Пифагорейский аргумент великого дизайна

Текст:
Алексей Буров и Алексей Цвелик.

Всё, что нас окружает, что любой нормальный человек может, хотя бы в принципе, увидеть, услышать, ощутить, зарегистрировать приборами — всё это составляет Вселенную. То, из чего состоит Вселенная, её материю, изучает наука, называющаяся физикой.  Начиная с XVII века, физика создается как математическая дисциплина типа геометрии Евклида. Это значит, что она строится на основе поиска и затем применения математических принципов, определяющих законы движения материи, изменения состояний разнообразных материальных объектов. Существенно, что эти законы предполагаются универсальными, действенными везде и всегда, и математически достаточно простыми, чтобы их можно было найти путем догадок. Отсюда уже следует, что таких принципов должно быть немного. Специфика индивидуального физического объекта при таком подходе запаковывается в то, что называется начальными и граничными условиями, которые теорией, вообще говоря, не задаются.
Современному человеку эта программа исследований может казаться чуть ли не самоочевидной, обреченной на успех — в том или ином виде ему рассказывают об этом со школы, так устроены все физические объяснения чего бы то ни было. Эта самоочевидность, однако же, иллюзорна. Чисто логически, Вселенная вполне могла бы и не допускать такое описание. Движение материальных объектов могло бы и не редуцироваться до математически простых законов, требуя для своего представления каких-то очень сложных формул, не сводимых к простым принципам. Более того, поскольку простых принципов, до которых мы могли бы догадаться, не так уж много, а формул вообще бесконечно, то можно было бы скорее заключить, что эта программа исследований наивна и скорее всего ни к чему не приведет — до сложных шифров догадаться невозможно.
И однако же, при всей своей априорной наивности, программа поиска «математических принципов натуральной философии» оказалась оправданной своими результатами как мало какой иной проект человечества. Материя Вселенной, как мы ее знаем на сегодня, адекватно описывается простыми математическими принципами в космическом размахе параметров — от размера видимой Вселенной, порядка 10^(26) метра, до тех размеров, куда добирается мощнейший на сегодня микроскоп, ускоритель LHC, порядка 10^(-19) метра. Поделив одно на другое, получаем безразмерный параметр познания человеком Вселенной на сегодня: 10^(45). Стремясь раскрыть содержание математической простоты и красоты законов, мы формулируем разнообразные аспекты элегантности законов, включающую их точность. Последняя весьма высока. Именно поэтому возможны сверхточные приборы и технологии: GPS, атомные часы, MRI и многое другое. Магнитный момент электрона, предсказываемый квантовой электродинамикой и измеренный в сверхточных экспериментах — один и тот же с точностью до 12 десятичных знаков, определяемой сегодняшними рекордными успехами экспериментаторов.
Такой успех говорит не только о силе человеческого интеллекта, но и о материи самой по себе, чье устройство допускает размах и точность познания, намного превосходящие биологические потребности человека. Иными словами, космический успех физики свидетельствует о глубокой согласованности когнитивных возможностей человека и устройства Вселенной. Последняя оказывается для нас user-friendly, по выражению философа Марка Штайнера. Такая дружественность, однако же, требовала от физических законов выполнения противоположных требований. Как уже было сказано, законы природы должны быть достаточно просты для того, чтобы живые разумные существа могли их открывать. Мы знаем по факту, что это требование выполнено, но без особого запаса: законы открывались гениальными первопроходцами где-то на пределе их возможностей. Однако, законы природы должны быть еще и достаточно сложны, чтобы настройка их констант на жизнь была бы возможной. Из множества работ по т. н. тонкой настройке физических констант хорошо видно, что существование достаточно разнообразных элементов конструктора материи, атомов и молекул, обеспечено лишь для очень узких областей пространства параметров законов, физических констант. Будь законы на ступеньку сложнее, они вряд ли были бы познаваемы; будь они на ступеньку проще, их настройка на жизнь вряд ли была бы возможна: космическая познаваемость Вселенной требует, чтобы ее законы принадлежали узкому минимаксу сложности. То, что такое согласование достигнуто при столь невысокой сложности законов, как наша, при сравнительно небольшом числе фундаментальных физических констант, уже указывает на весьма специальную структуру материи. Подчеркивая этот удивительный факт, один из авторов (АЦ) назвал свою первую книгу «Жизнь в невозможном мире». В контексте представлений о возможных мирах, наша вселенная предстает весьма особенной, пифагорейской. Мы называем ее так в честь великого античного мыслителя, который почитается основоположником математики и математической физики — такой термин нам представляется самым подходящим.
