***

Город брали.
Собственно, все было уже кончено – регулярных войск практически не осталось, остатки ополченцев гибли в мясорубке пятой (последней) линии обороны. В этом даже было что-то приятное. Всем надоел этот бесконечный страх, напряжение, отчаяние, вой ракет, грохот рушащихся зданий… теперь – еще час, и все будет кончено! Бомбардировки уже затихли, эскадроны, разрывая стратосферу, умчались куда-то. Видимо – по более важным делам. Было тихо, и никого не беспокоило, что это – затишье перед бурей. Не до того было. Граждане молча суетились, сжимали потными руками свои авоськи, узелки, девушек, детей, документы. Кажется – именно в таком порядке. Очередь выстроилась у здания Миротворческой Миссии ООН – одного из немногих уцелевших. Люди получали штамп на бумажку, и торопливо бежали в порт, где засели «Голубые каски».
Через час должен был отойти последний эвакуационный транспорт ООН…
Небритый мужик выскочил из здания, и нервно принялся запихивать в старенькую малолитражку сумки, трех детей, жену, канистру (с чем?).
Его деятельность заприметил субъект в засаленном камуфляже, с повязкой «Территориальной Обороны» на рукаве. Ополченец спорил. Он пытался втолковать что-то румяному ООН’овскому сержанту, размахивал у него перед лицом руками, яростно ходил туда-сюда, подходил к стене, судорожно упирался в нее руками, размахивал головой, дергал себя за бороду, читал между строк свою бумажку, водя по буквам грязным ногтем, выбегал на середину улицы, осматривался, возвращался к миротворцу, снова говорил ему что-то, круто разворачивался, оглядывал окрестные дома, искал чего-то в безоблачном небе, прислушивался к многоголосию беженцев, топтался на месте, а потом снова срывался, расхаживал перед сержантом, и убеждал его, пробегал взглядом по улице…
И говорил-говорил-говорил!!!
А тут вдруг – разочарованно махнул рукой, оставил в покое миротворца, и бросился к небритому беженцу.
- А! О? Привет! Слышишь, брат, ты это… ты не подкинешь… - он опустил глаза свои красные – мне… это… на передовую. Последняя линия обороны…
- Хм… я… мы в порт спешим. Корабль скоро отходит – скороговоркой пробормотал мужик – эвакуируемся мы – пояснил он.
- Так… нам этого… того… по-пути! Перед мостом меня высадишь, а? Мужик, ну ты чего – воскликнул ополченец, предупреждая отказ – мы ж за тебя деремся! Родину защищаем! Ты уж подсоби… чем можешь!
- Э-э… ну ладно – смягчился беженец – садись!
Старенький автомобиль, подняв клубы пыли, рванул по замусоренной улице.
Через пять минут они были у периметра. В этом месте подъезд к окружной дороге был перегорожен наспех наваленной баррикадой. Дымился раскаленный пулемет. Сочились кровью несколько трупов с повязками «Территориальной Обороны». Остались на земле лишь следы пребывания ополченцев – фляжки, пустые (и полные?) обоймы, поврежденное (и просто брошенное!) оружие, мелочь типа биноклей, касок, бинтов, котелков, гильз, и тому подобного.
Ополченец выскочил из машины, обвел окрестности взглядом, ища кого-нибудь, схватил наперевес автомат, лихорадочно поводил стволом из стороны в сторону, обежал машину кругом, принюхался, подбежал к баррикаде, круто развернулся на каблуках, прокашлялся…
- Где все? Где?!
- Сбежали – кисло процедил водитель – чего им тут делать-то?
- Как чего? – зрачки ополченца расширились, он ошарашено завертел головой – Родину… отчизну защищать!
Водитель вылез из машины, сплюнул, пнул пустую флягу.
- М-м-д-а-а-а… - задумчиво промычал он.
Ополченец взвился, юркнул куда-то за спину мужику, попытался схватить валяющийся на земле автомат, потные руки соскользнули с металла, со второй попытки – схватил. Бросил его беженцу – тот удивленно поймал.
- А это еще зачем? – удивленно пробормотал он. Увидев оружие – девушка в машине жалобно завыла, дети забились в истерике.
- Пошли! – потянул его ополченец за рукав – держать позицию будем! Город защищать!
- Так ведь – отстранился мужик – никого больше нет… чего уж… что ж мы… а город – он уже взят, считай…
- Будем стоять до последнего! Героически стоять! Героически. Пока стоит последний защитник – город не пал – ополченец уперся ему в грудь дулом автомата – Родина нас не забудет! Будем биться насмерть…
Он круто развернулся, метнулся к пулемету, споткнулся, вскочил, побарахтавшись в пыли, загреб руками патронные ленты из ящика…
Беженец передернул затвор автомата, и расстрелял магазин в спину ополченцу.
Тот свалился на баррикаду, она тяжело рухнула на машину. Ополченец перевернулся на спину, посмотрел в безоблачное небо, закашлял кровью, заливая ею бороду, удивленно посмотрел на беженца, задергался в конвульсиях, забрызгал остатки баррикады кровью и сукровицей, страшно захрипел, застонал, заплакал, изогнулся в агонии, и преставился.
Мужик бросил автомат, разгреб обломки баррикады, завалившие капот автомобиля, успокоил жену с детьми, залез в машину, завел, дал задний ход, выехал на дорогу.
Вдалеке заревел гудок корабля.
Мужик ударил по газу. «И зачем я это сделал?» - думал он – «Нехорошо как-то получилось. Неправильно. Но у меня ж эти… семья – дети, жена. Как получается? Я умру – а они как?! И вообще – с какой это стати я должен умирать?!» - пытался он оправдаться перед самим собой – «Я должен был… я никому ничего не должен! За что я это помирать та собрался? А! За Родину! За Отчизну! Но город-то! Город все равно уже пал! Не знаю… и ради чего это мне жизнь свою отдавать?! Честь, типо там… слава, надежда (нет надежды!)… Родина… ну, не знаю…»
Небо разорвал глухой рокот канонады.
Началась артподготовка…