Маленькая служанка Джона Гриффина

Автор: Эглантон Торн.The Religious Tract Society, 1882 год изд.
***
I. ВЫГОДНАЯ СДЕЛКА II. ВНЕЗАПНОЕ РАССТАВАНИЕ III. ВТОРОЙ ВИЗИТ МЭГГИН В СТАРЫЙ МАГАЗИН ДИКОСТЕЙ IV. ДЖОН ГРИФФИН ДАЁТ ОБЕТ V. МОД ПЛАТТОН И ЛЕСЛИ ТОРНТОН
VI. КАК ДЖОН ГРИФФИН СДЕРЖАЛ СВОЙ ОБЕТ VII. РОЖДЕСТВО VIII. Мод Платтен в магазине ІХ. КУВШИН НАХОДИТ ПОКУПАТЕЛЯ Х. Мэгги отправилась в дом доктора,11.
ПОЛКОВНИК ПЛАТТЕН ПОЛУЧАЕТ  ЗАКАЗ 12. МЭГГИ УТВЕРЖДАЛА.13.ГРИФОН ЗАСЫПАЕТ.
***
ГЛАВА I.

Удачная сделка.

ПОСРЕДИ длинной улицы, идущей с востока на запад между Плимутом и Стоунхаусом, несколько лет назад стоял небольшой побеленный дом с ярко-зелеными ставнями и дверью. Он был едва ли больше
Коттедж был небольшим. Дома напротив были гораздо больше, но у меньшего дома было преимущество в виде респектабельного внешнего вида. Он также привлекал внимание вывеской, написанной крупными буквами над дверью: «Магазин старинных диковинок Джона Гриффина».

 Дом стоял немного в стороне от переулка, и к двери вела узкая мощеная дорожка. Витрины у магазина не было, но окно было заполнено
образцами практически всех видов фарфоровой и стеклянной посуды, а
на обеих ставнях было написано:

 ДЖОН ГРИФФИН,
торговец британским и иностранным фарфором
 ВСЕ ВИДЫ СТАРИННЫХ КИТАЙСКИХ ВЕЩЕЙ, КУПЛЕННЫЕ, ПРОДАННЫЕ ИЛИ ПОДАРЕННЫЕ
 В ОБМЕН.
 [Иллюстрация]
 _АККУРАТНО ВЫПОЛНЕННЫЙ РЕМОНТ_

 Каким бы маленьким ни был магазин, он, пожалуй, был самым важным из всех
в этом переулке. Этот факт, однако, не делал ему чести, поскольку большинство магазинов на этой убогой улице были ломбардами или торговыми точками, где продавались подержанные вещи того или иного рода, а также там было непропорционально много питейных заведений. Но у магазина Джона Гриффина были свои особенности, и его положение, безусловно, было
превосходит достижения своих соседей.

Несмотря на дурную славу переулка, где собирались самые опустившиеся личности из двух городов, к которым он относился, так что мало кто из представителей высших сословий проходил мимо, если только их не приводили туда дела или благотворительные намерения, иногда случалось, что к двери Джона Гриффина подъезжала карета. А в редких случаях можно было увидеть, как дамы входят и выходят через узкую дверь, плотно подбирая юбки и переступая через порог с видом брезгливой осторожности.

Для любого, кто одержим фарфоровой манией, «Старая лавка диковинок» — это
Здесь было много интересного. На ограниченном пространстве были представлены самые разные виды фарфоровой посуды. Торговец гордился своим глубоким знанием дела. Он также был знатоком хрупких и дорогих изделий, которыми торговал. Он был готов на любые хлопоты, чтобы расширить свои знания или пополнить коллекцию диковинок. Он часто проходил большие расстояния, чтобы взглянуть на редкий экземпляр старинного фарфора.

Однажды холодным сырым декабрьским вечером Гриффин сидел в своей мастерской и рассматривал
несколько треснувших чашек и блюдец, а также почтенный чайник, который он купил в тот день на распродаже.
Помещение, удостоенное звания магазина, было всего лишь передней комнатой дома.
Его площадь едва ли превышала четырнадцать квадратных футов;
но количество товаров, которые в нём хранились, превзошло все ожидания.
Ни один дюйм пространства не был использован впустую. Чтобы войти, нужно было соблюдать предельную осторожность, настолько узким был проход между грудами хрупкой посуды и столами и сундуками, заставленными всевозможными диковинками.

 Верхняя часть стен до самого низкого потолка была
увешанный тарелками и блюдами. Некоторые из них были коричневыми и потрескавшимися, бесцветными и невзрачными на вид; другие были красиво расписаны пейзажами, цветами или фигурами. Многие из самых уродливых и потрёпанных предметов, казалось, занимали почётное место, показывая, что в отношении ценного фарфора не стоит судить по внешнему виду.

 Джон Гриффин торговал не только фарфором. У задней стены стояли три резных дубовых шкафа, доверху набитых товарами.
Они были окрашены в насыщенные цвета от времени. К ним были прислонены старинные картины и причудливо украшенные зеркала. На них стояли старинные часы.
На каминной полке громоздились подержанные книги, на полу валялись стопки книг, и даже несколько сломанных зонтов были спрятаны за дверью. В магазине всегда царила полная неразбериха, но в этой суматохе был свой порядок, и сам Гриффин без труда находил нужный товар.

 Торговец фарфором был совсем не таким ужасным, как можно было бы подумать, судя по его имени. Это был невысокий, коренастый мужчина лет шестидесяти, с большой головой, покрытой вьющимися седыми волосами, и проницательными серыми глазами, которые казались ещё проницательнее из-за круглых очков в толстой оправе.
серьёзное и сосредоточенное выражение лица человека, чьи жизненные цели сосредоточены в одном узком направлении. В этот вечер он не выглядел неприветливым, стоя в своей лавке и разговаривая сам с собой, как он обычно делал. Он только что достал из ящика большую, потрёпанную книгу и сравнивал метку, которую его зоркий глаз обнаружил на дне чашки, с меткой, напечатанной на странице перед ним.

«Я так и думал, — сказал он торжествующим тоном. — Это действительно старый Дрезденский фарфор, без сомнений. Жаль, что на нём есть скол, но немного фарфоровой глины и прикосновение кисти быстро всё исправят, и мало кто заметит разницу»
люди станут мудрее. Я не швыряться деньгами, когда я купил
что."

Он испустил слабый смешок удовлетворение от этой мысли. Как раз в этот момент он
услышал слабый, несколько неуверенный стук в дверь.

"Кто там?" - спросил Гриффин; и поскольку ответа не последовало, он поставил чашку на стол.
подошел к двери и открыл ее.

В узком проходе стояла женщина с маленькой девочкой на руках.

"Вы покупаете старый фарфор?" — спросила она.

"Да, я его покупаю, мэм, если он того стоит," — ответил он, с удивлением глядя на неё.

Это была высокая, стройная женщина с бледным измождённым лицом, освещённым
блестящие тёмные глаза. На ней была тонкая чёрная шаль и вдовья шляпка, доведённая до последней степени ветхости. Очевидно, она была очень бедна, но Гриффин инстинктивно обратился к ней так, как обычно обращался к своим клиенткам. Несмотря на жалкий вид, её чистая, изысканная речь и грациозные манеры сразу подсказали ему, что она леди. Общение Гриффина с благородными людьми научило его отличать настоящих леди от тех, кто «хочет быть леди».

 «У меня есть фарфор, от которого я хочу избавиться», — сказала дама, забирая у своего ребёнка большую сумку, которую она, похоже, носила с собой.
с трудом, хотя она могла выдержать его вес лучше, чем её мать.

"Очень хорошо, мэм, пожалуйста, пройдите внутрь, и я посмотрю на него," — сказал торговец.
— Только будьте осторожны, пожалуйста, или ваши юбки могут пострадать."

Дама сделала несколько шагов вглубь комнаты, в то время как ребёнок задержался в дверях, глядя на неё большими тёмными глазами, в которых читались сверхъестественная тревога и проницательность.

 «Полагаю, это Лоустофтская чаша», — сказала вдова, доставая из сумки небольшую чашу из бледно-голубого фарфора, украшенную тёмно-синими цветами.

«Их называют Лоустофтскими, но на самом деле они восточные», — сказал Гриффин, небрежно беря чашу и постукивая по ней костяшками пальцев, словно проверяя её на прочность.  «Это не настоящий Лоустофтский фарфор.  Вы можете посмотреть на него в книге, если хотите.  Я получаю много таких чаш: они не такая уж редкость».

«Тогда вы не будете склонны его купить», — сказала дама, положив дрожащую руку на стол для поддержки.


 «Я не говорю, что не куплю его, — ответил он своим характерным гнусавым голосом, — но я не смогу дать вам за него больше пяти шиллингов».

«Всего пять шиллингов!» — сказала дама, глубоко вздохнув.

 «Я не мог сделать больше, мэм, мне бы не заплатили, — сказал он. — Но у вас в сумке есть кое-что ещё.
Дайте мне посмотреть».
 Белая иссохшая рука вытащила тарелку с красивой сине-золотой посудой.

«У меня есть ещё три таких же, я могу принести их вам, если вы захотите их купить», — сказала она.


 Несмотря на то, что тарелка была красивой, она явно не привлекала торговца.
 При виде неё он едва слышно презрительно фыркнул.

 «Нет, нет, мне не стоит покупать это», — сказал он.
решительно заявил: «Этому фарфору едва ли десять лет, и он довольно обычный.
 Я не придаю этому значения. Я бы отдал его своей жене, чтобы она делала с ним, что хочет».
 Джон Гриффин не мог сильнее обесценить фарфоровую статуэтку, чем
сказав, что отдал бы её своей жене, поскольку он тщательно оберегал от её прикосновений всё, что считал ценным.

Дама выглядела обескураженной. С неохотой она достала из сумочки последний предмет, который там был.


«Я знаю, что он старый, — сказала она, — и я слышала, что он... мне сказали, что он представляет значительную ценность».

Это был любопытный старомодный кувшин. Торговец знал его цену лучше, чем она.
Хотя он взял кувшин у неё с безразличным видом,
его внешний вид вызвал у него живой интерес. Он внимательно осмотрел кувшин.

 Он был сделан из редкой старинной вустерской керамики и имел причудливую форму. Он был бледно-жёлтого цвета. Край и ручка были украшены розами и маками;
Внизу через равные промежутки были нарисованы бабочки, пчёлы и жуки.
Носик был выполнен в форме головы человека с длинной заострённой бородой и удивительно красными щеками и губами.

Но главная прелесть кувшина заключалась в трёх изысканных маленьких
картинках, изображавших сельскую жизнь и украшавших его более широкую часть.
На одной из картинок были изображены коровы на лугу и две хорошенькие доярки, кокетливо одетые, которые собирались унести молоко.
Одна девушка уверенно держала ведро на голове, в то время как её спутница принимала ношу из рук любезного молодого человека с длинными распущенными волосами. На следующей картине была изображена всего одна доярка, которая лениво прислонилась к дереву, держа в руке табурет, а рядом стояли пустые вёдра
ее, слушая разговоры с поклонником, который стоял рядом, одетый в
большинство сельских причудливые костюмы, а коровы легли на траву,
лениво жуя жвачку, и, видимо, содержание дождаться доярка по
удовольствие. На третьей картине была изображена доярка, занятая дойкой.
одна из самых рыжих коров, в то время как ее возлюбленный отдыхал под деревом.
чаровал ее слух звуками своей флейты.

Однако Джон Гриффин не обратил внимания на все эти детали. Он бросил беглый взгляд на фотографии, а затем начал искать глазами
руки на предмет трещины или изъяна. Таковых не нашлось. Кувшин был безупречен, и
марка, хорошо известная Гриффину, доказывала, что это настоящий old Worcester. Но
торговец был слишком искусен в заключении сделок, чтобы без опаски заявлять, насколько
ценным он его считает. Он намеревался завладеть им; но это было бы неуместно.
не стоит демонстрировать рвение.

"Это хороший в своем роде", - сказал он, когда он поспешно
экспертиза. «Могу я спросить, какую цену, по вашим сведениям, за него предлагают?»
 «О, я не могу сказать, — ответила дама. — Я никогда не думала, что мне придётся продавать этот кувшин, ведь это старинная семейная реликвия, которую я бы не стала продавать».
охотно расстанусь с ним. Но, конечно, я хочу получить за него хорошую цену.
 Мне кажется, он очень красивый.
"О, по-своему он довольно симпатичный," — сказал торговец пренебрежительным тоном. "Но красота — это ещё не всё. Видишь вон тот кувшин,
мам, - она указала на невзрачный образец, без определенного цвета и
не отличающийся красотой формы, — осмелюсь предположить, ты бы так не подумала, потому что это не
то, что вы назвали бы симпатичным кувшином, но я рассчитываю получить за него девять гиней.
этот кувшин.

"В самом деле!" - сказала леди с легким удивлением в голосе. "Как это?"

«Плимут, мамаша, настоящий старый «Плимут», с такими отметинами, что и дураку понятно, — не знаю, где я мог бы найти ему равного», — сказал торговец с энтузиазмом.


 «А что это за кувшин у меня и сколько вы за него дадите?» —
 спросила вдова, желая поскорее завершить сделку.

- Это "Вустер", мам, и, поскольку в нем нет ни грамма крэка, я могу дать тебе за него
пятнадцать шиллингов.

"Только пятнадцать шиллингов!" сказала она, тоном разочарования, для
его упоминание о цене другого кувшина заставил ее думать, что он
не мог ей предложить меньше чем за фунт, и она надеялась, что он
сказать бы больше.

«Пятнадцать шиллингов и пять пенсов за миску; и если вы принесёте мне остальные тарелки, я дам вам двадцать два шиллинга и шесть пенсов за всё. Я возьму их, чтобы не обидеть вас, ведь я не привык покупать такой простой фарфор».
 «Спасибо, — сказала вдова после минутного колебания. — Я согласна».

Гриффин сунул руку в карман и извлек оттуда кожаный мешок, из
которые он извлек суверенного и полкроны, и протянул их
леди.

"Мне забрать все это сейчас?" - спросила она. "Ты заплатишь за тарелки
до того, как получишь их?"

«Это не имеет значения, мама, — сказал старый торговец. — Принеси мне тарелки, когда захочешь.  Я знаю, как вести себя с дамами».
 «Ты очень добр, — слабо улыбнулась дама. — Моя маленькая девочка принесёт их тебе завтра утром.  Мы живём неподалёку».

До этого момента Гриффин почти не замечал присутствия девочки,
которая неподвижно, как маленькая статуя, стояла в дверях.
Но при этих словах он перевёл на неё взгляд. Он почувствовал странное волнение,
когда встретил глубокий взгляд её больших карих глаз, которые казались
ещё больше из-за стоявших в них слёз.

Они придут — эти слёзы — несмотря на её решимость быть хорошей девочкой и не переживать из-за расставания с кувшином, который казался ей частью её маленькой жизни, ведь она не могла вспомнить, когда перестала любить смотреть на картинки на нём и слушать, как мама рассказывает истории о красивых коровах и ещё более красивых доярках.

 Девочка сильно отличалась от детей, которых Гриффин привык видеть играющими на улице. У неё было маленькое и милое личико,
хотя грустный и встревоженный взгляд, который оно сейчас выражало, не был таким радостным, как это часто бывает у детей. Её платье было поношенным, но в идеальном состоянии
Она была чистой и опрятной, а в её поведении чувствовались деликатность и утончённость, которые только подчёркивала её поношенная одежда.

 Джон Гриффин заметил всё это, глядя на неё, и необычное поведение девочки смутило его, потому что ему показалось, что её большие тёмные глаза способны читать его мысли, а она догадалась, что он бесчестно пользуется неосведомлённостью её матери. У Гриффина возникло странное ощущение, что его разоблачили, и он отвернулся от ребёнка.

И всё же он никогда раньше не считал, что заключать выгодную сделку — это плохо
он мог. Так как он начал свою торговлю именно его стремятся купить как
максимально дешево, чтобы потом продать еще раз по самой высокой цене. Это
было абсурдно, что открытый, невинный взгляд этого ребенка заставил его почувствовать себя так,
как будто он совершил подлый поступок.

- Пойдем, Мэгги, - сказала мать девочки, отдавая ей сумку. - Нам пора.
нам пора идти.

Но когда она повернулась, чтобы уйти, бедную женщину охватил сильный приступ кашля.
 Приступ был настолько сильным, что она прислонилась к стене
коридора, обессиленная и задыхающаяся.

 «О, мама!» — воскликнула маленькая Мэгги, подбегая к ней и беря её за руку.
затем, повернувшись к торговцу, она устремила на него страдальческий, умоляющий взгляд.


"Я принесу вам воды; это ужасно, когда так кашляют," — сказал старый
Гриффин с несвойственной ему поспешностью, когда дело не касалось фарфора.

«Нет, спасибо, мне уже лучше, — сказала вдова, медленно переводя дух. — Ничего страшного, я привыкла».
 «Бедная мама так больна, — сказала Мэгги, обращаясь к старику с детской непосредственностью. — И она сегодня ничего не ела».
 «Тише, Мэгги!» — перебила её мать резким тоном. «Пойдём
вместе. Спокойной ночи».

С этими словами она вышла в холодную тёмную ночь. Такой хрупкой женщине не следовало выходить на улицу в такую ночь. От пронизывающего ветра, задувавшего в открытую дверь, даже старый Гриффин задрожал.

"Кто это так кашлял?" — спросила его жена, выглядывая из комнаты, когда он закрывал дверь.

"Бедная дама, которая пришла продать немного фарфора," — ответил он.

"Должно быть, она очень больна. Я не могу выносить такой кашель; это то, что я называю кладбищенским кашлем, — заметила миссис Гриффин. — Ты купил какой-нибудь фарфор?
— Да, купил, и у меня тоже есть кое-что, — ответил её муж.

«Что это?» — спросила его жена, подходя к двери магазина.

 Миссис Гриффин не проявляла особого интереса к старому фарфору, разве что как к способу заработать.  На её вкус, современный фарфор был гораздо лучше большинства старых треснувших изделий, которые её муж так старался починить и сохранить.  Но кувшин, который Гриффин сейчас держал перед ней, показался ей хорошей покупкой.

"Ну, вот теперь действительно красивый кувшин!" воскликнула она. "То, что вы есть
дали за это?"

"Пятнадцать шиллингов", - ответил он.

"И за сколько вы рассчитываете его продать?"

"Надеюсь, я смогу заработать на нем пять гиней", - сказал он.

"Ты же не всерьез! Ну же, это выгодная сделка!" - воскликнула она.
с восторгом в голосе. "А что насчет этой чаши, ты ее тоже купил?"

"О, это не на много годится", - сказал он. "и я тоже купил эту тарелку,
и еще три, которые скоро будут. Я не знаю, что заставило меня их купить,
ведь они никуда не годятся.

"Мне кажется, тарелка очень красивая," — сказала миссис Гриффин, рассматривая её.
"Когда придут остальные?"

"Ребёнок должен принести их завтра утром," — сказал её муж,
как-то рассеянно.

"Какой ребёнок? Вы ведь не заплатили за них до того, как получили?
 — сказала она.

«Да, так и есть, — ответил он, — и не нужно смотреть на меня так, будто ты считаешь меня дураком. Она была настоящей леди. Я знаю, что всё будет хорошо, но если нет, я ничего не потеряю».

«Что ж, я лишь надеюсь, что ты получишь тарелки», — сказала его жена тоном,
выражающим сильное сомнение, и пошла дальше по коридору.
«Но в любом случае, как ты и сказал, ты заключил выгодную сделку».
Но Джон Гриффин уже не был доволен своей сделкой,
хотя чем внимательнее он рассматривал кувшин, тем больше восхищался его совершенством. Повертев его в руках, он поймал себя на том, что
на самом деле он жалел, что заплатил за него так мало. Это всё из-за маленькой Мэгги.
Его преследовали воспоминания о её немом, умоляющем взгляде, полном детской печали. Он не мог забыть и её простые слова. Почему её мать ничего не ела в тот день?
Потому что у неё не было денег на еду, пока она не продала свой фарфор? Ему было не по себе от мысли, что он воспользовался — он бы не сказал, что обманул, — бедной женщиной, оказавшейся в таком положении.


[Иллюстрация]



[Иллюстрация]

Глава II.

Внезапное расставание.

ВЫЙДЯ из лавки старинных диковинок, бледнолицая вдова и ее ребенок
медленно пошли по переулку. Мэгги держала мать за руку, но не для своей собственной защиты, а для того, чтобы она могла направлять слабые шаги больной, которые время от времени сбивались, поскольку силы угрожали оставить ее.
...........
...........
...........

"Это был хороший старик, мама?" спросила она, когда они шли дальше.

"Я надеюсь, что так, дорогая. Я доверяю он поступил со мной честно, я болен
позволить себе быть обманутыми в один цент", - сказал ее матери, с
устало вздыхаю.

- Что он будет делать с кувшином, мама? - спросила Мэгги.

"Я полагаю, он продаст его", - ответила ее мать.

"А он даст тебе деньги, мама?" - спросила девочка.

Этот простой вопрос вызвал слабую, печальную улыбку на лице вдовы, поскольку
она ответила: "О нет, дорогая; он отдал мне все деньги, которые я получу за это
".

- Мама, он дал тебе много денег? - спросила Мэгги. «Сможешь ли ты снова покупать пирожные и джем?»
Её мать покачала головой. «О нет, моё бедное дитя, — грустно сказала она. Я
не могу давать тебе пирожные и джем. Если бы мы могли купить хлеба хотя бы на неделю или две, пока я не наберусь сил, мы были бы благодарны. Дай бог, чтобы я...»
«Может быть, скоро я буду в состоянии работать!»
Маленькая Мэгги выглядела разочарованной. Она надеялась, что счастливые дни, которые были у неё в детстве, вот-вот вернутся, но она подняла голову и храбро сказала: «Я не против, мама. Я могу обойтись без джема, а Бог позаботится о нас, правда, мама?»

«Благослови тебя Бог, моя отрада», — сказала её мать, размышляя о том, смог бы любой другой восьмилетний ребёнок так стойко переносить лишения.  «Да, я должна верить в Бога.  Он ещё ни разу меня не подводил.  Он гораздо добрее людей.  Но, ох, на сердце у меня сегодня очень тяжело».

Они медленно шли, пока не добрались до пекарни, в которую и вошли, к большому удовольствию Мэгги, потому что из-за разговоров о джеме она почувствовала мучительную тягу к еде. Вдова дала ребёнку один из больших коричневых рулетов, лежавших на прилавке, а затем попросила молока.

