Печалька на одну ночь 6

А на следующий день они уехали на экскурсию к Ласточкиному Гнезду. А я прошлась вдоль пирса, посмотрела на далекие аквамариновые дали и бросилась в воду. Проплыла между первым пирсом и третьим, всего порядка семисот метров, и уже тогда только вылезла, немного запыхавшись и без сил. Потом долго лежала на песке, вспоминая Сашу, вспоминая Борю, вспоминая Вадика. Что бы сказал Вадик, увидев меня сейчас? Ничего бы не сказал, он бы меня просто не узнал, вот и все… да и зачем мне воспоминания о Вадике, вот зачем мне они? Непонятно… Как едкой занозой, вонзился мне в сердце этот Вадик. Сокурсник Вадик, которого я видела последний раз, когда мне было двадцать лет… Потом он перевелся куда-то, я не знаю даже, куда… И я вздохнула свободнее, еще не понимая, что этого тупицу Вадика я буду вспоминать всю свою оставшуюся жизнь. Вспоминать с содроганием, не без этого. Но тем не менее, вспоминать. Что бы сейчас сказал Вадик? Как бы он на меня посмотрел? Что бы подумал? Какую очередную глупость сморозила бы я в телефонном разговоре с Вадиком? Все это были вопросы без ответов, поскольку Вадик был со мной еще тогда, когда по Земле бродили динозавры, был Плейстоцен, было жарко и влажно, моя Земля была молода и полна сил: я была на первом курсе института. Да. Определенно, на планете моего детства и моей ранней юности тогда еще не вымерли динозавры. И тиранозавры моей планеты были тогда еще в самом соку: мне было 17 лет.
В тот же день, к вечеру, мне необычайно повезло: я сдала сразу два лучших номера на даче Степанова, номер 7а и 7б. Они приехали и заселились сразу же, не раздумывая, не спрашивая о ценах. Это были брат и сестра Плоскинские, Лера и Даня. Даня был старше Леры лет на пять: он был значительно выше ростом, и уже немного лысел, но совсем чуть-чуть. А Лера была подвижная молодая еврейская девушка, очень веселая, очень рыжая, с прозрачными зелеными глазами. Я так поняла, что Лера хотела на юга, но ее одну родители не отпустили, а только со старшим братом в тандеме, с Даней. У Дани тоже были те же самые прозрачные зеленые глаза, как и у Леры, тот же самый длинный иудейский нос, полные губы… Но он не был крашеным, как Лера. Волосы у него были совершенно прямые, цвета воронова крыла, немного уже редеющие по бокам от челки. Лера и Даня выглядели так, как будто были потерявшимися близнецами: они были чрезвычайно похожи друг на друга, и, как я выяснила потом, они были совершенно без ума друг от друга, прямо как потерявшиеся и обретшие друг друга близнецы. Особенно Даня. В то время, как Даня был безумно влюблен в свою младшую сестренку, Лера беззастенчиво этим пользовалась. Ей хотелось найти себе богатого жениха, а для этого нужны были средства, как кажется многим особам без семи пядей во лбу. Куриные мозги всегда стремятся одеться красиво. Им кажется, что это будет умнее всего, нацепить на себя все фирменное, все роскошное и блестящее и потом ходить так, распушая перышки, расправлять свой хвост пошире, улавливая в свои сети любителей красоты и мишуры… И это прекрасно, на самом деле. Каждая золотая рыбка заслуживает своего старика. Каждый охотник желает знать, где сидит фазан. И вот пока Лера, изображая из себя богатую невесту, сидела на пирсе и привлекала богатых старичков, ее бедный брат Даня сидел со мной на кухне и без остановки жаловался на сестру. Жаловался он на Леру всегда восхищенно. Вот, мол, стерва! Всю зарплату у меня вытягивает, а потом еще и мозг выносит: купи дубленку, купи машину, свози на отдых к морю. В общем-то, бедный Даня был довольно богат, он работал в нефтяной компании, но, сколько бы денег он ни зарабатывал, их тут же у него забирала бдительная Лера. Она беззастенчиво пользовалась тем, что Даня в нее влюблен, распушала свой павлиний хвост и перед ним тоже, в первую очередь, забирала у него наличные, уходила кутить по кабакам, знакомиться с отдыхающими, ища себе какого-нибудь богатенького Буратину, чтоб стать для него … нет, не Мальвиной. Конечно же нет. Чтоб стать для него персональной Лисой Алисой. Ни больше, и не меньше.
Когда Лера уходила кутить, мы с Даней оставались вдвоем на даче Степанова. Он любил посидеть перед телевизором, пока я мыла посуду после завтрака, любил поплакаться о том, как он любит свою Леру и как жестко она ему выносит мозг. Даня был печален, убог, приставуч. И я сама не знаю как я вдруг обнаружила себя в номере 7б, в постели у Дани. Казалось бы, смысла в этом нет ни малейшего. Это было довольно противно - спать с человеком, так откровенно повернутом на собственной младшей сестре. И тем не менее, я спала с Даней, и делала я это потому, что спать мне в ту пору было просто не с кем. Все остальные комнаты дачи Степанова занимали семьи с детьми, вокруг носились детки лет шести-семи-восьми, они держали нашего дачного кота Тимофея за хвост, оборвали веревки для белья, запускали воздушных змеев, учились плавать. В общем, веселью не было предела и лишь мы с Даней, как два грустные гномика: Ворчалкин и Брюзжалкин, запирались в номере 7б, чтоб не видеть детского веселья и просто прийти в себя немного… Даня мне не слишком нравился, было в нем что-то кринжовое, что-то такое доморощенно-нахальное, что часто бывает у местечковых евреев, которые живут в своей общине десятилетиями, никогда не выходя из нее.