Лучшая версия меня

Хотите верьте, хотите нет. Все равно ведь не поверите, и сочтете меня в худшем случае лжецом, а в лучшем – сказочником. Разница невелика. И все-таки я расскажу, а вы уж решайте, что об этом думать.
В моей маленькой двухкомнатой квартире есть комнатка-кладовка, заваленная и заставленная всяким барахлом. Санки, лыжи, поношенные и давно вышедшие из моды куртки, чемоданы, какие-то инструменты, сундук еще с бабушкиных времен, роликовые коньки подросткового размера, мой старый плюшевый мишка, уже весь пыльный и потертый во многих местах, велосипедный насос. Не стану перечислять, что еще, потому что и сам не знаю. Все, что не нужно, но почему-то не окончило свой век на помойке, а так и осело в доме островками бесполезной памяти. Среди этих лишних вещей только одна была по-настоящему ценной и важной – большое, в человеческий рост старинное зеркало, слегка мутное, в треснувшей деревянной раме. Оно висело на единственной свободной от крючков и вешалок стене, напротив двери, и кто его туда повесил, когда и зачем, оставалось тайной.
В этом зеркале, в его зеленоватой глубине, отражалась крохотная комнатка, очень похожая на мою кладовку. Но в ней царил почти идеальный порядок, стоял тот же самый бабушкин сундук, но накрытый белой, вышитой скатертью – так что получался маленький симпатичный столик – и никакого мусора и хлама вокруг, только стул, почти новый шкафчик и ваза с сухими цветами на окне. Да, там было даже окно – в той комнатенке, какое-то необычайно яркое, словно окошко в рай – отчего вся нехитрая мебель, стены и потолок словно тонули в солнечной дымке. А в моей кладовке оконный проем кто-то давно забил фанерой, и о его присутствии я мог догадаться только по деревянной раме.
Так вот, по ту сторону этого – не совсем впрочем зеркала, а скорее портала в некий параллельный мир, жил мой двойник. Звали его чуть красивее и длиннее, не Алекс, а Алексис, и был он, если можно так выразиться, лучшей версией меня. Почти такой же, как я, но в этом «почти» скрывалось главное. Слегка повыше и поспортивнее – он, судя по всему не вылезал из спортзала, тогда как я с детства любил поваляться на кровати с книжкой. Аккуратно причесанный (в то время как я частенько ходил лохматым, не умея хоть как-то прилично уложить свои буйные волосы) и одетый с иголочки, а я... ну, в общем, вы поняли. Знала бы про Алексиса моя мама, наверняка ставила бы его мне в пример.
Но она не знала. Да и я, по правде говоря, наткнулся на него случайно, когда зашел в кладовку за санками. Да так и застыл. В тот самый первый момент мы испугались друг друга и даже прикинулись зеркальными отражениями, пытаясь копировать жесты и позы. Получалось плохо и глупо. Разве что изумление и страх в глазах подделывать не пришлось.
Наверное, со стороны это выглядело комично. Два растерянных девятилетних мальчика – один, то есть, я, в теплых штанах и зимних ботинках, а второй – в джинсах и мягком кашемировом свитере, а во что он был обут, а я уже и не помню. И каждый таращился на другого, как на чудо.
И вдруг мы оба, как по команде, рассмеялись. И хохотали, и не могли остановиться. Страх прошел – да и чего, в самом деле, было пугаться - и нам стало легко, светло и радостно, словно кто-то широко распахнул окошко, впустив в наши тусклые комнатки свежий морозный воздух, блеск и солнце.
С этого дня началась наша странная дружба. Не знаю, какой импульс, инстинкт, неосознанное побуждение заставляли нас одновременно подходить к зеркалу. Но мы подходили, плотно затворив за собой дверь, садились – я на бабушкин сундук, а он – на стул – и шепотом разговаривали. Очень скоро я узнал про Алексиса все, как, впрочем, и он про меня.
Мой двойник жил в том же самом городе – вернее, в его зеркальном отражении – и почти в таком же пятиэтажном доме. Правда, около его подъезда рос огромный куст сирени, а возле моего – стояли мусорные бачки. Других отличий я по рассказам Алексиса не обнаружил, хотя они, вероятно, были.
Мы оба росли в неполной семье – с одной мамой. Но моя – после ухода отца страдала то ли депрессией, то ли неврозом, а может – и всем сразу, работала ночной медсестрой и частенько поднимала на меня руку. А его – занималась какими-то продажами, увлекалась танцами и йогой и, кажется, жила в свое удовольствие. Надо ли говорить, что сына она и пальцем не трогала, всячески баловала и, вообще, души в нем не чаяла. Я даже немного завидовал Алексису... Нет, вру. Какое-то время я завидовал ему отчаянно, до слез. Но потом... Как бы вам объяснить? Он был ожившим воплощением и всего, что мне нравилось в себе, и всего, чем я хотел стать. Чем-то вроде путеводного огня. И я тянулся за ним, как мог, насколько хватало моих сил.