"Мы не продаём молоко," — сказала женщина, которая управляла пекарней. Затем,
тронутая страдающим выражением лица своей покупательницы и печальным личиком
ребенка, она добавила: "Но у меня есть кое-что, что я могу вам дать, если хотите".

Мэгги смотрела на рулет с голодным нетерпением, но прежде чем она начала
«Съешь это, — сказала она умоляющим тоном. — Ты ведь съешь, мама, правда?»
 «Да, дорогая, — ответила мать. — Я постараюсь съесть это ради тебя».
 Она отломила кусочек булочки и, окунув его в принесённое женщиной молоко, поднесла к губам. Но она смогла проглотить лишь несколько кусочков.

"Вы очень плохо выглядите", - сказала продавщица, изображая сочувствие.;
"Вы давно болеете?"

"Да, давно", - сказала вдова, устало; "но я лучше, я
сильнее дня".

Когда Мэгги съела последнюю крошку своей булочки и осушила чашку
за молоко, которое для нее теперь было непривычной роскошью, ее мать заплатила за их трапезу
из денег, полученных от торговца посудой, и
поднялась со стула, на который в изнеможении опустилась, войдя
в магазин, готовая отправиться своей дорогой. Отдых и закуска казалось
несколько оживил ее. Она была в состоянии идти быстрее и
неуклонно, как они вышли из магазина.

"Мама, мы теперь идем домой?" - спросила девочка.

«Нет, пока нет», — сказала мать и пошла в том же направлении, что и раньше.


Они подошли к концу переулка, где он расширялся и переходил в более
респектабельная улица. Магазины здесь были ярко освещены, особенно те, где продавались сладости и игрушки. Мэгги смотрела на них с детским любопытством, держась за руку матери, несмотря на то, что её толкали спешащие мимо прохожие.

Вскоре они свернули на узкую тихую улочку, которая вывела их на более широкую магистраль, где сновали трамваи и омнибусы, а внимание маленькой девочки привлекали большие роскошные магазины.  Они перешли эту оживлённую улицу и свернули с неё
суматоха позади, когда они начали подниматься по широкой дороге, почти безлюдный в
этот час. Ветер дул теперь вся в их лица. Запах моря
пришли с ним.

- Мама, ты берешь меня посмотреть на волны? - спросила Мэгги, вспомнив
что однажды она уже ходила этим путем и тогда была рада
зрелище прекрасных волн, разбивающихся о скалы под Мотыгой.

Ее мать в ответ покачала головой. У неё не было сил говорить.
 Всё, что она могла сделать, — это бороться с сильным ветром, пока она поднималась на холм.  Но Мэгги, заметив
Когда они проходили мимо фонаря, она взглянула на лицо матери и удивилась, какими яркими были её глаза и как раскраснелись щёки.  Должно быть, матери стало намного лучше, подумала она, раз она смогла пройти так далеко после того, как несколько недель была слишком больна, чтобы выходить из дома.

 Они почти поднялись на вершину холма, когда шаги вдовы замедлились, и она остановилась перед большим домом с множеством окон, выходящих на дорогу. В этот час дом казался живым.
Все окна были освещены, а в нижних комнатах жалюзи были наполовину опущены, и можно было разглядеть множество фигур, снующих туда-сюда в большом
хорошо оформленные номера. Как вдова стояла на тротуаре, тяжело дыша для
дыхание, и, ухватившись за перила для поддержки, штамм веселая музыка
спущен на ночной воздух.

Тихий стон боли вырвался у нее при этом звуке. Она собиралась
постучать в закрытую дверь и попросить разрешения поговорить с хозяином
дома. Но как она могла вторгнуться сейчас, когда он принимал гостей?
компания? Кроме того, там могли быть те, кто её знал, хотя, конечно, горести последних лет должны были состарить её до неузнаваемости.
 У неё упало сердце. Ей стоило больших усилий прийти сюда
сегодня вечером она была там, но ради своего ребенка собралась с духом.
Усилие. И теперь оно было напрасным. Мужество покинуло ее. Она не могла
искать встречи сегодня вечером, а завтра может быть слишком поздно!

Она вздрогнула и снова застонала.

"Mamma! mamma! в чем дело? - закричал ребенок рядом с ней. «Ты
заболела? Почему ты так долго стоишь здесь?»
 Мать не ответила. Она едва ли осознавала, что ребёнок
говорит. Её мысли были в прошлом; она думала о других днях, когда
она тоже танцевала в этих стенах под ту же мелодию, что звучала сейчас
разыгрывается. Да, когда-то она танцевала там так же легко и весело, как
любая девушка, присутствовавшая там сегодня вечером; но какая произошла перемена! Контраст был
слишком резким.

"Мама, - сказала маленькая Мэгги, - ты не хочешь пойти домой? Здесь очень холодно.
стою здесь".

Мать, не обращая внимания на собственные телесные ощущения, почувствовала, как холодный ветер обдувает детское тельце, слишком легко одетое для такой погоды.
 Она взяла крошечную ручку, протянутую к ней, и повернулась, чтобы уйти, но приступ кашля остановил её.
 Она снова прислонилась к ограде, слабая и дрожащая, и попыталась отдышаться.

«Милая моя, с таким кашлем вам не стоит выходить на улицу в такой вечер», — сказал чей-то голос рядом с ней, когда она начала приходить в себя после приступа.


 Говорившим был молодой джентльмен в пальто и шарфе, один из гостей, приглашённых на вечеринку. Он на мгновение остановился, положив руку на калитку, чтобы сделать замечание, подсказанное ему врачебным чутьём.

«Спасибо, я пойду домой», — поспешно сказала страждущая и, взяв ребёнка за руку, пошла дальше.

 Когда она проходила мимо, на неё упал свет уличного фонаря, и
Внимательный взгляд молодого доктора скользнул по её лицу, и он пробормотал себе под нос:
«Теперь уже ничем не поможешь, бедняжка!»
Временами она смутно осознавала эту истину, хотя ради Мэгги всё ещё цеплялась за надежду на выздоровление. Как она могла
подумать о том, чтобы оставить ребёнка? Что стало бы с Мэгги, если бы в столь юном возрасте она осталась одна в этом безжалостном мире? Эта мысль
не давала матери покоя все бессонные ночи, полные боли.

По мере того как она чувствовала, что слабеет, её страх за Мэгги становился всё сильнее, пока наконец гордость не взяла верх, и она не решила, что ради неё
Ради ребёнка она ещё раз обратится к родителю, который поклялся, что никогда её не простит. Именно с этой целью она пришла сюда сегодня вечером, но ей не удалось добиться своего. Ничего страшного; она не поддастся отчаянию, несмотря на слабость и уныние. Она придёт завтра. Ради Мэгги она предпримет ещё одну попытку, чего бы ей это ни стоило.

Добраться домой было непросто. Волнение, которое поддерживало её, пока она поднималась на холм, теперь улеглось, и на смену ему пришло отчаяние
Она с трепетом осознала, что силы её на исходе. Не раз ей приходилось останавливаться, пока кашель сотрясал её хрупкое тело; но в конце концов они снова вышли на дорогу. Здесь шатающаяся походка вдовы привлекла внимание. Грубые девушки и парни, не разобравшись в причине, насмехались над ней, когда она проходила мимо.

 Она, бедняжка, почти не замечала их насмешек; но мало-
Мэгги, несмотря на свой юный возраст, понимала, что означают их насмешливые взгляды и грубые шутки.
Щёки девочки вспыхнули от возмущения, а в тёмных глазах заблестели слёзы.
Сильная боль и стыд, которые она испытала в те мгновения, навсегда запечатлелись в её памяти. Она никогда не забывала ту прогулку по переулку.

Но наконец они миновали старый магазин диковинок и свернули на более тихую улицу, где они жили. Через несколько шагов они оказались у дома, в котором вдова снимала комнату. Они добрались до него как раз вовремя, потому что, как только она переступила порог, больную охватил приступ кашля, ещё более сильный, чем все предыдущие.
Она прислонилась к двери, сильно кашляя.

Внезапно звук прекратился, и Мэгги в ужасе вскрикнула, потому что
Мать Мэгги, смертельно бледная, прислонилась к стене, и изо рта у неё потекла кровь.


 Пронзительный крик Мэгги привлёк внимание хозяйки и многих постояльцев.
 Последовала сцена замешательства и смятения. Никто не знал, что делать. Казалось, все задавали вопросы, на которые никто не отвечал. Они оттащили потерявшую сознание женщину в ближайшую комнату, и после некоторой заминки один из соседей отправился за врачом.

 «Она, наверное, при смерти», — сказала хозяйка, неопрятная на вид женщина, нездоровое лицо которой выдавало её возраст.
Мэгги ясно дала понять, что ей нравится бутылка из-под джина: «Мне не повезло, что я взяла её в качестве квартирантки».
Мэгги услышала её слова. К ней уже пришёл страх, что это смерть.
Она видела, как умирал её отец, и теперь знала, что мать тоже уходит от неё.
С громким и горьким криком она бросилась на землю рядом с умирающей родительницей.

Отчаянный крик её ребёнка, казалось, прорвался сквозь оцепенение, в котором пребывала больная. Её тяжёлые веки на мгновение приподнялись, и умирающий взгляд упал на ребёнка.

"Мэгги," — с трудом выдавила она, — "дом — ты не'
забудь— своего дедушку.

Последнее слово замерло так и не услышанным, когда смертельная слабость снова охватила ее.


"Что она говорит?" - спросила одна из женщин.

"Что-то с Домом", - сказала хозяйка. "Она знает, что это там.
ребенку придется пойти туда, потому что у нее, как мне кажется, никого нет.
"

С белых губ не сорвалось ни слова. Глаза снова закрылись, лицо побледнело ещё сильнее.

 Мэгги взяла мать за руку, но холодные, неподвижные пальцы не ответили на прикосновение ребёнка. Материнская любовь не могла защитить её.
ещё немного. Когда чуть позже вошёл врач, нетерпеливо расталкивая женщин, которые, толкаясь вокруг пациента, мешали ему дышать, он обнаружил, что его услуги не нужны. Смерть уже пришла и даровала вечное избавление от боли и скорби.

[Иллюстрация]



[Иллюстрация]

Глава III.

Второй визит Мэгги к
«Лавка древностей».

 На следующий день торговец фарфором тщетно искал тарелки, которые обещала прислать ему вдова. И на следующий день их не было.
Ему пришлось признаться в этом жене, и он очень расстроился.
когда она спросила о них.

"О, теперь вы их не получите," — сказала она тоном, не терпящим возражений.

"О, я пока не отказываюсь от них, — ответил торговец. — Может быть, дама больна или случилось что-то ещё, из-за чего она не смогла отправить их раньше."

«Что ж, я буду очень удивлена, если они придут», — вызывающе ответила его жена.


 Гриффину было совершенно наплевать на тарелки. Он был доволен тем, что ему удалось заполучить старый вустерский кувшин. Но ему хотелось
доказать, что его странная покупательница была именно такой, какой он её считал
чтобы она была настоящей леди, которая поступила бы с ним благородно. Когда мы интересуемся людьми и склонны думать о них хорошо, нам больно осознавать, что они не такие, какими мы их себе представляли.

 Гриффин тем не менее был склонен обижаться на вдову за то, что она обманула его доверие, потому что он понимал, что поступил с ней несправедливо.
Мы всегда готовы утверждать, что другие должны руководствоваться золотым правилом в своих действиях по отношению к нам, как бы часто мы сами не поступали с другими так, как хотели бы, чтобы поступали с нами.

Шли часы второго дня, а тарелки так и не появлялись.
Гриффин чувствовал себя обманутым. Он стал таким угрюмым и раздражительным, что его жена забеспокоилась, что с ним случилось.
Наверняка у него на уме было что-то ещё, а не отсутствие этих тарелок. Но, наблюдая за ним с тревогой, как и подобает жене, она вскоре поняла, что его раздражительность вызвана скорее физическими, чем психическими причинами. Она боялась, что он простудится.
Он простудился два дня назад, промокнув насквозь, а
затем простояв в мокрой одежде во время долгой распродажи.
крепко вцепилась в него. Миссис Гриффин вскоре поняла, что её опасения были не напрасны. Через несколько часов её мужу стало так плохо, что ему пришлось лечь в постель. Там он пролежал много дней, страдая от острого приступа воспаления лёгких.

 Миссис Гриффин была в отчаянии, когда врач сказал ей, что её муж в тяжёлом состоянии. Она была маленькой, хрупкой, болезненного вида
женщиной с выражением лица человека, склонного смотреть на
мир в мрачном свете. Такое отношение к жизни стало для неё
привычным. У бедняжки было много причин для меланхолии. Постоянное
Плохое здоровье, а также самое горькое горе и разочарование, которые только может пережить женщина, сделали её такой угрюмой. У неё было семеро детей, и ни один из них не выжил. Большинство из них умерли в младенчестве, не успев научиться называть её матерью. Но одна — хорошенькая, хрупкая маленькая девочка — преодолела свои детские недуги и прожила девять лет, будучи любимицей в семье, но стала жертвой скарлатины как раз в тот момент, когда родители надеялись, что она начинает крепнуть и здороветь.

 Гриффин и его жена очень горевали, когда малышка умерла.
забрали. Гриффин получил со временем, как человек, теряя мысль
его беда в заветной мечтой его повседневных дел. По мере того как его
торговля росла, он постепенно перестал скучать по звуку маленьких ножек, передвигающихся
так легко среди его сокровищ, и по акценту мягкого голоса
, который назвал его отцом. Он забыл о своей маленькой дочери и отдавал
все больше и больше своего сердца старинному фарфору и дорогим безделушкам.

Но рана в сердце матери так и не зажила. Хотя с тех пор, как умер её ребёнок, прошло двадцать лет, память о маленькой Полли была
Для неё он был таким же свежим, как и прежде. Она всё ещё могла вспомнить нежный голос своего возлюбленного и, кажется, снова слышала топот его беспокойных ножек, когда он носился туда-сюда по старому дому. При виде ребёнка её охватывало мучительное чувство утраты. В ночных видениях она снова видела любимое личико и часто шептала во сне имя ребёнка. С годами к её слабости добавились возрастные недуги, и бремя жизни стало ещё тяжелее.
Миссис Гриффин всё сильнее тосковала по детской любви и помощи.

Никогда ещё она не чувствовала себя такой несчастной, как сейчас, когда видела, что её муж слёг из-за тревожной болезни, и её не покидала мысль, что он умрёт первым, а она останется одна в этом мире.
 При первых признаках опасности её сердце сжалось.  Ей было легко поверить в худшее.  Её надежды всегда рушились.

 Миссис Гриффин предприняла жалкую попытку скрыть своё горе от мужа. Она не хотела его пугать, но он слишком хорошо знал свою жену, чтобы поддаться на её притворную весёлость. Он
знал, что ее улыбка была натянутой, ибо что могло быть печальнее, чем
ее взгляд, остановившийся на нем? Пока ее веки были красными, и она
вздыхала каждый раз, когда отворачивалась от кровати. Он пытался
подбодрить ее.

"Не бери на себя смелость, старушка", - сказал он, с трудом выговаривая слова. "Я
пока не собираюсь умирать. Через несколько дней я снова буду на ногах.
«Я надеюсь, что так и будет, Джон, я уверена», — мрачно сказала его жена.

Не в силах сдержать слёзы, она вышла из комнаты и спустилась вниз, где могла дать волю чувствам.
Пустынный вид магазина и маленькой комнатки за ним, где стоял цементный горшок Гриффина, лежали его инструменты и фарфоровая статуэтка, которую он пытался починить, когда у него случился приступ боли, ещё больше усилил её горе.
Сев на первый попавшийся стул, миссис Гриффин закрыла лицо фартуком и громко зарыдала.

Она плакала уже несколько минут, когда услышала глухой монотонный звук, который, казалось, не прекращался уже довольно долго. Она подняла голову и прислушалась. Кто-то стучал в дверь магазина. Она поспешно вытерла глаза.
Надев фартук, миссис Гриффин вышла, чтобы обслужить покупательницу.

 В магазине стояла маленькая девочка, хрупкая, изящная на вид.
На её бледном лице и в больших тёмных глазах читался испуг и нервозность.
 Она держала что-то, аккуратно завёрнутое в её маленький фартук.
 Она вздрогнула и чуть не выронила то, что держала, когда миссис Гриффин тихо подошла к ней.

«Чего ты хочешь, моя дорогая?» — спросила женщина, с восхищением глядя на длинные тёмные ресницы девочки и красивые завитки волос, спадающие на её белый лоб.


 «Я хочу увидеть старика, который держит магазин», — сказала девочка.
— Я принесла ему тарелки, мама сказала, что они ему нужны, — дрожащим голосом сказала она.
— Хорошо, дорогая, я знаю. Я возьму их для него, — сказала миссис.
Гриффин, беря тарелки, которые девочка очень неохотно ей отдала.

"Можно мне его увидеть?" — спросила Мэгги.

«Нет, дорогая, ты не можешь, он в постели, ему очень плохо, — сказала жена, глядя на ребёнка почти с надеждой, что тот проявит сочувствие.
Ребёнок смотрел на неё такими серьёзными, печальными глазами. — Но я его жена, и я позабочусь о его тарелках. Тебе ещё что-нибудь нужно?»
Она увидела, что ребёнок всё ещё держит что-то свёрнутое в фартуке.

«Да, это мамины книги, — сказала девочка с глубокой грустью в голосе. — Я хотела попросить его сохранить их для меня.  Мама говорила, что он хороший человек, и я не хочу, чтобы они достались миссис Кук».
 «Ты живёшь у миссис Кук?» — спросила миссис Гриффин, всё больше удивляясь странной внешности и поведению девочки.

Мэгги кивнула.

"А твоя мама, она не с тобой?"
"Мама умерла!" — сказала Мэгги, понизив голос до шёпота. "Она умерла в понедельник вечером, и теперь у меня никого нет, и они говорят, что я должна пойти в работный дом."

Крупные слезы собрались в глазах ребенка; но, с самоконтролем
далеко за пределами ее лет, она проверила рыдания, которые стремятся расти.

"Твоя мать мертва! О, моя бедная дорогая! - воскликнула миссис Гриффин с материнской нежностью.
Сочувствие пробудилось к новой жизни. - В понедельник вечером, вы сказали? Почему
разве не в тот вечер она была здесь и принесла кувшин? Вы уверены, что это было в понедельник вечером?
"О да, это было, когда мы вернулись домой," — сказала девочка и начала всхлипывать, увидев в глазах миссис Гриффин доброту и жалость.

"Значит, это было очень неожиданно?" — спросила миссис Гриффин.

«Да, врач сказал, что у неё был разрыв кровеносного сосуда», — ответила Мэгги.

 «Бедняжка, неудивительно, с таким кашлем, — вздохнула миссис Гриффин. — Я помню, как меня пробирала дрожь, когда я слышала его, и я спросила своего мужа, кто это так кашляет.  Боже, боже!  И она умерла той же ночью!» Как грустно,
чтобы быть уверенным!" И миссис Гриффин снова вздохнул, как ей показалось, что
страдания матери, должно быть, от перспективы покинуть этот сладкий
ребенок один в мире.

"Как тебя зовут, мой дорогой?" - спросила она, положив руку с любовью
вокруг ребенка.

"Мэгги", - был ответ.

"Мэгги, что?" - спросила миссис Гриффин.

«Мэгги Найт», — ответила девочка.

 «И у тебя совсем никого нет?»
 «Никого, — ответила девочка. — А миссис Кук говорит, что я должна пойти в Дом.
 Какой он, этот Дом?  Будут ли они добры ко мне там?»

"Не очень; и это унылое место", - сказала миссис Гриффин; "я бы не стал
как любой ребенок, о котором я заботилась, чтобы поехать туда".

"Миссис Кук говорит, что перед смертью мама велела мне пойти в"
Дом", - сказала маленькая Мэгги, на лице которой выражение отчаяния стало
еще глубже.

"Правда? Тогда, должно быть, это было для нее большим горем, бедняжка, - сказал он.
Миссис Гриффин с чувством произнесла: «Но ведь это мой мужчина стучится в дверь. Я должна идти. Клянусь, я не забыла о нём ни на минуту».
«Ты возьмёшь книги?» — спросила Мэгги, развязывая фартук и доставая Библию и молитвенник в красивых переплётах с позолоченными застёжками, которые уже начали изнашиваться. «Они были мамины, это всё, что у неё осталось. Она продала всё остальное, но эти не стала продавать, потому что их подарила ей мать. Миссис Кук забрала все наши вещи, чтобы заплатить за аренду. Она говорит, что мама получила деньги за кувшин
я и наполовину не оплачу ей все расходы и неприятности, которые у нее были. Я спрятал их
и тарелки там, где она не могла их найти, потому что я знал, что мама
обещала старику тарелки, и я подумал, что он выглядит добрым и обаятельным,
и, возможно, позаботились бы о книгах вместо меня, потому что я боялся, что они
не позволят мне отнести их в работный дом.

[Иллюстрация: "ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРИХОДИТЕ СНОВА".]

«Благослови тебя Господь, дитя моё, мы хорошо о них позаботимся», — сказала миссис
 Гриффин, тронутая этим проявлением детской доверчивости.  «Можешь нам довериться.  И приходи ко мне поскорее, хорошо?  Передай привет миссис Кук»
она не должна отправлять тебя в Дом, пока не увидит меня. Скажи ей, что так говорит миссис.
 Гриффин из «Старой лавки диковинок».
Мэгги кивнула, и на её маленьком белом личике появилось выражение надежды.

"До свидания, вы очень добры," — сказала она и с внезапным порывом благодарности подставила лицо для поцелуя.

В этот момент в миссис Гриффин проснулась мать. Она притянула ребёнка к себе и нежно поцеловала,
произнося ласковые слова утешения и поглаживая рукой мягкие тёмные кудряшки. Но возобновившийся стук в дверь напомнил ей о её супружеском долге.

«Прощай, моя дорогая, я не могу больше оставаться, — сказала она. — Обязательно приходи ещё».
Но она всё же задержалась на мгновение, чтобы посмотреть, как маленькая Мэгги идёт по дорожке.

 «Милое дитя, — пробормотала она, — как же я ей сочувствую!  Ей примерно столько же лет, сколько моей маленькой Полли». Подумать только, такого ребёнка отправили в работный дом! А бедная мать! Я должна рассказать об этом Гриффину.
[Иллюстрация]

Глава IV.

