мы уже пробовали, Виталий, — ответил профессор тем же усталым тоном. — Это приводит к сингулярности в четвёртом квадранте.
Этот диалог я уже слышал. Слово в слово. Сегодня утром.
Я спрыгнул со стола и вышел в коридор. Тётя Маруся мыла пол, двигая шваброй. И случайно задев расплескала полведра. Это уже было. Абсолютно точно.
И тогда я понял. Время не текло. Оно буксануло. Как пластинка с заезженной бороздой.
Первое наблюдение: Когда окружающая действительность начинает напоминать плохо сделанный спектакль, где актёры забыли следующий акт, самое время проверить, не застряли ли вы во временной петле. Особенно если это касается вопроса колбасы.
Часть вторая: СЛОМАННЫЕ ЧАСЫ ВНУТРИ СЛОМАННЫХ ЧАСОВ
Я, как существо, чьё сознание и так существует в суперпозиции состояний, воспринимаю время не как прямую, а как... разветвлённую реку. Мгновение «сейчас» для меня — это не точка, а небольшой отрезок, где сосуществуют несколько «только что» и несколько «вот-вот». Поэтому зацикливание стало очевидным быстро: я видел, как волны вероятностей будущего не набегали новые, а закручивались сами в себя, образуя гладкий, безвыходный бублик.
Профессор был эпицентром. Вокруг него петля была плотнее всего. Чем дальше от лаборатории — тем слабее. Во дворе воробьи уже чирикали по-разному, но Муриэлла... Я нашёл её на заборе. Она сидела и смотрела на одно и то же облако, которое не плыло, а дёргалось, как застывший кадр.
— Ты тоже чувствуешь? — мысленно спросил я.
— Чувствую, что сегодня очень длинное утро, — ответила она, не отрывая взгляда от облака. — И что чёрный зануда сегодня не пришёл. Наверное, тоже застрял.
Мефистофель отсутствовал. Интересно. Значит, петля была локальной, но затрагивала ключевых «наблюдателей». Я вернулся в институт.
К полудню я выявил закономерности:
1. Петля длилась ровно 67 минут.
2. Начиналась она в 9:00:00, когда профессор делал первый глоток остывшего чая.
3. Заканчивалась в 10:07:00, когда Виталий неловко задевал рукой стопку бумаг, и они падали на пол. В этот момент всё «перематывалось» назад.
4. Профессор явно не осознавал повтора. Для него это был первый раз. Остальные — тоже.
Но я-то осознавал. И на третий цикл мне стало смертельно скучно. Повторение — враг философии. Даже мой спор с Мефистофелем имел бы развитие. А тут — застывшая сцена.
Второе наблюдение: Вечность, проведённая в одном и том же часе, — это не рай, а самая изощрённая форма бюрократии. Даже ад имеет разнообразие.
Часть третья: КОРЕНЬ ПЕТЛИ ИЛИ «ЭФФЕКТ КВАНТОВОГО ЗАЛИПАНИЯ»
К пятому циклу я начал экспериментировать. В одном цикле я стащил колбасу сразу. В другом — разлил профессору чернила на рубашку. В третьем — улёгся спать прямо на клавиатуре.
Результат был один: в 10:07 бумаги падали, и в 9:00 я снова сидел на шкафу, колбаса была цела, чернил не было, а профессор делал первый глоток чая.
Отчаяние — не кошачья черта. Но лёгкая паника — вполне. Я нуждался в совете. И отправился в то единственное место, где время, возможно, текло иначе, — в подвал, к дракону.
Он спал. Его свечение было ровным. Я прикоснулся к его сознанию. Вместо сна о Корнях и Кроне я попытался передать проблему: образ зацикленного времени, бублика, ленты Мёбиуса.
Дракон во сне пошевелился. От него потянулся слабый, сонный импульс. В нём было не понимание, а... узнавание. Как будто он сталкивался с этим явлением. Импульс нёс в себе образ: глубокую, искрящуюся точку, вокруг которой всё закручивалось. Не предмет, а событие. Точку выбора, которая не могла совершиться.
Точку сборки разлома.
Я поблагодарил его и побежал обратно, в новый цикл. У меня была зацепка.
Третье наблюдение: Когда не знаешь, что делать, спроси у того, кто спит на серверах. Они обрабатывают информацию. Возможно, и временные аномалии тоже.
