От Гагарина к Гагарину

«От Гагарина к Гагарину» – это непроходимо пОшло. Хотя полностью соответствует происходящему: от улицы Гагарина в городе Киржаче я ехала к мемориалу памяти Гагарина и Серёгина близ деревни «Новосёлово».
Тогда я ещё не знала, что в деревне Новосёлово также есть улица Гагарина. Как же без неё?!
 
Написав это, я закусила написанное свежайшим белым хлебом, купленным в ближайшем к даче магазине. Чёрного не было. Серого - тоже. Серого, того фирменного, неповторимого, уже давно нет: хлебозавод в Киржаче закрылся. Жалко.
Батон свежего белого хлеба я не покупала давно, почему-то избегая этого.

Вспоминался, по рассказам отца, тот батон белого хлеба, который однажды, на побывку с фронта, привёз домой дед Серёжа, Сергей Иванович, папин папа.
Папа (ему было лет шесть), отъел от того батона, ещё отъел, и на замечание бабушки, что он весь съест, дед ответил: «Пусть съест». Поэтому какие-то особые отношения у меня с батоном белого хлеба, а тут пришлось…
Что делать!

Ну, так вот: дома, в Москве, ещё до завтрака, как только встала, ещё не было семи, я поехала заправить машину, пока нет пробок, чтобы потом уже спокойно завтракать, собираться и всё такое.
Заправила. Позавтракала. Стала не спеша собираться. Позанималась даже французским, пока завтракала. Халтурю по - страшному, но стараюсь от урока к уроку продвигаться.

У меня от своего учения, любого, однозначное всегда ощущение: что я ничего не знаю, а то, что делаю, - это совсем не то, а результат почему-то есть. Откуда он берётся?
Так вот, ещё до французского, этим утром  продолжила то, что делала вчера вечером: читала в интернете о космонавтах, тех наших прославленных космонавтах, которые «наше всё».
О Титове, о Комарове, о Савицкой, о Гагарине. Начала вчера, понятно, я с Гагарина, и получается, что им, во всех смыслах, закончила сегодня.

С улицы Гагарина в Киржаче я приехала сюда, на дачу.
Позавтракав в Москве, дальше за весь день я, кроме маленького капучино с пирожным «картошка», я ничего не ела и не пила, и это совершенно меня не беспокоило.
Просто в какой-то момент в Киржаче (я там занималась делами) меня осенило, что жёсткая, прямая, однозначная связь есть между тем, что я смотрела и слушала вчера, и тем, что сейчас, прямо сразу, непременно мне надо ехать на место гибели Гагарина и Серёгина.

Если я не поеду, то что-то очень важное этим нарушится и разрушится и что-то очень существенное не состоится.
Клянусь: вчера ни намёка на эти мысли не было у меня в голове. Да, знакомая говорила мне про это место. Да, нотариус, когда я оформляла дачу, пристыдил меня даже этим как будто.

Но ни девушка, работник МФЦ, ни знакомые мои по даче: пожилая семейная пара, встреченная мною, когда я выезжала с участка и сейчас, когда я приехала, - никто из них там не был. И что с того?

Но я вдруг остро ощутила, что этот немного занудный голос из интернета, и то, что я сейчас непременно должна, обязана туда поехать, что невозможно мне сейчас не поехать туда, - это железная связка, которой я должна следовать: «Только так, и никак больше».

И я села в машину. И сказала: «Ну что ж, поехали!» Настроила навигатор. Кроме него всё равно никто не мог мне правильно указать дорогу. И поехала.
Сначала я немного промахнулась: повернула налево раньше, чем следовало. Я ехала с навигатором всего второй раз в жизни: как абориген, я ползала знакомыми маршрутами без него.
Только когда за одну поездку на дачу пришло два штрафа по 1000р., я вспомнила про навигатор. Сын установил его, проехал со мной немного, а оставшийся путь я проехала по навигатору сама.
И больше он был не нужен, я запомнила, где и что: где 40 км, где 60. На обратном пути тогда я перестаралась, взбесив этим весь собравшийся за мной хвост.
Но это ничего.

Теперь навигатор указывал мне дорогу туда, куда я ещё никогда не ездила.
Сложнее всего было привыкнуть к поворотам. Когда тебе сначала говорят: поверни налево через 200 м, а потом прямо перед самым поворотом говорят: поверни налево.
Я привыкла свои действия планировать заранее, предварительно. Но ко всему можно привыкнуть, если есть такая необходимость.

