Незримая война

Глава I

Они появились внезапно, будто бы из ниоткуда. За несколько мгновений, девственно белая снежная равнина покрылась сотнями, тысячами черных точек. Эти точки будто бы всколыхнулись, вздрогнули в едином порыве и медленно, размеренно пошли на укрепления немцев.
Полковник Шнайдер был воином в восьмом поколении, происходил из семьи с замечательными боевыми традициями, поэтому его сложно было чем-либо удивить. Но в то пасмурное утро 1942 года, сидя в блиндаже на окраине русского города с непривычным для немецкого уха названием «Ржев», он испытывал ужас – такое непривычное чувство для офицера Рейха. Потому что атака «иванов» не походила на обычную атаку русских войск, множество которых отражал полк Шнайдера, еще в ледяном аду Talvisot-ы. Черные фигурки передвигались угрожающе медленно: «Строевым шагом идут !» - сразу же определил офицер. Но ведь это так нетипично для поведения русских варваров, которые срывались в свои самоубийственные атаки с неизменным кличем «ура» ! Над рядами этих «иванов» царило гробовое молчание только издалека слышался шепот снега, скрипящего под тысячами сапог. И это молчание настораживало, тревожило, пугало. Полковник чувствовал, что эти же чувства сейчас испытывают и его подчиненные – молодые баварские парни, которые судорожно сжимали в руках рукояти пулеметов MG-42. «Не выдержат», - поморщился Шнайдер, - «Начнут палить раньше времени».
- Герр Вольф, прикажите нашим людям, чтобы они придержали огонь. Подпустим их поближе. Открывайте огонь, как только не менее половины русских окажутся в зоне поражения.
- Так точно!
- Герр Шварц!
-Да, господин полковник!
- Где наша артиллерия ? Почему они не стреляют?
- Прошу прощения, господин полковник ! Не знаю, господин полковник. Эти русские появились так внезапно…
- Так узнайте, пока артиллеристы проснутся, «иваны» будут уже в наших окопах!
- Так точно, герр Шнайдер!
Русские продолжали приближаться, все также медленно и размеренно. И что самое удивительное – бесшумно. «Что-то здесь не так», - полковник плотнее приложил бинокль к глазам. В окуляры он видел их, укутанных в белые маскировочные одежды, с лицами, замотанными по самые глаза. Русские бойцы размеренно маршировали через абсолютно «открытое» поле, утопая по колено в снегу.
- Русские самоубийцы! – Шнайдер недоверчиво помассировал замерзший кончик носа, - Их генералы бросают своих солдат на верную смерть. Это безумная страна. Хорошо, что наши парни пришли сюда, вслед за нами прийдет и цивилизация…
Из размышлений его вырвал капитан Шварц:
- Господин полковник! Я только что связался с нашей артиллерией…
- И что?
- Они… Они не видят цели, герр Шнайдер. Они не видят куда стрелять!
- Вы издеваетесь надо мной, Шварц?! Они там совсем ослепли?! Что это?! – Шнайдер резко выбросил руку, указывая в сторону наступающих.
- Это поле, герр полковник. И по этому полю маршируют русские солдаты.
- Срочно доложите об этом артиллеристам. Если они сейчас же не открывают огонь…
Русские приближались. Их фигуры уже можно было различить невооруженным глазом. Они все также мерно маршировали с винтовками наперевес. У некоторых не было даже винтовок – они наступали на позиции немцев с винтовочными штыками на древках от лопат. «Безумцы», - глаз полковника нервно дернулся. – «Меня беспокоят полоумные безумцы, которые маршируют прямиком на Тот Свет».
Артиллерия молчала. Шнайдеру показалось, что прошла целая вечность, прежде чем к нему подошел капитан Шварц с докладом.
- Артиллеристы утверждают, что это мы издеваемся над ними! Они говорят, что на этом поле никого нет! Не по кому стрелять.
- Вы с ума сошли? Они с ума сошли? Я сам немедленно свяжусь с ними!
Полковник рванулся в соседний блиндаж, где располагалась радиоточка, вырвал трубку из рук связиста.
- Это Шнайдер, сейчас же открывайте огонь по русским, они идут прямо на мои пулеметы!
В трубке сквозь треск и шипения слышался отрывистый голос артиллерийского офицера:
- Вы все там с ума по сходили, полковник?! Поле чисто! Там нет ни одного русского!
- Да… да как вы смеете! Это измена! Сейчас же открывайте огонь!
- Fick dich, gerr Schneider!
Полковник бросил трубку, вскипая от бешенства.
- Mistkerl, тебе это с рук не сойдет! Под трибунал пойдешь! Шварц!
- Да, герр Шнайдер.
- Артиллерийской поддержки не будет, это измена. Прикажите стрелкам открывать огонь.
- Готовсь! Цельсь! – пронеслось над окопами. Необстрелянные баварские парни восприняли эти команды с облегчением и юношеским задором. Зазвенели пулеметные ленты, захрустели затворы пулеметов и автоматов. Лучшая армия мира была готова отразить удар любого противника. И пусть этот противник превосходил доблестных сынов Рейха вдвое, втрое, вдесятеро – это не имело ни малейшего значения. Ибо они, как и легионеры античного Рима обладали профессиональными навыками и исключительной дисциплиной. Восемнадцатилетние мальчишки, которые не нюхали пороха и не познали прелестей женской ласки – но Шнайдер гордился ими! Они были истинными сынами Великой Германии, достойными сынами арийских предков!