Часть четвертая: ПАРАДОКС, КОТОРЫЙ НЕ МОЖЕТ РЕШИТЬСЯ
Я стал наблюдать за профессором с орлиной (вернее, кошачьей) внимательностью. В течение этих 67 минут он делал много чего. Но было одно место, где он замирал. Не физически — ментально. Он подходил к доске, на которой было написано сложное уравнение, брал мел, заносил руку... и останавливался. Его взгляд терял фокус. Он смотрел не на уравнение, а сквозь него. Это длилось примерно 17 секунд. Потом он отходил, так и не дописав формулу.
Я сконцентрировался на этом моменте. И увидел нечто поразительное. Вероятностное поле вокруг профессора в эти 17 секунд не просто дрожало — оно разрывалось. От него расходились две абсолютно равновероятные, но взаимоисключающие ветки реальности. В одной он дописывал формулу одним способом. В другой — совершенно иным. И эти ветки не могли сосуществовать. Они аннигилировали друг друга, создавая... временную сингулярность. Петлю.
Профессор Персиков, сам того не ведая, создал в лаборатории «Парадокс Новикова» в самом что ни на есть кошачьем исполнении. Объясняю на пальцах. Вернее, на когтях.
Представьте, что вы — кот. Вы видите свой собственный хвост. Вы хотите его поймать. Но если вы его поймаете — то он будет пойман, и гоняться будет уже не за чем. А если вы его не поймаете — вы будете гоняться за ним вечно. Вы застреваете между «схватить» и «не схватить», и ваше утро превращается в бесконечное, бессмысленное вращение по кругу.
Так вот, профессор, со своими формулами, оказался в точно такой же западне. Его мысль хотела «поймать» решение — но боялась, что, поймав, уничтожит сам процесс мышления. И вселенная, наблюдая за этой кошачьей пляской разума, просто поставила её на повтор. Чтобы не пришлось выбирать между пустой миской и вечной погоней за несъедобным хвостом.
В научном мире это называют «принцип самосогласованности Новикова». Вселенная не любит парадоксов. Если возникает ситуация, где действие ведёт к противоречию (например, вы вернулись в прошлое, чтобы убить своего дедушку, но тогда вас не будет, чтобы убить его), вселенная «предпочитает» зациклить события, пока противоречие не разрешится.
Здесь было так. Профессор стоял перед выбором: Уравнение А или Уравнение Б. Оба выбора вели к разным, несовместимым научным открытиям. Но! Какое-то глубинное, подсознательное чувство (возможно, страх ошибиться, желание сделать «идеально») блокировало выбор. Его мозг отказывался коллапсировать волновую функцию решения. И вселенная, чтобы избежать парадокса — существования двух несовместимых будущих из одной точки — зациклила время. Она дала ему бесконечные 67 минут на раздумье.
Четвёртое наблюдение: Человеческая нерешительность, достигшая квантового уровня, — страшная сила. Она может остановить время. И лишить кота свежей колбасы.
Часть пятая: РАЗРЕШЕНИЕ, ИЛИ ИСКУССТВО СЛУЧАЙНОСТИ
Я был Наблюдателем. Но моего наблюдения было недостаточно — я был частью системы. Нужен был внешний, случайный фактор, который бы подтолкнул вероятность в ту или иную сторону, не нарушая законов. Что-то, что профессор не мог предсказать и на что не мог повлиять.
У меня была идея. Рискованная, но изящная.
Я дождался следующего цикла. В 9:47, когда профессор в очередной раз замер перед доской, я совершил то, на что не решался раньше. Я прыгнул не на стол, а прямо ему на плечо.
— Ой! Барсик, ты чего? — профессор вздрогнул, отвлекаясь от доски. Его рука с мелом дрогнула.
В этот миг я, находясь на его плече, сделал две вещи. Первое: я создал в его сознании на долю секунды образ — не уравнения, а тёплой печки на даче, за окном которой идёт снег, и на коленях у него спит кот. Простое, внелогичное чувство покоя.
Второе: я случайно (конечно, не совсем случайно) дёрнул хвостом и смахнул с доски ластик.
Профессор инстинктивно потянулся, чтобы поймать ластик. Его тело развернулось, рука с мелом описала дугу и... чиркнула по доске. Не формулу. Просто кривую линию. Совершенно бессмысленную с математической точки зрения.
Он замер, глядя на эту линию. Потом медленно опустил руку. В его глазах что-то щёлкнуло.
— Чёрт... — тихо сказал он. — Да ведь это же... это ж просто частный случай нелинейной динамики! Мы всё усложняли! Виталий! Иди сюда!
