Нерассказанные и ненаписанные истории. 19

   — Как ты верно догадался, Леночка вернулась. Не только с книгой, но и с гостинцем. Случилось это знаменательное событие 31 декабря, и, взяв любимый томик в руки, Леонид Казимирович подумал, что это самый прекрасный новогодний подарок за всю его жизнь. Ведь не только книга вернулась к хозяину, но и восстановилась вера в людей, которые, несмотря на всё возрастающую скорость жизни и суету, оставались порядочными и честными.
   — А гостинец? Что это было? — спросил Михаил Валерьевич так заинтересованно и жадно, словно вернулся в свои детские годы и вспомнил, с каким нетерпением он ждал подарка от Дедушки Мороза.
   — В кастрюльке, укутанной в старый пуховый платок, были тёплые пирожки с капустой. Они источали умопомрачительный аромат, и Осипов, не сдержавшись и забыв о правилах приличия и гостеприимства, жадно сожрал один пирожок под тоскливый, умоляющий о подачке, лай Жулика. Леночка довольно улыбнулась и пояснила, что у её бабушки очень лёгкая рука на тесто, поэтому пирожки получаются волшебными. «Мы даже думали продавать пирожки на рынке, как-то раз бабушка напекла их целую кастрюлю, и мы торговали целый час, очень успешно торговали, но потом какие-то мордовороты нас прогнали, сказали, что весь рынок уже поделен».
   — Наивные! — не сдержался Рудин, прекрасно помня те бурные годы. — Надо было сначала с кем-нибудь договориться, с тем же Нокаутом, к примеру, а уж потом...
   Дракон недовольно зашипел (надоело, когда тебя всё время перебивают!), и Михаил Валерьевич тут же замолчал.
   — И снова это знакомство могло закончиться ничем, и эпизод с книгой и пирожками был бы всего лишь промелькнувшим событием, неважным и мелким, теряющимся в череде таких же, но опять вмешалась Судьба и привела Жулика к кастрюле с холодцом. Леонид Казимирович холодец обожал, требовал варить его каждый месяц, говоря, что это блюдо — самое полезное, так как не только мгновенно насыщает тело, не только поднимает настроение, но и крайне полезно для старческих суставов. Да, в свои шестьдесят Осипов называл себя стариком, хотя и чувствовал себя прекрасно и силами мог поделиться с любым вампиром без ущерба для собственного организма. Но почему-то нравилось Осипову изображать из себя почтенного старца. Это была его роль, выбранная сознательно и продуманно. Ты сейчас спросишь, с кого Леонид Казимирович требовал это блюдо? С домработницы Анны Григорьевны, работавшей семье Осиповых с тех самых пор, когда Лёнина бабушка — Мария Ивановна — отправилась в иной мир, чтобы и там поддерживать порядок и воспитывать и пестовать какого-нибудь другого мальчишку. Анна Григорьевна была уже стара, по-настоящему стара (было ей далеко за семьдесят) и всё просила Осипова об увольнении, объясняя, что ей уже не по силам убирать большую квартиру и готовить еду, пусть даже на одного человека и собаку (Жулику отдельно, в его собственной посуде, варились каши и особый бульон). Осипов же, представив, что ему придётся где-то искать новую домработницу, впускать абсолютно незнакомого человека в свой мир и квартиру, бледнел, волновался и таки уговаривал Анну Григорьевну поработать ещё с полгодика, обещая, что часть домашних дел он возьмёт на себя. Так, понемногу, обязанностей у Анны Григорьевны становилась всё меньше и меньше (но и с оставшимися она справлялась с трудом, так как приличным здоровьем и крепкой, надёжной памятью похвастаться не могла) и наверняка настал бы такой момент, когда Анна Григорьевна приходила бы к Осипову лишь затем, чтобы сварить холодец (а равных ей в этом, обманчиво простом блюде, не было), но как я уже сказал, Судьба снова взяла бразды правления в свои руки. В конце января, когда Леонид Казимирович уже и забыл вкус новогоднего холодца, Анна Григорьевна по его просьбе сварила кастрюлю этого прекрасного варева, в котором было всё, чем должен хвастаться отличный холодец: свиные ножки, уши, хвост, «гончий», деревенский петух, ароматная, выросшая на воле, курочка и такая же качественная говядина. Леонид Казимирович, осязая волшебный аромат, нервно сглатывал слюну, предвкушая тот момент, когда он сядет за стол, а Анна Григорьевна подаст ему разваренное почти на молекулы мясо, плавающее в ароматнейшем бульоне. Хаш — предшественник холодца, его предок и старший брат — был так же прекрасен и обожаем, как и само желейное