Выживание

               
               

       Начало пятидесятых…Сталин умер, но на зоне ничего не изменилось.
       Чтобы как-то прокормиться, мать вечерами вязала скатерти и салфетки на заказ для вольных.
       На скатерть приносили десять катушек  белых ниток десятый номер, на салфетки поменьше. Ее изделия всем нравились, и мать уважали за хорошую работу и красивые узоры.
       Расплачивались стаканом соли, буханкой хлеба, куском мыла, кулечком перловки, банкой керосина или  вообще чем придется.
       На редкие деньги в магазине покупался хлеб, пшено и жуткая гадость – резаная сушеная морковь или свекла. Больше там ничего не было.
       Все вопросы с заказами мать решала сама, а вот относить готовую работу иногда доверяла и мне. Я же уже была первоклассницей!
      Однажды мать попросила сходить за оплатой на дальний  кордон. Дорога шла через лес. По совету матери я уговорила  пойти со мной  двух мальчиков из класса. Они охотно согласились за обещание, что я угощу их солью.
       Хозяйка кордона вынесла узелок соли и сорвала нам с грядки по перышку зеленого лука. Проводила до дороги, предупредив, быть осторожными – сбежали двое зеков.
       Это мы пропустили мимо ушей, а луковое перышко сжевали тут же. Впечатления никакого, горечь какая-то,  мы знали траву и повкуснее.
      Я сразу рассчиталась с ребятами, отсыпав  каждому обещанную щепотку. Соль была желтая, крупная, похожая на дробь. Мы ее сосали  на ходу, закидывая в рот по кристаллику. Вот это был вкус! 
       Голодно было очень. На  черный день дома  высоко за печкой висел полотняный мешочек. В нем хранились сухие хлебные остатки. К нему старались не прикасаться  без нужды, но иногда все-таки приходилось его доставать и  размачивать остатки в кипятке.
       Еду готовили, когда было что, на керосинке за дверью в общем коридоре.
       Отец постоянно кому-то что-то паял, чинил примуса, керосинки, замки, подшивал изношенные подошвы на валенках. Ему несли со всей округи. Руки у него, действительно, были золотые. Это тоже как-то кормило.
        Он не мог спокойно пройти мимо кривого гвоздя на земле, все у него шло в дело. Из кусков фанеры и досок он собрал матери шифоньер. Аккуратно ошкурил. Единственную дверцу поверху украсил  резным медальоном и покрыл все прозрачным лаком. Сучки и разводы на фанере стали яркими. Их хотелось потрогать и рассмотреть.
        Отец не был плотником, это был его первый опыт. Но по меркам того послевоенного времени, изделие получилось сногсшибательное. Бабы шли смотреть гурьбой, ахали, заглядывали вовнутрь, выдвигали  нижний ящик, а потом рассказывали другим.
       Сначала  восхищались бабы нашего барака, затем соседнего, потом пошли вольные.  Кончилось тем, что мать этот шифоньер продала, а отец сделал ей новый, с двумя дверцами.
       Потом появился ярко желтый комод с витыми полосками по краям. Синий стол и пара синих табуретов. Эта мебель заполнили нашу небольшую комнату до отказа.
       На  вырученные за первый шифоньер деньги,  мне купили  раскладушку и сломанную ножную швейную машинку. На  ней я делала уроки почти все свои школьные годы. Машинка вскоре отлично заработала, как и все что попадало в отцовские руки.
       Жизнь продолжалась…