Джон Гриффин даёт клятву.

Поднявшись наверх, миссис Гриффин почувствовала укол в сердце из-за того, что так надолго оставила мужа одного.
Запыхавшись, она подошла к кровати мужа.
Она нашла его, возбужденная и взволнованная.

"Кем ты болтаешь вниз в магазин?" - спросил он, очень
сердито. - Я бы подумал, что ты могла бы хоть раз в жизни прекратить свои сплетни.

Джон Гриффин был далек от того, чтобы быть вспыльчивым; но даже самые
добродушные люди склонны впадать в ярость, когда переносят сильную
боль.

«Это была такая милая маленькая девочка, — начала миссис Гриффин, едва обращая внимание на его раздражённый тон в своём стремлении рассказать новость. — Она принесла твои тарелки, и, о боже, Джон, её мать умерла!»
«Что ты имеешь в виду? Чья мать умерла?» — спросил он ещё резче, чем раньше.

«Ну, ты же знаешь ту бедную вдову, которая продала тебе кувшин, который тебе так понравился, — сказала миссис Гриффин. — А тарелки, которые, как мы думали, ты не получишь, девочка принесла только что. Она не принесла их раньше, потому что её мать умерла той же ночью».
«Какой ночью?» — спросил он.

— Ну конечно, в понедельник вечером, после того как они вернулись, — сказала его жена. — Бедняжка жила у миссис Кук. Её смерть, должно быть, была ужасной. Ребёнок говорит, что она лопнула кровеносный сосуд. Ты заметила, что она выглядела очень больной, и помнишь, как она кашляла. Бедняжка
маленькая девочка говорит, что её отвезут в работный дом, потому что она осталась совсем одна на свете, и ей не на кого положиться.
Слова миссис Гриффин были прерваны глубоким стоном её мужа.

"Что случилось?" — с тревогой спросила она. "Боль усилилась?"

«Смертельно плохо, — ответил он. — Боль пронзает меня, как нож».

«Дорогой, дорогой, — сказала его жена с жалостью в голосе. — Я принесу тебе ещё одну горячую припарку. Может, это облегчит боль».

И, поспешив исполнить его желание, она больше не упоминала ни о вдове, ни о её ребёнке. Гриффин не обратил внимания на её слова, если бы
она говорила. Все его умственные и физические силы были поглощены острой болью. Но слова жены подействовали на него. Известие о внезапной утрате маленькой Мэгги навело его на мысль, что и он может быть близок к смерти.

 Врач, пришедший в тот вечер, выглядел серьёзным и обнаружил, что старик
Гриффину стало хуже; ещё хуже было на следующее утро, когда температура пациента поднялась выше, чем накануне, а силы его были подорваны беспокойной ночью, полной боли.

 Доктор Торнтон был молодым и красивым мужчиной, но с задумчивым,
Он вёл себя спокойно, что соответствовало его профессии. Он был очень добросердечным, и его прямота быстро завоевала доверие пациентов. Он не так давно начал практиковать, и его работа была в основном связана с бедными слоями населения; но он не считал ниже своего достоинства уделять бедным людям всё своё внимание и использовать для их блага все средства, которые могли предложить его знания и навыки.
Он с энтузиазмом верил, что его профессия — лучшая в мире, и не гнушался никакими лишениями ради неё
может потребовать. Друзья Лесли Торнтона часто говорили о нем как о "хорошем
парне", и никогда еще этот эпитет не применялся более справедливо.

Тщательно осмотрев свою пациентку и дав жене все необходимые
инструкции, он несколько минут молча стоял у кровати,
на его лице застыло выражение серьезной задумчивости. Он отослал миссис Гриффин, чтобы
мог свободно говорить с пациентом так, как ему хочется.
Но он всё ещё колебался, решая, что лучше:
рассказать старику, в какой критической точке находится его болезнь, или
оставить его неподготовленным к встрече со смертью, если смерть придет. Пока он
колебался, голос старого Гриффина решил вопрос за него.

"Я очень плох, доктор", - сказал он слабым голосом. "Я никогда не чувствовал ничего подобного
раньше. Я слаб как младенец. Но я полагаю, вы собираетесь подставить меня
снова. Я еще не добрался до конца?"

Его последние слова прозвучали как вопрос, и доктор не смог ответить на него уклончиво.

"Я не теряю надежды, Гриффин," — сказал он. "Я видел, как люди справлялись с болезнями и похуже этой; но в твоём возрасте такой приступ — это
Это серьёзная вещь. Будет справедливо, если я скажу вам, что, возможно, я не в силах вас спасти.
На лице старого Гриффина отразилась лишь слабая тень эмоций. Его веки опустились, губы на мгновение дрогнули, и всё.

"Возможно, если вы захотите, вам стоит обратиться к священнику," — предложил доктор Торнтон.

"Нет, нет, мне не нужны никакие священники", - сказал старик с внезапной яростью.;
"Я прекрасно обходился без них всю свою жизнь и буду обходиться без них".
до конца."

"Значит, вы не боитесь умереть?" - спросил доктор.

«Нет, я не боюсь, — упрямо сказал старик. — Что в этом хорошего? Если мне суждено умереть, я умру. Бедной старушке придётся нелегко; в прошлом у неё было много проблем из-за потери детей и маленькой Полли, и ей не понравится, если она потеряет и меня». Но отправка на
Парсон не делает это лучше".

"У тебя нет грехов, чтобы каяться?" - спросил д-р Торнтон.

"Покаяться?" повторил старик, вяло. "Почему я должен каяться? Я
не хуже, чем другие люди. Я всегда усердно работала, и поддерживается
сама честно. Я никому не причинил вреда.

Но пока он говорил, перед мысленным взором старика возникла бледная, печальная вдова и её маленькая темноглазая девочка. Мог ли он сказать, что никому не причинил вреда, когда вспоминал, как обошёлся с ними? А бедная женщина была мертва. Возможно, он встретит её в том, другом мире, о котором у него были лишь смутные представления.

«Вы верите в Бога?» — спросил молодой человек, которому было любопытно узнать, есть ли у этого странного старика какие-либо религиозные убеждения.


Гриффин слегка кивнул, что, по-видимому, означало утвердительный ответ.


«Вы когда-нибудь молитесь?» — спросил доктор Торнтон.

«С тех пор, как я был мальчишкой, — последовал ответ.

 — Вы слышали о Господе Иисусе Христе?»
«Может быть, и слышал, но я мало что о Нём знаю, — сказал старый
Гриффин с безразличным видом. — Религия никогда не была моей сферой».

Его слова поразили Лесли Торнтона. Казалось удивительным, что в городе, известном своим разнообразием христианских сект, в пределах слышимости колоколов многих церквей и в непосредственной близости от нескольких мест поклонения разных конфессий, можно было встретить человека, настолько невежественного в духовных вопросах.

Несколько минут в комнате царила тишина. Молодой врач
испытывал мучительное чувство неловкости. Он спрашивал себя,
не стоит ли ему попытаться пробудить угасший, тёмный дух этого
человека, лежащего на грани смерти. Но никогда ещё речь не
давалась ему так трудно. Чувство собственного невежества и
неуверенности заставляло его молчать.

«Я не вправе говорить с вами об этом, — сказал он наконец очень неловко. — Но вам следует услышать о Господе Иисусе, который умер за нас, грешников.  Я бы хотел, чтобы вы послали за священником».

«Нет, спасибо, сэр, — невозмутимо ответил старик. — Я вам очень признателен, но я прекрасно справлюсь и без священника».
И доктор ушёл, не испытывая никаких угрызений совести. Но слова доктора Торнтона произвели на него большее впечатление, чем он мог себе представить. Старый Гриффин не был так стоически безразличен к возможной смерти, как ему хотелось бы казаться. В нём проснулось смутное чувство тревоги, которое становилось всё сильнее по мере того, как его мысли возвращались в прошлое и в памяти всплывали события минувших лет.

Он боролся со страхом смерти. Он не собирался терять надежду.
Врач сказал, что он может поправиться, и он не собирался умирать, если мог что-то сделать. Но всё же он не мог выбросить из головы мысль о такой серьёзной возможности.

 Врач спросил его, не в грехах ли ему нужно покаяться. Конечно, он грешил; он не мог этого отрицать; но его грехи были не хуже, чем у большинства людей. Вспомнит ли Бог о них, когда он обратится к Нему? Накажет ли Он его за грехи? Несмотря на слабость и изнеможение, Гриффин пытался
Он задумался о том зле, которое причинил. Он не всегда был до конца честен в своих делах, но какой деловой человек без этого?
 Во всех профессиях есть свои хитрости. Иногда он лгал, чтобы увеличить продажи, но в этом не было ничего плохого. Грех, который тяжелее всего лежал на его совести, когда он оглядывался на прошлое, был связан с его нечестной сделкой по поводу старого вустерского кувшина. Он признал, что с его стороны было подло не отдать всё, что у него было, бедной вдове, которая, очевидно, остро нуждалась в деньгах.  Мог ли
случись то же самое снова, он, несомненно, поступил бы по-другому. Он хотел бы, чтобы
сейчас было возможно загладить свою вину. Но бедная женщина была мертва; он
ничего не мог для нее сделать. Все еще оставался ребенок; мог ли он помочь ей?
Он с благодарностью сделал бы это, если бы мог, и таким образом избавился бы от этого бремени,
которое так тяжело давило на его разум.

И, размышляя таким образом, Джон Гриффин дал обет — торжественный обет, — который, как он надеялся,
Бог услышит и одобрит. Если бы его жизнь продлилась и он
встал бы с этого больничного одра, он бы первым делом
навестил маленькую сироту и подружился бы с ней, если бы нашёл её
что ей нужен друг.

"Старушка, — сказал он жене чуть позже, — как ты думаешь, я плохой человек?"
"Плохой человек, Джон? Ни в коем случае, — решительно заявила миссис Гриффин.
"Ты никогда не пил, не ругался и не делал ничего плохого, насколько мне известно. Вы всегда работали достаточно тяжело для двух людей; и я уверен, что вы
был мне хорошим мужем. Почему ты спросила?"

"Есть вещи, которые я мог бы отменить", - сказал Грифон, - вяло подумал: "если я
вам опять я постараюсь сделать иначе".

"Не смей так говорить, Гриффин", - сказала его жена, начиная плакать;
«Это ранит меня до глубины души».

«Не плачь, старушка, — мягко сказал её муж. — Если я уйду, ты не останешься совсем без средств. Я накопил неплохую сумму. Есть деньги в сберегательном банке, и деньги вложены в фонды, а запасы старого фарфора в магазине стоят кругленькую сумму.»

"О, Джон, какая мне польза от денег, если я останусь совсем одна?"
рыдала бедная женщина. "Надеюсь, я скоро последую за тобой. Я не мог
долго жить без тебя, я знаю. Если маленький приятель был жив, он бы
отличается возможно, но теперь—"

Ее слова были потеряны в захлебывающийся всхлип.

Гриффин устало вздохнул, вызванный болью, как телесной, так и душевной. Что
было хорошего в его трудах и сбережениях все эти годы, если это
должно было стать концом? Редкие старые Китай и антикварные украшения, приведенные ниже, могут
дать ему утешение сейчас. Они казались никчемными, как и все остальное в
это короткие, суетной жизни. Он знал, что его жена не ценность. Она
была бы счастливее в качестве жены бедняка с домом, полным
детей.

Он закрыл глаза и снова вздохнул. Вскоре он погрузился в беспокойный сон. Жена сидела рядом и тревожно наблюдала за ним. Вскоре он
начал бормотать во сне.

 Наклонившись ближе, она расслышала слова: «маленькая служанка».
 «Он думает о нашей Полли», — сказала себе мать. Но она ошибалась. Маленькое белое личико с грустными, умоляющими глазами, которое преследовало больного в его снах, не было лицом маленькой Полли.



[Иллюстрация]

ГЛАВА V.

 Мод Платтен и Лесли Торнтон.

 Доктор Торнтон имел серьёзный разговор со старым торговцем фарфором в воскресенье вечером. Джон Гриффин был последним пациентом, которого нужно было принять в тот день, и, выйдя из его дома, доктор
о том, чтобы присутствовать на вечерней службе в церкви. Как он быстро подошел
в переулке он размышлял над случаем старика, и пытаюсь взвесить
вероятности жизни и смерти.

Он беспокоился об этом пациенте, к которому испытывал большой интерес. Он
раньше лечил его по поводу более легкого недуга и, будучи в некоторой степени
любителем фарфора, иногда задерживался в лавке, чтобы осмотреть
Осмотрите любопытные товары Гриффина и послушайте, как он описывает их возраст и ценность. Ему нравилась своеобразная прямота речи старика. Однако он не был готов к тому, что застанет его в такой темноте
в отношении духовной истины.

 Это открытие потрясло Лесли Торнтона, ведь, несмотря на глубокие познания в медицине, он не был одним из тех, кто пытается обосновать всё с помощью своей науки и считает, что доказывает свой высокий интеллект, отказываясь верить во всё, что выходит за рамки естественных законов. Лесли с детства воспитывался матерью-христианкой, чья нежная забота научила его лучше, чем слова, ценить праведность, чистоту и истину. Он глубоко уважал христианскую веру, хотя и не знал, как
объяснить его истинность невежественному старику, чей земной путь, казалось, был почти окончен.

Но доктор Торнтон перестал размышлять о невежестве старого Гриффина, когда, свернув с переулка, он вышел на оживлённую улицу и направился вверх по холму, на который в тот последний печальный день своей жизни поднялись усталая вдова и её ребёнок. Он шёл в церковь, но не один.
Мысли о той, что ждала его, заставили его ускорить шаг, когда он услышал звон церковных колоколов. Он шёл быстро, пока почти на вершине холма не остановился перед
большой дом с множеством окон, у которого в ту промозглую ночь задержалась вдова. Он позвонил в дверь, и, когда слуга открыл ему, вошёл в дом с видом человека, который чувствует себя здесь как дома.

 «Наконец-то!» — воскликнул звонкий молодой голос, когда он открыл дверь в столовую. «Я начал думать, что тебя задержал какой-то ужасный пациент и что мне придётся пропустить сегодняшнюю службу. Не то чтобы я был сильно против, ведь мистер Райт ужасно страдает проказой, а викарий ещё хуже. И всё же я рад, что ты пришёл».

Говорившей была молодая девушка весьма привлекательной наружности. Когда она вышла вперёд, элегантно одетая, с сияющими от удовольствия тёмными глазами и очаровательным румянцем на щеках и улыбкой на лице, выражение гордости и радости, осветившее лицо молодого человека, стало легко объяснимым.

"Спасибо, Мод," — сказал он, пожимая ей руку. "Ты ведь знала, что я приду, если смогу, не так ли? Где остальные?"

«О, папа бы продолжил. Ты же знаешь, как он беспокоится о том, чтобы вовремя попасть в церковь, — смеясь, сказала юная леди. — Но мой
Перчатки никак не застёгивались, поэтому я решила подождать, пока ты их застегнёшь. Ты так ловко это делаешь, знаешь ли.
Никому из тех, кто видел, как Лесли наклонился, чтобы застегнуть перчатку на тонком запястье, не нужно было спрашивать, в каком он родстве с этой похожей на фею маленькой красавицей. Она была дочерью полковника Платтена и из множества поклонников выбрала себе в мужья красивого молодого доктора. Её отец — гордый, статный мужчина с холодным, несгибаемым характером, который редко заводит друзей и о котором часто судят слишком строго
Он считал, что она могла бы поступить лучше, но не возражал против её выбора. Ему нравился Лесли Торнтон, который происходил из хорошей семьи и был джентльменом в полном смысле этого слова.
В прошлом он на собственном горьком опыте убедился, к каким плачевным последствиям может привести противостояние воле энергичной девушки, и полковник решил, что будет лучше позволить Мод поступить так, как велит ей сердце.

Мод была не единственной дочерью полковника, хотя многие из её знакомых считали её таковой. Была ещё одна,
Она была единственным ребёнком от его первого брака, но давно покинула отчий дом.
Выйдя замуж против его воли и при весьма печальных обстоятельствах, она была отлучена от отца. Это была старая история о вспыльчивой, своенравной девушке, восставшей против правления неразумной и не любящей мачехи. Маргарет, или, как её обычно называли, Мэгги Платтен, было двенадцать лет, когда её отец женился во второй раз.
Она была уже достаточно взрослой, чтобы стать настоящим испытанием для мачехи.  Будучи единственным ребёнком в семье, она ни в чём не знала отказа.
Она была избалована и любила свою нежную мать всем сердцем страстной, импульсивной натуры.
Она остро переживала то, что отец женился снова всего через год после смерти первой жены.

 Отец и дочь так и не научились понимать друг друга.
 Он любил свою дочь и считал, что, женившись снова, он поступает в её интересах.
 Она считала его жестоким и бесчувственным за это.
К несчастью, дама, которую он выбрал себе в жёны, была не из тех, кто может сгладить острые углы в доме. Вскоре стало ясно, что они с
ее падчерица никогда бы не поладила с ней. Итак, Мэгги отправили в
отдаленную школу-интернат, и в течение шести долгих лет она почти ничего не видела
из своего дома, потому что под влиянием мачехи это было
обычно устраивалось так, чтобы она проводила каникулы с родственниками,
или чтобы ее отец навестил ее вместо того, чтобы она возвращалась, чтобы
войти в семейный круг.

Но когда Мэгги достигла того возраста, когда можно было заканчивать школу, было невозможно
прогонять ее дольше. Юная леди вернулась домой в раздражённом состоянии.
Она возмущалась несправедливостью, из-за которой так долго не могла получить своё место
дома и была полна решимости отомстить главному обидчику.


 С тех пор как она уехала, в доме появились младшая сестра и два младших брата.
 Мэгги могла бы их полюбить, ведь она была от природы
доброй и ласковой, но в гневе на мачеху она старалась ожесточить своё сердце против детей.
 После возвращения Мэгги в доме постоянно бушевали страсти. Все их знакомые только и говорили о том, как плохо ладят миссис Платтен и её падчерица. Многие сочувствовали Мэгги, в том числе миссис Аллен, её
овдовевшая сестра отца, которая тогда жила в городе. Мэгги была красивой девушкой, очень популярной в обществе, и миссис Платтен надеялась, что
она скоро выйдет замуж и уедет в собственный дом.

Но Мэгги не спешила расставаться со своей девичьей свободой.
Женихи, которых одобрял её отец, были ей не по вкусу. Однако в конце концов своенравное сердце Мэгги сделало выбор в пользу возлюбленного, но этот выбор привёл в ужас её отца. Молодой человек был всего лишь банковским клерком, и, несмотря на его благородную и приятную внешность, ходили слухи, что он
За границей это повлияло на его характер, и полковник отказал бы ему в дочери, если бы не считал, что он намного ниже её по социальному положению.
 Полковник категорически и с презрением запретил этот брак,
как нечто слишком нелепое, чтобы даже думать о нём.

Но его своенравная, заблуждающаяся дочь была полна решимости добиться своего.
Ей был двадцать один год, и она владела небольшим имуществом,
которое унаследовала от матери. Она решила заявить о своей независимости от родительского контроля, особенно от контроля со стороны матери.
мачеха. С этой целью она сняла комнаты в доме, где жила её тётя, и, воспользовавшись временным отсутствием отца, переехала туда, взяв с собой всё своё имущество и много вещей, принадлежавших её матери.

 Гордость и привязанность полковника были одинаково задеты поступком его дочери. Он так и не простил сестру за то, что она подтолкнула Мэгги к этому шагу, и считал её во многом ответственной за всё, что произошло потом.
Ведь после нескольких месяцев отчуждения они
Глупая девчонка поставила точку в своём бунтарстве, выйдя замуж за молодого человека, которого так сильно не одобрял её отец.

 Вскоре стало ясно, что его неодобрение было небезосновательным.  Через несколько недель после свадьбы в одном банке были сделаны странные открытия.  Один из клерков долгое время занимался хищениями, и это внезапно выяснилось самым удивительным образом. Мошенничество
было раскрыто благодаря мужу Мэгги, и он спасся от правосудия, только поспешно скрывшись.

Гордый дух полковника Платтена был измучен стыдом и позором
Итак, он узнал правду, и его гнев против дочери разгорелся с новой силой. Он не жалел её. Он поклялся, что с этого момента она для него ничего не значит. Он хотел никогда больше не видеть её и не слышать о ней; он хотел забыть, что у него когда-то был такой плохой, неблагодарный ребёнок.

 И его желание сбылось. Он не видел её с того дня, когда в пылу гнева обругал её.

Осуждённая и отвергнутая, Мэгги бежала из города, где была так хорошо известна.
Она не могла вынести мысли о том, чтобы жить там в позоре и нищете.
Что с ней стало, никто не знал. Одни думали, что она уехала к мужу в его поместье на континенте, другие шептались, что её видели в Лондоне. Но тайна так и осталась неразгаданной, и вскоре люди перестали гадать, что с ней случилось. Волнение, вызванное скандалом, улеглось довольно быстро, и те, кто когда-то гордился знакомством с прекрасной мисс Платтен, больше не упоминали о ней и даже не думали о ней.

Полковник оправился от раны, нанесённой его гордости. Какой бы раной ни было его сердце, его холодное, суровое поведение не позволяло никому
судья. Он никогда не называл имени своей старшей дочери и никому не позволял говорить с ним о ней. Она была для него как мёртвая, нет, хуже, чем мёртвая, потому что память о мёртвых берегут, а он хотел забыть, что такая, как Маргарет никогда не существовала.

 Несчастный случай в банке замяли, и руководство банка из уважения к полковнику Платтену отказалось возбуждать уголовное дело.
Теперь, спустя девять лет, вся эта печальная история была забыта,
кроме тех, кого она непосредственно касалась, и нескольких назойливых сплетников, которые вели мысленный учёт всех событий, влияющих на жизнь их знакомых. Даже Лесли
 Торнтон, тесно связанный с семьёй, не был до конца осведомлён о несчастных обстоятельствах, разлучивших старшего
Мисс Платтен от своих родственников.

Мод и сама не смогла бы дать точный ответ на этот вопрос.
 Она никогда не задумывалась о судьбе сводной сестры, которую смутно помнила как высокую и красивую девушку, вызывавшую у неё детское восхищение. Она была довольна своей судьбой, ведь она была единственной дочерью в семье. Её отец никогда не проявлял
демонстративной привязанности к ней, но относился к ней с добротой и снисходительностью, а после смерти матери, которая
произошла, когда ей было около семи лет, она практически ни в чём не нуждалась.

