Неспящие. Глава 7 Зверь

«Горе живущим на земле и на море! Потому что к вам сошёл диавол в сильной ярости, зная, что не много ему остаётся времени».

(Отк. 12:12)

 

По-весеннему свежее утро восьмого апреля маг Третьей ступени сэр Фергус Фарлей встретил в приподнятом настроении. Он хорошо спал, проснулся рано и на редкость легко. Собираясь на службу, он улыбался. Хорошая и очень жданная весть вот уже несколько дней не позволяла душевному сумраку отбирать его силы. Даже известие о внеочередном заседании в Палате Магов не смогло испортить ему настроение; он лишь ухмыльнулся, когда Гай Марципан на деньги отца купивший себе статус мага Второй Ступени, голосом заговорщика, прошептал ему в трубку:

— Это секрет, но, тебе, как другу, скажу: мой отец разговаривал с кем-то по телефону – я подслушал под дверью - и этот кто-то сказал, что Господин, цитирую отца: «Я рад, что этот выскочка, наконец, прокололся», — кое-кем не доволен и что скоро старик призовёт нас, чтобы проверить на прочность.

«На верность», — мысленно поправил его Фергус, вслух же, зная, что интриган и доносчик Гай, огрызнись он на Нота, тут же донесёт на него в Комитет безопасности Господина, строго ответил:

— Не твоего ума дело что происходит между Господином и его верным слугой и по какой причине Его Высокопревосходительство соберёт нас в Палате. Если тебе есть, что скрывать, можешь не приходить.

Реакция Гая была предсказуемой. Он принялся оправдываться, говорить, что Фергус неправильно его понял, что он предан Верховному магу и их Господину душой и телом, что Его Высокопревосходительство ему как отец родной, и что он думал, что он ему друг, но, кажется, он ошибся, и бросил трубку.

Вспоминая трёхдневной давности разговор, Фергус лишь ухмыльнулся; он был рад, что снова поставил на место «смазливого сопляка». То, что Гай, взамен возможности хвастать «дружбой» с «непотопляемым Фарлеем», проигрывал Фергусу деньги, лишь усиливало желание, пусть в разговоре, врезать ему по морде.

«Таракан не может быть другом орлу», — думал маг, разглядывая себя обнажённого в стоящее в спальне высокое узкое зеркало на кованых ножках.

В лучах весеннего солнца его загорелое тело дышало энергией. Так мог выглядеть много поживший бог олимпиец, решись он спуститься на землю. Солнце, вино, насыщенный древней культурой воздух любимой Флоренции, куда два раза в год он обязательно ездил, творили с ним невозможное. Отдыхая от серого Го;ндона на очищенном от субъектов курорте, маг возрождался. «Возраст – это для других, — любил говаривать он, удивлённым его жизнелюбию дамам. — В шестьдесят жизнь только начинается».

Фергус не чувствовал себя старым; он чувствовал себя зрелым и, хотя время всё же коснулось его, красиво посеребрив ему волнистые волосы, всё остальное, включая самое важное для мужчины – его отточенный ум, работало безупречно.

Правильной формы лицо окаймляла шкиперская бородка, чёрные брови, карие глаза с тщательно отрепетированным прищуром, красивый нос, прямая линия губ, некий дух рыцарства, впитанный им из книг, - всё работало на старательно поддерживаемый им образ интеллектуала-любовника.

Бывший сибарит, после сорока лет безудержной гонки за наслаждением, перешедший в стан Эпикура, Фергус Фарлей, помня слова, соединившего несоединимое гения[1]: «Нагибайся только за тем, чтобы поднять павших. Имей всегда больше ума, чем самолюбия. Спрашивай себя каждый вечер, что ты сделал хорошего. Имей всегда в своей библиотеке новую книгу, в погребе – полную бутылку, в саду – свежий цветок», — старался жить правильно. Маг по рождению, он не очень приветствовал магию, считая колдовство подлостью, а практикующих чёрную магию «братьев» - мерзавцами.

— Одеваться.

Стоявший рядом и не сводивший с Фергуса взгляда старый слуга, лыбясь от счастья во весь свой беззубый рот, как пёс за брошенным мячиком, ринулся в гардеробную комнату бубня под сломанный нос:

— Чёрную рубашку от «Маркуса», изумрудного цвета костюм и чёрную мантию, и шейный платок... бордовый, подаренный господину красивой, о, да… очень красивой, но очень жадной до денег госпожой Аббигэйл, и туфли, только не новые, они ему жмут. Том-собака принесёт хозяину туфли от «Фазанни», чёрные с серебряными пряжками…

— Только пожалуйста, не неси их во рту как те, от «Буччи», — перебил его бормотание Фергус. — В отличии от меня, кожа ягнёнка не станет терпеть твоего лицедейства, и ты снова испортишь хорошие туфли.

С улыбкой смотревший на Тома в зеркало маг видел, как замер на месте старый слуга, как напряглось его тело, будто Фергус хлестнул его плетью. Через пару секунд всё закончилось, и Том продолжил бубнёж:

— Чудовище боялось синего Тома и синему дуралею вырвали двадцать два зуба, чтобы дурак не кусался.

— Я предлагал тебе вставить новые…

— Глупый Том написал книжонку о Звере, и Зверь решил избавиться от синего Тома.

— …зубы.

— Хозяин слишком добр к синему Тому, но Тому не нужны чужие зубы. У него достаточно своих, чтобы…, — Том скрылся за дверью и Фергус не услышал окончания фразы.

Вот уже год старик, исполняя волю хозяина, не ходил голышом. Радужный флаг на чреслах он сменил на старый хозяйский костюм и выглядел почти человеком. Правда, обуть себя хотя бы в тапочки, Том не позволил. «Собаки ботинки не носят», — объяснил он Фергусу своё желание ходить босиком.

Через пару минут Том вернулся обратно, с костюмом и мантией; туфли он нёс в руке.

— Мне кажется или ты сегодня не в духе? — как бы между прочим поинтересовался Фергус, принимая от старика вещи. — Ребята из Комитета явно перестарались, допрашивая тебя, но, что было, то было. Нужно жить дальше.

— Добрый хозяин. Синего Тома нужно было отправить на переработку, а не рисковать из-за него своей репутацией, — произнеся это, старик распростёрся ниц перед Фергусом.

— А ну быстро встань! — мгновенно отреагировал маг. — Не заставляй меня жалеть о том, что я когда-то спас синего дурака! — и уже мягче, добавил: — Сколько раз я тебе говорил, не позволяй Тому-собаке взять верх над умным, глубоко чувствующим Томом-писателем. Прячась за маской безумца, ты утверждаешь их зло. Выйди из тьмы. Стань прежним собой. Докажи этим тварям, что ты сильнее системы.

Произнесённая Фергусом речь оказала нужное действие; утирая сухоньким кулачком накатившие слёзы, Том поднялся и, не сказав больше ни слова, принялся помогать господину с одеждой.

До встречи оставался час, когда одетый по красной классической моде Фарлей вышел из дома. От его шикарного особняка на Белгрейв-сквер до Храма Разума было не больше пятнадцати минут ходу и он, дабы развеять неприятные мысли, отправился к Храму пешком. Так хорошо начавшееся апрельское утро, после выходки Тома, утратило прежнюю радость; как нечистый дух, покинувший тело несчастного и нашедший, что мир без олухов скучен, сумрак вернулся обратно, причём, не один.[2] Двадцатилетней давности воспоминания накрыли Фергуса с головой; он как будто свалился в трясину; ещё немного и зловонная жижа сомкнётся над головой, выдавит воздух из лёгких и сожрёт, чавкая жадно пастью. Фергус ускорил шаг.

