Она привлекает мое внимание, - не в первый уже раз проходит из стороны в сторону плывущим расслабленным шагом человека, который чувствует не только себя в безопасности, но и все вокруг в установленном им и самовоспроизводящемся порядке. В мягких хлопковых брюках и блузке, светлая, словно утренняя, встречает гостей нежной улыбкой, раскрывающим движением руки рассаживает их за столики, поглаживанием тисненой кожи оставляет меню, вновь улыбается, затем оглядывает весь зал поверх голов и вновь отплывает.
Она проделывает это с одинаковой нежностью в лице, кто бы ни вошел. И будто спотыкается у самых дверей, поднимает глаза и отступает назад, но все с той же мягкостью движений, когда навстречу ей входит человек, настолько большой, что кажется затмевает собой свет. Широкая клетчатая рубаха, с закатанными на три четверти рукавами, похожая на кимоно, джинсы, армейские ботинки. Я задержал поднятую руку с чашкой кофе, разглядывая его, неуместного ни размерами своими, ни манерами в этой белой кофейне с зеркалами в стразах и раскидистой зеленью в кадках. Но они поздоровались, как давние знакомые. Официантка, которая в это время доставала кондитерскими щипцами пирожные из стеклянной искрящейся чистотой витрины и осторожно, закусив острый язычок, разносила их по тарелочкам, подставляя снизу ладошку на случай конфуза, тоже приветливо кивнула вошедшему.
Он остановился в самом проходе и, сгорбившись, как человек, привыкший наклоняться в каждом дверном проеме, ковырял что-то в своем смартфоне. Вот отнял руку, поднес его к уху – и моя трубка завибрировала в ответ. «Ого!» – подумал я, догадавшись что это тот самый мой визави, который позавчера прислал смс, сославшись на одного моего знакомого из деловых, и сказал, что у него есть ко мне предложение. «С вашим агентом я предпочел бы договариваться после принципиального согласия, дело щекотливое, но и гонорар много выше рынка», - уточняло смс, обезоруживая мои безразличие и лень.
Не отвечая на вызов, я просто поднял руку. Великан заметил знак краем глаза и, развернувшись в мою сторону, громадой двинулся между столиков и латте-девиц с их ноутиками, игрушками на сумках и разноцветными ногтями. Под рубахой на широкой груди показалась черная футболка с принтом в виде кельтского креста, похожего на сетку прицела, украшенного рубинами, и надписью «Покайтесь, ибо приблизилось». Подошел и протянул руку. Я, неловко привстав, с опаской пожал ее – обошлось, ладонь у него широкая, но мягкая, горячая. Великан сел напротив меня. Только сейчас я заметил у него настоящую, сделанную из бумаги газету – он бросил ее, порядком замятую на стол рядом с собой.
- Добрый день! Рад, что вы пришли. А я кажется не опоздал.
- Здравствуйте! Нет, все нормально.
Я выжидающе рассматривал незнакомца, пока он устраивался на слишком жестком, слишком низком, слишком хлипком для него стуле, подтягивая под столом джинсы на коленях. Квадратная голова с черными коротко стриженными волосами, которые казалось росли в разные стороны над выпуклым нависшим над мелкими круглыми глазами лбом. Неровный, возможно некогда сломанный нос, мелкий круглый подбородок. Поэтому голова не столько квадратная все-таки, сколько треугольная, как у быка – по сторонам этого мощного, обросшего волосами лба рога были легко представимы.
- Меня зовут А1, я представляю брендинговое агентство «Конструкция имени» и хочу, чтобы вы написали о нас книгу. Не статью, которая промелькнет и забудется, а полноценное произведение, - чтоб осталось в библиотеках и собраниях, с собственной, так сказать, экосистемой смыслов.
Я вопросительно поднял брови, но этот мужчина, настолько большой, что мне казалось я чувствую его гравитационные волны, даже и не смотрел на меня, а безразлично оглядывал по сторонам словно был вынужден говорить банальности, при том малозначительные. Даже не какой-нибудь выспренный «Иоанн», а попросту «А1». Говорил, и его нижняя челюсть описывала неровные круги, как вручную установленный жернов.
- Реклама нам не нужна, мы нуждаемся в стороннем, насколько возможно объективном свидетельстве, - продолжал он, ровняя взглядом пространство вокруг; девицы присмирели, залоснились и прижались, как трава на ветру, - Мы занимаемся разработкой управленческих практик массового поведения и сейчас проводим Самый Большой эксперимент, так проект называется «Самый Большой эксперимент» - А1 переложил газету из стороны в сторону, загнул уголок страницы, принялся его разглаживать большим и указательным пальцами, не зная, к чему еще приложить свои ручищи. Ему принесли кофе. Он пьет черный, настоящий черный – без сахара.