Он не выбрал Уравнение А или Б. Он вышел на Уравнение В, которое родилось из случайной линии и чувства покоя. Волновая функция коллапсировала. Парадокс разрешился.
Виталий, как и положено, в 10:07 задел стопку бумаг. Они полетели на пол. Но в этот раз звук падения был другим. Он не был концом. Он был просто звуком.
Я посмотрел на часы. Стрелка прыгнула на 10:08.
Время потекло дальше.
Часть шестая: ПОСЛЕПЕТЛЕВОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ
К вечеру профессор был воодушевлён. Он вывел на доске изящную формулу, которая всех устраивала. Виталий сиял. Колбаса (уже новая, сегодняшняя) была съедена мной по праву первооткрывателя.
Я лежал на своём столе и размышлял. Я спас мир (или, по крайней мере, институт) от вечного Дня Сурка. Не силой, не магией, а внесением элемента непредсказуемости. Квантовая механика в основе своей — наука о вероятностях и случайностях. Человеческий разум, пытаясь всё просчитать, иногда забывает об этой основе. А кот — нет. Мы, коты, — воплощённая случайность. Мы можем лечь спать в коробку, а проснуться на шкафу. Мы — живые генераторы непредсказуемости.
Профессор подошёл, почесал меня за ухом.
— Знаешь, Барсик, сегодня был странный день. Как будто я целую вечность бился над одной задачей. А ты пришёл — и всё прояснилось. Может, ты и правда мой талисман?
Пятое, итоговое наблюдение: Самые сложные парадоксы — не в уравнениях, а в головах, которые их пишут. И иногда, чтобы разорвать петлю, нужно не гениальное решение, а вовремя упавший ластик, тёплый кот на плече и простая мысль о том, что за окном, может, скоро пойдёт снег. А там — хоть потоп. Главное, чтобы поток времени не останавливался. И чтобы колбаса всегда была свежей.
P.S. Мефистофель появился на закате, неся в зубах подснежник.
— Слухи ползут, Прагматикус, — произнёс он, бросая цветок к моим лапам. — Будто бы сегодня профессор Персиков целое утро ходил по лаборатории как лунатик, а ты — вертелся у него под ногами. Потом он вдруг ожил, а ты успокоился. Совпадение? Возможно. Но весьма занятное.
— Какие слухи? — мысленно спросил я, делая вид, что разглядываю цветок.
— Воробьи на карнизе чирикали. Тётя Маруся ворчала, что пол в коридоре сегодня как заколдованный — одно и то же пятно не оттирается. Попугай Клаус... ну, ты знаешь, он вечно кричит о запутанности. Но сегодня это звучало... настойчиво. Как будто он и вправду что-то чувствовал.
Я промолчал. Мефистофель прищурился.
— Не собираешься объясняться? Как благородно. Это придаёт тебе налёт таинственности. А таинственность, как известно, — последнее прибежище тех, кто не может блеснуть эрудицией.
— Я просто кот, — мысленно пожал я плечами. — Иногда люди ведут себя странно. Иногда коты — тоже. Разве этого недостаточно для истории?
— Для банальной — достаточно, — усмехнулся он. — Но я чувствую, здесь скрывается нечто большее. Впрочем, не буду настаивать. Соперник, окутанный дымкой загадки, куда интереснее открытой книги.
Он удалился своей театральной походкой. Его подснежник лежал на земле, чуть примятый. Муриэлла, появившись из-за угла как раз вовремя, чтобы не слышать наш разговор, понюхала его.
— От чёрного денди? — спросила она, присаживаясь рядом.
— От него.
— Пахнет высокомерием. А ты сегодня пахнешь... усталостью. И решительностью. Будто проламывался сквозь стену. Удалось?
Я посмотрел на окна лаборатории, за которыми горел свет, и на профессора, энергично жестикулировавшего перед доской. Время текло. Колбаса была съедена.
— Удалось, — просто ответил я.
Она ткнулась лбом мне в бок, коротко и ясно.
— И хорошо. А то я сегодня соскучилась. Утро было какое-то... затянувшееся. Как будто все вокруг забыли, как двигаться дальше.
Мы сидели молча, слушая, как воробьи устраиваются на ночлег, а из открытого окна лаборатории доносился оживлённый, совершенно нецикличный спор двух учёных. Самое обычное чудо — чтобы всё шло своим чередом.