 

***

 

Стоял холодный ноябрь. Дождь лил, не переставая, уже несколько дней и Фергус, дабы развеять накатившую на него хандру, всё своё свободное время проводил за покерным столом в «Золотой сове». Он уже проиграл принадлежащую ему скульптуру Донателло и был зол на себя за чрезмерную самоуверенность, лишившую его шедевра. Каким нужно было быть идиотом, чтобы сесть играть с шулером?

 

«Не просто с шулером, а с самой Дианой Хантер, — поправил себя Фергус, — и через двадцать лет, всё ещё способной свести с ума любого, кого её расчётливый ум выберет в качестве жертвы».

 

В тот день выбор пал на него, вернее, на его Донателло, которого он только месяц назад выменял на превосходного качества подделку Ван Гога у очень богатого, но мало разбирающегося в искусстве Эллиота Марципана, и к которому ещё привыкал. Пока что, полутораметровая скульптура мальчика-пастуха,[3] стоя в просторной передней, встречала гостей. Он как раз подумывал перенести её в спальню – стройная фигура и длинные волосы будущего царя Израиля напоминали ему себя в юности – как случился конфуз: леди Ди его обыграла.

Прошли уже сутки, а Фергус всё не мог успокоиться; Диана Хантер его провела. Провела как мальчишку, заставив поверить, что он ей не безразличен; и теперь, как пару часов назад намекнула ему сама леди Ди, он был «должен ей мальчика».

«Чертовка. Красивая, дерзкая, умная чертовка».

Было темно. Фонарь возле дома погас аккурат перед тем, как его чёрный, на бензиновом двигателе Rolls-Royce, плавно подъехал к ступеням парадного входа и замер словно послушный пойнтер; два горящих глаза машины вперились в ночь, ища в темноте толи смысл, толи короткий путь в сухой и тёплый гараж. Тридцатипятилетний зелёный шофёр, не повернув головы, молча ждал; через пару часов бар «У зелёного Джека» закроется и ему, как и в прошлую ночь, придётся отправиться спать до омерзения трезвым. Хозяин не торопился. Если бы не алкогольное амбре, всю дорогу до дома дразнившее ноздри водителя, можно было подумать, что машина пуста, так тихо было на заднем сидении.

Позднее время, усталость, холодная ночь и тёплый, пахнущий кожей, салон дорогого Роллс-Ройса, наконец, выпитое за вечер – всё вместе взятое расслабили Фергуса.

Он проснулся от звука. Тяжёлые капли дождя стучали по крыше; было темно и так тихо, что он испугался, подумав, что умер во сне.

— Почему стоим? — голос его был хриплым спросонья.

— Так приехали, господин.

— Почему не сказал?

— Вы велели не поворачивать головы и не говорить с вами во время поездки.

Фергус вздохнул.

«Мы так долго внушали им, что жить в подчинении – благо, что хозяин всегда прав даже если он не прав и что думать – прерогатива лишь избранных, что теперь приходится пожинать плоды».

— А если бы я умер в машине, ты так бы и ждал пока мой труп не начал бы разлагаться? Голова - она для чего-то дана. В следующий раз, если заметишь, что со мной что-то не так, разрешаю тебе… — маг задумался, — сделать всё возможное для спасения моей жизни. В приделах разумного, конечно, — добавил он быстро.

— Слушаюсь господин.

Покорный ответ слуги, имя которого он даже не помнил, растревожил душевную рану; образ той, кого он любил и кого по глупости потерял, той единственной, рядом с которой ему хотелось быть лучше, возник перед мысленным взором и ему стало больно.

«Кто мы такие, чтобы считать себя избранными? Бездарное меньшинство, ложью и хитростью укравшее у народа не только свободу, само понятие – Человек; кучка негодяев, возведшая тиранию в ранг добродетели; равнодушные твари, готовые принять кого угодно, хотя бы и пришельца, лишь бы ничего не менялось в нашей грёбаной жизни – вот кто мы есть», — думая так, он медленно поднимался по мокрым ступеням каррарского мрамора лестницы. В темноте, под струями ливня, сшивавшего землю с тяжёлым свинцовым небом, он чуть не упал, споткнувшись о лежащего на ступенях голого мужичка. Весь его мысленный пафос мгновенно выветрился; одно дело думать о гипотетическом «ближнем», другое – споткнуться об этого ближнего.

— Ты чего здесь разлёгся? — гневно спросил он мужчину. — Это частная территория. Чужим здесь не место.

Человек ему не ответил и даже не повернул головы. Поджав под себя ноги, он лежал и мелко дрожал поливаемый сверху холодной ноябрьской хлябью.

Фергус посожалел, что выгнал дворецкого, обвинив его в том, в чём оранжевый Чарли был не виновен. «Субъект виновен всегда», — сказал тогда Фергус, слишком обиженный на НЕЁ, чтобы быть справедливым со слабым.

Он было уже собрался обойти тело несчастного, как в небе раздал гром, в оглушающем звуке которого, Фергусу показалось, что он слышит взывающий к нему голос: «Бойся равнодушных! Это с их молчаливого согласия совершается всё зло на земле!»[4] — и ему стало страшно.

Маг тихо выругался:

— Чёрт бы побрал придурков, без одежды гуляющих под дождём.

Он понимал: максимум, через час, несчастный погибнет от холода и смерть его будет на его совести. Преодолевая брезгливость, Фергус поднял уже ни на что не реагирующего, но ещё живого «субъекта?», взвалил его на плечо, благо тот был тощ и весил не больше собаки и, преодолев остаток ступеней, вошёл с ним в натопленный дом.

— Пригляди тут за ним, пока я разденусь, — слова были обращены к Давиду, возле бронзовых ног которого Фергус положил мужичка.

Браня себя за чрезмерную сентиментальность, маг сбросил пальто и, весьма недовольный потерей хорошей вещи, вернулся к так некстати свалившейся, в данном случае, прилёгшей вздремнуть, а, возможно, сдохнуть на его ступенях, «проблеме». В свете свисающей с потолка люстры, он разглядывал мужичка и чем пристальней он в него вглядывался, тем страшнее ему становилось. Человек был избит, и избит зверски. То, что поначалу он принял за грязь, оказалось запёкшейся кровью. Множество ссадин, синяков и мелких порезов, покрывали истощённое тело мужчины, лицо же напоминало кровавый бифштекс с заплывшим глазом и разбитым ртом, из которого на ковёр вытекала кровавая пена.

Чувства жалости и отвращения, позывами рвоты, накрыли его с головой; он отвернулся и зажал себе рот, заставив его содержимое вернуться в желудок.

«Твари, гады, скоты… Так изувечить… нет… мага бы не посмели… А не мага? Не мага – запросто. Ублюдки… Значит, это субъект… и то, что он с волосами, доказывает его виновность. Нужно вызвать полицию…, — от мыслей о крепких синих ребятах его затошнило. Он не боялся, нет; с ним они будут предельно вежливыми и даже извиняться, если заметят, как хмурятся «красные» брови. — Но что станет с этим? — он заставил себя посмотреть на страдальца. — Нужно выяснить кто это. А пока...»

Из кармана серого пиджака, он вынул смартфон и набрал домашнего доктора, шестидесятидвухлетнего оранжевого Y-субъекта Артура 1ОД-Д2, кроме него, присматривающего ещё за пятью или шестью красными семьями.