Он хорошо учился в школе и неплохо ладил с ребятами, в то время как меня не брали ни в одну компанию и, кажется, вообще, не принимали всерьез. Меня даже поколачивали время от времени, наверное, для того, чтобы лишний раз не мозолил глаза. Помню, как, смущаясь и досадуя – то ли на самого себя, то ли на других – показывал Алексису свои синяки. Он смотрел и, сочувственно кивая, как-то совсем по-взрослому советовал:
- Не лезь на рожон, Алекс. Но и не бойся. Люди, как собаки, чувствуют твой страх.
Я соглашался, и все равно боялся, и все равно лез на рожон. Что-то во мне, видимо, было неправильно устроено. Не так как у моего двойника – и единственного друга.
Иногда, глядя на его спокойное и красивое лицо, я думал: ну почему я не могу стать таким же, как он? Не так уж сильно мы отличаемся. Даже внешне. Но он – как будто подросток с обложки модного журнала – стройный, подтянутый, с сияющей улыбкой. А у меня то прыщ вскочит, то угри по всему носу, то веснушки – от весеннего солнца, то кошка щеку оцарапает... Да и физиономия, по правде говоря, почти всегда кислая.
Его часто приглашали на дни рождения, а девчонки угощали конфетами. А мне доставались только косые взгляды, да шепотки за спиной.
С выпускного вечера я сбежал, всхлипывая и трясясь от унижения – и не спрашивайте меня, что там случилось – после чего полночи блуждал под дождем и так простудился, что две недели потом провалялся в постели. Я не сомневался, что уж Алексис-то отлично повеселился на празднике и встретит меня, как обычно, радостный и окрыленный... Но, нет. Когда после долгих дней горячечного бреда я, наконец, поднялся на дрожащие ноги и добрел до заветной кладовки... мой двойник грустно взглянул на меня из туманной зеркальной глубины и покачал головой. Мы поняли друг друга без слов.
В тот момент я впервые почувствовал – мы с ним, словно два альпиниста, брели по жизни в связке. Зачем? Почему? Не знаю... В мире много странного и загадочного, о чем мы иногда даже не подозреваем, а встретив – не умеем объяснить. Но я, точно камень на шее, все время тянул его вниз, прочь от мечты. А он, возможно сам того не желая, меня подстраховывал в самые тяжелые минуты, не давал сорваться в пропасть.
После школы мы оба поступили в строительный. Каждый – в своем мире, но разница, наверное, была невелика. А потом наши дороги снова разошлись – хоть и не так далеко, как могло бы случиться. Алексис остался доучиваться, а я, не дотянув до диплома, устроился в проектный отдел одной полугосударственной конторы. Мы занимались чем-то средним между планированием и логистикой – схемы, графики, согласования, бесконечные правки. Работа несложная, но скучная и вязкая, как сырой песок. День за днем одно и то же. Вроде что-то делаешь, а к вечеру не можешь вспомнить, что и как.
Алексис пришел в такую же контору чуть позже – но уже с дипломом, и сразу оказался на ступеньку выше меня. Он курировал небольшие проекты, ездил на совещания и разговаривал с подрядчиками. А я – сводил таблицы, проверял расчеты и правил чужие ошибки.
Да, забыл упомянуть. Едва начав работать мы оба – почти одновременно – остались сиротами. Его маму сбила машина на пешеходном переходе. Нелепый и страшный несчастный случай. А мою - за пару месяцев сожрал рак. Помню, как Алексис рыдал, вцепившись обеими руками в зеркальную раму, а я – тоже измученный и почти сломленный – утешал его. Это был первый и единственный случай, когда я видел своего двойника плачущим. Всегда выдержанный и самоуверенный, печаль и страх скрывавший за легкой улыбкой, он, как правило, прекрасно владел собой. Гораздо чаще слезы лил я.
А потом мы оба влюбились – в одну и ту же девушку, если можно так сказать. Хотя, конечно, она была не совсем одной и той же, как и мы с Алексисом не были одним и тем же человеком.
Я встретил ее на вечеринке у одного коллеги из смежного отдела. Даже не знаю, почему меня пригласили – мы никогда не были не то что друзьями, но за все время совместной работы не перемолвились и двумя словами.