Дорога была сложной. Эти двадцать два километра включали в себя ремонт моста через речку со сложновыговариваемым названием, запомнить которое мне так и не удалось (это ещё в Киржаче).
То ли дело «Шерна», - и кратко, и звучно!

Перед ремонтируемым мостом с оставшейся одной полосой был поставлен внятный светофор с большим красно-зелёным глазом. Светофор был передвижной, с квадратным железным основанием и маленькими колёсиками по углам.
Вместе с отдыхающим, сидя под ним, дяденькой в ярко-оранжевом дорожном костюме, он составлял живописную, колоритную сцену.
Я пожалела, что у меня не было возможности это заснять.

Потом дорога начала выписывать такие фортели и виражи, что ещё немного, - и это превратилось бы в аттракцион в парке культуры и отдыха, из тех, что стоят немалых денег.
Крутые подъёмы, спуски, повороты сменяли друг друга, не оставляя ни малейшего промежутка на спокойную, предсказуемую езду.

Вдобавок, за этим последовал опять ремонт дороги: снятое покрытие, стоящая по обочинам громоздкая ремонтная техника, ямы, выбоины, вылетающий из-под колёс гравий.
Когда это закончилось, то опять: спуски, подъёмы, повороты… Хорошо ещё, что было сухо и солнечно. Я счастлива была ехать здесь без дождя, потому что волосы становились дыбом у меня на голове при мысли, что было бы, если бы сейчас хлынул ливень, такой, какой был опять по дороге в Киржач.
Слава богу, обошлось, а представить страшно.

Осталось: 7 км; 5; 2,5; 1,5; 200 м…
Я приехала.
«Заезжайте во двор», - последнее указание леди-навигатора звучало странно, потому что перед знаком «кирпич» никакого двора не было, а были по обочинам кучи песка: мемориал ремонтировался.

Первое, что меня поразило, была не звенящая, а абсолютно глухая тишина, и в машине, и тогда, когда я вышла из неё.
Тишина и безлюдье. Я была в этом месте совершенно одна.

Совершенно одна я стояла перед огромной светло-серой, как будто разрубленной посередине, звездой.
Совершенно одна прошла по аллее   массивных прямоугольных треугольников серого гранита к видневшемуся в её перспективе истребителю.

Одна я обходила самолёт по большому кругу против часовой стрелки (как на Пасху обходит храм крёстный ход, не так ли?).
Чуть в стороне стояла маленькая желтоватая часовня с деревянным крестиком перед ней.

В другой стороне был высокий и тонкий-тонкий, остриём направленный в небо, светлокоричневый обелиск с барельефом из профилей Гагарина и Серёгина.
Рядом с ним на земле – круглая плита с выбитой на ней памятной надпись.

Удивляло меня то, что далеко не везде я могла сделать простое, нормальное фото своим смартфоном: в кадре всё рябило, извивалось, двигалось куда-то и не хотело остановиться. Прямые линии делались волнистыми, надписи – нечитаемыми.
Так было не всегда, в одних местах – так, в других – всё нормально, на снимке всё получалось чётким и таким, как было на самом деле.

Что это?
Было такое впечатление, что здесь ходить надо по какой-то определённой траектории, останавливаясь в заранее обозначенных местах. Может, так оно и было, кто знает…
Огороженная заборчиком берёза, срезанная самолётом при падении. На заборчике – ленточки, самые разные. И мой шнурок от замка молнии.

Появились люди: семьи с детьми, отдельные посетители.
Я подобрала рядом с машиной два кусочка старой мраморной облицовки. Облака на небе начали сгущаться. Я села в машину и поехала в обратный путь.

Так же, как на пути к мемориалу, мне кланялись деревья по обочинам дороги. Чего уж сейчас-то? Туда – понятно.
Справа кланялись шарообразные красавицы-ивы, слева воздевали ветви-руки к небу берёзки.
Дождь так и не пошёл. Я благополучно проехала все спуски, подъёмы, повороты и ремонты.

Обратного пути я не заметила. Злодей (или злодейка!) навигатор заставил меня объехать кругом центальную площадь с бюстом Ленина.
Чего хотел, не знаю: я выехала снова на ту же улицу Гагарина и ругнулась. И поехала на дачу.

По дороге, свернув с трассы и оставив машину на обочине, дошла до ближайшего магазина.
Жирный кот лежал, растянувшись, на крыльце, в его тарелке лежала колбаса. Он, извращенец, ел только кошачий корм, ничто, кроме этого продукта. Ни колбаса, ни сметана не интересовали его.

Пишу на террасе в темноте, при свете уличного фонаря, чтобы комары не летели. Интересно, как я утром буду читать эти каракули.