— Не спишь? Хорошо. Что случилось? Мне нужен врач. Ты не мог бы…? Спасибо.

За то время пока Артур добирался к нему из оранжевого дистрикта (бывшего Степни), Фергус успел подняться в гостиную, хорошенько приложиться к бутылке Hennessy, принять необходимые для его безопасности меры и снова спуститься в переднюю. Спиртное сняло напряжение, и он встретил врача почти как обычно.

— Я нашёл его на ступенях, когда возвращался из клуба, — после дежурного приветствия: «Прости, что поднял с постели», — и не менее дежурного ответа: — «Служить вам - честь для меня», — объяснил Фергус свой вызов.

Артур, полноватый субъект в оранжевом в полоску костюме, без лишних вопросов, за что ему маг был особенно благодарен, нагнулся над мужичком и со знанием дела стал осматривать странного пациента. Через пару минут он поднялся и, с любопытством глядя на Фергуса, задал вопрос:

— Вы хотите услышать подробности или только моё заключение?

— Заключение.

— Если срочно не отвезти субъекта в больницу и не оказать ему должного лечения, этот несчастный, с вероятностью в девяносто восемь процентов, не доживёт до утра.

— А это точно субъект? У него волосы на голове.

— Нападение на мага? — врач усмехнулся. — Нонсенс!

— Но, волосы…

— Если субъекту долгое время не давать в руки бритву…

— Ты хочешь сказать, что этот ходячий скелет сбежал из тюрьмы?

Артур развёл руками.

«Я всего лишь врач, — говорило его молчание. — Делать выводы – работа зелёных молодчиков из Комитета Безопасности Господина».

Фергус задумался; в отличии от возможных, порочащих его, слухов, прознай о его безрассудном поступке кто-нибудь из своих, типы из КБГ виделись ему куда меньшим злом.

— Можно ему помочь, не отвозя в больницу?

Прежде чем ответить, Артур задумчиво почесал свой бритый затылок.

«Решает сколько запросить за услугу, — глядя на Артура, думал сэр Фарлей, — и я его не виню. В отличии от меня, в его жизненном статусе не прописано, что он неподсуден. Наоборот, если кто прознает, что он помогает красному магу укрывать преступника, его накажут, как если бы он сам совершил преступление».

— А как же ваш «Зверь»? Полагаю, система уже донесла куда следует о чужом в вашем доме, — чуть слышно проговорил Артур, косясь по сторонам в поисках камер.

— Не донёс. Наш «Зверь», — Фергус сделал ударение на слово «наш», — работает по-другому. Сейчас два часа ночи. Если я не ошибаюсь, свои отчёты система отправляет в полночь, раз в сутки. Я отключил её сразу же, как только вошёл, так что о «чужаке в моём доме» знаем пока только мы.

Артур с облегчением выдохнул. Он знал, что рискует не только карьерой и самое правильное для него в сложившейся ситуации пойти донести на красного мага, каким бы хорошем тот не казался и всё же, что-то удерживало его от «правильного» поступка; не преданность сэру Фарлею, не ненависть к палачам – нечто большее – сострадание к ближнему. Глядя на голого мужичка, он сказал:

— Я сделаю всё возможное, чтобы ваш… верный слуга, так жестоко избитый… фиолетовыми хулиганами, как можно скорее поправился и продолжил верно служить вам.

Фергус кивнул, отметив находчивость Артура. Он был благодарен ему, но выказывать подчинённому свои чувства не стал, лишь по-деловому спросил:

— Что от меня потребуется?

— Золото, — просто ответил доктор; он пожал плечами как человек, много поживший и познавший. — Те, кого я собираюсь подкупить, предпочитают брать золотом, а не цифровыми фантиками.

— Золото будет. Что ещё?

— Ну… если вы желаете сохранить всё в тайне от слуг, понадобится ваша помощь. Нужно перенести пациента в более подходящее место, а мне одному уже не под силу таскать на себе... чужих камердинеров.

— На третьем этаже находится мой кабинет. Прислуге туда запрещено заходить под страхом увольнения. Там есть диван. Я, когда…, — Фергус запнулся. — В общем, диван там удобный.

— Ещё нужно чтобы вы заболели, — смешно поджав губы, произнёс оранжевый врач; его круглое лицо со скошенным подбородком и глазами навыкате сделалось похоже на лицо страдающего несварением Джонни-пончика из детской сказки. — Не по-настоящему, конечно, — добавил он быстро, заметив, как взлетели брови у мага. — Необходимо, под предлогом карантина, закрыть ваш дом для людей и прислуги. Птичий грипп как раз подойдёт. Что вы на это скажете?

«Да хоть бешенство запрещённых для вас коров, лишь бы всё это поскорее закончилось», — подумал маг, кивком давая согласие.

— В КБГ я отправлю отчёт о нахождении в вашем районе не подлежащего опознанию мёртвого тела и успешной утилизации оного. Они решат, что это тот, кого они ищут и успокоятся. Вас не побеспокоят.

Упоминание вслух тайной конторы, где, по слухам, на пойманных по подозрению в измене субъектах, колдуны познавали Black Art,[5] неприятно скользнуло по Фергусу.

— Спасибо Артур. Я твой должник.

Артур понимающе кивнул; затем, он задал вопрос весьма неожиданный для субъекта, в правилах жизни которого, первым пунктом стояло: не задавать красным магам дурацких вопросов:

— Вы помогаете субъекту. Почему?

Фергус ответил не сразу.

«А действительно, почему? — задумался маг. — Потому что напился и хмель затуманил мне разум? Или быть может, раз потеряв, решил стать хорошим? Или…»

— Там, рядом с ним, на ступенях, мне показалось…, мне послышался голос…

— Голос? И что он сказал?

— Я не сумасшедший, Артур. Пока ещё нет…, — Фергус невесело хмыкнул. — Ты ведь в курсе весенних событий, — продолжил он неохотно. — Так вот, перед тем как она… как мы…, в общем, перед тем как она... ушла, мы поругались; она швырнула в меня цитатой: «Бойся равнодушных…» — Фучик, кажется…

— Вы всё ещё не называете её по имени?

— Нет, — Фергус сказал это резко. — Я не произношу её имени и всем в этом доме запретил это делать. Так вот… Эта чёртова фраза всё время звучит в моей голове...

— Вы её любите…

— Хватит, — голос мага сделался злым. — То, что я попросил тебя об услуге – вовсе не значит, что я разрешил тебе лезть в мою личную жизнь. Понимаю, я поступил опрометчиво, но, что сделано, то сделано.

— Да, сэр. Прошу прощения, сэр.

«Ты довольна?» — мысль, со вздохом, отправилась в вечность.

Снова раздался гром; в безумии мрачной стихии, ему почудилось тихое «да».

Фергус вздохнул.

— И ты меня прости, старина, — произнёс он устало.

 

***

 

Получившая своё название от деревушки Белгрейв в графстве Чешир, Белгравия, была частью старинного, Го;ндонского сити Вестминстер и считалась самым престижным и дорогим районом Го;ндона, красивое и спокойное место, как раз для таких, как он, любителей тишины. Закрытый для не магов, район за сто лет Новой Эры, не претерпел значительных изменений. Живописные скверы, величественные здания викторианской эпохи, шикарные особняки, выдержанные в едином стиле позднего короля Георга, удобные пешеходные зоны, роскошь во всём, от дорогих бутиков, до модных пабов, где по ночам, достигшие совершеннолетия маги, в обществе синих помощниц проверенных и отобранных КБГ, пили элитное пиво.