- Огонь!
Разряженный зимний воздух взорвался от грохота тысяч орудий. Квинтэссенция ярости, праведного гнева и триумфа человеческой воли рванулась в ряды нападающих, свинцовым бичом разбрасывая их в разные стороны, повергая и сминая. Пули разрывали плоть, вырывали конечности из суставов, отрывали готовы. В течении нескольких мгновений земля перед позициями немцев превратилась в багровую, вязкую кашу, в воздух поднялись карминовые облака кровавых испарений.
Полковник Шнайдер наблюдал за сражением из блиндажа. Как всегда его сердце переполнялось причудливой смесью чувств: яростью, ужасом и восторгом.
Дымились стволы MG-42, отстрелянные гильзы растапливали снег в окопах, пот заливал глаза баварских новобранцев. Мир перед ними превратился в сплошное багровое марево. Но… Но русские безумцы продолжали наступать. Прикрываясь телами погибших товарищей, игнорируя ужас и боль, они безликой массой, единым порывом прорывались к немецким окопам. Сто метров, восемьдесят, шестьдесят, сорок… Неожиданно из тысяч глоток вырвалось неистовое и безумное «ура». И тогда нападающие ударили. Действительно ударили. Будто бы развернулась крепко сжатая пружина, будто бы фитиль догорел и взорвался заряд! «Иваны» не побежали, они рванулись, хлынули в немецкие окопы, подобно ливню, наводнению, цунами! Тела нападающих накрывали стволы пулеметов, заваливали окопы и сидящих в них баварцев. Шнайдер уже видел русские штыковые атаки, но осенью 41-го они выглядели жалкими и отчаянными. Эта атака была другой. Так могли атаковать только люди, желающие победить и уверенные в своей победе. Любой ценой.
- Полковник, защита прорвана! – из минутного забытья его вырвал голос капитана Вольфа. Дрожащий, скованный спазмами голос капитана Вольфа. «Я никогда не видел его таким…» невольно подумал Шнайдер, - «Он сломлен и подавлен».
- К оружию, Вольф! Живыми они нас не получат. И я собираюсь дорого продать свою жизнь.
Капитан промедлил всего пару мгновений, потом взял себя в руки и торжественно отсалютовал.
- Хайль Гитлер!
- Зиг Хайль, друг мой!
Вдвоем они покинули блиндаж и ворвались в окопы, где уже кипел бой. Баварские новобранцы отчаянно отбивались от нападающих в белых маскировочных костюмах, покрытых копотью и пятнами крови. Атакующие ревели как демоны, как дикие медведи из северных лесов. Они кололи, нет – разрывали своими штыками баварцев. Полковник выхватил свой наградной «Вальтер» и разрядил его в ближайших противников, оборвав жизни четырех русских штурмовиков. Какой-то обезумивший от ран «иван», с перемазанным кровью лицом, бросился на него с ножом. Шнайдер ловко перехватил его руку и вонзил собственный фамильный клинок в сердце врага. Русский солдат вздрогнул и обмяк, привалив своим телом полковника.
В этот момент мир перевернулся и взорвался, исторгая из своего чрева столпы огня. На Шнайдера обрушились комья земли и снега. Полковнику показалось, что его хоронят заживо. Неожиданно чьи-то руки вцепились в его мундир и рвали из-под завала.
- В-вольф ?
- Это артиллерия, полковник! Это наша собственная артиллерия ! Они бьют по нам…
И это были последние слова, которые услышал полковник Шнайдер. Дальше была только тьма. Тьма и тишина…
- Зачем все это, Семен?
- Магистр ?
В голове Шнайдера шумело, он не чувствовал собственных конечностей. Голоса звучали резко и отрывисто, постепенно шум нарастал, как будто полковник поднимался из-под воды, на поверхность.
- Зачем все это Семен? Все. Это. Какая цель может быть оправданием гибели такого количества людей? Что заставляет людей рвать друг-другу глотки?
- Хм-м?
- Не знаешь? Вот и я не знаю. Не понимаю.
Русские. Перед кампанией 41-го года весь старший офицерский состав в обязательном порядке изучал азы языка будущего противника. Шнайдер попытался открыть глаза и тут же ослеп от яркого света. Прошло несколько минут, прежде чем он привык и смог осмотреться по сторонам. Полковник лежал присыпанный землей, над ним простиралась бесконечная серость неба, с которого начинал срываться мелкий снежок. Хлопья снега таяли на лице, стекая по щекам, будто слезы.
- Что вы хотите найти здесь, магистр?
- Выживших, Сема. Выживших.
- В такой-то мясорубке?
- Всегда найдется хотя бы один выживший. Я не надеюсь, я знаю.
- Вам виднее.