Поскольку пифагорейность Вселенной требует попадания ее законов в узкий минимакс сложности, да еще и тонкой настройки констант, то возникает вопрос: что или кто обеспечил столь точное космологическое попадание? В предлагаемой книге мы рассматриваем все те варианты ответа на этот вопрос, что предлагались физиками или философами. Единственный ответ, что, на наш взгляд, выдерживает критику — идея сотворённости Вселенной трансцендентным «Великим Архитектором», если воспользоваться термином физиков Джеймса Джинса и Ричарда Фейнмана. Мы обозначаем такой ответ как Пифагорейский аргумент Великого Дизайна (Grand Design), пользуясь выражением Хокинга и Млодинова. В предшествовавших этой книге русских статьях мы говорили о Разумном замысле Вселенной (Intelligent Design of the Universe), но термин Хокинга-Млодинова короче и адресуется именно к физике и космологии. Мы также приводим слова Дайсона и Хокинга, впервые и практически одновременно выразившие идею о ведущей мотивации такого Дизайна.
Как видно из сказанного, особенностью Пифагорейского аргумента является единство учета двух выразительных характеристик физических законов, традиционно рассматривавшихся по отдельности: вигнеровской математичности их структуры и тонкой настройки их констант на жизнь; это единство выражается принципом познавательного минимакса сложности законов.
Пифагорейский аргумент, как мы его представляем, включает в себя не только указанный характер законов, но и характер их открытия; аргумент состоит не только из логического, но и исторического аспектов. Раскрывая содержание последнего, мы показываем, что законы открывались людьми, вдохновленными «пифагорейской верой», вариантом христианского платонизма. Гигантский успех познания Вселенной и технический прогресс последних веков — плоды этого комплекса убеждений, указывавшего на возможность математического познания космоса и высокий смысл, святость усилий в этом направлении. А раз ожидания пифагорейской веры более чем оправдались, то есть все основания принять ее за философскую рабочую гипотезу — так нам видится исторический аспект Пифагорейского аргумента.
Обоснование идеи Великого Замысла как причины столь специфических законов природы, с одной стороны, и, с другой стороны, выявление роли пифагорейской веры и придание ей статуса метафизической рабочей гипотезы, вместе образуют двойственную объективно-субъективную логическую структуру, которую мы называем Пифагорейским аргументом Великого Дизайна. Это не аргументация типа «Бог пробелов»: она основана не на незнании, а на анализе прочно установленных фактов и теорий.
Завершая предисловие, отметим, что в последние годы был опубликован целый ряд книг и статей по натуральной теологии, посвященных, как и наша книга, физико-теологическому аргументу бытия Бога, если воспользоваться термином Канта. Здесь мы лишь назовем некоторые из них — те, что развивают важные аспекты аргументации на основе именно физики, не затронутые, однако же, в нашей книге. Нам представляется весьма интересной идея Робина Коллинза (Robin Collins) что физические константы настроены не только на жизнь, но и на научно-технический прогресс. Если эта гипотеза подтвердится дальнейшими исследованиями, то она послужит теологическим аргументом опровержения идеи безразличного к человеческому познанию Бога-математика в пользу идеи Создателя, целенаправленно заложившего возможность космического познания. Мы хотим упомянуть книгу The Privileged Planet Г. Гонсалеса и Дж. У. Ричардса, а также A Meaningful World Б. Уайкера и Дж. Уитта; в обеих книгах подчёркивается поразительная пригодность Земли для занятия наукой. Книги Хью Росса демонстрируют не только уникальность нашей планеты, но и Солнечной системы и галактики с точки зрения занятий астрономией. Выделим также книги Джона К. Леннокса, Стивена Барра, Стивена Мейера, Китти Фергюсон и Мелиссы Кейн Трэвис, где физико-теологический аргумент рассматривается в более широком аспекте