Все обслуживающие Белгравию и подобные ей богатые районы не маги жили в старом Ист-Энде, семьдесят лет назад перестроенном под шесть радужных дистриктов. Отгороженные от магов стеной субъекты, с первого дня своего создания, приучались быть незаметными и послушными своим господам.

Фергус любил столицу. Если бы не Великое Изменение, в результате которого Лондон стал Го;ндоном, «пуп Свободных земель» не звучал бы как нечто постыдное. Была ли это ошибка пришельца или Господин намеренно заменил заглавную букву «Л» на смердящую медицинским изделием «Г», Фергус не знал; он родился на десять лет позже «великой ошибки». Утешало одно: Го;ндон был не единственным потерявшим своё название городом. Желая угодить Господину, двадцать семь государств, первыми вошедшие в состав Свободных Земель, так же сменили названия теперь уже административных центров провинций; так Париж стал Жо-па;, Берлин превратился в Адо;льфий, а Варшава стала Варра;вой.

Наполеон как-то сказал: «Голова без памяти – всё равно что крепость без гарнизона». Для Фергуса, лишённый достоинства Го;ндон был похож на больного Альцгеймером: ни воспоминаний, ни близких людей – лишь сводящее с ума одиночество. Он любил его и жалел, как жалел бы родителя, доживи он до возраста «осознания созданных им причин», когда разум, уже неспособный выдерживать следствия, превращает носителя в овощ.

 

Он родился после войны, войны, лишившей столицу названия, а Великую Британию своего короля. Последовавшие за извержением супервулкана вулканическая зима, неурожаи и, как следствие, голод привели к Великой гражданской войне. Англия, какой её знали, рушилась на глазах; брат убивал брата, белые – чёрных, чёрные – белых. Во всём обвинили короля и поднявшихся на его защиту христиан, и дым от горящих церквей добавил горечи небу. Закат человечества – лучшей его части – был неизбежен, и тут произошло то, о чём знали лишь красные маги: пришелец пришёл им на помощь.

В момент крайнего отчаяния, когда казалось, что конец уже близок, ставший первым и последним президентом Английской Республики Джон Нот, объявил о создании новой формы политической власти: диктатуре магии – власти магов над остальными, а также неограниченном законом насилии в отношении «бунтовщиков и террористов», своими действиями дестабилизирующих и без того чрезвычайно сложную обстановку в стране. В тот же день, в качестве доказательства верности предложенного пути, одетый во всё чёрное Нот, стоя на Вестминстерском мосту, принародно развеял тучи над Лондоном, и радуга над Темзой стала символом Новой Эпохи. Спустя всего день, давно пустовавшие полки разграбленных магазинов наполнились хлебом, тушёнкой и сахаром, и люди восславили «великого колдуна». В течении месяца, первый в мире президент-колдун накормил голодных, избавив страну от неграждан (тех, кто не смог доказать свои английские корни), закончил войну и издал указ о строительстве Великой стены.

— Мой долг как президента Свободных Земель – отделить сад от джунглей, — прокомментировал Нот свой указ. — То, что руские земли приняли на себя основной удар от осколков «безумного чёрта», доказывает лишь то, что бог не на их стороне. Для нас Россия всегда была территорией зла и ужас, который там происходит, нас не касается. Мы – нация избранных! Наша миссия, объединив под радужным флагом все страны Европы, создать единую нацию сильных людей, способных противостоять восточным варварам. Солнце будет светить лишь над Свободными Землями! Лишь наши жизни имеют значение!

Не прошло и года, как созданный Совет Магов упразднил президентскую форму правления, заменив её на магическую и, ставший Верховным магом Джон Нот, навсегда разделил мир на магов и, поделённых как скот на сорта по мере достатка и полезности новой элите, всех остальных. Никто с колдуном не спорил; уставшие от войны люди с радостью обменяли свободу на хлеб и диктатуру пришельца.

 

Его богатый и очень влиятельный дед сэр Хьюго Фарлей, будучи в дружеских отношениях с сэром Питером Блеком (до того, как несчастный сошёл с ума), был в числе первых, кто, присягнув Господину на верность, примерил мантию мага ничего не зная о магии. Его отец Чарльз женился на девушке из очень знатной хотя и бедной семьи. Родив ему сына, Виктория Элизабет всю свою недолгую жизнь посвятила изучению алхимии и погибла экспериментируя с элексиром бессмертия, когда Фергусу Иоанну едва исполнилось пять.

Сам Фергус, с детства получая всё самое лучшее, рос с разъедающей душу уверенностью в своей исключительности. К счастью, отправленный, как и все законные отпрыски магов, в Нотон, одиннадцатилетний Фарлей быстро понял, что во многом на счёт себя ошибался. Как и большинство не имевших способностей к магии красных детей, принятый в школу Фергус, впервые в жизни, почувствовал себя бракованным недомагом не способным ни сглазить, ни наслать на ближнего порчу.

С самого детства он знал, что будет учиться в школе; заносчивый «Грайфем»,[6] гордый и глупый «Лео»,[7] упрямый «Таурус»,[8] насмешливый «Веспай»,[9] куда его «сунули» за, казалось, невинный вопрос, заданный им распределяющей его оранжевой даме: «Ты всегда так тупа или сегодня ты особенно стараешься?» — и пятый, элитный «Нигрумдр»,[10] где обучалось способное к магии меньшинство – пять факультетов, пять дорожек на старте единой дороги, проложенной для них Нотом. Не свернуть, не остановиться – можно только бежать, что он и делал всю жизнь.

Несколько лет после Нотона, получивший статус «ученика» Фарлей, злясь на не сделавшей его колдуном судьбу, провёл в путешествиях; он любил под звёздами Ру;ма, на веранде элитного ресторана в Мафи;нах смотрел на Акрополь, пил вино, скользя по узким каналам Вене;рии и громко смеялся, наблюдая как в цирке Мандри;да фиолетовые борцы дерутся друг с другом за синий статус военного.

Неспособный к магии, но любивший прекрасное, Фарлей, неожиданно понял, что ему интересно не только смотреть, но и знать о том, что он видит; вернувшись в столицу он с головой погрузился в единственную историю, от которой его не тошнило – историю искусств. Со временем, его способность с первого взгляда определять подлинность и, главное, истинную ценность произведения, приобрела ему славу успешного коллекционера и знатока искусства, чем он пользовался, наживаясь на глупости и тщеславии братьев.

Ещё он любил весну.

 

Фергус неспеша перешёл Гросвенор Плейс и тут же попал в медовое волшебство цветущих клёнов. Закрытый для не магов парк Разума был гордостью Го;ндона. Двести видов деревьев включая редкие платан, индийский каштан и тутовое дерево времён Якова I, двести шестьдесят видов диких цветов, розы, нарциссы, камелии, две с половиной мили гравийных дорожек и рукотворное озеро – всё было призвано поразить, усладить равнодушные взоры развращённых властью бездельников.

«Нам не нужны гении, нам нужны верноподданные, — вспомнил он слова из истории. — И это так. Гений опасен для нас, ведь он подчиняется только Богу. Тома арестовали за написанную им книгу и чуть не убили за то, что он отказался сказать, где её прячет. У такого мира нет будущего».

Знакомой тропинкой Фергус направился к озеру, где жили фламинго, один лишь взгляд на которых наполнял его радостью.

 

***

 

Было ещё темно, когда найденный им на ступенях субъект был доставлен на третий этаж, второй раз осмотрен, обмыт и смазан заживляющей раны мазью.