Полковник приподнялся на локте, опасливо осмотрелся по сторонам. Вокруг простиралось поле развороченной земли и трупы. Много трупов, фрагменты конечностей, бесформенные куски мяса, от которых поднимался пар в морозное небо. А между трупов расхаживали люди в длинных кожаных плащах и черных фуражках. «НКВД», - Шнайдера прошиб холодный пот. Он лихорадочно принялся искать какое-нибудь оружие, - «Только не живьем, только не живьем!»
- Магистр, там кто-то шевелится!
- Проверьте.
Полковник отчаянно рванулся к обломанному штыку, который торчал в земле в двух шагах от него: «Сейчас!» В этот момент кто-то резко прижал его к земле.
- Не дергайся, сука фашистская. Поздно.
- Помягче, Василий. Ну-ка, кто тут у нас?
Человек, который приказывал чекистам, на чекиста совсем не походил. Перед полковником предстал обладатель щуплого телосложения и забавной, прямо-таки карикатурной внешности. «Еврей» - с омерзением сообразил Шнайдер. Он был одет в точно такой же длинный плащ, вот только вместо фуражки носил на голове широкополую черную шляпу. Голос человека, которого подчиненные (а это были именно подчиненные) называли магистром был слабым, совершенно не командным. «Гражданский» - полковник присмотрелся на магистра повнимательнее, - «Гражданский в окружении военных. Scheisse, мне это не нравится!»
- Прошу прощения, герр офицер, за поведение моих подчиненных, - заговорил незнакомец на чистейшем немецком, - не волнуйтесь, теперь ваша жизнь вне опасности.
- Я не нуждаюсь в твоей милости jude, - Шнайдер презрительно посмотрел в глаза магистра, - лучше пусть твои гончие добьют меня. Я лично расстреливал представителей вашей поганой расы, и я горжусь этим. Скоро наши бойцы и до тебя доберутся. Так что лучше убей меня, пока можешь.
- Соблазнительное предложение, - незнакомец поморщился, - но я, в отличии от вас не убийца. Я не замараю своих рук кровью, даже такого мерзавца, как вы. И, наконец, вы нужны мне живым. Я собираюсь отпустить вас.
- Отпустить, как же, - Шнайдер издевательски усмехнулся.
- Вы поедите прямо в Берлин. И найдете там одного-единственного человека, - продолжал магистр, не обращая внимания на полковника, - Вы должны будете передать ему послание. На словах.
Шнайдер хотел было возразить, поднять чудака на смех, но не смог. Слова чертового жида будто клеймом отпечатывались у него в голове. Неожиданно полковник понял, что он поедет в Берлин, найдет там нужного человека и передаст ему послание.
- Человека зовут Эрик ван Хануссен.
- Как? Тот самый? – Шнайдер не смог скрыть своего изумления.
- Да. Передайте ему послание. «Я принимаю вызов».
Эти слова пронзили сознание немецкого полковника, врезались в самые глубины его памяти. Стали его вторым естеством.
- К-кто? Кто вы, - слабеющим голосом проговорил Шнайдер.
- Ах, прошу меня извинить, я кажется забыл представиться. Вольф Мессинг, магистр магии.

Незримая война 2

- Нет, вы не ослышались, товарищ комиссар, я действительно хочу подарить фронту самолет.
Располневший мужчина в круглых очках недоуменно воззрился на своего гостя.
- Как самолет? Целый самолет?
- Совершенно верно. Новенький ЯК-7 с нашего советского авиастроительного завода. Не Ленд-Лиз какой-нибудь, а нашу родную машину.
Исполнительный комиссар Прохоров в очередной раз пристально посмотрел на собеседника.
- Товарищ Мессинг, такой самолет стоит несколько миллионов наших советских рублей. У вас есть такая сумма денег?
- Так точно.
- Откуда?
- Заработал на выступлениях по всему СССР. Это мои личные сбережения, которые я рассчитывал потратить на общее благо трудового народа. Но, к сожалению, началась война с Германией и я считаю, что сегодня для них найдется лучшее применение. Например – новый самолет, чтобы бить немцев.
- Товарищ Мессинг, но вы же сам бывший немец!
- Бывших немцев не бывает, товарищ Прохоров. Но, к счастью, я еврей.
- Хм, - комиссар промокнул вспотевшую лысину носовым платком, - Конечно же наш народ имеет право оказывать помощь фронту. Но обычно такие подарки делают целые цеха, заводы. Чтобы один-единственный гражданин подарил стране… самолет.
- А в чем проблема? – человек с крысиной мордочкой поправил воротник дорогого кожаного пальто, явно иностранного производства. Все в нем было противно Прохорову – и неславянская внешность, и вражеский акцент, и качественная одежда, недоступная рядовому советскому гражданину. В двадцатые годы комиссар неоднократно разрешал классовые вопросы, по мере сил очищая свою родину от подобных субъектов. И теперь такой тип сидел у него за столом, презрительно улыбался и делал совершенно нереальное предложение. Но самое обидное, что товарищ Мессинг имел знакомства на самом «верху». И у Прохорова не было ни какой возможности обличить в нем гадину. А гадское нутро за годы своей профессиональной службы комиссар разоблачал безошибочно.