Мод Платтен была милой, обаятельной девушкой, хотя некоторые из самых старых друзей полковника, помнившие красоту его старшей дочери, шептались, что Мод не идёт ни в какое сравнение с сестрой. Но Лесли, у которого не было возможности провести такое сравнение, считал себя счастливчиком, ведь он завоевал любовь самой яркой и прекрасной девушки. Он уже снял дом неподалёку от дома полковника, куда через несколько недель надеялся перевезти свою невесту.
 Его сердце трепетало в надежде на будущее счастье.  У него было много дел
Он хотел рассказать Мод о новом доме и их новой жизни, пока они вместе шли в церковь в тот воскресный вечер. И на какое-то время он забыл о старом Гриффине и своих тревогах по поводу него.


Но слова старика произвели на него глубокое впечатление, и они не давали ему покоя во время проповеди, которая показалась Мод такой банальной. По правде говоря, эта речь не была рассчитана на то, чтобы привлечь внимание или заинтересовать прихожан.
Неудивительно, что молодые и беспокойные прихожане оглядывались по сторонам и многие
в их головах проносятся мысли, которые проповедник счел бы неподходящими для данного времени и места.
"Мод!" - воскликнул я.

"Мод!" Лесли напугал свою невесту, сказав, когда шел с ней домой
после службы. "Мне нужен ваш совет относительно одного из моих пациентов; Я
хочу, чтобы вы сказали мне, как я должен вести себя с ним".

"Лесли! Что за идея! Что за нелепость вы скажете дальше?"
- Весело спросила Мод. - Как будто я могу давать тебе советы о твоих пациентах! Я
ничего не смыслю в медицине.

- Я не собиралась советоваться с тобой о медицине, дорогая, - ответил он;
«При всём уважении к вашим способностям, я думаю, что смогу выписать ему лекарство без вашей помощи. Но в данном случае речь идёт о помощи больному разуму, или, скорее, разуму, пребывающему во тьме». Что бы ты сказала, Мод, бедному старику, поражённому болезнью, которая, насколько я могу судить, может привести к смерти, и который знает лишь имя Господа Иисуса Христа и, похоже, совершенно не осведомлён о религиозных истинах, которые мы с тобой усвоили с детства?

"О, Лесли! Как я могу сказать? Какой странный вопрос!" — ответила она.
Мод, обеспокоенно: «Вам следует отправить мистера Райта поговорить с ним. Я не понимаю, почему вас это беспокоит».
 «Но старик отказывается видеться со священником, — ответил доктор Торнтон.
 «Очевидно, он сильно недолюбливает „священников“, как он их называет. Я чувствую себя так, будто несу ответственность за его состояние». Я не
хочу оставлять его одного, не попытавшись сказать хоть что-то, что могло бы ему помочь. Я бы хотела, чтобы ты сказала мне, что ему говорить, Мод. Женщины
понимают такие вещи гораздо лучше мужчин. Если бы моя мать была жива, она бы сама пошла к нему.

Он молчал, ожидая её ответа.

Но Мод тоже молчала. Её возлюбленный никогда раньше не говорил с ней напрямую о религии, и она злилась на него за то, что он поднял столь неприятную тему. Ей также не хотелось слышать подробности о его работе. Она считала, что с его стороны было неуважительно говорить с такой молодой и очаровательной девушкой, как она, о столь печальном событии, как смерть старика.

Более того, Мод была склонна ревновать Лесли из-за его частых упоминаний о матери, которую он так сильно любил. Она почти могла
Иногда мне кажется, что он считал свою мать более совершенной женщиной, чем она сама, и хотел поставить её в пример девушке, которую выбрал себе в жёны.
 Мод возмущало это сравнение. Она была уверена, что никогда не сможет стать такой же хорошей, как мать Лесли, и у неё не было особого желания становиться такой хорошей. Всю жизнь привыкшая к тому, что её балуют и ей льстят, она была бы польщена, узнав, что Лесли считает её совершенством. И услышала бы от него, что
никогда не было и не могло быть женщины, с которой можно было бы сравниться
самой собой. Но, как бы сильно он её ни любил, Лесли не умел отвечать на экстравагантные комплименты.

 «Что он за человек?» — спросила Мод, когда молчание затянулось на несколько минут и она почувствовала, что от неё ждут каких-то слов.

Лесли сразу же начал рассказывать об особенностях дома и образа жизни старика.


 Мод с интересом слушала его рассказ о забавной старой лавке древностей и не возражала, когда он предложил ей пойти туда.
Я бы хотел как-нибудь сводить её туда, чтобы она осмотрела магазин старика и решила, есть ли у него какие-нибудь безделушки, подходящие для их новой гостиной.
Но она испугалась, когда он вдруг сказал: «Полагаю, ты не захочешь навестить старика, пока он болен, дорогая?»
 «Конечно, нет, — поспешно ответила она. — Ты пугаешь меня такими разговорами». Я испытываю сильнейший ужас при виде больных людей. Жаль, что ты врач, Лесли, и тебе приходится бывать в таких ужасных местах и видеть такие ужасные вещи. Я уверена, что они терзают твой разум, и ты
становишься— нездоровым — разве это не подходящее слово? Да, ты становишься нездоровым, иначе
ты бы не говорил так, как сейчас."

- Чепуха, я не болезненный, - сказал Лесли с улыбкой, - но врач
не может не относиться к жизни серьезно.

«Тогда не пытайся заставить меня принять это всерьёз, — сказала Мод игриво, но с подтекстом. — Я ненавижу воспринимать что-либо всерьёз. Я не хочу, чтобы моя жизнь была серьёзной; я хочу, чтобы она была яркой и весёлой. Так что учти, что ты не должен говорить со мной о смертных одрах и болезнях, иначе я всё-таки не выйду за тебя замуж».

Конечно, это была всего лишь шутка. Мод весело рассмеялась, сказав это, но в её словах для Лесли прозвучала обида.

"Я бы ни за что на свете не огорчил тебя, дорогая, —
запротестовал он с искренностью в голосе. — Я не виноват, если твоя жизнь не будет яркой и счастливой, но ты не должна снова говорить, что жалеешь о том, что я врач. Мне не нравится, когда ты это говоришь."

«Прости, я больше не буду этого говорить, если ты не будешь слишком настойчиво напоминать мне о своей профессии, — пообещала она. — А теперь я хочу сказать тебе кое-что приятное.  Папа согласился взять билеты на следующий
бал в Зале собраний, и, конечно, ты должна пойти с нами. Я
так рада, потому что хочу еще раз хорошо потанцевать, прежде чем стану
трезвой матроной ".

"Как ты думаешь, ты когда-нибудь достигнешь этого достоинства?" - спросила Лесли.
беспечно.

- Боюсь, что нет, - ответила она с серебристым смехом. - Но что касается бала
, ты пойдешь с нами, не так ли?

«Я буду очень рад, если это возможно, — ответил он. — Вы же не думаете, что я хочу, чтобы вы уехали без меня?»
К этому времени они снова были у дома полковника Платтена. Доктор Торнтон
вошёл бы в дом и остался бы там на час или два, как он обычно делал
Воскресные вечера, но, к сожалению, его ждал посыльный с неотложным вызовом к одному из его бедных пациентов.

 «Как утомительно!» — пробормотала Мод, когда он поспешно удалился, задержавшись лишь на мгновение, чтобы попрощаться. «Жаль, что он врач».
 И она вошла в дом, чувствуя досаду и разочарование.

 Лесли тоже был разочарован, когда отправился в путь.
Его задело то, как Мод восприняла его откровения о старом Гриффине. Он рассчитывал найти в своей невесте
друг, с которым он всегда мог свободно поговорить о своих пациентах и который сочувствовал его тревогам за них и утешал его, когда на него наваливались многочисленные заботы и неприятности, неотделимые от карьеры врача. Он был не готов узнать, что Мод не нравится его профессия и что она не хочет слышать ни слова о работе, которой он отдавал своё время и силы. Он задавался вопросом, будет ли так всегда. Будет ли она всегда любить удовольствия и развлечения больше всего на свете и упорно закрывать глаза на серьёзную сторону жизни?
жизнь? Нет, он в это не верил. Любовь не позволила бы ему долго
критически относиться к своей прекрасной Мод. Он не хотел, чтобы
она была другой. Со временем она поумнеет. Когда они поженятся,
он был уверен, что она будет такой, какой он только может её
представить, и станет ему гораздо более прекрасной женой, чем он
того заслуживает.



[Иллюстрация]

Глава VI.

Как Джон Гриффин сдержал свою клятву.

 Болезнь Джона Гриффина не закончилась смертью. Во время следующего визита врач заметил небольшое улучшение в состоянии пациента.
Благоприятные симптомы сохранялись, и через несколько дней доктор Торнтон, к большому
К его удовлетворению, можно было сказать, что старику ничего не угрожает.

 Радость миссис Гриффин от того, что она наконец избавилась от своего ужасного страха, была безграничной. Она осыпала мужа знаками своей нежной заботы.
И хотя в ответ она часто получала скупые благодарности или
нетерпеливые слова, а старого Гриффина во время его выздоровления
она находила более раздражительным и сложным в общении, чем когда-либо, она относилась к его грубости с пониманием. Она утверждала, что это вполне естественно,
что после всего, что ему пришлось пережить, он стал довольно раздражительным, когда
наконец-то начал поправляться. Гриффин был не первым, кто обнаружил, что медленный, утомительный процесс восстановления здоровья и сил требует от него большего терпения, чем предшествовавшие ему острые страдания.

 Как же теперь быть с клятвой Джона Гриффина подружиться с маленькой Мэгги?
Забыл ли он о ней, как многие забывают о решениях, принятых во время болезни, когда страшный удар отступает и к ним возвращается благословение здоровья? Нет, он не забыл об этом; это решение засело у него в голове, и он собирался осуществить его, когда снова станет сильным и здоровым и найдёт подходящий момент
время, когда можно было бы заняться этим. Но теперь, когда смерть, которая казалась такой близкой, снова отошла на второй план, совесть не так сильно мучила его из-за покупки кувшина из Вустера.


Тем не менее Гриффин действительно собирался навести справки о Мэгги и сделать всё возможное, чтобы загладить вину перед ней за то, что он сделал с её матерью.
Только в своём нынешнем слабом и изнурённом состоянии он не чувствовал, что может поторопиться с этим. Он не решался заговорить с женой на эту тему. Ему казалось, что она не поймёт его раскаяния
о выгодной сделке, которую он заключил, и о том, что она удивится, если он проявит такой интерес к ребёнку, о котором они ничего не знают.

 Поэтому он не сказал ни слова о маленькой Мэгги, хотя ему очень хотелось, чтобы жена снова упомянула о ней. Ему хотелось бы знать, слышала ли она что-нибудь ещё об этом ребёнке. Однако он не задавал вопросов, которые могли бы дать ему желаемую информацию, и миссис Гриффин, не догадываясь о его мыслях, некоторое время ничего не говорила на эту тему.

Но хотя она и хранила молчание по этому поводу, миссис Гриффин не
она забыла о маленькой сироте. Девочка действительно вылетела у неё из головы
в самые тяжёлые дни болезни мужа, когда его состояние требовало
от неё максимальной заботы и внимания. Но как только он пошёл на поправку и стал меньше от неё зависеть, её сердце, освободившись от мучительного ожидания, нашло время подумать о маленькой Мэгги и задаться вопросом, как у неё дела. Она ничего не сказала мужу о ребёнке по той простой причине, что не хотела напоминать ему о его делах.
Она видела, что Гриффин склонен беспокоиться и переживать из-за
потеря прибыли из-за его болезни. Он всегда
управлял своим магазином без посторонней помощи, разве что жена могла ему помочь.
Ревнивая неприязнь к тем, кто пытался выведать у него секреты его ремесла, не позволяла ему взять ученика.


Поэтому, пока он был не у дел, бизнес почти не двигался, если не считать того, что жена могла удовлетворить запросы клиентов. Джон Гриффин с нетерпением ждал возможности вернуться в свой магазин.  Он был уверен, что там, должно быть, царит ужасная неразбериха, и боялся, что некоторые из его сокровищ могут быть украдены.
могло сломаться за время его отсутствия. Но доктор Торнтон так настаивал на том, чтобы он бережёг себя и не простужался, что старик не осмеливался выходить из своей комнаты.

 Миссис Гриффин изо дня в день надеялась, что маленькая Мэгги придёт, как и обещала. Но она не приходила, и миссис Гриффин начала опасаться, что девочку уже отправили в работный дом. Ей не терпелось
надеть шляпку и проскользнуть в дом миссис Кук, чтобы навести справки о Мэгги; но она не могла выйти из дома даже на такое короткое расстояние. Выйти из магазина было невозможно
Днём и ближе к вечеру Гриффин обычно так уставал и раздражался, что не мог вынести, если жена отлучалась из поля его зрения хотя бы на пять минут.

 Так получилось, что, хотя они и не говорили об этом, в головах мужа и жены часто возникали схожие мысли.
Однако в конце концов они пришли к взаимопониманию.

 Был воскресный вечер, и миссис Гриффин была свободна от всех забот, связанных с магазином. Гриффин начал новый этап на пути к выздоровлению. Он впервые спустился вниз и был
Он сидел в кресле у камина, только что с аппетитом перекусив чаем, хлебом с маслом и солёной селёдкой. Он выглядел
как никогда похожим на себя, как сказала ему жена, — таким она не видела его уже много дней. И часть того радостного выражения, которое вернулось на его лицо, отразилась и на её лице, пока она сидела и смотрела на него.
Она действительно могла бы оставить его в безопасности на несколько минут, если бы только он не счёл её жестокой за такое предложение.

"Джон," — вдруг сказала миссис Гриффин, — "в четверг будет Рождество!"

— Так и будет, — ответил он. — Дорогая, дорогая, как же долго я болел.
Мне давно пора снова взяться за дела.

"Надеюсь, теперь ты скоро сможешь", - весело сказала его жена; затем,
почувствовав, что больше нет необходимости хранить молчание, она добавила:
- Мне действительно интересно, какое Рождество проведет это бедное дорогое дитя.
Я когда-нибудь рассказывал тебе, Джон, о том, что она приносила нам книги своей матери,
чтобы мы сохранили их для нее?

"О каком ребенке ты говоришь?" - спросил ее муж, хотя ему казалось, что он знает.

 «Ну, знаете, — ответила миссис Гриффин, — та милая маленькая девочка, которая
принесла тарелки и сказала, что её мать умерла и что её собираются отправить в работный дом.
"Да, я помню," — коротко ответил он. "А что с книгами её матери?"

"Я тебе расскажу," — сказала его жена и довольно подробно, с множеством околичностей, рассказала ему о визите Мэгги и повторила всё, что сказала девочка. «И я попросила её прийти ещё раз и передать миссис Кук, чтобы та не отправляла её сразу в работный дом. Но с тех пор она там не появлялась, так что, полагаю, они отправили бедное дитя
 Она никчёмная женщина, эта миссис Кук. Сомневаюсь, что она плохо обращалась с этой милой крошкой.
"И она сказала, что я хороший человек," — задумчиво произнёс старый Гриффин.
"Чушь, Гриффин," — сказала его жена. "Что за странная мысль пришла тебе в голову. Если ты нехороший человек, то я не знаю, где мне
такого найти.
Старый Гриффин покачал головой и замолчал.

"Я бы хотел взглянуть на те книги, которые принесла девочка,"
сказал он через некоторое время. "Подумать только, она так нам доверяет, бедняжка."

Он вздохнул, произнося эти слова, потому что чувствовал себя недостойным невинного доверия ребёнка.

 «Да, и такая милая девочка, — тепло сказала его жена. — Она напомнила мне нашу малышку Полли, Джон.  У меня сердце разрывается при мысли о том, что её отправят в работный дом.  Но я принесу тебе книги».

Она ушла на их поиски, и её муж остался один. В его голове роилось множество странных и непривычных мыслей.

"Интересно, не будет ли это очень глупым поступком," — сказал он себе, обдумывая пришедшую ему в голову идею. "Старуха
ей бы это понравилось. Думаю, она бы сразу сказала «да», если бы я её спросил.
Но какой бы проект ни обдумывал Гриффин, пока он сам не определился с решением, он не осмелится предложить это своей жене, чьи чувства по этому поводу он прекрасно понимал.

Миссис Гриффин вскоре вернулась с книгами. Она положила их перед мужем — Библию в выцветшем фиолетовом переплёте из сафьяна с тиснением и застёжкой из потускневшего золота и молитвенник поменьше, похожий на неё.

 Гриффин повертел книги в руках, прежде чем открыть их.
разглядывал переплеты, как будто пытался оценить их ценность.

"Я думаю, мы посмотрим, как здесь зовут ребенка", - сказал он,
взглянув на надпись на первом листе молитвенника. "Ты можешь
найти мне мои очки, жена?"

"Она сказала, что ее зовут Найт — Мэгги Найт", - заметила миссис Гриффин, когда
она протянула ему очки.

Но имя, которое Джон Гриффин прочитал на форзаце, было не Найт.
"Маргарет Платтен, подарок её матери," — гласили слова, написанные выцветшими чернилами, а ниже была указана дата, которой уже более двадцати лет.

- Платтен! - задумчиво произнес старый дилер. - Я никогда раньше не слышал этого имени.
Насколько я знаю. А вы?

Его жена покачала головой, сказав: "Ребенок сказал, что книги принадлежали ее матери.
возможно, это была ее девичья фамилия", — заметила она.

— Вот что я тебе скажу, старушка, — сказал Гриффин тоном человека,
который констатирует неоспоримый факт. — Это те книги, которыми пользуются джентльмены, и, будь я проклят, я был прав, когда сказал, что эта вдова — настоящая леди. Я понял это, как только её увидел. В ней было что-то такое, что присуще только знати.

"Но она, должно быть, была очень бедна, - возразила его жена. - Ребенок был
бедно одет, и я уверена, что дом миссис Кук был самым жалким местом для
леди".

"Возможно, - ответил ее муж. - Я не говорю, что она не была бедной.;
Я достаточно хорошо знаю, что она была бедной; но все же я считаю, что она была из тех, кто
знавал лучшие дни. Она была дамой, опустившейся в свете.

- Бедняжка! - сказала миссис Гриффин с жалостью в голосе. - И подумать только, что
ее ребенка отправили в работный дом!

Гриффин взял Библию и смотрел на нее. Он знал, что такое
Это была Библия, которую он время от времени получал по работе,
но с её содержанием он не был знаком. Однако он знал, что это
Книга Бога и что учителя и проповедники праведности основывают свои обличения зла на её учениях. Когда он
небрежно открыл её, его взгляд остановился на некоторых словах,
которые поразили его совесть, как стрела, выпущенная меткой рукой.
Читая их, он почувствовал трепет страха:

 «Чтобы отвести нуждающихся от суда и лишить права бедных Моего народа, чтобы вдовы стали их добычей и чтобы они
грабьте сирот! И что вы будете делать в день посещения и в день опустошения, которое придёт издалека? К кому вы побежите за помощью? И где вы оставите свою славу? Без Меня они склонятся перед пленниками, и падут под убитыми. Ибо гнев Его не отвращается, но рука Его всё ещё простерта.
 Что это были за странные слова? Он никогда не читал ничего подобного. Он
не мог понять, что они означают, но тем не менее они
наполнили его душу смутным страхом и пробудили в нём чувство вины
беспокоила его, когда он лежал на постели больного, но стала менее яркой
с возвращением здоровья и сил. Одно было ясно.
достаточно. Бог разгневался на тех, кто жестоко обращался со вдовами или "грабил
сирот". И он сделал это! Он был виновен в этом грехе перед
Богом. Угрожающий язык Книги был таким, какого он заслуживал. Он
дрожал от страха перед осуждением. Но у него были добрые намерения. Он раскаялся.
Он поклялся, что искупит перед ребёнком ту несправедливость, которую причинил его матери, и должен сделать это без промедления, ведь не сам ли Бог требует этого от него?

«Что случилось, Джон?» — с тревогой спросила жена, потому что он тяжело вздохнул, закрыв Библию, и оттолкнул её от себя.

 «Достаточно случилось, — ответил он. — Жена, что делать мужчине, если он совершил большую ошибку и сделал что-то очень плохое?»

"Поэтому, лучшее, что он может сделать, это попытаться все исправить, я должен
сказать", - ответила его жена, удивленно; "но ты ничего сделать
не так, Джон".

"Да, я совершил большую ошибку", - твердо сказал он. "и я хочу, чтобы
ты помогла мне все исправить".

"Что ты имеешь в виду?" - спросила она.

«Я думаю об этой девочке, — поспешно сказал он голосом, выдававшим волнение. — Я позорно обманул её мать из-за этого вустерского кувшина. Да, я не могу назвать это как-то иначе, это был откровенный обман, и ничего больше. Кувшин стоил по меньшей мере четыре фунта, а я дал ей за него всего пятнадцать шиллингов. Она была такой бедной и несчастной на вид — казалось, она едва не голодает. Мне было стыдно. С тех пор это лежит у меня на совести.
 Несколько мгновений миссис Гриффин молчала, изумлённо глядя на мужа. Его слова внезапно
просветление. Как ни странно, до сих пор она ни разу не задумывалась о том, чтобы взглянуть на «выгодную сделку» Гриффина с точки зрения вдовы.
 Она считала вполне естественным и оправданным то, что он пытался обесценить и продать по минимальной цене товары, выставленные на продажу. Хотя она отвергала мысль о том, что деньги могут принести ей хоть какое-то утешение в случае смерти мужа, миссис Гриффин
приобрела привычку копить и припрятывать деньги и всегда была рада
услышать, что бизнес Гриффина процветает, а его доходы растут
что в сумме составляло кругленькую сумму. Но во время болезни мужа эти
эгоистичные наклонности, естественные для её скучной, ограниченной жизни, были
сдержаны.

 Визит маленькой Мэгги пробудил материнские инстинкты, которые
долго дремали в сердце бездетной матери, и миссис Гриффин стала лучше,
честнее. Любовь к маленькому ребёнку часто способна изменить
весь ход мыслей женщины. То же самое произошло с миссис
 Гриффин. Теперь она смотрела на обстоятельства, связанные с покупкой кувшина, совсем в ином свете.