Помню, как шел между столами – коллега устроил что-то вроде фуршета – и вдруг увидел ее. Сперва в профиль, мельком. Девушку, стоявшую в небольшой компании, но как будто отдельно от всех. Ее - в узком бирюзовом платье и с рассыпанными по плечам светлыми волосами. Как я узнал позже, незнакомку звали Эрика, она была чьей-то там сестрой и на празднике оказалась так же случайно, как и я. Но в тот момент меня словно ударило током, а следом за этим – охватил неудержимый озноб. Еще не понимая толком, что со мной, я всем своим существом почувствовал – свершилось нечто необратимое. И ничто уже не будет в моей жизни таким, как прежде.
Вот и не верьте в любовь с первого взгляда... Вы думаете, я подошел к Эрике, заговорил с ней, увлек, пригласил на свидание? Может быть, рассказал что-нибудь смешное или забавное? Попросил ее телефон? Нет, ничего подобного. На меня напала такая робость, что я стоял в отдалении, не поднимая глаз, только звериным каким-то чутьем ощущая присутствие удивительной девушки – и молча напивался. Да... Я напился до такого состояния, что еле держался на ногах, и не заметил, как Эрика ушла с другим.
Конечно, позже я постарался все про нее выведать. Кто она, где живет... Караулил ее с букетами у подъезда. Писал отчаянные письма, и совершал десятки других глупостей, свойственных юным влюбленным. Но между Эрикой и тем парнем уже пробежала искра, вскоре разгоревшаяся в настоящий пожар. А у меня не осталось ни единого шанса.
А что же Алексис, вы спросите? Он, конечно, не оплошал, как я. С вечеринки оба двойника – мой и моей любимой девушки – ушли рука об руку и до утра гуляли по набережной, взахлеб рассказывая друг другу все, что только можно и нельзя рассказать малознакомому человеку. А через два месяца я уже поздравлял Алексиса с законным браком.
Вспоминаю, как он, в костюме и с белой розой в петлице, раскрасневшийся от счастья, забежал на минутку в нашу зеркальную комнатку.
- Порадуйся за меня, Алекс!
Я сглотнул горькую слюну и криво улыбнулся.
- Я рад... Но...
В это «но» я вложил все свое разочарование, зависть, обиду, злость на самого себя... не знаю, что. Я понимал, что Алексис мне не соперник. Он не брал от судьбы то, что принадлежало мне. Не мог взять. Но выбежав из зеркальной комнаты, я упал на кровать и зарыдал от бессилия. Я клялся себе забыть Алексиса, Эрику – ту и эту – заколотить дверь в кладовку, переехать в другой город, в другую страну, улететь на Марс... Ну, в общем, вы поняли. Разумеется, я ничего такого не сделал.
А еще через полгода я женился на сестре Эрики – Мартине. Не спрашивайте меня – зачем. Я так и не сумел ее полюбить, хотя очень старался. Внешне сестры были удивительно похожи. Не двойняшки, но погодки. Белокурые, гибкие, со своей почти одинаковой полузадумчивой-полурассеянной улыбкой, с изящными руками и длинными худыми пальцами, которые они – обе – в особенно нервные минуты выгибали назад почти под прямым углом, пока не хрустнут суставы. В Мартине эта привычка меня раздражала, почти бесила, а в Эрике – нет. До одиннадцати-двенадцати лет обе занимались бальными танцами. Потом – одновременно – бросили. Но неуловимая грация движений осталась – у обеих. Моя жена рассказывала, что в детстве их путала даже родная бабушка, не говоря уже о посторонних людях.
Но, как говорится, дьявол прячется в деталях. Слегка другая интонация, походка, улыбка – похожая, но все-таки не такая. Не та, от которой подгибались колени и сердце срывалось в галоп. Манера слегка растягивать слова – тогда как Эрика говорила сухо и быстро, и в ее серо-зеленых глазах вспыхивали крошечные, но яркие искорки. У Мартины радужка имела слегка голубоватый оттенок, а взгляд казался чуть туманным, загадочным. Но мне не хотелось отгадывать загадки. Я любил Эрику и искал ее во всем. Заходя в заветную кладовку, я всегда задерживал дыхание. Там как будто незримо витал запах духов моей любимой. Висел в воздухе отголосок ее слов. Эхо шагов. Ее теплое дыхание... Она была там – за стеной, невидимая, но от этого не менее настоящая. Я говорил с Алексисом, избегая любого упоминания ее имени, но при этом ощущал – она здесь, совсем близко. Один раз «зеркальная» Эрика и в самом деле заглянула к нам – уже не помню зачем. Мы с Алексисом, оба перепуганные, застигнутые врасплох, тут же притворились отражениями друг друга. Излишняя предосторожность. Разоблачить нас было легче легкого, но Эрика окинула бездумным взглядом каморку, скользнула глазами по зеркалу – и ничего не заметила.