- Так в чем проблема дорогой товарищ? Красная Армия испытывает переизбыток летательных аппаратов ? Вам неудобно принимать от меня подобный подарок? Бюрократическая волокита служит препоной для этого?
- Нет, нет, - комиссар примирительно поднял руки, - В принципе мы можем принять такой подарок, но вы же понимаете, в свете сложившихся внутриполитических обстоятельств… Как в народе будет воспринят подобный жест ? Как он будет воспринят…
- Товарищем Сталиным, вы хотели бы знать?
Прохоров побледнел.
- Вы напрасно беспокоитесь, товарищ комиссар. Я не ранее, чем вчера обсуждал с товарищем Сталиным этот вопрос в телефонном разговоре. Он был очень благодарен за подобную инициативу и не задумываясь одобрил ее. Неужели вы считаете, что советскому народу не понравится то, что одобрил сам Сталин?
На Прохорова больно было смотреть.
- Т-товарищ Мессинг, в свете подобных уточнений…
- Будьте проще, товарищ комиссар. Просто подумайте рационально и примите правильное решение. Фронту нужен этот самолет, я уверен. Фронту поможет этот самолет.
- В таком случае я не вижу причин, способных помешать вашей инициативе.
- Вот и славно, дорогой Константин Юрьевич ! Постарайтесь как можно скорее разобраться с бумагами. В нашем случае важен именно тот момент, когда советский ас поднимет мой самолет в небо. В небо, где уже несколько лет господствуют стервятники Геринга. И кое-что похуже…
Комиссар недоуменно воззрился на Мессинга.
- Впрочем, это уже определенно не ваши проблемы, друг мой! С сего момента это скорее проблемы фашистов.
На горбоносом еврейском лице проступила загадочная, нехорошая улыбка. По спине боевого офицера, ныне комиссара НКВД Прохорова пробежал неприятных холодок.
- Расписан, как под хохлому! – авиамеханик Сидоров озадаченно почесал затылок, - Как к нему подступиться-то?
- Не беспокойтесь, Семен Потапыч, начинка у самолета самая что ни на есть советская – Вольф Мессинг похлопал Сидорова по плечу, - это только камуфляж, «золото дураков», боевая раскраска. Ковыряйтесь смело!
- Ну ежели так…
- Константин Федорович! – в черном кожаном плаще со шляпой загадочный еврей чем-то напоминал Лаврентия Берию. Только изрядно отощавшего Лаврентия Берию, - Здравствуй дорогой! Ну что ты стушевался, подойди ближе, принимай машину!
Герой Советской Союза, летчик-ас Константин Федорович Ковалев был человеком чрезвычайно хладнокровным. Но даже он не смог скрыть изумления, глядя на неузнаваемый «Як-7». Совершенно немыслимая окраска превращала четкие контуры детища советской авиапромышленности в подобие оперения хищной птицы. Готовой в любое мгновение сорваться в дождливое осеннее небо, на поиски добычи.
- Это какая-то шутка, Вольф Григорьевич? Какой-то посыл фашистским летчикам?
- В определенной мере так, Константин Федорович. Можно сказать и шутка. Уверен, что она приведет в бешенство наших «крестокрылых» друзей. Но вам придется быть предельно внимательным и собранным – в конце концов именно штурвал повинуется своему хозяину, а не наоборот.
- Что вы имеете ввиду? Я всегда нахожу с самолетом общий язык.
- Вот поэтому я и настоял на том, чтобы именно вы стали пилотировать эту машину – Мессинг добродушно улыбнулся, с хитрецой глядя на заслуженного аса, - Уверен, что вы отлично справитесь и останетесь довольны.
- Дай-то Бог…
- Вы верующий, Константин Федорович?
- Да нет, просто знаете, вырвалось как-то к слову. Пережитки дореволюционного мракобесия, не иначе.
- Вы напрасно стесняетесь этого. Вера издревле служила своеобразным бункером человеческого сознания. И мракобесия во всем этом ровно столько же, сколько и в естественном желании поднять руку, защищаясь от удара. Вы ведь прекрасно понимаете, что любой вылет может стать для вас последним.
- Я всегда верю в то, что вернусь.
- Об этом я и говорю. Поэтому я вас и выбрал. Удачи!

Монотонный рев мотора гармонично сочетался с безликой однообразной серостью осеннего неба. Облака внизу плотным покровом устилали бескрайний простор, скрывая землю от глаз пилотов. Для бомбардировщиков это обстоятельство поставило бы крест на успешном выполнении операции. Но Гюнтер Ралль принадлежал к иной, более элитной касте небесных воителей - он был охотником. Отборным ассом Геринга, единственной целью которого было обнаружение и уничтожение русских самолетов. Такие пилоты занимались «свободной охотой» - они не летали в составе эскадрилий, не ходили «косяками», сопровождая бомбардировщики или поддерживая наступление наземных войск - это достойное занятие исключительно для серых посредственностей, львиная доля которых и составляла силы Люфтваффе. В отличии от них, Гюнтер Ралль любил и умел сбивать самолеты противника. На его счету (и фузеляже «Мессера») красовались десятки «крестов», воздвигнутых над горящими обломками советских самолетов. Гюнтер сбивал их виртуозно, зачастую игнорируя численное преимущество противника в воздухе. Его «стая» была на хорошем счету и использовалась командованием на наиболее напряженных участках фронта.