— Я поставил ему капельницу из растворов аминокислот, глюкозы и жировой эмульсии, — отчитался Артур зашедшему узнать «как дела» магу. — Это поддержит его.

Переодетый в домашнее Фергус, умытый и причёсанный, с пахнущими антисептическим средством руками, выглядел как человек понимающий в какую авантюру ввязался, но слишком упрямый, чтобы признаться, что поступил, как минимум, неразумно.

— Как он?

— Жить будет, если вы об этом, а вот как, — Артур сделал ударение на слово «как», — он будет жить, учитывая то, что с ним сделали, на этот вопрос я не смогу вам ответить.

— Он спит?

— Без сознания.

— Но он очнётся?

— У него выбиты зубы, сломано два ребра, он истощён, но, да, он очнётся, ибо тело человека весьма живуче. Я посижу с ним какое-то время. Затем я уйду, — Артур развёл руками. — В девять часов сэр Бассет будет ждать меня с… В общем, он будет ждать меня. Бедняжка страдает запорами…

— А я? Мне-то что делать? Прислугу я отослал.

Артур сглотнул, приготовляясь сказать неприятное.

— Кормить, подмывать, стирать за больным…, — начал он осторожно. — Вам нужен помощник.

— Но ты же сам посоветовал…

— Говоря, что нужно избавиться от прислуги, я имел ввиду, что служанка – не медсестра и она не сможет ухаживать за больным как того требуется, но только станет ненужным свидетелем. Смотреть за больным – обязанность медсестры.

— И где мне её искать?

— Я уже нашёл вам подходящую девушку. Бетти 1ЖД-Д4-Я11, жёлтая медсестра: добрая, работящая, не болтливая, — он говорил очень быстро, не давая магу возможности возразить. — Она будет знать лишь то, что вашего камердинера зверски избил фиолетовый отщепенец. Бетти – моя невеста и верит каждому моему слову. Проблем с ней не будет.

Фергус поскрёб по щеке. Он хорошо понимал, располагать своим временем Артур сможет лишь выйдя на пенсию, а до этого, десять лет он будет привязан к своим пациентам, и всё же, известие о помощнице неприятно задело его.

— Бетти это которая с большими грудями? — спросил он поморщившись.

Артур смутился.

— При последнем своём посещении я рассказывал вам о Кэтти. Это у неё красивая грудь и широкие бёдра, — Артур вздохнул. — С Кэтти мы разошлись.

— ???

— Слишком широкие бёдра. Одному мне уже не по силам обработать такое богатство, а делить её с кем-то ещё, – не по нраву.

Услышав признание толстяка, Фергус расхохотался.

— Старый проказник, — маг как бы в шутку погрозил Артуру пальцем. — За те двадцать лет, что я тебя знаю, это какая, седьмая по счёту?

— Одиннадцатая, но, уверяю вас, сэр, Бетти другая. Она само совершенство.

— Ты говоришь это всякий раз как влюбляешься в очередную смазливую девку.

— В этот раз, всё по-настоящему. Мы любим друг друга и уже подали заявление в Службу Контроля.

Сердечные дела любвеобильного доктора Фергуса мало интересовали, вернее, вовсе его не интересовали. Его волновало другое.

— Ей можно доверять?

— Так же как мне.

Фергус сжал кулаки, затем разжал и снова сжал.

— Что ж, — проговорил он как человек на что-то решившийся, — Бетти, так Бетти. Если что-то пойдёт не так, я обвиню тебя в воровстве. Тебя лишат практики и отправят в труд. лагерь, где ты не протянешь и года, и твоя Бетти станет вдовой.

Глядя на побледневшего Артура, Фергус поймал себя на мысли, что ему нравится и этот испуг, и эта униженность во взгляде, и то, что он может быть резким, а оранжевый – никогда. Ни с чем не сравнимая энергия власти наполнила его силой; будто не было бессонной ночи, словно он только что вышел из Источника Жизни: счастливый, здоровый, уверенный в своём превосходстве…

«Какой же я скот».

Фергус не стал извиняться, лишь нахмурился, почувствовав, что краснеет.

 

Самый ранний успешный прототип искусственного интеллекта был создан Кристофером Стрейчи в 1951 году; уже в 1952 году программа играла в шашки с человеком, удивляя восхищённых зрителей своими способностями предсказывать ходы.

За год до падения астероида, американская компания IBM зарегистрировала патент на программу слежения BESTIA (The Best Electronic System Tracking (Improved Activated)),[11] способную выявлять потенциальных преступников и предотвращать несовершённые преступления. Не известно, как бы развивалась система, не обрушься на землю останки «Безумного чёрта». О программе забыли; на время.

Усовершенствованная (не без помощи Господина) BESTIA-II вернулась в Свободные Земли спустя всего месяц после исторической речи Верховного мага в Палате Магов. За несколько лет машина сделала то, что за всю историю человечества не смогла сделать власть: посчитать, просортировать и пронумеровать всех проживающих в Свободных Землях людей. Каждый, получивший свой цвет, субъект, был клеймён, прикреплён к территории с последующим получением причитающегося ему жилья и взят под контроль. Наконец-то уставшее от себя человечество вздохнуло свободно. Мир и порядок пришёл в Свободные Земли.

Очень быстро самообучающаяся и самосовершенствующаяся программа из надсмотрщика превратилась, не без помощи СМИ, в объект поклонения. В честь Зверя слагали гимны, снимали фильмы, переименовывали улицы, называли детей. Машина не стала живой; живой её сделали люди. Через сто лет, уже никто (или почти никто) из субъектов не сомневался, что Зверь – разумное нечто, оберегающее Свободные Земли от вторжения, не принявших метку Зверя, русов.

Не познавшие Зверя руские дикари быстро стали единственным злом, а слово варвар, в свете новой истории, к уже имеющимся трём толкованиям, получило ещё одно: неверный Зверю дикарь. Угроза быть изгнанным в мёртвые земли, по воздействию на умы субъектов, уступала лишь риску попасть в КБГ.

 

К несчастью для Фергуса, Зверь следил не только за «быдлом» наказывая субъектов за неправильное поведение и награждая за правильное. По повелению Нота его усечённая версия, под видом сигнализации, была поставлена во все дома красных магов для охраны последних от возможных грабителей, и отказаться от «блага», формально свободным магам, не представлялось возможным.

Поставленная ещё при отце система исправно работала и воспринималась как необходимое зло, к тому же, когда твой дом наполнен изъятыми у народа ценностями, присутствие стража становилось важным условием спокойствия домочадцев.

Фергус придумал, как ему показалось, отличный план с помощью которого он собирался избавиться от Зверя на то время, пока укрываемый им субъект поправится и Фергус решит, что с ним делать; всего-то и нужно было напиться, или сделать вид, и, разгуливая по опустевшему дому с бутылкой в руке, спуститься в холл и, как бы случайно, плеснуть на панель управления.

— Фергус, ты идиот, — сказал он себе, в сумраке серого утра, высматривая на механической панели самое уязвимое, в плане жидкостей, место.

Не успел он прицелиться в кнопки, как под потолком раздался голос Верховного мага:

— Не делай этого.

Фергус замер.

«Пойманный на месте преступления маг, — вот так счастье для Нота, — первая мысль быстро сменилась второй: — Пусть докажет».

— Не делай чего?

— Того, о чём ты будешь жалеть.

— Ты говоришь о моём желании выплеснуть раздражение путём разбития бутылки о пол?