"Конечно, Джон, ты был суров с бедной леди," — сказала она.
— Я никогда раньше об этом не задумывался, хотя и слышал, как девочка говорила, что денег, которые её мама получила за кувшин, не хватит на оплату аренды и всех их долгов. Ах! Бедняжка, должно быть, очень нуждалась в деньгах! Жаль, что ты дал ей так мало. Если бы она была богатой, это не имело бы значения. Я считаю, что правильно брать с богатых столько, сколько можно, но нельзя быть слишком суровым с бедной вдовой.
 «Я считаю, что неправильно платить слишком мало, будь то богатому или бедному», — сказал Джон, чья совесть успокоилась во время
томительные часы болезни; "в любом случае, мне жаль, что я сделал это из-за кувшина.
Я раскаялся в том, что грех, по крайней мере, и теперь я думаю, как я могу наилучшим образом
сделать это горничная".

"О, Джон!" - воскликнула его жена, желая сделать предложение.

Но он поднял руку, останавливая ее слова.

"Подожди немного, старушка, - сказал он, - сначала выслушай, что я хочу сказать,
а потом посмотрим, согласны ли мы оба. Вы знаете, я
думал много раз о нашей маленькой Полли, так как я заболела".

"Ах, я тоже, Джон, часто-часто", - воскликнула его жена, и на глазах у нее выступили слезы
.

"Сколько лет прошло с тех пор, как умерла малышка; ты помнишь?"
спросил он.

"О да, Джон, разве нет?" - ответила она с некоторым упреком. "
в феврале следующего года исполнится двадцать один год".

"Так давно это было, не так ли?" он ответил, вздыхая, думать, как
быстро годы его мужское достоинство исчезало. «И ей было девять лет, когда она умерла. Если бы она выжила, ей было бы тридцать — достаточно, чтобы стать матерью той маленькой темноглазой служанки».
 Миссис Гриффин удивлённо посмотрела на мужа. Она не понимала
к чему клонились его слова. Она не могла представить себе
своего потерянного ребенка взрослой тридцатилетней женщиной. Для своей матери маленькая Полли
всегда будет просто маленькой Полли.

"Ты понимаешь, к чему я клоню, старушка?" - спросил Гриффин, говоря
с большим смущением и нерешительностью. «Я думаю, что если бы наша Полли умерла, будучи взрослой, и оставила после себя сироту, мы бы вырастили этого ребёнка как своего собственного. Это могла быть такая же малышка, как эта Мэгги. Возможно, с моей стороны глупо беспокоиться об этом ребёнке, но она мне понравилась. Мне её очень жаль»
что такая девушка должна попасть в работный дом. О ней стоит позаботиться,
потому что она действительно хороша собой, как видно любому, так что, если ты думаешь, что она могла бы пригодиться нам здесь...
"О, Джон, Джон, я понимаю, что ты имеешь в виду," — с готовностью воскликнула его жена.
"Ты думаешь, что мы могли бы оставить её здесь и вырастить вместо маленькой Полли. Нет, я этого не скажу; ни один ребенок не может быть похож на нашу маленькую Полли.
Но ты бы позволил ей жить с нами.

"Тебе бы этого хотелось?" - спросил он.

"Ты знаешь, что мне это понравилось бы больше всего на свете", - ответила она. "Ты знаешь
как я люблю детей. Но тебе бы это понравилось? Ты действительно это имеешь в виду?
Потому что я иногда слышала, как ты говоришь, и это ранило меня в самое сердце, Джон, когда я слышала, как ты говоришь, что хорошо, что у нас нет детей,
потому что, может быть, они бы бегали по магазину и разбивали твой фарфор.
 «Я это говорил?» — возразил он.  «Ну-ну, надеюсь, эта маленькая служанка не будет ничего разбивать. В любом случае, мы могли бы провести эксперимент в течение недели или двух, а потом, если она нам не понравится, мы могли бы её отослать.
 Ну что ты плачешь, старушка?
"Мне страшно подумать об этом," — сказала миссис Гриффин, поспешно вытирая слёзы.
— Это хорошая мысль, Джон, и я не верю, что ты когда-нибудь об этом пожалеешь. Но нельзя терять время. Прошло уже больше двух недель с тех пор, как ребёнок был здесь. Очень вероятно, что никчёмная миссис Кук уже отправила её в работный дом. Если ты не против, Гриффин, что я оставлю тебя на несколько минут,
я бы сбегала и разузнала, что с ребёнком.

«Хорошо, иди, чем скорее, тем лучше, — сказал старый
Гриффин. — Мне будет очень комфортно здесь, пока ты не вернёшься».

Миссис Гриффин поспешно надела шляпку и шаль и отправилась к миссис Кук.

Джон сидел в одиночестве у камина и размышлял о своём довольно поспешном решении.
 Не совершил ли он большую глупость? Как напомнила ему жена, в последние годы он часто думал о том, что у них нет маленьких голодных ртов, которые нужно кормить, и нет маленьких шаловливых ручек, которые могли бы добраться до его сокровищ и испортить их.
 Он поздравлял себя с тем, что ему не придётся тратить деньги и беспокоиться об этом.

А теперь ему предстояло взять на себя заботу о чужом ребёнке — маленькой девочке, о которой он ничего не знал, кроме того, что она
Она была хорошенькой и обаятельной. Несколько недель назад он бы сказал, что не способен на такое безрассудство.
И всё же он не мог сожалеть о своём решении. Пока он сидел и ждал возвращения жены, которое затянулось гораздо дольше, чем на несколько минут, о которых она говорила, он испытывал такое же сильное желание взять на себя заботу о маленькой Мэгги, как и когда-то желание заполучить редкую фарфоровую чашку или антикварную вазу. Он удивлялся силе этого нового, странного чувства.

Что ж, он поклялся, что, если встанет с больничной койки, то станет другим человеком, и это было только начало. Он не знал, как
развернуться и пойти другим путём; но он слабо тянулся к свету и от этого чувствовал себя счастливее и надежнее, чем когда спокойно шёл во тьме. Хотя он не знал ни Сына Божьего, ни того, что Он требует от него любви, Гриффин уже был готов служить Ему, ибо мы не можем протянуть руку, будь то во благо или во зло, даже к самому ничтожному члену нашей человеческой семьи, не коснувшись Самого Божественного Брата человека.

И пока он сидел у камина, размышляя о прошлом и решив стать лучше в будущем, старый Гриффин находил утешение в словах, которые он
Он прочитал в Книге:

"Ибо гнев Его не отвратился, но рука Его по-прежнему простерта."

Могло ли быть так, что рука Бога была простерта к нему — грешному старику, такому как он?

[Иллюстрация]



[Иллюстрация]

ГЛАВА VII.

Рождество.

ДЖОН ГРИФФИН долго сидел в одиночестве, ожидая возвращения жены. Он начинал
нервничать, когда проходила одна четверть часа за другой, а она всё не возвращалась. До дома миссис Кук было всего несколько шагов, что могло её так задержать?

Но наконец он услышал, как перед дверью остановилась повозка.
Он вошёл в дом, и через несколько мгновений вошла его жена, торжествующе неся на руках что-то похожее на большой свёрток.

 «Я забрала её, Джон», — только и сказала она, а затем положила свёрток на коврик у камина и побежала обратно, чтобы расплатиться с кучером, которого ей пришлось нанять.

 Свёрток зашевелился, когда миссис Гриффин положила его на коврик. Маленькая белая ручка нашла лазейку в плотно завязанной шали.
Когда она откинула край шали, Джон увидел пару тёмных глаз, смотрящих на него.


"Как поживаешь, моя дорогая?" — спросил он.

Девочка слабо улыбнулась, но больше ничего не ответила.

Теперь Гриффин заметил, что ее лицо было бледным и изможденным, а глаза - тусклыми и тяжелыми.
Как раз в этот момент вернулась его жена.

"А что случилось с маленькой служанкой?"

он спросил. .......... "Что случилось с маленькой служанкой?" он спросил. "Она плохая?"

«Да, бедняжка, и неудивительно, если ты видел, где я её нашла, — ответила миссис Гриффин возмущённым тоном. — Мерзкая, холодная мансарда, Джон, прямо под крышей, с такими щелями, что ветер пробирает до костей. А что касается грязи! Если ты мне веришь, то на полу был слой пыли толщиной в дюйм.
»Бедняжке пришлось лежать на куче перьев и прикрываться
кусочком одеяла, похожим на паутину. Миссис Кук говорит, что
последние две недели девочке было плохо, но я считаю, что она
полуголодала. Мне пришлось вызвать кэб, чтобы отвезти её
домой, потому что она была слишком слаба, чтобы идти, а я не
достаточно силён, чтобы нести её так далеко, хотя путь и
недолгий. А теперь подожди немного, моя дорогая, пока я приготовлю тебе
хороший мясной бульон.
Миссис Гриффин говорила быстро, чтобы сдержать эмоции, которые грозили
выплеснуться наружу. Она принесла кастрюлю и через несколько минут
грел над огнем некоторые из отличной говядины-чай, который она сделала
для ее мужа. Затем, поднимая девочку на коленях, она
аккуратно кормил ее с ложки теплого отвара, в котором она
раскрошенный хлеб.

Гриффин подался вперед в своем кресле, чтобы посмотреть, как ребенка кормят. К
его радость, Мэгги не отказаться от еды, но взял его с явным
смачно. Она попыталась приподняться и оглядеть комнату, но от слабости и головокружения её голова снова упала на плечо миссис Гриффин.


 «Бедная маленькая служанка!» — с нежностью сказала старая Гриффин.  «Бедная маленькая служанка!»

«Хорошо, что я ушла, когда ушла, Джон, — сказала миссис Гриффин. — По-моему, миссис Кук забыла о существовании ребёнка и оставила бы её голодать. Она, как обычно, была пьяна и возмущалась, что её беспокоят нищие дети».
 Мэгги снова открыла глаза, услышав имя миссис Кук, и на её лице отразился испуг.

— Ты ведь не отправишь меня к ней обратно? — спросила она слабым голосом.

 — Нет, дорогая, можешь быть уверена, — ответила миссис
 Гриффин. — Ты больше никогда не увидишь эту ужасную женщину, если я смогу помочь
IT. Бедняжка, посмотри, как она похудела, Гриффин. Я все еще надеюсь,
что все, чего она хочет, - это хорошего ухода и кормления. Я отнесу ее наверх.
а теперь приготовь ей теплую ванну и уложи в постель.

Мэгги расположенный в объятия старухи с интенсивным
удовлетворение, и прижимая ее к своей груди с материнской нежностью,
Миссис Гриффин отнес ее подальше.

Когда Джон Гриффин поднялся наверх полчаса спустя, он увидел, что Мэгги уютно устроилась в маленькой кроватке в углу их комнаты. Полли обычно спала в этой кроватке. Это было похоже на возвращение в прошлое.
посмотри, как там снова кто-то занят.

"Подойди и посмотри на нее, Джон", - сказала его жена. "Она выглядит такой милой, бедняжка.
малышка, дорогой!"

Благодаря заботам миссис Гриффин Мэгги уже выглядела лучше.
Она заснула почти сразу, как только ее уложили в постель. Её
белое лицо с тёмными впадинами под глазами было печальным, но
на губах играла лёгкая улыбка, а на гладком лбу, по которому
спадали тёмные кольца волос, вьющихся после купания, не было и
тени страха.

 При взгляде на неё у Гриффина словно ком подступил к
горлу. Его взгляд потускнел.

"Как будто наша Полли снова вернулась к нам", - пробормотал он.
хрипло.

"Не совсем, как наши собственные маленькая", - ответила его жена, ревнивая к
память ее ребенка. "Но, Джон, мы будем очень добры к этому ребенку ради
ради нашей собственной маленькой Полли".

«Да, да», — ответил он, и если когда-либо человек имел в виду именно то, что сказал, то это был он.

 Миссис Гриффин нежно ухаживала за Мэгги в течение следующих нескольких дней, хотя забота о ребёнке не мешала ей уделять внимание мужу. Но
с каждым часом он всё меньше походил на больного.

 Миссис Гриффин была права, предположив, что всё, что нужно Мэгги, — это
любовь и забота. Из-за жестокого обращения и пренебрежения, а также из-за постоянного страха перед побоями ребёнок впал в жалкое состояние как физически, так и морально. Долгие часы она просиживала на своей неудобной кровати на чердаке, куда миссис Кук, сдавшая все лучшие комнаты, отправила её.
Мэгги рыдала и оплакивала мать, которая при жизни так старалась уберечь своего ребёнка от страданий. Хотя Мэгги часто теряла сознание от голода, она предпочитала оставаться там,
а не спускаться вниз и не рисковать столкнуться с миссис Кук.
от кого она сократилась с максимальной отвращение и страх. Так низко был
сила ребенка пошел на спад, что, наверное, она бы умерла вскоре был
не Миссис Гриффин пришел к ней на помощь.

"Я так рада быть здесь", - просто сказала маленькая Мэгги на следующее утро,
когда старый Гриффин и его жена стояли у ее кровати, наблюдая за ней, пока
она завтракала хлебом с молоком. "Я думаю, Бог, должно быть, послал
тебя за мной. Я продолжал молиться Ему, но думал, что Он забыл меня, потому что я остался совсем один и никто не приходил ко мне. Но, видишь ли, Он не забыл меня, потому что в конце концов пришёл ты.

«Да, моя дорогая, и я всегда буду заботиться о тебе — тебе не о чем беспокоиться», —
сказала миссис Гриффин, с трудом понимая это детское выражение веры, но всё больше убеждаясь в том, что Мэгги — самый милый ребёнок из всех, кого она знала, не считая её собственной маленькой Полли.

Гриффин отвернулся, испытывая странное чувство унижения.
От маленькой Мэгги он узнал, каким бедным человеком он был в прошлом.

Удивительно, как быстро детская непосредственность Мэгги возродилась под лучами доброты и любви. Через день или два она уже носилась по дому
дом, все еще выглядящий бледным и убогим, это правда, но, тем не менее, светлый и
счастливый. С гибкостью детства она уже
выбросила из головы воспоминания о своем мрачном опыте и отдалась
наслаждению более приятными обстоятельствами, в которых она сейчас оказалась
.

Как странно было Джону Гриффину и его жене слышать, как по дому разносится
счастливый смех ребенка и звук ее ножек, когда они
легко переступали по полу.

Утром в Рождество Джон Гриффин был в своей лавке и, пользуясь праздником, наводил порядок. Было яркое,
солнечный день. На рассвете был небольшой мороз,
достаточный для того, чтобы напомнить миру, что на самом деле сейчас зима; но теперь солнце пригревало, а воздух был даже мягче, чем во многие весенние дни. Церковные колокола звонили весело и празднично, а улицы уже заполнялись прихожанами и гуляками.

 Жители переулка не особо любили ходить в церковь.
В то утро бездельников и сплетников было больше, чем обычно; но мужчины и женщины, слонявшиеся у дверей, выглядели ничуть не лучше
Он выглядел более респектабельно, чем обычно, а оборванные дети, игравшие на дороге, были такими же грязными и лохматыми, как и всегда. К несчастью, в многочисленных питейных заведениях, которыми мог похвастаться этот переулок, уже кипела жизнь.

 Для старого Гриффина Рождество не значило ничего, кроме того, что у него появилось свободное время, чтобы прибраться в лавке. Какое значение мог иметь для него этот день, если он ничего не знал о Спасителе, в честь рождения которого его праздновали? Но ему нравился звон весёлых колокольчиков, и они заставляли его насвистывать, пока он бродил среди своих драгоценных товаров.

Внезапно в дверях магазина появилась его жена. У нее был взволнованный вид.
Она подняла палец, призывая его замолчать.

- Тише, Джон, - прошептала она, когда он собирался заговорить. - Я хочу, чтобы ты
выслушал это дорогое дитя. Она так мило поет, и это те самые
слова, которые пела наша Полли. Разве ты не помнишь, как она выучила их
в воскресной школе?"

Гриффин подошёл к жене и стал слушать.

 Маленькая Мэгги была во внутренней комнате. Миссис Гриффин подарила ей куклу, которая раньше принадлежала Полли. Это далось убитой горем матери нелегко
чувства отдать в детские руки игрушку, о которой так
много лет она хранила как святыню; но она должна была ее награда
видя радость Мэгги за ее подарок. Теперь, когда Мэгги укладывала свою куклу
спать, она пела сладким детским дискантом хорошо известные
слова:

 "Вокруг престола Божьего на небесах
 Тысячи детей стоят,
 Дети, все грехи которых прощены—
 Святая, счастливая община —
 Поём, слава! слава! слава!""

"О, Джон," — воскликнула миссис Гриффин, когда Мэгги внезапно перестала петь;
"я не могу отделаться от мысли, что, возможно, наша маленькая Полли там!" И
закрыв лицо фартуком, она разрыдалась.

"Ну же, ну же, старушка, — сказал Джон не то чтобы недоброжелательно, но с каким-то смущением, — не стоит так расстраиваться из-за какой-то песенки."
"Это не делает меня несчастной, Джон, — всхлипывала его жена, — не думай так, хотя я и плачу. Я был бы рад узнать, что она там. Я всегда думал о её милом маленьком теле, лежащем в холодной земле; но если бы я мог быть уверен, что она на небесах и поёт вместе с детьми, я бы чувствовал себя спокойнее за неё в эти долгие годы.

- Боже мой! Что ж, может быть, это и так, - сказал Гриффин, думая про себя.
какие странные фантазии приходят в голову женщинам.

"Джон, - сказала его жена, вытирая слезы, - малышка Мэгги говорит, что
она хотела бы сходить в церковь. Ты не возражаешь, если я схожу хоть раз?"

"Не возражаешь? Конечно, нет, - резко возразил он. - Можешь радовать себя.
насчет этого. Ты же не можешь сказать, что я когда-либо запрещал тебе ходить в церковь.
 «Нет, но я знала, что тебе не нравится, когда я туда хожу», — кротко ответила его жена и ушла.

 Он был прав, когда говорил, что никогда не препятствовал ей в этом.
Она собиралась пойти в церковь, но его влияние было достаточно сильным, чтобы удержать её от этого. Она знала, с каким презрением он относился к священникам и прихожанам. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его разрешить их маленькой Полли посещать воскресную школу. После смерти ребёнка миссис
Из страха навлечь на себя презрение мужа Гриффин почти не
посещала места отправления культа, хотя до этого времени она
привыкла ходить в церковь довольно регулярно.

Но в этот рождественский день, хотя она и видела, что Гриффину не нравится эта идея, миссис Гриффин взяла маленькую Мэгги с собой в церковь.
Церковь у подножия холма, на который девочка с трудом взбиралась вместе с матерью в последнюю ночь её земной жизни.  Мэгги рассказала миссис Гриффин, как она уже приходила сюда раньше, и поговорила с ней о матери, которую она не забыла, хотя и была так счастлива в своём новом доме.

  Каким старым и в то же время новым казалось миссис Гриффин это рождественское утро!
Было странно снова, спустя столько лет, услышать знакомую историю о пришествии Спасителя, чтобы искупить мир. В этих радостных вестях теперь было столько сладости, которой им не хватало в прежние годы. Есть
Некоторым приходится на собственном горьком опыте узнать, что значит быть усталым и обременённым, прежде чем они смогут услышать нежный голос Спасителя:
«Придите ко Мне!»
 «Я рада, что пошла, Джон, — сказала она мужу, когда вернулась. — Было приятно снова услышать рождественские гимны. Они пели: "Слушайте,
ангелы-вестники поют!" и "О, придите, все вы, верующие!" Маленькая Мэгги
была в восторге. Я, пожалуй, пойду опять, ибо я верю, что есть
благословение приходит с ходить в церковь".

В Новой Надежде и радости, что ребенка привел ее, Миссис Гриффин
она почувствовала, что страх перед насмешками мужа отступил.

 Гриффин тихо хмыкнул, и было трудно понять, что он имел в виду. Он не хотел признавать, что жена права, но что-то удерживало его от презрительных слов.

 Вечером Джон Гриффин снова провёл некоторое время в своей лавке, но не задержался там надолго. Его сокровища больше не занимали главного места в его жизни. Общество маленькой Мэгги теперь привлекало его ещё больше. Ему нравилось наблюдать за её милыми манерами и внешностью; и чем больше он
наблюдалась у нее, тем больше он восхищался ребенка, и чувствовал, что его сердце будет
в любви к ней. Он часто рисовал свою жену в сторону, чтобы шепотом
к ней какой-то комментарий по внешнему виду ребенка.

"Вы обратите внимание, какие красивые ножки у нее?" он сказал бы. "Это только
среди настоящих шляхтичей, которые вы видите такие арочным подъем. И посмотри на
ее крошечные ручки и эти маленькие ушки, похожие на раковины. Она напоминает мне
редкий старинный севрский фарфор. Не сомневайтесь, это лучший фарфор, или я не узнаю его, когда увижу.
 Его жена улыбнулась бы в ответ на его слова, но она тоже гордилась
Она любила свою дочь и была полна решимости воспитывать её в чистоте и опрятности, как и подобает любой леди.


 Когда Гриффин вернулся в маленькую гостиную, он застал жену за работой: она перешивала одежду Полли, чтобы она подошла Мэгги.
Девочка сидела рядом с ней, положив на колени открытую Библию матери.

«О, Джон, — воскликнула его жена, радостно глядя на него, когда он открыл дверь, — Мэгги так красиво читает.
Иди сюда и послушай её».
Джон сел и стал слушать. Мэгги читала старую историю об ангелах, которые принесли благую весть пастухам в полях
в Вифлееме. Гриффину и его жене чтение девочки показалось чудесным.
Её мать приложила немало усилий, чтобы научить её хорошо читать.
Девочка произносила каждое слово так чётко и правильно и придавала такое красивое выражение тому, что читала, что слушать её было очень приятно.

 Джон Гриффин не был большим любителем чтения. Единственной книгой, которую он когда-либо изучал, был потрёпанный справочник по фарфору, о котором он всегда говорил с особым ударением: «Книга».
Теперь он с удивлением и интересом слушал, как маленькая Мэгги читала о радостной вести, которую он так долго не желал слышать.

«Споём вам гимн, который мы с мамой всегда пели по  воскресеньям вечером?» — спросила Мэгги, закрывая Библию. Она была рада, что её чтение так понравилось.


 «Да, дорогая, спой», — сказала миссис Гриффин.

 И своим милым детским голоском Мэгги пропела простые, трогательные слова:

 «Далеко-далеко есть зелёный холм,
 Без городской стены,
 Там, где был распят Господь наш,
 Который умер, чтобы спасти нас всех.