В этот полет поднялся «шварм» - две пары машин; их целью было выслеживать и уничтожать разрозненные части советской эскадрильи, которую командование Красной Армии перебрасывало на прифронтовые аэродромы частями по несколько самолетов. В чем заключался смысл разделения сил, Гюнтер не знал, да особо и не задумывался – всем известно, что русские любят замысловатые, загадочные, и, как следствие – совершенно безрезультатные планы. С таким противником воевать неспокойно, но удобно.
В полдень рация в кабине ожила, Фриц Райкер передал короткое и прерывистое сообщение:
- Ханни 4000. Пять «индейцев». Параллельным курсом. Восток.
Четверка немецких пилотов была достаточно опытна для того, чтобы не проверять замечания друг друга: не сбивая строй самолеты заложили крутой вираж, жадно высматривая противника на фоне облачного покрова. Русская пятерка «ЯК»-ов шла клином, не выдавая ни малейших признаков беспокойства.
- Срываемся на дичь, - Гюнтер приник к стеклу фонаря, высматривая цель.
Подобно хищным птицам четверка «Мессеров» спикировала на строй советских истребителей. Пулеметы расчертили небо трассами пылающих очередей. Две русские машины сразу же вышли из строя, увлекая за собой контрастно-черные дымовые шлейфы. Оставшиеся противники наконец-то опомнились и бросились врассыпную, меняя направление и высоту.
- Травите их, хундершлегерай, - не смотря на явный успех первого удара лицо Гюнтера Ралля не выражало ни малейшего триумфа. Он был все так же собран и сосредоточен, - Прижимайте к земле и добивайте.
- Третий абшусс! – юный талант Ганс Хайнсберг гораздо хуже скрывал свои чувства, - Я всегда знал, что «иваны» не умеют летать, но нам вдобавок попались какие-то сонные «иваны»!
- Разговоры в эфире!
Между тем дела у «охотников» действительно шли отлично. Три самолета противника уже вышли из боя, и теперь они парами травили двух оставшихся пилотов. Пулеметные очереди буквально выписывали контуры «Як»-ов на пасмурном небе.
- Фриц, сядь ему на хвост, - Гюнтер резко рванул штурвал на себя, поднимая машину ввысь.
- Я не могу захватить его, Гюнт - виляет, как мотылек.
- Хватит оправдываться, «завали» его!
Русский самолет, который «вели» Ралль и Райкер действительно проявлял чудеса пилотирования: он плавно покачивался на воздушных потоках, будто бы собственной шкурой ощущая пролетающие мимо пули, и безошибочно уворачивался он них.
- Он в кресте! – Фриц яростно надавил на гашетку, ожидая увидеть победный фейерверк над вражеским фузеляжем. Однако не увидел ничего.
- Что за…
- У тебя прицел сбит? Слишком высоко!
- Не может быть, я только что попал…
- Хорридо! – «Мессер» Гюнтера спикировал на ненавистного врага, поливая его градом пуль. Фонарь советского «Як»-а замелькал в перекрестии прицела, очередь «прошила» самолет по всей длине фузеляжа, и… ничего. Русский пилот плавно завалил машину на правый бок, уходя в «штопор».
- Невозможно! – впервые с начала войны титулованный асс Люфтваффе утратил привычную невозмутимость, - Я не мог промахнуться!
- Это не обычный самолет, Гюнт, – в наушниках как-то неуверенно прозвучал голос фрица, - Это самолет-призрак.
- Отставить чушь! – Гюнтер Ралль побагровел от ярости, - Продолжаем преследование! Я завалю твоего «призрака»!
- Я его не вижу. Он скрылся в облаках.
- Дерьмо! Смотри в оба, ханни 2000.
- Не думаю, что это хорошая идея, Гюнтер. Разумнее вернуться к своим и продолжить охоту в установленном квадрате. Этот русский может быть уже далеко…
- Молчать! Он здесь, я чувствую.
«Мессеры» плавно опустились в непроглядное серое марево. Только рев моторов возвращал пилотов к реальности в этой мрачной, поглощающей пустоте. Через пару минут под крылом стали прорисовываться нечеткие очертания равнинного ландшафта.
- Фриц, смотри в оба.
Облака рядели, из кабины уже отчетливо просматривались бескрайние поля, пересеченные росчерками редких лесополос.
- Фриц, доложи обстановку.
- Фриц?
В наушниках пощелкивала радиотишина. Гюнтер озадаченно закрутил головой в поисках своего ведомого. Но в пасмурном небе было пусто, из клубящихся туч начали срываться редкие капли дождя. Немецкий летчик раздраженно похлопал по наушнику своего шлемофона, попутно проверяя целостность соединительных проводов.
Говорят, что главными качествами хорошего солдата являются не столько боевая выучка, храбрость, или трезвость ума, но чаще всего - удача и интуиция. Невозможно укрыться от мины, летящей с неба или от пули невидимого снайпера. Но можно не сидеть в том окопе и не подставиться под тот выстрел. А можно просто выскочить или наклониться – и этого уже будет достаточно.