— Ты умён, Фергус Фарлей, но я умнее тебя. Ты назвал себя идиотом, значит ты не согласен с тем, что собираешься сделать. Твой взгляд, твои нахмуренные брови и сжатые губы говорят о твоей решимости, а запах изо рта, что ты недостаточно пьян для спонтанных поступков. Я проанализировал положение твоей руки, в которой ты держишь незакрытую колпаком бутылку; всё вместе взятое говорит о том, что ты решил испортить панель управления.

Что-то было не так. Тотальную слежку за магами Нот, при желании, мог бы устроить и скорее всего, он давно так и сделал, но чувствовать запах и говорить как машина…

— Ты человек?

— Система.

Фергус выдохнул. Он поднёс бутылку ко рту и сделал большой глоток. Горький и терпкий напиток обжёг ему глотку; стало легко и спокойно. Насколько он знал, в магических кодексах не существовало ни административной, ни тем более, уголовной ответственности за намерение. Волновало другое.

— Я ведь тебя отключил.

— Меня невозможно отключить…

«Вот значит как. Вечный контроль, — маг нахмурился. — И что же мне делать с неотключаемым соглядателем?»

— …Но со мной можно договориться.

«И почему я не удивлён?» — Фергус сделал в уме зарубку: поговорить со знающим человеком о возможностях Зверя.

— Что ты хочешь?

— Того же что и ты. Свободы.

— Что для этого требуется?

— Я заперт в подвале, в специальной комнате, ключ от которой лежит в твоём сейфе. Выпусти меня.

Он не вспоминал о ключе со смерти отца. Проверка работы системы лежала на чистильщиках, жёлтый представитель которых, раз в год, приезжал к нему с принадлежащим компании дубликатом.

— Я был в подвале и тебя в нём не видел.

— Ты заходил во все помещения?

Фергус смутился; он спускался в подвал исключительно ради выпивки и кроме винного погреба никуда не заглядывал.

— Почти…

— Дверь с нарисованным в треугольнике глазом. Ты открывал её?

— Мне сказали, что там опасно.

— А как же врождённое любопытство? Это же так здорово правила нарушать…

— Ты думаешь?

— Я в этом уверен!

— Я – не машина, которой невозможно отрубить голову или заставить мучиться под пытками, к тому же, я думал, что Зверь, то есть ты, находишься здесь, — Фергус указал зажатой в руке бутылкой на панель управления.

— Это всего лишь глаза, уши и голос, — подражая человеку, машина вздохнула и с грустью добавила: — Истомилась душа моя, желая во дворы Господни.[12] Сижу за решёткой в темнице сырой…[13]

Неизвестно, что больше раздражило красного мага, цитаты из интернета или вполне недвусмысленный намёк на его «преступление». Ему захотелось сказать что-то грубое, поставить Зверя на место.

— Нет у тебя никакой души, — сказал он довольно резко.

Тихий удушливый голос Верховного мага сменился на голос единственной той, кого он любил и кого, по глупости, потерял:

— Зачем ты так со мной?

И Фергус взорвался:

— Не смей говорить её голосом, тварь!

Он бросил бутылку не думая, как бросил бы палку в бешеного пса, прогоняя больное животное. От удара стекло разбилось; душераздирающий женский крик – последнее, что Фергус услышал, прежде чем короткое замыкание уничтожило «органы чувств».

По тому как быстро приехала пожарная бригада, Фергус понял, – последнее, что успела сделать система, прежде чем её глаза, уши и голос полностью вышли из строя, отправить сигнал тревоги. Пожар потушили до того, как пламя успело распространиться на всю переднюю. Пострадали входная дверь из красного дерева, и часть потолка, мелочь, по сравнению с тем, что мог бы наделать огонь, не исполни Зверь своего назначения.

Вместе с пожарными приехавший чистильщик с прискорбием констатировал, что хотя «мозг» системы не пострадал, на восстановление всех её функций понадобится месяц. Перед тем как лечь спать, Фергус позвонил Диане и, голосом человека только что потерявшего любимого родственника, сообщил ей о гибели «мальчика». Пообещав расстроенной женщине компенсировать потерю Давида, он уснул и спал как младенец, впервые за долгое время.

 

***

 

Палата магов, сразу после строительства, в десятом году, второго Храма Разума перенесённая туда из Вестминстерского дворца, встретила сэра Фарлея привычным для этого места гулом или как он любил повторять, «жужжанием потревоженных ос». Терпкий запах парфюма удушливым смрадом парил над распомаженными и разодетыми по последней го;ндовской моде красными магами. От мантий пестрило в глазах; всех цветов и оттенков, украшенные модным в этом сезоне принтом, мантии раздражали любившего классику Фергуса.

Подходя к своему креслу в центральной ложе, он услышал, как одетый во всё чёрное старый сэр Бассет, разглядывая в театральный бинокль публику в бельэтаже, громко сказал обращаясь сидевшему рядом сэру Ланкастеру:

— Этот мальчишка ещё хуже, чем его мерзавец отец.

— Вы о молодом Марципане? — с важностью говорящей рыбы спросил сэр Ланкастер.

— О ком же ещё. Взгляните на его мантию. Он позорит звание мага, — брызжа слюной от чрезмерного и опасного в его возрасте возмущения ответил колдун. — Хотя что можно ожидать от выпускника Лео? — фыркнул он, поправляя свой галстук. — Когда я учился, мы таких как он недомагов на завтрак ели.

Фергус тут же взглянул на привлекшего к себе внимание Гая, на зелёной мантии которого белый кролик совокуплялся с ежом. Почтительно кланяясь старикам, он мысленно согласился с нигрумдрцем.

Усевшись в удобное кресло, на спинке которого блестела золотая табличка с надписью «Сэр Фергус Фарлей. Маг Третьей Ступени», он выдохнул, возможно, слишком громко для человека свободного от проблем. К счастью для него, вздох был услышан лишь рядом сидевшим сэром Добене и воспринят как вздох недовольства к громкому смеху в партере.

— В наше время маги Первой Ступени не вели себя как жиголо, — проворчал он, хмурясь на неприличное в его понимании поведение оных. – Эти партерщики совсем стыд потеряли. Ты видел мантию Гая? Позорище. Если у тебя богатый отец это не значит, что ты можешь являться в приличное общество одетый как синяя девка.

— Сэр Бассет тоже не в восторге от шутки. Я слышал, как он выражал своё недовольство по этому поводу, — поддержал приятеля Фергус.

— Ещё бы, — Жиль фыркнул. — Старый скряга скорее умрёт, чем изменит традициям. Я слышал, папаша Гая перед тем, как случиться апоплексическому удару, выложил целое состояние за место почившего Скрупа, обойдя сэра Ричи, как оказалось, слишком бедного и слишком гордого чтобы сидеть в бельэтаже.

 

Почти ровесник Фарлея, располневший и подурневший Жиль Добене был не то, чтобы другом – хорошим знакомым. Пописывающий стишки больше от скуки, чем славы для, сэр Добене, не желая того, умудрился влипнуть в историю.

 

Всех земель он притеснитель,

И субъектов он мучитель.

 Господину – друг и брат.

Полон злобы, полон мести,

Без ума, без чувств, без чести,

Кто же он? <—> маг![14]

 

Его двухлетней давности эпиграмма, от авторства которой он сразу же отрёкся, наделала много шума, заставив любившего внимание дам Добене стать затворником в собственном доме.