Я жил словно в каком-то бреду. Срывался на Мартину, бесконечно упрекал ее за недопитые чашки, за разбросанные в ванной комнате тюбики и баночки с кремом, за ее манеру вешать нижнее белье на спинку кровати. За все эти – милые, в общем-то, женские штучки, которые любящий человек разглядывал бы с восторгом. Настоящую Эрику я видел с тех пор всего пару раз – во время семейных застолий и не перекинулся с ней и парой слов. Ее муж вел себя со мной нагло и заносчиво. И я понимал почему – они оба так и не забыли моих глупых преследований. А возможно, и Мартина настраивала сестру против меня. Ревновала или еще что-то... Не знаю.
Я и не заметил, как моя жена ушла. Вернее, заметил, но не сразу, а спустя, наверное, дня два или три. Просто перестали попадаться на глаза ее вещи. И сама она – давно уже обратившаяся в тень, не мелькала больше где-то на краю зрения. Не скажу, что я очень об этом жалел, даже подумал, помню, что одному мне будет спокойнее. И правда. Спокойно стало, как в могиле. Я чувствовал себе заживо похороненным. Нет, ничего не болело. И любовь к Эрике не прошла, но как будто притихла. Сделалась похожа на музыку, звучащую где-то вдали, почти на грани слышимости, так, что ни слов больше не разобрать, ни мелодии. Уже не музыка, но еще не тишина.
Наверное, и Алексиса я каким-то мистическим образом потянул за собой – в ту же черную дыру одиночества. Мой двойник развелся вскоре после меня – что-то у них с Эрикой не срослось. Я не злорадствовал, Боже упаси. Скорее наоборот. Словно порвалась последняя ниточка, еще связывавшая меня с миром любви и света, и моя жизнь окончательно погрузилась во мрак. Я понемногу начал пить. Не запойно, не так, чтобы лишиться работы и опуститься на социальное дно. Хотя и до этого могло дойти рано или поздно. Алексис – нет, он держался, принимал антидепрессанты, хорохорился. Но я видел, что и ему тяжело. В чертах его лица появилась благородная усталость. А у меня – одутловатость и мешки под глазами.
А потом мы оба заболели. Какой-то грипп, новый штамм – в тот год разразилась страшная эпидемия. Отправляться в больницу я не захотел, решил – умру, так дома. Что было дальше – не знаю. В мое затуманенное жаром и бредом сознание просачивались странные картины. То Эрика, то Мартина... Какой-то ангелоподобный образ. Возможно, бывшая жена и в самом деле приходила ко мне в те дни, кормила меня, мыла, переодевала, давала лекарства. Ведь кто-то же это делал, пока я раскачивался на адских качелях – словно над пропастью подвешенный – между жизнью и смертью.
Когда я, наконец, очнулся, в квартире оказалось чисто – и пусто. Моя добрая фея, кем бы она ни была, ушла, и все, что от нее осталось, это недопитая чашка кофе на раковине и розовая шелковая кофточка, забытая на спинке стула. Возможно, забытая специально. Но я об этом не думал. И Мартине звонить не стал. Что закончилось – то закончилось, два раза в одну реку не войти, да и не надо.
Сам не понимаю почему, но я оттягивал момент встречи с Алексисом, словно предчувствовал недоброе. А когда, наконец, заглянул в кладовку – он ждал меня, исхудавший, как и я сам, но одетый словно для долгого похода – в тяжелые башмаки, штормовку и нейлоновые брюки. У его ног стоял огромный, бесформенный рюкзак. Мы смотрели друг на друга – странно, долго – и впервые за годы нашего с ним знакомства молчали.
- Ты куда-то собрался? – спросил я, наконец.
Алексис кивнул.
- Да. Знаешь... Пойду в большой мир. Устал от этого всего. Сижу, как кролик в клетке. А в мире еще столько интересного.
- Возьми меня с собой! – выпалил я, прежде, чем сообразил, о чем прошу.
Он опешил.
- Как? – переспросил растерянно. – Я бы с радостью. Но как я тебя возьму, если мы... живем в разных мирах?
Алексис был, конечно, прав. А я чуть не шагнул тогда в зеркало – и, возможно, разбил бы его, навсегда уничтожив вход в портал. А может, очутился бы по ту его сторону. Кто знает... Мы с моим двойником могли бы стать братьями-близнецами и вместе бродить дорогами его мира. И никто бы уже не сказал наверняка – кто из нас лучшая версия другого, а кто – худшая. Но я остановился в полушаге от блестящей поверхности, сжав кулаки и сквозь слезы глядя, как Алексис, поворачивается и, закинув на спину тяжелый рюкзак, навсегда покидает нашу с ним зеркальную комнату. Скрипнула половица. С легким хлопком закрылась дверь...   Он ушел. А я остался – наедине с собой и своей жизнью.