Судьба любила Гюнтера Ралля, возможно поэтому он и сумел превратиться в настоящего «хозяина неба», летчика аса. Не разделил судьбу десятков и сотен талантливых новобранцев Люфтваффе, сгоревших на варшавских аэродромах, захлебнувшихся в водах Ла-Манша, разорванных зенитками над Ленинградом, забитых сапогами комиссаров в русском плену… Вместо этого почти из каждого боя этот двадцатипятилетний парень выходил с новыми крестами на фузеляже своего «Мессера».
Фортуна улыбнулась Гюнтеру и на этот раз.
Пуля из авиационного пулемета разнесла фонарь кабины и прошла в трех сантиметрах от его шеи. Осколки стекла и пилотского кресла полетели во все стороны, вонзаясь в приборы отделку, лицо. Самолет спазматически дернулся, будто бы в болевых конвульсиях, и начал стремительно терять высоту. Гюнтер изо всех сил потянул на себя штурвал, но машина не слушалась руля, продолжая падать в низ. Двигатель работал с перебоями, начиная захлебываться. В любой момент «Мессер» мог сорваться в «штопор» и тогда конец…
Гюнтер расстегнул ремни кресла и изо всех сил рванул за ручки стекла кабины. Разбитый фонарь поддался не сразу, в какой-то момент пилоту показалось, что его заклинило и шансов на спасение нет. Но через мгновение стекло сдвинулось, и в кабину ворвался мощный поток воздуха. Крепко уцепившись за борт погибающего самолета, Гюнтер перевалился на крыло и в этот момент воздушные потоки сбросили его вниз. Некоторое время он безвольно кувыркался в свободном падении. Наконец пилоту удалось сгруппироваться, и он сумел выпустить парашют. Стропы больно рванули тело вверх, квадраты полей внизу закружились в причудливом калейдоскопе. На их фоне четким росчерком прорисовался дымовой шлейф от падающего «Мессершмитта». Мелкий осенний дождь стремительно забарабанил по раскрытому матерчатому куполу.
- Ну как оно, Костя? – механик Сидоров помогал расстегнуть ремни, освобождая летчика из объятий пилотского кресла.
- Два, Потапыч, - Константин Ковалев, утирая пот со лба, стянул с себя шлемофон, - Сашка вернулся?
Сидоров промолчал, опустив глаза.
- Неужели больше никого…
Летчик наконец освободился, вылез из кабины.
- Оплошали мы Сеня, просмотрели их, - Константин потупил взгляд, разглядывая выщерблины на взлетной полосе, - Накрыли нас фрицы. Но это были геринговские ассы, самолеты расписаны драконами да змеями. Сбил я двоих. А ребята…
- Будет Костя, будет. Ребят не вернешь. А ты молодец, поквитался с гадами.
- Я? Я бы там сейчас вместе с Сашкой и Федей догорал. А поквитался с гансами вот этот самолет.
Узоры на фузеляже «Як»-а ярко выделялись даже под светом серого, дождливого неба. Они будто бы жили своей собственной жизнью, обладая характером и своеобразным нравом. А временами Константину казалось, что они сами по себе изменяются. Сидоров недоверчиво покосился на самолет.
- Это только самолет, Костя. Машина. Расписан конечно чудно, но внутри у него все наше, советское – я проверял. А за штурвалом сидит наш, советский человек. Ты, тобишь. И вернулся ты домой потому, что летчик отличный. Ребята тоже были хорошими летчиками, просто им повезло меньше.
- Странно, - в мыслях своих Ковалев был где-то далеко, - Но я искренне верил, что вернусь на аэродром. Даже когда два «Мессера» у меня на хвосте сидели. И знаешь, какая-то обида взяла что-ли… Что ж это я, Константин Ковалев, вот сейчас упаду где-нибудь в этих полях и закончится все. А этот фриц зажравшийся нас с ребятами завалил, и Гитлер с Герингом ему торжественно очередной крест на грудь вешают. До того мерзко стало. Нет, думаю, выкусишь, падла…
К самолету по взлетной полосе подкатил юркий «Уиллис», совсем юный сержант за рулем отдал честь.
- Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывают в штаб эскадрильи!
- Скажи, что скоро буду, - Иван устало привалился к крылу «Як»-а.
- Это очень срочно, товарищ старший лейтенант. Мне приказано доставить вас немедленно.
- Доставить...
- Виноват.
- Ладно, поехали в штаб, – Ковалев безразлично побрел к машине.
В штабной землянке было не протолкнуться – прибыли какие-то высокие чины из ставки, Иван только и успевал, что подносить руку к шлемофону. В числе старших офицеров был и один гражданский, знаменитый советский фокусник Вольф Мессинг, который и подарил фронту «Як-7» Ковалева.
- Здравствуйте, дорогой Константин Федорович! – крысиная мордочка Мессинга расплылась в льстивой улыбке, - Как успехи ? Бьете фашиста ?