блюдо. «Погоди, Казимирович! Пусть настоится!» — строго сказала Анна Григорьевна, и Осипов, чтобы не бродить по дому, тоскливо ожидая приглашения к столу, уехал на так называемый «книжный развал», то есть ярмарку подержанных книг, чтобы ещё больше нагулять аппетит, отвлечься, развлечься, а также поискать интересные издания. А в это время Анна Григорьевна пошла в магазин за свежим хлебом, с которым полагается есть свежий хаш. Хлеб она купила, но вдруг вспомнила, что внучка просила сгущённого молока и зашла в соседний магазин. Там внезапно явилась мысль, что и дома, и у Казимировича заканчивается стиральный порошок, и надо бы пополнить запасы. Затем она подумала, что неплохо бы прикупить пряжу на носочки, посмотрела почём продают уже готовые носки бабки на остановке, сначала поговорила с рукодельницами, потом охаяла их вязку и слегка поругалась, затем... Как ты уже понял, Анна Григорьевна напрочь забыла о том, что на плите ждёт своего часа кастрюля ароматного бульона, манящая, искушающая не только Леонида Казимировича (потому-то он и сбежал из дома, как я уже сказал), но и Жулика, которому никогда не давали этот самый холодец, потому как свинина и очень жирно, а собакам такое вредно. Но вот Жулик остался дома один, наедине с кастрюлей отличного бульона... И... И надо же было такому случиться, что Анна Григорьевна сначала слишком увлеклась магазинами, а потом, забыв о холодце, поспешила домой, где с удовольствием покормила внучку блинами, политыми сгущённым молоком, а сам Осипов, увлечённый беседой о книгах, напрочь забыл о зове желудка и опомнился лишь вечером, когда измождённый пищей духовной организм взалкал пищи телесной, да не обыкновенной, вроде котлет и пюре, а именно полезной, насыщающей, той самой, которая настаивалась в кастрюле, изводя весь дом божественным ароматом. Осипов поспешил домой, представляя, как злится и волнуется Анна Григорьевна, но окна его квартиры были темны и мрачны, а в самой квартире витал запах отличного холодца, шкоды и... беды. Часом ранее Жулик, с трудом дождавшись, когда ароматное варево остынет и с радостью не дождавшись хозяина и Анну Григорьевну, запрыгнул на стол, стоявший рядом с плитой, лапой сбил крышку с кастрюли и с упоением погрузил морду в жирный, наваристый бульон, пытаясь поскорее добраться до дна, на котором отдыхали куски отличного мяса. Когда пёс понял, что это море ему выхлебать не под силу, он запустил лапу в кастрюлю и попытался вытащить вожделенное лакомство, неловко дёрнулся всем телом (Жулику показалось, что в замке входной двери что-то заскрежетало), свалил кастрюлю на пол, спрыгнул со стола и, торопясь, начал свой пир, который едва не стал последним в жизни этого жулика Жулика.
   — Едва не стал? — разволновался Рудин.
   — Едва не стал. Ты меня плохо слышишь? — Дракон ехидно зашипел, вспомнив, что хороший рассказчик просто цепляет внимание слушателя когтем, но отличный овладевает душой и чувствами и мастерски с ними играет. Зачем? Ради блага слушателя, конечно! Ведь таким образом он получает дополнительные, очень важные эмоции! Именно поэтому Дракон и изводил Рудина своими паузами и недоговорками.
   — Отлично тебя слышу! Но не мог бы ты поскорее рассказать, чем всё закончилось?
   — А как же удовольствие от процесса рассказа? Разве ты не смакуешь каждое слово, каждый изгиб сюжета?
   — Смакую, но ты мне сразу скажи: выжила псина или нет?
   — В какой именно момент этой истории? — притворно внимательно спросил Дракон, но, почуяв, что палку он почти перегнул и Михаил Валерьевич может всерьёз разозлиться (а это может повлиять на качество истории), поспешил добавить:
   — В тот вечер выжил и жил ещё долго и счастливо, кстати, вскоре у Жулика появилась компания. Тот самый Колька принёс Леониду Казимировичу ещё один вонючий и больной подарок. Но знаешь, об этом я расскажу тебе завтра. Хотя я и обещал закончить жизнеописание Леонида Казимировича Осипова ещё пару дней назад, но проскакивать галопом важные события, чтобы ты потом извёл меня вопросами — плохая идея! Поэтому, кыш! До завтра! — последние фразы Дракон произнёс, уже пребывая в полном одиночестве (если не считать парочку любопытных духов, шляющихся по всей вселенной и заглянувшей на огонёк историй). — Девятнадцатая монета, — вздохнул Дракон, положил золотой кругляшок на бархат и отправился спать.
©Оксана Нарейко