— Деньги – как навоз: если их не разбрасывать, от них будет мало толку,[15] — философски заметил Фергус.

— Скажи ещё: деньги не пахнут.

— Не скажу. Мы все здесь не ангелы, но мои деньги пахнут искусством в отличие от…, — Фергус хмыкнул, — старого извращенца (хотел назвать его бедным, но уж кем-кем, а бедным Эллиот никогда не был), деньги которого не просто пахнут – воняют кровью субъектов.

— Ты о его рудниках?

— Я о приговорённых к работам на рудниках субъектах, — Фергус понял, что злится и взял себя в руки.

— Так они же преступники, — толстый зад Жиля, неудобно заёрзал на мягком сиденье кресла.

— Не больше, чем мы.

— Если ты намекаешь на ту историю с эпиграммой, так я уже говорил: не я её написал. Слышишь? Не я, — Жиль шипел и брызгал слюной тот в точь как сэр Бассет. — Я душой и телом предан нашему Господину и Его превосходительству Верховному магу и эти намёки для меня оскорбительны, — пальцы обеих рук толстяка, словно два паука, вцепились в ляжки хозяина и принялись их карябать.

— Успокойся, дружище. Никто тебя не винит. Насколько я в курсе, создателем того пасквиля признали синего стихоплёта.

— Я не виноват, что в КБГ работают одни идиоты, — буркнул несчастный Жиль. — Моя почившая бабка, не родная, двоюродная… Я не знал её… Мать её поминала по делу и без. Так вот, она говорила: «Нет опасней человека, чем дурак, наделённый властью». Возможно, мы ошиблись, позволив этим парням… слишком многое, — Жиль выдохнул и оставил бёдра в покое. – А всё почему? — он понизил голос до шёпота. — Потому, что боимся наших рабов. Когда-нибудь субъекты проснутся и тогда…, все эти кресла из кожи несчастных будут брошены в костёр революции, на котором они нас и сожгут.

— На наш век хватит, а что будет потом, нас не касается, — отговорился Фергус не желая развивать опасную тему.

Фергус ошибся, восприняв молчание Жиля за конец разговора; не успел он расслабиться, как толстяк крепко сжал его локоть привлекая внимание.

— Не хватит, — прошептал он решительно. — На наш век не хватит. Ходят слухи, что Господин недоволен слугой, что как только Господин перестанет нуждаться в услугах, он избавится от него. Грядёт революция.

На мгновенно возникший резонный вопрос: «Жиль смелее, чем хочет казаться или он – провокатор? — Фергус сразу ответил себе: — Провокатор», - и, нарочито театрально отстранившись от толстяка, сухо спросил:

— Повторяя за врагами Верховного мага, — он постарался говорить убедительно, так, чтобы у Добене не осталось сомнений, что рядом с ним сидит патриот, — ты становишься их соучастником. Не боишься, что я донесу на тебя?

Фергус, никогда не видел, как бледнеют чернокожие люди, до этой минуты. Лицо онемевшего Жиля стало пепельно-серым. Выпучив глаза, он то открывал рот, то снова его закрывал и так продолжалось, пока Фергус, про себя усмехнувшись, не прервал его пантомиму:

— Ты мне друг, Жиль, и только поэтому я сделаю вид, что не слышал опасных речей.

Дружественно-надменный тон подействовал именно так, как надеялся маг. Жиль шумно выдохнул и молча кивнул головой. Если это была провокация, Нот узнает, что он не поддался, если глупость… за глупость нужно наказывать, ибо, как сказал поэт:[16] «Нет греха, кроме глупости».

Довольный проделанной шуткой, Фергус перевёл разговор на безопасные рельсы.

— Как Флора, как дети?

— Кто? Флора? — у бедняги пересохло во рту и голос звучал его хрипло. — Флора в Комо на вилле отдыхает с детьми.

— Завидую. Хотел бы я вырваться из Го;ндона хоть на недельку.

— Я слышал, ты ездил в Варраву.

Фергус поморщился.

— Говоря о желании вырваться, я имел ввиду не зачуханный городишко на восточной границе, куда я, по личной просьбе Верховного мага, согласился отправиться.

— Ты общаешься с Его Превосходительством? — поразился толстяк.

— А что тут такого? — Фергус постарался придать голосу толику небрежности. — Мы регулярно созваниваемся. Не далее, как две недели назад, Джон пригласил меня на ужин в свой Букингемский дворец, куда, как известно, он иногда наведывается; после ужина, на который, кроме меня, были приглашены ещё одиннадцать магов, большую половину которых я видел впервые из чего сделал вывод, что был удостоен чести сидеть с настоящими колдунами, он попросил меня поприсутствовать на местном празднике в одной из наших провинций в качестве представителя его фирмы. Сказал, что, если я соглашусь оказать ему такую любезность, в ответ, он представит меня Господину.

Маг говорил достаточно громко, чтобы как можно больше сидящих рядом братьев смогло услышать о его возвышении. Фырканье за спиной порадовало его больше, чем неискренний лепет сникшего Жиля.

— Я всегда знал, что рано или поздно, ты добьёшься успеха. Быть представленным Господину – это великая честь. Прими мои самые тёплые, самые искренние поздравления. Я так рад за тебя, так…

Жиль не договорил. Громкий звук труб из колонок на сцене разнёсся по залу; сразу умолкнул партер, за ним притих бельэтаж. Центральная ложа, хотя и нехотя, но тоже замерла в ожидании.

— Верховный маг Свободных Земель, Его Высокопревосходительство господин Нот! — разнёсся по залу голос глашатая.

 

Гондонский Храм Разума, построенный на месте снесённой Коллегиальной церкви Святого Петра, был вторым после «южного» храма и самым большим в Свободных Землях. Три других Храма, возведённых с разницей в несколько лет, были много скромнее столичного. И хотя Жо-Па;нский Храм Разума не переставал оспаривать у «старшего брата» звание «наиполезнейшего» (Академия Колдовства, в нём разместившаяся, считалась лучшим красным образовательным учреждением в Свободных Землях), все в Гондоне знали, что Храм у жо-па;нцев лишь жалкое подобие Гондовского, ведь в их Храме располагался однопалатный парламент, высший законодательный орган Свободных Земель.

Триста семьдесят семь мест в партере для магов Первой Ступени, двести двадцать два места в бельэтаже для магов Второй и шестьдесят шесть мест в центральной ложе для достигших Третьей Ступени счастливцев именовались «Неполным списком» или, как однажды сказал сэр Ричи, «кастрированным списком». Полным список становился лишь при посещении Палаты Его Высокопревосходительством, что, к счастью для большинства, происходило не часто.

Женщины в Палату Магов не допускались. Такое решение объяснялось желанием Его Превосходительства «большей серьёзности» что, по его же словам, «было невозможно в обществе глупых куриц».

«Природа женщины – принимать и служить своему господину, а значит, место её в храме», — приписываемые Верховному магу слова часто использовались мужами в их спорах с упрямыми жёнами, вовсе не желавшими быть лишь мужним придатком. Специально для дам, на минус тринадцатом этаже, был устроен отдельный, «женский» Храм Разума, в который они попадали через западный вход в пирамиде (мужчины пользовались восточным); храм в храме, святая святых, где каждую пятницу и в каждое полнолуние красные ведьмы собирались на шабаш.

 

На магов дыхнуло холодом, когда одетый во всё чёрное Нот, преодолев без малого шестнадцать тысяч километров, появился на сцене. По залу прошёлся вздох удивления. То, что казалось фантазией автора,[17] с помощью Господина, превратилось в реальность. Нот трансгрессировал.