 «Мы не можем знать, мы не можем сказать,
 Какие муки Ему пришлось вынести;
 Но мы верим, что это было ради нас.
 Он висел там и страдал».

 «Он умер, чтобы мы могли быть прощены,
Он умер, чтобы сделать нас добрыми,
 Чтобы мы наконец могли отправиться на небеса,
Спасённые Его драгоценной кровью.


Не было другого, кто был бы достаточно хорош,
 Чтобы заплатить цену за грех,
Только Он мог отворить врата
 Небес и впустить нас.


О, как сильно, как нежно Он любил,
 И мы тоже должны любить Его».
 И верь в Его искупительную кровь,
 И старайся совершать Его дела.
 «Тебе нравится?» — спросила Мэгги, когда закончила, удивлённая наступившей после её песни тишиной.

«Да, это очень красиво, моя дорогая», — сказала миссис Гриффин не совсем ровным голосом.


 «Что значит «отворить врата рая»?» — резко спросил Гриффин.  «Где находится рай?»
 Тёмные глаза Мэгги инстинктивно устремились вверх.  «Там, где Иисус», — тихо сказала она. «Мама сейчас там, потому что она сказала мне, что, хотя она и была нечестивой женщиной, она знала, что Иисус простил её грехи. И о, миссис Гриффин, ваша маленькая Полли, о которой вы рассказывали мне сегодня утром, она тоже, должно быть, там, вам не кажется? «Вокруг престола Бога на небесах», знаете ли».

"Может быть, так оно и есть", - пробормотала миссис Гриффин, и слезы, которые были вызваны не только горем.
В ее глазах появились слезы. "Я думал об этом".

"Господи!" - подумал старый Гриффин. "Господь Иисус Христос, о котором доктор
говорил со мной".

Затем он спросил вслух: "Кто такой Иисус?"

"Почему, разве ты не знаешь?" - воскликнула маленькая Мэгги, глядя на него в
изумление.

"Не важно, знаю ли я," вы "скажи мне", - ответил Джон Гриффин.

- Иисус - Сын Божий, который умер за нас, - сказала Мэгги.

- Умер за нас! - удивленно повторил старый Гриффин. «Кого ты имеешь в виду под
„нами?“?»

«Нас — это всех, конечно, — сказала девочка. — Это значит «тебя», — добавила она, указывая на старика, — и «тебя», — указывая на его жену, — и «меня», и всех людей на свете».
«Он правда умер за меня?» — спросил Гриффин со странной дрожью в голосе.

- Ну да, я тебе это говорю, - ответила Мэгги. - и в гимне тоже так говорится.

- Когда-то я все это знала, - заметила миссис Гриффин с глубоким
вздохом. - Но я долгое время не думала об этих вещах, вплоть до
сегодняшнего дня.

"Я бы хотел, чтобы ты спела эту песню еще раз, моя маленькая горничная", - сказал Джон.
Гриффин помолчал несколько минут.

И Мэгги снова запела свой гимн, ещё слаще и чище, чем прежде.


Затем миссис Гриффин решила, что Мэгги пора ложиться спать, и увела её, а Гриффин остался сидеть один, и в ушах у него звенели слова:


«О, как сильно, как нежно Он любил,
 И мы должны любить Его,
 И верить в Его искупительную кровь,
 И стараться делать то, что Он делает».

[Иллюстрация]



[Иллюстрация]

 ГЛАВА VIII.

 Мод Платтен приходит в магазин.

"Какой грязный у вас фарфор, мистер Гриффин," — сказала Мэгги, входя в магазин на следующее утро. "Почему бы вам не протереть его?"

"У меня нет времени, чтобы пыли на вещи", - сказал старик, с улыбкой;
"они приходят и уходят слишком быстро, чтобы сделать это стоит, а чтобы очистить их, пусть
только рискуя сломать их".

"Я могу вытереть с них пыль, если хочешь", - предложила девочка. "Я знаю,
как вытирать пыль, потому что я помогала маме наводить порядок в комнате".

«Нет-нет, спасибо, моя дорогая, пусть всё остаётся как есть, — ответил старый Гриффин. — Ты, как и все хорошие женщины, любишь наводить порядок. Но я не доверяю свой фарфор твоим маленьким пальчикам».
 «Мне следует быть очень осторожной», — сказала Мэгги, немного обиженная тем, что её предложение было отвергнуто.
Помощь должна быть оказана следующим образом: «О, вот мамин кувшин!»
Она заметила старый вустерский кувшин, который Гриффин поставил на видное место на подоконнике. Не успел он опомниться, как она взяла его в руки и с любовью посмотрела на нарисованные на нём картинки.

"О, как жаль, что вы оставили его таким пыльным", - воскликнула она. - "Пожалуйста, позвольте мне!"
вытрите с него пыль, мистер Гриффин. Я точно знаю, как мама это делала".

"Очень хорошо, позвольте мне посмотреть, как вы сможете вытереть пыль", - сказал Джон Гриффин с улыбкой.
"жена даст вам тряпку, если вы попросите ее".

Мэгги убежала и вскоре вернулась с тряпкой в руке и с гордым и важным видом.


"Будь осторожна," — сказал торговец, который не на шутку забеспокоился, увидев кувшин в руках Мэгги.
"Этот кувшин стоит кучу денег."
"Да? Сколько?" — тут же спросила Мэгги.

Старый Гриффин отвернулся и ничего не ответил. На его лице вспыхнул румянец стыда, потому что вопрос девочки напомнил ему о том, как плохо он поступил с её матерью.

"Мама не хотела продавать кувшин," — сказала Мэгги, не обращая внимания на то, что её вопрос остался без ответа. "Он ей так нравился, и он был у неё"
с тех пор, как она была маленькой девочкой. Но у нее не было денег, чтобы что-нибудь купить
, так что она была рада, что ты дал ей немного на это. Она сказала, что ты был
хорошим стариком.

[Иллюстрация: приятное дежурство.]

"Она была там не так", - сказал Грифон.

"Что ты имеешь в виду?" - спросила малышка Мэгги тоном невинной
сюрприз. «Разве вы не хороший человек, мистер Гриффин?»

«Нет, нет, — поспешно ответил он. — Я далёк от того, чтобы быть хорошим. »

Маленькая Мэгги выглядела обеспокоенной.  «Но ты ведь хочешь быть хорошим, не так ли?»
спросила она через минуту.  «Ты ведь постараешься?»

«Я бы хотел быть хорошим», — сказал старый Гриффин вполголоса.

Мэгги, казалось, была довольна этим признанием и теперь переключила всё своё внимание на кувшин, который тщательно полировала.

"Ну вот!" — воскликнула она наконец, поднимая его, чтобы все могли полюбоваться.
"Разве он не выглядит намного лучше, чем раньше?"

"Да, действительно, ты отлично с ним справилась, — ответил старик. — А теперь смотри, как его поставить."

«Можно я буду протирать его каждый день?» — спросила Мэгги, ставя кувшин на место.


«Если ты будешь очень бережно с ним обращаться», — ответил он.

После этого Мэгги никогда не забывала протирать кувшин из Вустера.  Она взяла
Она испытывала и гордость, и удовольствие от возложенной на себя обязанности, ведь кувшин был для неё так же дорог, как и для торговца фарфором, хотя она ценила его совсем по-другому.

 Мэгги проводила много часов со стариной Гриффином в его лавке и оказалась таким приятным собеседником, что он, который раньше так боялся вторжения детей в своё святилище, теперь был счастлив, когда Мэгги была с ним. Он научил её называть его дедушкой и во всех отношениях относился к ней как к внучке. Они вели странные беседы,
в которых старик узнал много глубоких, хотя и простых истин от
губы маленькой девочки.

 Иногда Мэгги пела ему, пока он чинил фарфор. Из всех её песен больше всего ему нравилась та, в которой говорилось о «зелёном холме далеко-далеко, за городской стеной».
Мэгги так часто пела её ему и его жене, что они вскоре выучили слова наизусть, но песня не надоедала им.

Однажды Мэгги была со стариком Гриффином в его лавке, когда к двери подъехала карета.
Из неё вышел джентльмен и помог выйти даме.

"Это доктор Торнтон," — сказал Джон Гриффин, глядя в окно.
"и с ним молодая леди".

В следующий момент в магазин вошли доктор и Мод Платтен.

"Как дела, Гриффин?" - спросил доктор Торнтон. "Это непрофессиональный визит"
. Я привел даму посмотреть на ваши диковинки. Я сказал ей, что вы
были бы счастливы показать их ей".

«Добро пожаловать, сэр, — сказал старый торговец. — Я всегда рад, когда люди приходят посмотреть на мои вещи, независимо от того, собираются они их купить или нет. У меня не так много того, что я могу показать, но всё же есть несколько хороших вещей. Пожалуйста, будьте осторожны при ходьбе, мисс, у нас не так много свободного места».

"Ну, кто это, Гриффин?" - спросил д-р Торнтон, как и его взгляд упал на
маленькая Мэгги, которая стояла с глазами на барышню, чья
красивое платье и гораздо красивее лицо вызвал сильнейший ребенка
восхищение. - Я не знал, что у тебя есть маленькая девочка.

- Она моя внучка, сэр, - коротко ответил старый Гриффин. - она потеряла
своих родителей и переехала жить к нам.

- О, в самом деле! Она будет милой маленькой компаньонкой для вас и вашей
жены, - сказал доктор, ласково кладя руку на
кудрявую головку ребенка.

Гриффин решил, что не будет давать никаких объяснений, кроме этого
любому, кто расспрашивал его о Мэгги. Он удочерил девочку и считал её своей внучкой.
Он не видел ничего плохого в том, чтобы позволить людям думать, что она действительно его родственница.
Будучи по натуре сдержанным во всём, что касалось его личной жизни, он не хотел, чтобы кто-то узнал об обстоятельствах, которые привели его к тому, что он взял Мэгги в свой дом. Миссис Кук, конечно, могла рассказать людям то, что знала, но его клиенты и знакомые вряд ли стали бы с ней связываться.

 «Какая милая девочка!» — сказала Мод Платтен, отвернувшись от вазы.
на которую Гриффин обратил её внимание, чтобы она посмотрела на маленькую Мэгги.
"Какие у неё чудесные тёмные глаза!"
За мгновение до того, как она заговорила, Лесли Торнтон,
конечно же, не в первый раз, обратил внимание на красоту её глаз.
Повернувшись, чтобы посмотреть на ребёнка, он был поражён
определённым сходством между ней и Мод. У обеих были большие, тёмные, влажные глаза, но в глубине детских глаз таился серьёзный, почти печальный взгляд, которого не было в ярких смеющихся глазах женщины.

 Лицо Мэгги засияло от радости, когда она услышала добрые слова леди.
когда Мод наклонилась и легонько поцеловала её в щёку, девочка почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Она держалась поближе к молодой леди, пока та осторожно пробиралась по узкому проходу между грудами товаров, рассматривая одну вещь за другой с живым и умным интересом, который радовал старого Гриффина, пока он, воодушевляясь, расхваливал достоинства своего фарфора и подробно рассказывал о каждом образце, который он ей показывал.

Доктор Торнтон купил несколько редких старинных тарелок, чтобы украсить ими стены своей гостиной.
А затем, пробыв в магазине почти
Через полчаса леди и джентльмен пожелали старому торговцу фарфором и его внучке «хорошего дня» и ушли.

"Разве она не прелесть, дедушка?" — сказала Мэгги, стоя у двери и глядя, как карета едет по переулку. "Я никогда не видела никого красивее.
И голос у неё такой нежный и приятный. Я так рада, что она меня поцеловала."

«Похоже, что да, — сказал себе старый Гриффин. — Девочка принадлежит к благородному сословию, и ей нравятся благородные люди».
«Мне кажется, что мы скоро услышим о том, что доктор Торнтон женился», —
сказал он вслух.

- Что? За ту хорошенькую леди! - радостно воскликнула Мэгги. - Почему ты так думаешь
?

Глаза старика весело блеснули за очками в толстой оправе
— Я видел многое, что заставило меня так подумать, Мэгги, - сказал он.


Две недели спустя старый Гриффин понял, что это предположение было верным.
Однажды утром, прогуливаясь по улицам Плимута, он услышал, как громко звонят колокола старой церкви. Когда любопытство заставило его спросить, что означает этот весёлый звон, ему ответили, что колокола звонят в честь свадьбы доктора Торнтона и дочери полковника Платтена.

- Дочь полковника Платтена? - спросил старый Гриффин тоном, выражающим сомнение.
- Кто такой полковник Платтен? - спросил я. - Кто такой полковник Платтен?

"Ну, ты же наверняка знаешь старого полковника, который живет наверху на
Локьер-стрит?" - спросил его информатор.

«Нет, я его не знаю, — сказал Гриффин. — Он никогда не имел со мной дела.
А вот доктор Торнтон имел, и, кажется, я видел юную леди, которая
его невеста. Что ж, я желаю им счастья, ведь доктор — хороший
человек. Я никогда не забуду, как он помог мне справиться с
болезнью».

По пути Джон Гриффин сказал себе: «Полковник Платтен!
»Как странно, что это имя совпадает с именем в моих детских книжках. Жаль, что я не спросила, как оно пишется. Но ведь в нём не может быть ничего особенного, верно?
 Джон Гриффин теперь всегда думал и говорил о Мэгги как о своей «маленькой служанке». Девочка становилась всё дороже и дороже его сердцу. Он считал её своим самым ценным достоянием. И его жена не могла не проявлять такой же любви к ребёнку. Приезд Мэгги привнёс свет и радость в дом пожилой пары.
Лицо миссис Гриффин утратило меланхоличное выражение и приняло совсем другое выражение, когда она занялась ребёнком.
Он с энтузиазмом шил и чинил для неё, и эти занятия сами по себе были для него наградой.

 Хотя Гриффин по-прежнему получал огромное удовольствие от своего старого фарфора, и он научил Мэгги разделять это удовольствие, его жизнь больше не была связана с торговлей.  Иногда, с наступлением весны, он закрывал лавку пораньше, чтобы сводить свою «маленькую служанку» и «старушку»  на прогулку к морю. Трудно сказать, кому эти прогулки нравились больше — маленькой Мэгги, которая с таким восторгом наблюдала за тем, как волны разбиваются о скалы, или за тем, как она собирала ракушки и водоросли, которые к тому времени уже высохли.
Возможно, её усердные поиски увенчались бы успехом на пляже, или же её нашли бы те двое стариков, которые получали удовольствие, наблюдая за ней.

 Миссис Гриффин обычно водила Мэгги в церковь по воскресеньям утром, и, хотя Гриффин не сопровождал их, он не говорил ни слова против их похода в церковь.  Казалось, его даже интересовал детский рассказ Мэгги о службе и пении.  И он всегда был готов выслушать
Мэгги читала по материнской Библии и пела гимн, которому её научила мать.


Так, слушая маленькую девочку, старик постепенно учился
познал, и полюбил, и уверовал в Сына Человеческого, который умер за него, и начал, хотя и неумело и несовершенно, исполнять Его дела.

[Иллюстрация]



[Иллюстрация]

Глава IX.

 Вустерский кувшин находит покупателя.

 Рождество снова приближалось. Прошёл почти год с тех пор, как маленький
Мэгги пришла в дом Джона Гриффина, и он с женой приняли её так радушно, словно она всегда была с ними.
Однажды днём полковник Платтен, возвращаясь из Стоука, проезжал по переулку, в котором жил старый торговец фарфором. Что привело его туда?
Едва ли он мог что-то сказать. Идя по улице с прямой военной осанкой и гордым суровым лицом, он с презрением смотрел на убогие
доходные дома и странные непривлекательные лавки по обеим сторонам дороги.

 Несмотря на то, что он по-прежнему держался по-военному, полковник
начинал болезненно ощущать, что стареет.  Он чувствовал себя не только одиноким, но и старым. С тех пор как его дочь вышла замуж, дом казался ему унылым и заброшенным.
Его сыновья часто уезжали, и тогда большой, хорошо обставленный дом
В комнатах, пустых и тихих, царило неуютное, одинокое чувство. Он давно ушёл в отставку и, оставшись без дела, обнаружил, что время тянется невыносимо медленно. Он знал, что его всегда рады видеть в доме дочери, но не хотел слишком часто мешать молодой паре. Кроме того, молодая миссис... Торнтон, похоже, нашла в своём новом поместье множество
занятий и удовольствий, и у неё оставалось не так много времени, чтобы
навещать отца.

 Так что полковник Платтен возвращался домой в тот зимний день без
каких-либо приятных предвкушений. День был пасмурным, и его мысли были
подходит для этого. Он носился над скуки и усталости в своем
настоящей жизни, когда вдруг взгляд его наткнулся на объект, который в
момент напомнил с поразительной живостью некоторых более ранних, ярких дней
лежал далеко в своей истории.

Он проходил мимо лавки старинных диковинок, и его внимание привлек "Вустерский кувшин"
, который все еще занимал видное место
среди множества предметов в витрине. Его вид показался ему
знакомым. Взглянув на него, он подумал, что он удивительно похож на один
кувшин, который принадлежал его первой жене. Это была семейная реликвия, которая
Он достался ей по наследству, и она бережно хранила его, очень гордясь его красотой и древностью. Он привык видеть его на шифоньере в гостиной своей жены в компании некоторых восточных чаш и тарелок, которые тогда только входили в моду в качестве украшений. После смерти жены он позволил дочери считать эти диковинки своей собственностью. К его досаде, девушка забрала с собой большую часть старого фарфора, в том числе вустерский кувшин, когда самовольно покинула отчий дом, чем навлекла на себя его вечное недовольство.

Старый полковник вздрогнул, снова увидев, как ему показалось, этот кувшин, который принадлежал его дочери, от которой он отказался и которую забыл, — нет, не забыл, — он не мог её забыть, как ни старался.  В последнее время мысли о ребёнке, которого он так сильно любил, да, любил и до сих пор любит, — ведь любовь не скоро умрёт, как бы мы ни старались её убить, — постоянно занимали его мысли. Он
даже втайне пытался выяснить, жива ли она до сих пор,
но его попытки найти её ни к чему не привели. Как бы он поступил
в случае, если он её обнаружит, он ещё не решил. Он не признавался себе, что готов её простить; но он чувствовал непреодолимое желание получить от неё весточку. Так что неудивительно, что он вздрогнул, побледнел и задрожал при виде этого старого вустерского кувшина.

 Он подошёл ближе к окну и посмотрел на него жадным взглядом. Да,
он казался точно таким же. Но он должен изучить его более тщательно.
Высокий статный полковник вошёл в магазин и нетерпеливым постукиванием трости по полу быстро привлёк внимание Гриффина.

«Чем я могу быть вам полезен, сэр?» — спросил старый торговец фарфором.

 «Я хочу посмотреть на тот кувшин, что стоит у вас в витрине», — сказал джентльмен.

 Гриффин поспешил к кувшину.  Ему не терпелось найти покупателя.  Кувшин уже некоторое время лежал у него без дела, потому что он был полон решимости получить за него справедливую цену и отклонил несколько предложений, которые посчитал слишком низкими. Он стремился заработать на этом не ради себя.
 Он давно решил, что все деньги, которые принесёт кувшин, должны достаться Мэгги.

"Это кувшин вы имеете в виду, сэр?" - сказал он, как он поместил его в
руки полковника. "Настоящий старый Вустер, и вполне подходит слишком".

Руки полковника Платтена дрожали, когда он вертел кувшин в руках,
внимательно разглядывая его. Насколько ему помнилось, это мог быть
тот самый кувшин.

"Странно, - сказал он, - этот кувшин, кажется, в точности похож на тот, что был у меня когда-то".
- Он был в моем распоряжении.

"Вы потеряли его, сэр, или он сломался?" - спросил торговец, выглядя очень заинтересованным ответом.
"Я потерял его, или, по крайней мере, его забрали из моего дома", - сказал продавец.

"Я потерял его, или, по крайней мере, его забрали из моего дома".
полковник, чопорно. «Мне интересно, может ли это быть тот самый кувшин. Не могли бы вы сказать, необычно ли найти два кувшина такого типа, абсолютно одинаковых по форме и узору?»
 «Я бы сказал, что это очень необычно, сэр, — ответил Гриффин с видом человека, чьё мнение имеет вес. — Видите ли, это очень старый кувшин, я бы сказал, ему больше ста лет». Эти
картины и цветы были нарисованы вручную. Это настоящее произведение искусства,
если можно так выразиться, сэр. Возможно, после этого было изготовлено много кувшинов
Похожий рисунок; но я не думаю, что когда-либо существовал рисунок, в точности повторяющий этот. Вы уверены, что это те же самые рисунки, сэр?
"Да, я хорошо их знаю," — ответил полковник, глубоко вздохнув;
"не могли бы вы рассказать мне, как этот кувшин попал к вам?"

"Вот, видите, старая вустерская марка, сэр", - сказал Джон Гриффин,
поворачивая кувшин донышком вверх и решив на мгновение не обращать внимания на
вопрос, к которому он был не совсем готов; "Вы помните, было ли это
на кувшине, который у вас был?"

"Да, я думаю, что это так; кажется, я узнаю это", - сказал полковник Платтен,
— коротко ответил он. — Но не будете ли вы так любезны ответить на мой вопрос?
Он говорил строгим, властным тоном человека, привыкшего к повиновению.
Но, хотя его повелительная манера могла заставить собеседника говорить, она не могла заставить его говорить правду.

Его возмущение тоном полковника усилило первое побуждение Гриффина — утаить всю информацию о покупке кувшина и о ребёнке, которого он косвенно привёл в свой дом.


"Вы хотите знать, как он попал ко мне, сэр?" — сказал он нарочито медленно.
 "Дайте-ка подумать. Полагаю, я купил его у кого-то, но это не важно.
давным-давно.

- Не могли бы вы вспомнить, у кого вы это купили? - спросил полковник.
тоном, полным нетерпеливой серьезности.

"Право, сэр, я не могу сказать", - ответил старый Гриффин. "Мне нужно обладать
мозгами юриста из Филадельфии, чтобы помнить всех людей, которые приходят ко мне
сна продажу в фарфоре.

"Тогда вы не можете объяснить, как этот кувшин попал к вам в руки?" спросил
полковник.

Гриффин упрямо покачал головой. Он не собирался рассказывать этому прекрасному,
гордому джентльмену все о своей маленькой Мэгги, если тот и знал это.

Полковник выглядел очень разочарованным.

"Вы купите кувшин, сэр?" - спросил торговец фарфором.