- Товарищ Мессинг, - Ковалев одарил фокусника тяжелым, недобрым взглядом, - Сегодня погибло все мое звено. Четыре самолета. Четыре моих боевых товарища. Я был их командиром, я был ведущим. Я допустил ошибку и заслужил того, чтобы лежать в земле рядом с ними. И тем не менее я жив.
- И вас это печалит, я полагаю? – улыбка фокусника стала более естественной, в глазах вместо хитрецы появилось сочувствие, - Вас печалит факт того, что вы живы? Искренне соболезную вашей потере, и, тем не менее, ваши претензии явно нелепы. Константин, вы отважно сражались и выжили. Это повод для гордости, а не для раскаяния.
- Вы прекрасно знаете, почему я выжил, - летчик пристально посмотрел в глаза Мессинга, - Я жив благодаря вашему самолету. Самолету, в который отборные асы Геринга не могут попасть. Самолету, который сам уворачивается от пуль.
- Что за чудесная машина! Я и не знал, что наши авиаконструкторы научились делать разумные самолеты! Потому что мои скромные фокусы не способны заставить машину уворачиваться от пуль. Ваши руки на штурвале подходят для этого гораздо лучше.
- Зачем вы ерничаете, товарищ Мессинг? Вы можете делать вид перед авиаконструкторами, генералами, самим Сталиным. Но я лично сидел за штурвалом вашего «Як»-а. Это не обычный самолет!
- Это правда, Константин, - фокусник примирительно поднял руку, - Мой самолет действительно не совсем обычный. Вы даже можете считать его волшебным. Но я не пытаюсь вас обмануть, мне действительно не под силу сделать неуязвимую машину. За штурвалом сидите вы, вы же и являетесь ангелом-хранителем моего волшебного «Як»-а. И как я вижу – неплохо справляетесь.
- Хорошо, пусть так, - Ковалев продолжал сверлить Мессинга взглядом, - Но даже если вы смогли по-особому разукрасить мой «Як», если это каким-то образом защищает его от врага – почему бы не сделать то же самое с другими советскими самолетами? Сделайте их такими же волшебными, как и мой! Проверните и с ними такой фокус! Проскуров и Филатов летали не хуже меня, наверняка они вышли бы живыми из того боя.
- Костя, - Мессинг заговорил удивительно мягко и даже как-то печально, - Вы умный и талантливый молодой человек, у вас большое будущее. Но вы совершенно не понимаете сути тех сил, с которыми мне приходится работать. Вы совершенно не понимаете сути… магии, назовем это так. Если бы магию можно было бы приспособить к конвейеру, как люди сумели сделать это с наукой – привычный нам мир просто перестал бы существовать. Я родился не совсем обычным ребенком, собирал знания по крупицам, стараясь понять, что же я есть такое на самом деле. И однажды мне удалось… раскрыть двери, вам, наверное так будет понятнее. Только одни двери из множества. И я увидел за ними океан. Которому не было ни начала, ни конца. В котором остановилось само время. Я вас не утомил?
- Продолжайте, - Ковалев закрыл разинутый в изумлении рот, сосредоточился.
- Ну, как пожелаете, - фокусник весело усмехнулся, - Ваш волшебный самолет – это всего лишь глоток из этого океана. От глотка даже морской воды никто не умирает. Но боже вас сохрани черпать эту воду ведрами. А если у вас хватит безумия подключить к этому океану водопровод, он затопит вас и все, что вас окружает. Врагов, друзей, любимых. Все.
- Но в водопровод врезают краны, - Константин недоверчиво развел руками, - любой поток можно обуздать. Советские люди научились поворачивать реки вспять…
- Конечно, конечно, - Мессинг засмеялся, - Знаете, а ведь фашисты тоже так думают. Есть среди них умы, готовые строить целые водохранилища магии. Но в отличии от вас они представляют себе возможные последствия подобного «хранения». И в этом есть их преступный умысел. Безумцы из «Аненербе» возомнили себя небожителями, способными контролировать силы, находящиеся далеко за рамками человеческого понимания и восприятия. Они готовы разыграть этот козырь, готовы рискнуть. Вот только нет никакого риска – есть совершенно конкретный и очевидный ответ, который по этому вопросу могу дать вам я Вольф Мессинг. Если стремление «Аненербе» увенчается успехом, наступит конец всему. Но даже я не могу представить себе, как все это будет выглядеть.
Ковалев молчал. Мессинг предложил ему покинуть землянку и выйти на свежий воздух. Дождь закончился, оставив лишь приятный запах осенней сырости в вечерних сумерках. Со стороны аэродрома доносился шум подъезжающих бензовозов. Фокусник расправил сутулые плечи, глубоко вздохнул.
- Константин, я никогда не считал себя смелым человеком. На долю мою выпало многое, мой дар – пожалуй самое печальное изо всего этого. Но случайно ли он у меня проявился? Случайно ли мне подарили ключи от дверей, ведущих к океану магии? Случайно ли вы стали асом вместо того, чтобы сгинуть в числе тысяч советских ребят, мечтавших о небе? У меня нет и наверное никогда не появится ответа на этот вопрос. Но я искренне верю, что все в этом мире происходит не зря. Что смысл жизни существует. И мы с вами являемся частями какого-то грандиозного плана, модели, механизма… Только подвижными и разумными частями, способными на осознанный выбор собственного пути.