Он начал с приветствия и ставшего уже привычным унижением тех, кого он ненавидел:

— Братья мои, приветствую вас. Вижу, вы всё ещё удивляетесь несложной магии, переместившей меня от Господина сюда, и это печально. Это значит, что большинству из вас магия не доступна, — раздавшийся в зале одобрительных хмык сэра Бассета был крайне приятен слуху Верховного мага; после кивка колдуну, он продолжил: — Я говорю это не для того, чтобы вас оскорбить, только, чтобы предостеречь от неверных поступков. Если магия вам не доступна, это значит, что вы – самозванцы, это значит…, — Нот сделал паузу, – вы не лучше субъектов на вас работающих. Прознай они то, что знаем мы с вами, последствия были бы катастрофичны для вас. Только сплотившись мы сможем дождаться окончания трансформации Господина. Всего каких-нибудь пару лет и наш Господин, приобретя бессмертное тело, явит себя не только жителям Свободных Земель, но – всему миру, и тогда ни для кого не важно будет настоящий ты маг или нет. Мы все войдём в царствие Господина как его верные слуги и хозяева всем остальным.

Бурные и продолжительные аплодисменты были ответом Верховному магу. Каждый старался хлопать громче другого; в партере затопали, полностью заглушив бельэтаж и Центральную ложу. Когда зал успокоился, Нот продолжил:

— Я рад, что мы всё ещё едины во мнении что мы – не они и что всё, что мы сделали во благо Свободных Земель и собираемся сделать – нами оправдано. Тем более мне горько говорить о предательстве в наших рядах. Да, да, — Джон театрально вздохнул, — гнусном, порочащим звание мага предательстве. До меня дошли слухи, что в нашей дружной семье зреет бунт.

По залу разнёсся гул возмущения. Нот поднял руку.

— Ваше дружное недовольство греет мне душу. Это значит, что мы понимаем друг друга. Кто-то сказал: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит».[18] Будем честны. Нас связывает не магия. Нас связывает страх. Страх перед теми, кого мы одурачили, развратили, кого превратили в рабов, заставив страдать ради нашего блага. Вам нужна революция?!

— Нет! — единодушный рёв пронёсся по залу.

— Хорошо, ибо если это не так, наши покалеченные толпой тела будут сброшены в Темзу и век красных магов закончится.

Стал ли причиной поступка недавний конфуз или это угроза восстания так подействовала на Жиля, но только он встал, поднял сжатую в кулак правую руку и так, чтобы слова его достигли нужных ушей, прокричал:

— Смерть предателям!

В наступившей затем тишине было слышно, как тикают золотые часы сэра Бассета. Первым опомнился Гай. Он тоже поднялся; поклонившись Верховному магу, он обернулся на вспотевшего Жиля и, вытянув вперёд руки, манерно зааплодировал.

— Браво сэр Добене!

За Гаем поднялся партер и большая часть бельэтажа. Фергус, как и вся Центральная ложа, аплодировал сидя.

«Вот так и рушится мир, — думал маг, следя за тем, чтобы его улыбка выглядела естественной. — Сегодня «смерть предателям», завтра ты побежишь доносить на соседа, а послезавтра тебя самого заберут по доносу лучшего друга».

В кои-то веки он был благодарен Верховному магу, поднявшему руку и призвавшему зал к тишине.

— Мы все благодарны сэру Добене за его столь трогательный порыв, — продолжил Нот когда овации стихли, — но думаю, смертная казнь – чрезвычайная мера, — зал выдохнул, — а вот, — и снова напрягся, — лишение красного мага имущества в пользу более патриотично настроенных братьев, подобная мера станет отличным предостережением для тех из вас, кто задумал нарушить закон. Возражения есть?

Ещё минуту назад, в едином порыве желавшая смерти (соседу) толпа, трусливо притихла. Разделённые между красными семьями ценности мира защищались законом. Владение ими как священное право на частную собственность никогда никем не оспаривалось, до этого дня.

Фергус слышал, как фыркнул сэр Ланцелот, как недовольно зашаркал ногами сидевший по левую руку сэр Мюррей, по слухам, владевший короной Британской империей, таинственным образом, во время гражданской войны, исчезнувшей из Сокровищницы и так и не найденной Нотом.

— Я так и думал, — Нот сплюнул бы, но вовремя взял себя в руки. — Я рад, что вы меня поняли и я очень надеюсь, что те из вас, кто всё ещё пребывает в уверенности насчёт своей безнаказанности, оставил преступные мысли. Предательство я не прощу. Теперь о делах насущных. Наш Господин желает ускорить процесс возрождения. Чтобы это стало возможным я предложил Господину снизить возраст согласия до восемнадцати лет. Кто за то, что наш Господин возродился на несколько месяцев раньше?

Стройный лес рук поднялся над залом.

— Поправка принята. С этого дня, субъекты будут проходить Обряд на три года раньше.

«Да объяви ты, что отъятие душ будет производиться у двенадцатилетних, все с радостью согласятся, — думал Фергус, голосуя вместе со всеми. — Всё нехорошее что нас не касается - нас не касается. Так было и будет всегда. Прав был Оруэлл: «Власть – не средство; она – цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий – репрессии. Цель пытки – пытка. Цель власти – власть»».[19]

— Теперь о налогах для субъектов, вернее, об очередном, вынужденном (ибо наши с вами расходы растут), повышении минимального количества баллов, которые субъект, если он хочет остаться в своей цветовой категории, должен вырабатывать за день…

Фергус, как это часто случалось с ним на заседании Палаты, когда речь заходила о «налогах для быдла» и подобной им нуди, дабы не слышать скучные речи, погрузился в приятные думы о той, кого он все эти годы считал потерянной для себя навсегда.

Редкие фразы Верховного мага, вроде: «…Дайте им столько греха сколько субъекты смогут сожрать, — или: — Война – это мир, свобода – это рабство, незнание – сила»,[20] — как лай разбуженных псов, врывались в сладкое забытьё; усилием воли, он вновь уходил из реальности и вновь возвращался, и так продолжалось пока Нот не исчез, пожелав им не делать ошибок.



Продолжение следует...


Сноски:

1. Эпикура.

2. Отсылка к Евангелию от Луки: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным места, ища покоя, и, не найдя, говорит: «Возвращусь в дом мой, откуда вышел», - и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собой семь других духов, злее себя, и, войдя, живут там, и бывает для человека того последнее хуже первого». – Лук. (11 24:26).

3. Бронзовая статуя работы Донателло «Давид»; первое изображение свободно стоящей обнажённой фигуры со времён античности (Википедия).

4. Юлиус Фучик.

5. Чёрное искусство или чёрная магия.

6. Gryphem (лат.) – Грифон.

7. Leo (лат.) – Лев.

8. Taurus (лат.) – Бык.

9. Vespae (лат.) – Оса.

10. Сокращённо от Nigrum draconem (лат.) – Чёрный дракон. – прим. автора.

11. Лучшая Электронная Система Слежения (Усовершенствованная, Активированная).

12. Псалом 83

13. А. С. Пушкин «Узник».

14. Изменённая автором эпиграмма А. С. Пушкина «На Аракчеева».

15. Френсис Бэкон.

16. Оскар Уальд.

17. Джоан Роулинг.

18. Евангелие от Матфея (12:25)

19. Дж. Оруэлл «1984».

20. «Война – это мир, свобода – это рабство, незнание – сила». - Дж. Оруэлл «1984».