«Да, я куплю его, — сказал полковник Платтен. — Сколько он стоит?»

 «Пять гиней, сэр, — ответил старый Гриффин. — Такой фарфор сейчас большая редкость, и я не могу просить меньше».

 «Осмелюсь предположить, что он того стоит», — рассеянно сказал джентльмен и потянулся за
Достав из кармана деньги, он тут же расплатился. «Отправьте это как можно скорее ко мне домой, пожалуйста, — к полковнику Платтену, на Локьер
-стрит».
Полковник повернулся и вышел из лавки, не заметив удивления и растерянности на лице старика, когда тот назвал его имя.


Полковник Платтен! То же имя, что и в записной книжке его маленькой служанки.
 Тогда, без сомнения, этот кувшин был тем самым, который потерял полковник.
 Но как он попал к бедной вдове, у которой он так дёшево его купил?
 Неужели она украла его и книги?
тоже из дома полковника? Нет, он не мог в это поверить. Она была леди, в этом он был уверен. Он вспомнил, что она говорила о кувшине как о семейной реликвии. Может быть, она была родственницей старого полковника? Какой же загадкой всё это казалось! Возможно, если бы он рассказал полковнику правду о кувшине, тот заявил бы, что маленькая Мэгги принадлежит ему. Подумав об этом, Гриффин сказал себе, что рад, что не сказал правду. Ему было невыносимо думать о том, что он может потерять ребёнка, который был ему так дорог.

Но Гриффин недолго мог радоваться обману, который он совершил.
 Его совесть пробудилась и начала мучить его.  Год назад он
не увидел бы ничего плохого в том, чтобы скрыть за уклончивыми словами то, в чём он не хотел признаваться.  Но в последнее время он
узнал о Сыне Человеческом и пытался творить дела, которые Тот
совершал.  Его охватил стыд, когда он понял, как легко и невольно поддался искушению. Он поступил несправедливо по отношению и к Богу, и к людям, солгав.

 К несчастью, Джон Гриффин пытался найти оправдание своему поступку.
Манера поведения полковника была настолько неприятной, что он, естественно, разозлился. Мэгги, конечно, повезло, что он промолчал.
Маленькая служанка была совершенно счастлива с ним и его женой; она не обрадовалась бы переменам, которые заставили бы её покинуть их дом.

 Но хотя он изо всех сил старался убедить себя, что в конце концов не сделал ничего плохого, старый Гриффин не мог успокоиться. Он был один в доме, его жена уехала в Девонпорт навестить подругу и забрала с собой Мэгги, так что у него было достаточно времени, чтобы поразмыслить о содеянном.

Наконец он решил, что, когда вечером отнесёт кувшин в дом полковника Платтена, он попросит о встрече с полковником и подробно объяснит ему, при каких обстоятельствах кувшин оказался у него.
 Приняв такое решение, старый Гриффин почувствовал облегчение.

Когда миссис Гриффин и Мэгги вернулись домой и сонного, уставшего ребёнка уложили в постель, Гриффин отправился с кувшином из Вустера к полковнику Платтену. Он ничего не сказал жене о том, что продал кувшин, не желая обсуждать это с ней в тот вечер.

По пути Гриффин репетировал в уме все, что он скажет полковнику.
 Но он мог бы избавить себя от лишних хлопот, потому что, когда он
добрался до дома, ему сообщили, что полковника Платтена нет
дома. Так что ему оставалось только оставить кувшин и уйти.

«Ну, я же собирался ему сказать, — пробормотал он себе под нос, идя по улице. — Я не виноват, что его нет дома». И он попытался убедить себя, что сделал достаточно и теперь может оставить всё как есть.


 Была холодная зимняя ночь. С севера дул ледяной ветер
холодно. Гриффин плотнее запахнул пальто, но резкий порыв ветра перехватил ему дыхание и пробрал до костей. Он с трудом
продолжал идти, тяжело дыша и постанывая, с болью осознавая, что старость не за горами. Когда он добрался до дома, жена отругала его за то, что он вышел в такую ночь без шерстяного одеяла. Она дала ему
тёплого отвара, надеясь таким образом предотвратить последствия переохлаждения; но
Гриффин сильно простудилась, и болезнь быстро прогрессировала, несмотря на все её предосторожности.



[Иллюстрация]

ГЛАВА X.

Мэгги идёт к доктору.

ХОТЯ, проснувшись на следующее утро, Джон почувствовал себя очень плохо,
Гриффин настоял на том, чтобы встать и заняться своей работой, как обычно. Он
не давно в магазине, когда Мэгги вбежала, тряпкой в руке,
готов к ее самозваные долг. Но, повернувшись к тому месту, где всегда стоял
кувшин, она с удивлением обнаружила, что на его месте пусто.

"О, дедушка, - воскликнула она, - что ты сделал с моим кувшином? Я
нигде его не вижу.

"Ну, я наконец-то продал его, Мэгги", - ответил он. "Что ты
об этом думаешь?" Хотя Гриффин сомневался, что ребенок
воспримут эту новость, он не был готов увидеть такую тревогу, как ее
теперь лицо выражало.

"Это продается?" - плакала она. "Продается симпатичный кувшин мама! О, дедушка, ты...
не хочешь же ты сказать, что сделал "это"?

"Но, мой дорогой, ты же знал, что кувшин выставлен на продажу, не так ли?" ответил
торговец фарфором. "Я выставила его в витрине, надеясь, что кому-нибудь он понравится
и он купит его".

"Да, я знала это; но я не думала, что ты действительно продашь это",
непоследовательно ответила девочка. "И, о, как ты мог продать это и
отослать, даже не сказав мне? Теперь я никогда не смогу вытирать пыль
— Я больше не могу, — и Мэгги расплакалась и начала рыдать тем искренним, безудержным плачем, который так облегчает детские горести.

 При виде её страданий старый Гриффин почувствовал себя несчастным.  Он никогда раньше не видел, чтобы  Мэгги так плакала, и ему казалось, что он чудовище, жестокое чудовище.

 — Ну же, ну же, Мэгги, не расстраивайся так, — сказал он. «Я не думал, что ты
такой глупец. Разве ты не хочешь знать, сколько денег я получил за
кувшин? Смотри, — добавил он, открывая ящик, — вот они — пять
ярких соверенов и пять ярких шиллингов! И это всё»
Твое, Мэгги; я не собираюсь трогать ни пенни из этих денег. Разве это не лучше, чем хранить кувшин?
"Нет, мне не нужны старые деньги!" — страстно воскликнула Мэгги. "Я бы предпочла иметь кувшин. Я бы предпочла, чтобы все деньги оказались на дне морском, лишь бы ты не продала кувшин."

«Ну же, Мэгги, ты непослушная девочка, — сказал Гриффин, теряя терпение. — Ты же знаешь, что я сделал это ради твоего же блага, и с твоей стороны очень неблагодарно поднимать такой шум. Я не могу оставить тебя здесь, если ты собираешься так шуметь. Ты распугаешь всех моих клиентов».

Джон Гриффин впервые заговорил с ней так резко.
Поражённая переменой в его поведении и смутно осознающая, что она действительно очень непослушная девочка, Мэгги, всхлипывая, пошла жаловаться миссис Гриффин.

 Оставшись один, Гриффин почувствовал себя почти таким же несчастным, как и ребёнок.
Множество причин заставили его почувствовать себя неловко. Он испытывал сильный физический дискомфорт и боялся, что заболеет.
Мысли его постоянно возвращались к кувшину из Вустера и к тому, как он обманул полковника Платтена насчёт него.  Однако он не мог сразу
решимость исправить ошибку, поскольку страх потерять свою "маленькую
служанку" заставил его воздержаться от рассказа ее истории полковнику.

Звук рыдания Мэгги дошло до ушей грифона из комнаты,
и как он их услышал, он сказал себе: "бедная служанка, я боюсь
Я был слишком строг с ней. Я не думаю, что ее сердце было так на
кувшин".

Наконец рыдания стихли, и в доме воцарилась тишина.
Через некоторое время Гриффин услышал лёгкие шаги в коридоре;
затем дверь магазина приоткрылась, и Мэгги робко заглянула внутрь.

- Входи, моя дорогая, не бойся, - ободряюще сказал старый Гриффин.

Мэгги осторожно подкралась к нему и сказала голосом, в котором все еще слышались слезы:
"Дедушка, прости, что я так плохо с тобой обошлась".;
ты простишь меня?"

Старый Гриффин наклонился и поцеловал ее. - Конечно, моя дорогая, конечно.
— Не думай больше о том, что я сказал. Я вспыльчивый старик,
особенно когда чувствую себя так, как сегодня утром.
 Говоря это, Джон Гриффин подумал, что, возможно, ему стоит попросить у Мэгги прощения, ведь он не был уверен, что не обидел её.
во второй раз по отношению к старому кувшину из Вустера.

"Тебе очень плохо?" — мягко спросил ребёнок.

"Достаточно плохо," — ответил старик. "Я не могу дышать без боли. Но тише, тише! Нет смысла суетиться."
Но, как бы ему ни хотелось не суетиться, до вечера он не дожил.
Гриффин был вынужден сдаться и признать, что чувствует себя очень плохо.

 Миссис Гриффин была крайне встревожена, обнаружив, что на её мужа напала та же болезнь, от которой он так тяжело страдал двенадцать месяцев назад.

"Боюсь, ему будет очень плохо," — сказала она Мэгги, когда та
Она спустилась вниз из комнаты мужа, сделав всё, что подсказывала ей мудрость, чтобы предотвратить беду.
«Жаль, что доктор Торнтон не может его осмотреть. Интересно, кто бы мог привести его ко мне?»
 «Я пойду, бабушка, — с готовностью воскликнула Мэгги. — Я знаю, где живёт доктор Торнтон. Дедушка однажды показал мне этот дом, когда мы возвращались из Хоу».

«Тебе не будет страшно идти одной?» — спросила миссис Гриффин. «Уже поздно.
Мне не хочется тебя отпускать».
 «О, я совсем не боюсь, — сказала Мэгги. — Я буду бежать очень быстро и попрошу доктора Торнтона прийти как можно скорее».

"Ну, я не знаю, что сказать", - ответила миссис Гриффин, разрываясь между
тревогой за мужа и страхом за безопасность ребенка. "Вы можете
пообещать мне быть очень осторожной при переходе дороги?"

- Да, да, - сказала Мэгги, принимая это за согласие, и поспешно надела
шляпку.

Миссис Гриффин больше не колебалась и, накинув на девочку тёплую шаль, отправила её за доктором.

 Мэгги быстро побежала по переулку и за удивительно короткое время, задыхаясь, добралась до дома доктора.

 «Доктор Торнтон дома?» — спросила она слугу, открывшего дверь.

«Нет, его нет, — ответила она, — но мы ждём его с минуты на минуту. Не хотите ли вы войти и подождать, пока он придёт?»
 Мэгги показалось, что в данных обстоятельствах это лучшее, что можно сделать, поэтому она вошла в холл и села на стул, на который указала служанка.


Интерьер дома доктора показался ребёнку светлым и приятным. Она с удовольствием рассматривала цветную клеенку,
красивый ковёр на лестнице с блестящими прутьями и хитроумную
подвешенную к потолку лампу. Но вскоре её взору предстало нечто более прекрасное
Ничто из этого не радовало Мэгги так, как это. На лестнице появилось сказочное видение — юная леди, одетая в ослепительно белое, с яркими украшениями на шее и запястьях и цветами в волосах. Она легко сбежала по ступенькам, но, увидев Мэгги, вздрогнула и на мгновение застыла, удивлённо глядя на неё.

Мэгги узнала в ней ту самую милую даму, которую доктор Торнтон привёл посмотреть на диковинки Джона Гриффина. Сейчас она выглядела ещё прекраснее, чем раньше: щёки раскраснелись, а тёмные глаза сияли, как
Она стояла рядом с ребёнком, тяжело дыша, и её коралловые губы были слегка приоткрыты.

"Почему ты здесь ждёшь, малышка?" — спросила она.

"Я жду доктора, — ответила Мэгги. — Я хочу, чтобы он пришёл к дедушке. Он очень болен."
"Не думаю, что он сможет прийти сегодня вечером," — сказала девушка.
«А завтрашний день не подойдёт?»
«О нет! Было бы намного лучше, если бы доктор пришёл сегодня вечером, —
сказала Мэгги. — Он действительно очень болен, ему трудно дышать».

Мод Торнтон нетерпеливо вздохнула. «Как вас зовут?» — спросила она
— спросил он. — Мне кажется, я вас где-то видел. Кажется, я знаю вас в лицо.
 — Я Мэгги, дочка мистера Гриффина, — ну, вы знаете, мистера Гриффина из старого магазина диковинок.
 — А, точно, «то самое» место. Теперь я вспомнил, что видел вас там, когда мы покупали тарелки. Значит, мистер Гриффин заболел?

Мэгги уже собиралась ответить, как вдруг дверь в коридор отворилась, и вошёл доктор.

 Миссис Торнтон вздрогнула и съёжилась от холодного воздуха, который принёс с собой доктор.

 Доктор бросил взгляд на жену и удивлённо воскликнул, увидев её:

«Моя дорогая!  В таком наряде ты не собираешься выходить сегодня вечером?»

 «Но я собираюсь, Лесли, — решительно ответила она. — Ты что, забыл о бале у миссис Томпсон?»

 «Нет, дорогая, я не забыл, — мягко ответил он. — Но я говорил тебе сегодня утром, что, по моему мнению, тебе не стоит идти». После того как ты проболела последние три дня, ты подвергаешь себя очень серьёзному риску, выходя в эту промозглую ночь в таком тонком платье, да ещё и на бал. Я надеялся, что ты отказалась от этой затеи.
 «Тогда ты сильно ошибся, — ответила она. — Как ты думаешь, я могу
так легко отказаться от удовольствия, на которое я рассчитывал неделями? А что касается
того, что я был очень болен, вы знаете, что это был всего лишь кашель и боль
в боку. Но вы, врачи, любите поднимать шум из-за пустяков. Я
никогда бы не вышла замуж за врача, если бы знала, какие из них получаются беспокойные мужья
.

Выражение боли исказило лицо Лесли. «Не говори так, любимая, — сказал он. — Мне невыносимо слышать, как ты это говоришь, даже в шутку. Ты должна пойти сегодня вечером, если так хочешь. Но, пожалуйста, надень что-нибудь тёплое и будь очень осторожна. Если мы, врачи, и нервничаем, то только потому, что знаем, к чему это может привести»
запущенная простуда может привести к серьезным последствиям".

Говоря это, доктор Торнтон повернулся, чтобы положить шляпу, и впервые
заметил присутствие Мэгги.

"Что это за маленькая девочка?" - Что? - удивленно спросил он.

- О, она ждала тебя, - ответила его жена. - Ее дедушка болен.
Но не ходи туда сегодня вечером, — добавила она шёпотом. — Я хочу, чтобы ты немедленно собрался и пошёл со мной к миссис Томпсон.
 «Если мужчина очень болен, я должен пойти сегодня вечером», — сказал Лесли. Затем, повернувшись к Мэгги, он спросил: «Как зовут твоего дедушку, дитя моё?»

 «Джон Гриффин», — ответила Мэгги.

- Что, Джон Гриффин из посудной лавки? Он снова заболел? Прошу прощения за
это. Надеюсь, ничего серьезного.

- Да, пожалуйста, сэр, он очень плох, - серьезно ответила Мэгги. - и миссис
Гриффин просила меня передать, что она была бы вам очень признательна, если бы
вы приехали как можно скорее.

«Я приеду почти сразу, — сказал доктор. — А ты беги домой.
Я буду там почти так же быстро, как и ты».
 Миссис Торнтон вошла в столовую с хмурым выражением на милом личике.  «Так всегда, — сердито сказала она себе. — Он никогда никуда не ходит со мной!  Жаль, что он врач.  Но я пойду
сегодня вечером, если я пойду один.
[Иллюстрация]



[Иллюстрация]

ГЛАВА XI.

Полковник Платтен получает странную просьбу.

Доктор обнаружил, что состояние Джона Гриффина ещё хуже, чем он ожидал, судя по словам Мэгги. Старик лежал с раскрасневшимся встревоженным лицом, тяжело дыша, и каждый вдох давался ему с огромным трудом. Доктор Торнтон говорил с ним ласково и успокаивающе и долго оставался у его постели, делая всё возможное, чтобы облегчить его страдания. Перед тем как уйти, доктор Торнтон заметил, что его пациенту стало немного легче, но тем не менее он ушёл с тяжёлым сердцем.
Он был уверен, что старый Гриффин не справится с этой болезнью так же, как с предыдущей.

И теперь, как и во время той болезни, на душе у Джона Гриффина лежало бремя греха, о котором он размышлял в часы боли и бессонницы.
Он снова решил, что, как только поправится, воспользуется первой же возможностью исправить то, что натворил.

Но прошло несколько дней, а ему не становилось лучше.

Появились новые симптомы и осложнения, поставившие врача в тупик. Он каждый день приходил к старику и делал всё возможное.
это было крайне важно для него; но через некоторое время его визиты становились все короче и
короче, и миссис Гриффин удивилась перемене, которую она заметила во внешности
доктора. Ее поразило, что он выглядел почти таким же больным, как и
его пациент, и его поведение стало таким спокойным, что он почти не произнес ни одного
лишнего слова.

Даже Мэгги почувствовала произошедшую в нем перемену и отпрянула в благоговейном страхе при виде
его серьезного, бледного лица. Теперь он никогда не заговаривал с ней перед тем, как выйти из дома; он даже не гладил её по голове, если встречал на лестнице.

Он заходил в дом, осматривал пациента, выписывал ему лекарства и
затем он ушел с точностью автомата. Что могло
вызвать такую перемену в добросердечном, добродушном докторе?

Вскоре знакомый, пришедший справиться о здоровье больного, дал
Миссис Гриффин исчерпывающее объяснение. "Вы слышали?" она спросила.
- Что жена доктора Торнтона тяжело больна и, как ожидается, не выживет? Говорят, она простудилась на балу и у неё воспаление лёгких.
 Будет очень печально, если он её потеряет. Ведь они женаты всего год.
Когда миссис Гриффин узнала об этом, она перестала удивляться словам доктора.
Он вёл себя сдержанно и молчаливо. Она подумала, что с его стороны очень мило приходить каждый день к Гриффину и так много для него делать, пока он переживает из-за своей дорогой молодой жены.

 Малышка Мэгги очень расстроилась, услышав эту новость. Ей было невыносимо думать, что «милая леди», чей визит в магазин так её обрадовал и которая выглядела такой прекрасной, когда она видела её у себя дома, заболела. Она каждый день молилась о том, чтобы Бог поскорее исцелил её дедушку. Теперь она добавила к своей молитве аналогичную просьбу о «красавице».

Наконец, однажды доктор Торнтон пришёл в дом совсем другим человеком. Он вошёл лёгкой, быстрой походкой, и на его лице, хоть и бледном и измождённом, появилось радостное и счастливое выражение.

 Мэгги выглянула из лавки, услышав его шаги, и, увидев, как изменился его внешний вид, осмелилась обратиться к нему.

- Доброе утро, доктор Торнтон, - сказала она. - Вашей жене лучше?

"Да, спасибо, Мэгги; ей намного лучше, я благодарен"
сказать, - ответил он с лучезарной улыбкой. - "Я надеюсь, что она скоро поправится
— Теперь да, — и в благодарность за сочувствие ребёнка он наклонился и поцеловал её.

 — Я очень рада это слышать, — сказала Мэгги, улыбаясь. — Как вы думаете, моему дедушке тоже скоро станет лучше?
 Выражение лица доктора изменилось.  — Не знаю, надеюсь, что да, — сказал он и поспешно поднялся наверх.

Войдя в комнату больного, доктор увидел разительную перемену во внешности Олда
Гриффина. Тогда он понял, что улучшения уже не будет
для его пациента. Конец был близок.

Старик спал, и доктор Торнтон не стал его будить.
Возможно, в этом глубоком сне, который казался таким спокойным, он и уйдёт из жизни.

 Доктор Торнтон жестом пригласил миссис Гриффин выйти из комнаты и попытался подготовить её к тому, что может произойти в ближайшее время. Она давно чувствовала, что так и будет, но, когда ей сказали, что надеждам не суждено сбыться, её горе стало поистине горьким. Её печаль глубоко тронула доктора Торнтона, ведь она так контрастировала с его собственным радостным избавлением от страха и тревоги.

Но хотя поначалу миссис Гриффин была совершенно подавлена, вскоре она пришла в себя и отложила своё горе в сторону ради любимого страдальца.
Она вернулась со спокойным, хотя и печальным выражением лица и заняла своё место у постели мужа.


Вскоре в комнату прокралась маленькая Мэгги и села с другой стороны кровати.  Она часто сидела там во время болезни старого Гриффина.
 Ему нравилось знать, что его «маленькая служанка» рядом. Иногда, когда ему становилось немного лучше, она читала ему из Библии своей матери или пела гимн, который он так любил слушать.

 Пока они сидели так, Джон Гриффин внезапно открыл глаза и посмотрел сначала на жену, а затем на Мэгги.

«Оба здесь!» — сказал он с улыбкой.  «Всё верно».
 «Наконец-то ты очнулся, Джон, — сказала его жена, подходя, чтобы покормить его. — Доктор был здесь, но он не стал тебя будить, потому что ты так крепко спал».
 «Что доктор сказал обо мне?» — спросил старик.

Миссис Гриффин не знала, что ответить. Она не решилась рассказать ему, что
сказал доктор. Но старый Гриффин заметил ее колебание и смог
догадаться о его значении.

"Я знаю, жена моя, я знаю", - еле слышно сказал он. "Мне осталось недолго жить.
Я не хочу, чтобы доктор говорил мне это. Но что-то должно быть
сделано прежде, чем умру. Я должен покаяться и отказаться от своих грехах, и Господь не
прости меня. Я должен попытаться исправить то, что сделали с моей служанкой".

"Ты обидел Мэгги!" - изумленно воскликнула его жена. "Почему, Джон,
что ты хочешь этим сказать? Ты был так добр к ней, как если бы она была твоей собственной!
ребенок!"

— Но, дедушка, о чём ты только думаешь? — поспешно вмешалась Мэгги. — Ты всегда был добр ко мне, так добр и ласков.
 — Я хотел быть добрым к тебе, Мэгги, — пробормотал он, — но всё равно поступил с тобой несправедливо, хотя и сделал это из любви к тебе. Это было
все это время из того вустерского кувшина. Ты сделаешь кое-что для меня, Мэгги?