Ковалев задумался, пытаясь «переварить» слова фокусника.
- Я не случайно решил навестить вас, - тон Мессинга изменился с лирического на официально-деловой, от образа полубезумного романтика не осталось и следа, - На самом деле дела наши плохи, товарищи офицеры наверняка засидятся сегодня до поздней ночи. Гитлеровцы каким-то образом узнали о перебазировании вашей эскадрильи. Охотники, которые потрепали вас сегодня – это только «первая ласточка». Фронт стремительно катится на Запад, Вермахту необходимо любой ценой уцепиться за землю. И за воздух.
Мессинг многозначительно посмотрел на летчика.
- Вы слышали когда-нибудь о Клаусе фон Рейне? – последние слова фокусник будто бы выплюнул из своей глотки.
- Нет, - Константин безразлично пожал плечами, - слишком много «фонов» в последнее время топталось по нашей земле, я не запоминаю их имен.
- Этот «фон» никогда не был на территории СССР, он воевал на западном фронте. Двести восемьдесят три воздушные победы по германскому исчислению. Казалось бы летчик-ас уровня Хартмана или Руделя, и тем не менее немецкая пресса до сих не раструбила о его заслугах перед Рейхом. А вот британцы дали ему прозвище «Ангел Смерти», и немного находится пилотов, готовых бросить ему вызов.
- Пугаете?
- Только не вас, Константин Федорович. Что-что, а пугать вас никак не входит в мои планы. Но я должен предупредить – Клаус фон Рейне не обычный человек.
- Я думаю. С таким-то числом воздушных побед, - Ковалев поморщился, - Но знаете, за три года войны мне доводилось сбивать разных противников. Были среди них и «бубновые тузы», и свободные охотники, может быть даже сбивал кого-нибудь знаменитого. Каждый считал себя необычным и исключительным. И где они сейчас?
- Хорошо, выскажусь более доходчиво. Фон Рейне не человек.
- Да ну! - советский ас криво усмехнулся, - Хотите сказать, что он такой же волшебный, как и мой самолет? Что его напоили вашей магией?
- Совершенно верно, - Мессинг был совершенно серьезен, - До войны этот немецкий барон вообще не умел летать. С детства мечтал стать священником, но в тридцатые, с приходом нацистов, увлекся оккультизмом. Эта дорожка привела его в «Аненербе», на первых порах организацию авантюристов и откровенных шарлатанов. Такие люди, как фон Рейне изменили ее облик и, в своих изысканиях, продвинулись гораздо глубже, чем рассчитывали. Настолько глубоко, что через несколько месяцев Клаус фон Рейне стал пилотом «Люфтваффе», перещеголяв в умении сражаться даже ветеранов Испанской войны.
- Чудеса, да и только! – Ковалев недоверчиво покосился на фокусника, - Ни тебе летной школы, ни навыков воздушного боя. Просто сел в самолет и настрелял пару сотен воздушных побед!
- Не совсем так, летать его конечно же учили. Взлет-посадка, азы воздушного боя, общая теория – что еще можно вдолбить в голову дилетанта за пару месяцев? А вот остальному этот человек научился сам, в боевых условиях. Представляете, какова вероятность уцелеть в воздушном бою у необстрелянного новичка? А фон Рейне упорно выживал, не получил ни царапины даже во время массовых налетов на Британию.
- Может ему просто везло?
- Может быть, в принципе такое возможно. Но не в случае с Клаусом фон Рейне. В «Аненербе» с ним основательно поработали. Его человеческие возможности значительно усилены и расширены. Если не вдаваться в подробности – этот пилот обладает исключительной интуицией и практически не совершает ошибок. Он просчитает ваши действия задолго до того, как вы сможете взять на прицел его самолет. И это лишь в том случае, если сам фон Рейне не атакует вас первым. Тогда шансов уцелеть практически нет.
-Так как же его бить в таком случае?
- Ну самолет-то у него совершенно обыкновенный, хотя он и предпочитает наиболее совершенные модели немецкого авиапрома. И физически это простой смертный. Главная опасность заключается в его голове, - фокусник уткнул указательный палец в лоб Константина.
- Значит, бить в голову?
- Точно. Вы сможете его сбить, я уверен в этом. Самолет ведь у вас волшебный. Да и вы, Костя, не промах. Разберетесь по обстоятельствам. Главное помните, что этот пренеприятный субъект всегда может угрожать вам в небе.
- Где же его искать?
- Встретитесь в свое время. Круг сужается, - Мессинг уставился в темнеющее осеннее небо, высматривая что-то известное только ему одному, - Скажите, Константин, вы боитесь смерти?
- Умереть в бою за Родину не страшно, товарищ Мессинг. Я уверен, что и мои ребята до последнего вздоха сохраняли присутствие духа и боевой задор. Ведь наше дело правое, мы победим! – в глазах Ковалева появился фанатичный блеск.
- Счастливец вы, - фокусник грустно улыбнулся, - А я вот боюсь смерти. Потому что видел то, что ожидает нас после.