- Конечно, сделаю, все, что угодно! - воскликнула она.

- Тогда я хочу, чтобы вы отправились к полковнику Платтену, джентльмену, который купил у меня этот
кувшин. Он живет в большом доме в начале Локьер-стрит. Любой
покажет вам дом. Дай ему мой долг и умолять его приехать в
меня сразу же. Скажи, что мне нужно сказать ему кое-что важное. Это
касается Вустерского кувшина. Не теряй времени, дитя моё, ведь мне сейчас не на что рассчитывать.
 Мэгги ушла, не сказав больше ни слова, и поспешила изо всех сил.
Короткий декабрьский день подходил к концу, когда она быстро зашагала по переулку в сторону Локьер-стрит. На сердце у неё было тяжело от мысли, что скоро её приёмный дедушка умрёт и оставит её одну, и что, возможно, это будет последнее поручение, с которым она к нему придёт.

 Мэгги без труда нашла дом полковника. Первый же мальчик-разносчик, которого она встретила на улице, показал ей дорогу. С благоговейным трепетом она узнала в этом доме тот самый, у которого они с матерью так долго стояли в ту морозную зимнюю ночь год назад.

Открыв калитку, Мэгги поспешила к входной двери и резко позвонила в звонок.

 На её зов вышла служанка, которая собиралась отругать
Мэгги за то, что та переполошила весь дом своим громким звоном; но бледное, встревоженное лицо девочки остановило её гнев.

"Пожалуйста, я хочу видеть полковника Платтена," — задыхаясь, сказала Мэгги.

«Тогда вы не можете этого сделать, — ответил слуга, — потому что его нет дома».
«Нет дома!» — воскликнула Мэгги в отчаянии. «О, что же мне
делать?»

«Неужели это так важно?» — сказал слуга, поражённый её словами.
— По виду и манерам ребёнка. — Не могли бы вы передать ему что-нибудь через меня?
 — О нет, я должна его увидеть, — сказала Мэгги. — Это очень важно, и скоро может стать слишком поздно.
 — Тогда вам лучше пойти к доктору Торнтону, — сказал слуга. — Полковник, скорее всего, там. Вы знаете, где живёт доктор?

Мэгги лишь кивнула в ответ, проскочила через ворота и побежала со всех ног в сторону дома доктора Торнтона.

"Чего ей нужно?" — спросил слуга.

Мэгги нашла полковника в доме доктора Торнтона, куда её и направляли
ожидать. Он сидел в комнате больной своей дочери, когда вошел слуга
пришел сказать ему, что внизу находится маленькая девочка, которой очень хочется поговорить
с ним.

"Ко мне пришла маленькая девочка!" - удивленно воскликнул он. "Вы, должно быть,
совершаете ошибку. Ей наверняка нужен врач".

- Нет, сэр, она спрашивала полковника Платтена. Она говорит, что пришла от Джона
Гриффин, которая держит лавку старинных диковинок. Она сказала, что ты должен знать, кто это.
он был.

- О, я знаю, - донесся слабый голос с дивана, где сидела Мод.
Приподнявшись, опираясь на подушки. - Я знаю этого ребенка. Она самая милая маленькая девочка.
тварь. Позволь ей подняться сюда, папа; я хотел бы ее увидеть.

"Моя дорогая Мод, ты думаешь, это разумно?" возразил ее отец.
"Девушка, вероятно, пришла с каким-то поручением. Зачем тебе
утомлять себя, слушая ее историю?"

- Меня это не утомит, папа, и я уверена, что она не нищенка, - ответила Мод.
- Пусть она придет. Я устала лежать здесь и никого не видеть.

Полковник Платтен считал это одной из самых странных причуд своей дочери.
множество странных причуд, но он счел за лучшее не противодействовать этому.

«Хорошо, моя дорогая, будет так, как ты хочешь», — сказал он и отпустил слугу.
Служанка привела ребёнка.

 Мэгги вошла в комнату больного совсем не такой, какой её представлял полковник. Он увидел милую темноглазую девочку, одетую опрятно и со вкусом. Она вошла тихо и сдержанно, и только румяные щёки и учащённое дыхание выдавали её волнение. В одно мгновение мысли полковника перенеслись на много лет назад, в те дни, когда такая же маленькая темноглазая девочка была единственным ребёнком в его семье. От удивления он несколько мгновений не мог вымолвить ни слова и молча стоял, глядя на ребёнка.
восхищение и интерес.

Мэгги, которой не терпелось рассказать о своем поручении, на минуту забыла о нем, поскольку
она печально смотрела на свою "прелестную леди", теперь такую бледную и изможденную.

- Ну, Мэгги, - сказала миссис Торнтон, встретив серьезный
взгляд девочки, - что привело тебя сюда сегодня вечером?

- Я пришла повидать полковника Платтена, - сказала Мэгги.

- Я здесь, дитя мое, - сказал полковник со своего места на коврике у камина.;
- что ты хочешь мне сказать?

"О, пожалуйста, сэр, меня прислал дедушка", - запинаясь, сказала девочка.
"он очень болен, и доктор говорит, что он умирает.
И он хочет сначала увидеться с вами, потому что ему нужно кое-что вам сказать. Не будете ли вы так любезны пойти к нему, пожалуйста, сэр?
 «Что такого может сказать мне ваш дедушка?» — спросил полковник
 Платтен, недовольный странной просьбой. «Я ничего о нём не знаю».

- О да, пожалуйста, сэр, - поспешила объяснить Мэгги. - Мой
дедушка держит лавку старинных диковинок, где вы купили тот
прекрасный вустерский кувшин, на нем нарисованы картинки. Это насчет того самого
кувшина, с которым дедушка хочет поговорить с тобой.

- Насчет этого кувшина! - воскликнул полковник, внезапно вздрогнув. Что
мог ли старик рассказать ему? он задумался.

"Да, сэр, вы придете, правда?" - взмолилась Мэгги. "Дедушка
очень болен, и он сказал, что может быть слишком поздно, если ты не придешь в ближайшее время".

"Да, я приду". Решил полковник.

- Ты же не оставишь меня совсем одну, папа? - в отчаянии воскликнула Мод.

"Мне очень жаль, мод; но что я могу сделать?" - спросил полковник, в
недоумение.

"Не ходи", - призывал его дочь: "тут не важно, или нет
вы слышите что-то про старый кувшин?"

- О, пожалуйста, пусть он придет! - воскликнула Мэгги, со слезами поворачиваясь к даме
в ее глазах. "Дедушка так этого хочет".

"Ну, ты останешься со мной, пока папа уезжает?" - спросила Мод, которой
очень понравилась хорошенькая девочка.

Мэгги колебалась. Было трудно даже на час отойти от постели своего дедушки.
но она чувствовала себя обязанной сделать все, что в ее силах, чтобы добиться
исполнения его последнего желания.

«Да, я останусь с вами», — сказала она.

Не обращая внимания на её явное нежелание, миссис Торнтон велела ей снять шляпу и жакет и сесть рядом с ней на кушетку.

Поцеловав дочь, полковник вышел из комнаты, и через несколько
Через несколько минут они услышали, как он выходит из дома.

[Иллюстрация]



[Иллюстрация]

ГЛАВА XII.

Мэгги возвращается домой.

"Ты выпила чай перед тем, как выйти, Мэгги?" — спросила миссис.
Торнтон, когда они остались наедине.

«Нет, — сказала Мэгги, — но я не хочу».
По правде говоря, в тот день она почти ничего не ела и начала чувствовать слабость из-за недостатка пищи.

"Ты выпьешь со мной чаю, — сказала дама. — Я как раз собираюсь выпить чашечку. Позови Мэри, пожалуйста, и она принесёт чай."

Через несколько минут перед ребёнком стояла очень аппетитная тарелка с едой.
Но она это сделала, но мало юстиции лакомств, которые Миссис Торнтон
нажал на нее. Ее сердце было слишком тяжелым для нее, чтобы заботиться о
питание.

"Я была очень больна, Мэгги, с тех пор, как видела тебя в последний раз", - сказала леди.
немного погодя.

"Да, я знаю; мне было очень жаль это слышать", - сказала Мэгги. "Я просил Бога
сделать тебя здоровой".

"Ты просила Бога сделать меня здоровой", - воскликнула леди в изумлении.;
"что могло заставить тебя беспокоиться обо мне, дитя мое?"

"Потому что я люблю тебя, ты такая красивая", - сказала Мэгги, с отличным
простота детства.

Дама улыбнулась и покраснела. Она сочла бесхитростные слова Мэгги очень милым комплиментом.


"Тебе правда лучше, не так ли?" — спросила девочка. "Ты ведь не думаешь, что теперь умрёшь, правда?"

"О боже, нет, надеюсь, что нет, — ответила дама, вздрогнув. — Что за вопрос! Мой муж говорит, что я вне опасности, и становится
ну, быстро. В свое время я ужасно боялась, я умру".

"Почему вы боитесь?" - спросил ребенок. "Разве вы не думали, что Иисус
заберет вас на небеса?"

Лицо женщины снова вспыхнуло - на этот раз от стыда.

«Нет, Мэгги, — сказала она тихим, дрожащим голосом, — я не могла быть уверена в том, что попаду в рай.  Я думала, что знаю об этом всё, но, когда смерть казалась близкой, я не могла быть уверена, что достаточно хороша, чтобы попасть в рай».
 «Иисус сделал бы тебя достаточно хорошей, если бы ты попросила Его», — сказала  Мэгги, а затем повторила тихим голосом:

 «Он умер, чтобы мы могли быть прощены,
Он умер, чтобы сделать нас добрыми;
 чтобы мы наконец могли отправиться на небеса,
спасённые Его драгоценной кровью».

 «Это строчка из моего гимна. Вы её знаете?»

"Да, я слышала эти слова раньше", - сказала миссис Торнтон. "Ты можешь спеть
этот гимн?"

"О да, - сказала Мэгги, - я часто пою его".

"Тогда спой мне ее сейчас", - сказала леди.

Мэгги колебалась. Как могла она петь в этом чужом доме гимн, который так часто пела у постели своего дедушки? Ей больше хотелось плакать, чем петь. Но она подумала, что будет невежливо отказаться, поэтому, приложив усилие, сдержала эмоции и спела гимн до конца, хотя голос её был грустным и дрожащим.

  «Спасибо, дорогая, ты очень мило поёшь», — сказала Мод, когда та закончила.

А потом юная леди откинулась на спинку стула, закрыла глаза и так долго молчала, что Мэгги показалось, будто она спит.

Но Мод закрыла глаза лишь для того, чтобы спокойно поразмыслить.
Она действительно размышляла над словами детского гимна и впервые осознала всю ценность истины о том, что «пока мы были ещё грешниками, Христос умер за нас».

Для маленькой Мэгги, сидевшей рядом с диваном, время тянулось медленно и утомительно.
Её сердце было в той, другой комнате, где старый Джон Гриффин
ждал приближения смерти. Она очень хотела узнать, как он себя чувствует.
Казалось, что полковник никогда не придёт и не освободит её.

"Ты устала, Мэгги?" — спросила миссис Торнтон, когда какое-то лёгкое движение девочки привлекло её внимание. "Ты так долго сидишь здесь, тихая как мышка. Мне нравится, когда ты рядом. Я бы хотела, чтобы ты была моей младшей сестрой. Как бы тебе понравилось жить здесь со мной и быть моей младшей сестрой?"

Мэгги покачала головой. «Я бы предпочла остаться с дедушкой», — сказала она.

 Но тут на глаза ей навернулись слёзы, а грудь затрепетала от волнения, когда она вспомнила, что это невозможно.
больше не "маленькая служанка" Джона Гриффина, ибо не собирался ли он оставить ее?

Миссис Торнтон увидела ее слезы и догадалась, что их вызвало
.

- Ты очень любишь своего дедушку, Мэгги, - мягко сказала она.;
- Ты всегда жила с ним?

- О нет, - ответила Мэгги. - Только с прошлого года. На самом деле он мне не дедушка, знаете ли. У меня нет никого, кто бы мне принадлежал. Я бы попал в работный дом, если бы мистер и миссис Гриффин не были так добры и не позволили мне жить с ними.
"Ты же не это имел в виду?" — сказала дама. "Как ты меня удивил! Расскажи мне всё как было."

И Мэгги рассказала свою печальную историю; пока они разговаривали, прошло ещё полчаса.


Наконец Мэгги услышала, как открылась входная дверь и в коридоре раздались мужские шаги.


Миссис Торнтон тоже услышала этот звук. «Лесли вернулся домой», — сказала она с восторгом.

Они поднялись наверх вместе, полковник и доктор Торнтон, и по пути о чём-то тихо и серьёзно беседовали. Они даже задержались у двери на несколько минут, чтобы продолжить разговор. Затем вошёл полковник, выглядевший странно взволнованным, а за ним последовал доктор Торнтон.

Полковник Платтен быстро подошел к тому месту, где стояла Мэгги.
она поднялась со стула, торопясь уйти.

Девочка была удивлена, увидев, что он держит в руке Библию
и молитвенник, которые принадлежали ее матери. В следующий момент,
к своему еще большему изумлению, она обнаружила, что находится в объятиях
величественного старого солдата, который целовал ее в лоб.

Затем, отпустив ее, он повернулся к миссис Торнтон был не менее удивлён, чем Мэгги, этим внезапным проявлением привязанности.

"Мод," — сказал он, — "эта малышка — моя внучка, дочь
о вашей сестре Мэгги. То, что рассказал мне Джон Гриффин, и эти книги
книги, которые мне хорошо известны, доказывают это достаточно ясно. Моя бедная девочка
умерла — она умерла ужасной смертью; но она оставила мне на попечение этого ребенка.
Мэгги, я твой дедушка.

- Ты не такой! - возмущенно воскликнула Мэгги, пытаясь оттолкнуть его.
- Мистер Гриффин - мой дедушка, и я не хочу никакого другого дедушки.
О, пожалуйста, позвольте мне пойти к нему! Он очень болен, и я нужна ему, я знаю, что нужна. Я не могу оставаться здесь ни минуты.
"Да, Мэгги, ты пойдёшь к нему," — вмешался доктор Торнтон; "он
с нетерпением ждет вашего приезда. Моя карета у дверей, она доставит вас.
через несколько минут вы будете там. Полковник специально приехал за вами.

И доктор помог девочке одеться для поездки.

"На вашем месте я бы не утруждал ее объяснениями", - сказал он
Полковнику Платтену, когда они спускались по лестнице. «Она будет рада услышать это, когда придёт время, я не сомневаюсь; но сейчас она может думать только о старом Гриффине».

[Иллюстрация]

Глава XIII.

Старый Гриффин засыпает.

ДЖОН ГРИФФИН лежал с закрытыми глазами, тяжело дыша, когда маленький
Мэгги снова вошла в комнату больного. Тревожному взгляду девочки показалось, что он выглядит гораздо хуже, чем когда она его оставляла. Она подкралась к нему и нежно положила свою маленькую ручку на его ладонь. Миссис Гриффин сидела на другом конце кровати и держала его за правую руку. Она была совершенно спокойна; но её лицо было очень печальным, пока она наблюдала за последними мгновениями жизни человека, с которым её связывали более тридцати лет.

Лёгкое прикосновение ребёнка, казалось, привело старика в чувство.
Он открыл глаза и, окинув взглядом комнату, пробормотал:
«Моя маленькая служанка, где моя маленькая служанка?»

«Я здесь, дедушка, рядом с тобой», — сказала Мэгги, наклоняясь, чтобы поцеловать его.


Старый Гриффин посмотрел на неё с радостной улыбкой узнавания. «Это ты, —
слабо произнёс он. — Я так рад, что ты пришла».

Затем, сделав над собой огромное усилие, он сказал так чётко, как только позволяло его прерывистое дыхание:
«Мэгги, я всё рассказал — всё о кувшине из Вустера. Полковник знает, что теперь ты принадлежишь ему. Ты должна быть хорошей девочкой и делать всё, что он тебе скажет».
 «Я постараюсь быть хорошей, дедушка», — сказала девочка дрожащими губами.

«Ты всегда была для меня хорошей маленькой служанкой, — сказал он. — И ты будешь
не забывай о старушке, Мэгги. Ей будет тяжело остаться одной. И, Мэгги, я пытался исправить всё то зло, что причинил. Я раскаялся в своих грехах. Как ты думаешь, Господь простит меня? Откроет ли Он для меня врата?
"широко, широко раскройся".

"Скажи эти слова еще раз", - пробормотал он.

"Какие слова?" удивленно спросила она. Затем, догадавшись, что он имеет в виду, она
повторила:

 "Не было другого достаточно хорошего человека,
 Чтобы заплатить цену за грех,
 Только Он мог открыть врата
 небес и впустить нас".

Слабая улыбка скользнула по лицу умирающего. "Да", - пробормотал он,
"Он заплатил цену. Он умер за меня".

Вскоре легкое движение руки, которую она держала, сказало его жене, что он
хочет поговорить с ней. Она склонилась над ним, чтобы расслышать тихие слова.

- Старушка, я думаю, что найду там нашу маленькую Полли. И ты придешь, когда-нибудь. Это не займет много времени.
"Нет, это не займет много времени," — срывающимся голосом ответила она.

Он больше ничего не сказал; в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуком его тяжелого, болезненного дыхания. Наконец оно стало тише, и он погрузился в сон.

Малышка Мэгги, должно быть, тоже заснула, сидя рядом с ним, потому что ей показалось, что прошло всего несколько минут, когда час спустя она проснулась от горьких рыданий миссис Гриффин. Затем она увидела полковника Платтена, стоявшего рядом с ней.

«Пойдём со мной, моя дорогая», — сказал он, пытаясь увести её, но она сопротивлялась его прикосновениям.

«Не надо!» — воскликнула она.  «Я должна остаться с дедушкой.  Я не могу его сейчас оставить».
 «Дитя моё, он покинул тебя, — нежно сказал полковник.  Его дух
ушёл с земли.  Теперь ты должна позволить мне быть твоим дедушкой».

Мэгги взглянула на неподвижное белое лицо и увидела, что миссис Гриффин безудержно рыдает.
Она поняла, что его слова были правдой, и, громко рыдая от горя из-за потери подруги, позволила ему увести себя.


Полковник Платтен с радостью забрал бы Мэгги к себе домой,
но девочка отказалась оставить миссис Гриффин одну в её горе. Она
оставалась с ней все эти печальные, безмолвные дни, пока тело Джона Гриффина не отнесли к месту упокоения на тихом кладбище. Без ребёнка дом был бы совсем унылым. Мэгги
Маленькие ручки, обнимающие её за шею, и нежные поцелуи Мэгги, которыми она покрывала её иссохшую щёку, утешали старуху больше, чем любые слова. Она содрогалась при мысли о том, что раскрытие происхождения Мэгги и её родства с полковником приведёт к тому, что она потеряет ребёнка, которого так любила.

 Но после некоторых раздумий полковник Платтен решил, что не разлучит Мэгги с женщиной, которая была так добра к ней. Он
предложил миссис Гриффин поселиться в его доме в качестве опекуна и друга Мэгги. Её обязанности будут очень простыми и будут заключаться только в том, что она будет
с радостью выполню.

 Миссис Гриффин с радостью согласилась на его предложение. Она была благодарна за то, что может по-прежнему быть рядом со своей любимицей и иметь возможность служить ей.

 Так было покончено с делом, которым так гордился старый Гриффин; и его вдова переехала с теми домашними сокровищами, с которыми она не хотела расставаться, в две комнаты на верхнем этаже большого дома полковника Платтена на Локьер-стрит.

Но прежде чем она освоилась в своей новой жизни, её ждало ещё одно изменение.
Миссис Торнтон медленно набиралась сил, и доктор хотел на время отправить её из Плимута. Так и было
Они договорились, что она, Мэгги и полковник с миссис Гриффин в качестве компаньонки отправятся на месяц в Борнмут.


 Доктор Торнтон был очень рад видеть, как хорошо выглядит вся компания, и в особенности его дорогая молодая жена, когда они вернулись. Со временем он заметил, что Мод изменилась не только внешне, но и внутренне.

Она увидела жизнь в её истинном свете, лёжа на больничной койке; и после этого важного откровения она уже не могла вернуться к прежней беззаботной жизни.
 Но она ничуть не стала менее очаровательной или менее
Она сияла от перемен, которые произошли с ней. Её красота засияла ещё ярче под влиянием женских добродетелей, которые постепенно украшали её, пока она смело выполняла свои обязанности жены врача и с готовностью разделяла с мужем его лишения и тревоги.
Их супружеская жизнь была наполнена ещё большей радостью, когда они вместе ступили на благородный путь, по которому шёл Иисус, стремясь с Его помощью сделать свою жизнь достойной, а жизнь других людей — лучше и счастливее.

Хотя поначалу Мэгги робко уклонялась от его ухаживаний,
Вскоре её сердце потянулось к дедушке, который не жалел сил, чтобы завоевать её любовь. Его сердце сжималось от боли, когда он узнавал из простых слов ребёнка, какие жестокие страдания выпали на долю его дочери. Мысль о том, что его прекрасная Мэгги умирает в нищете и страданиях в жалком пансионе всего в нескольких шагах от его собственного дома, была невыносима. Из того немногого, что Мэгги рассказала ему о том, как её мать отправилась на Локьер-стрит в ночь своей смерти, он понял, что она хотела получить его прощение и попросить его показать доброта по отношению к её ребёнку, которая побудила её вернуться в Плимут, несмотря на бедность и слабое здоровье.

 Оглядываясь на прошлое, полковник Платтен видел много такого, за что мог бы упрекнуть себя, но присутствие Мэгги в его доме приносило ему утешение. Под её влиянием он стал мягче, а его лицо утратило гордый и суровый вид. Его любовь к ребёнку становилась всё сильнее с каждым днём; и по мере того, как она отвечала ему взаимностью, связь между ними крепла.

Но Мэгги никогда не могла забыть другого дедушку, который её удочерил
Она заботилась о нём, когда он был беден и одинок, и он всегда был так добр, ласков и терпелив со своей «маленькой служанкой». Она часто сопровождала миссис  Гриффин в её визитах на могилу мужа, а когда наступала весна, Мэгги изо всех сил старалась посадить незабудки и душистый резеда на холмике, под которым покоились бренные останки торговца фарфором.
И пока она была жива, Мэгги хранила как бесценное сокровище старый вустерский кувшин, сыгравший такую важную роль в её жизни.
*****
Конец
****************