- Эксперимент уникальный и по масштабу, и по длительности, результат слабо предсказуем. Есть конечно кое-какие представления, но вариативность очень высокая. Возможно проявятся эффекты и вовсе недоступные нашим обычным индикаторам. Поэтому кроме формальных протоколов требуется живое описание процесса. Не знаю, что это будет – на ваше усмотрение – серия очерков, роман или документальное описание, не разбираюсь в этом. Лишь бы оказалось максимально полной правдой.
Наконец вперил в меня свой бычий взгляд, выжидающе замолчал.
- Заинтриговали, - проговорил я, - но пока ничего не понятно.
- Вы должны стать свидетелем, с полным погружением в нашу деятельность. NDA, разумеется, на все время работы и дальше на ту информацию, которая не войдет в книгу. Если предполагаете репутационные для себя риски, то не проблема исключить ваше авторство. В любом случае публикацией будем заниматься мы. От вас требуется лишь наблюдать, запоминать, задавать вопросы, разбираться в деталях, а затем максимально полно описать все, чему были свидетелем. Я даже со сроками не тороплю. Ну скажем, рукопись должна быть готова через пару месяцев после окончания эксперимента. Хорошо-хорошо, пусть три.
Я никак не реагировал, допивал свой остывший кофе и внимательно слушал – А1 разговаривал будто сам с собой. Но вот вопрос:
- Вы предлагаете кота в мешке – я ни разу не слышал о вашем агентстве, не знаю, как относиться к имени, которым вы представились, и понять, с чем именно имею дело смогу, вероятно, лишь согласившись. Почему я?
- Видите ли, заказ сформирован достаточно давно, но я долго искал исполнителя. Очень долго, поверьте, пока не получил рекомендации, которые меня устроили. Вы из тех, кого мы называем стабилизаторами, позже объясню, если хотите, что это такое, - склонны к манипулированию, но при этом скептичны, ироничны, с ярко выраженным индивидуалистским настроем, что в совокупности превращает вас в человека, для которого истина важнее комфорта. Настоящее удовольствие вы получаете только тогда, когда объективная реальность идет вразрез вашим интересам. Именно так – вы не подстраиваетесь под нее, не пытаетесь выиграть от владения ее законами, напротив, в этом противоречии, в поражениях перед действительностью вы находите жизненную энергию. Поэтому истина так для вас важна. Это разновидность мазохизма, так что не стоит упрекать меня в пафосе – А1 усмехнулся, - такая конфигурация личности не является вашей заслугой, но оказывается удобным для меня инструментом. Образование, эрудиция, критически настроенный ум, внутренняя культура, профессиональная честность – все это безусловно необходимые качества, их уж я не буду упоминать.
Мне стало неловко от препарации, которую произвел надо мной незнакомец, огромный настолько, что до меня казалось не долетало ни единого звука из-за его спины. Голосом человека, который прожевывает банальность, он говорил обо мне нечто такое, о чем я и не думал никогда, при этом сам по-прежнему оставаясь для меня закрытой книгой. Позднее я понял, что именно этим знанием обо мне, а вовсе не интригой о практиках управления массовым поведением, или гонораром за работу он меня и соблазнил.
- Почему вы упомянули манипулирование, как значимую характеристику? Сказали «склонны к манипулированию», начали с этого…
- Это профессиональная деформация, если хотите. Манипулирование подразумевает наличие собственных интересов, является косвенным признаком субъектности, что не так уж часто встречается, поверьте. Это с одной стороны. А с другой – указывает на замкнутость и отстраненность, автономность, некоторую степень герметичности. Психологи правы, когда находят манипулирование особой формой насилия. Но ведь даже секс – его форма, если подумать. Нет, я не оправдываю, просто живу в несколько более сложном контексте.
А1 заверил, что мне будет по-настоящему интересно, сказал, что бояться здесь нечего – он не предлагает ничего такого, чем я бы не занимался и сам по себе; дал время подумать до завтра.
- Буду ждать в восемь утра. Вот адрес, - он вынул из кармана рубахи, в котором у него и портмоне, и блокнот, и какие-то сложенные записки, кремовую ручку с золотой клипсой, написал на салфетке адрес, - а это код, который нужно набрать в лифте, и он доставит на нужный этаж; на панели есть специальное поле для ввода, увидите. Если придете, - значит договорились, нет – просто забудем без всяких последствий, но к моему сожалению, - извлек из того же кармана визитную карточку, - Это наш юрист, передайте своему агенту, если решите продолжить сотрудничество.
На визитке значилось: «Конструкция имени. E5, юридическое сопровождение». В левом углу карточки - символическое изображение дерева, собранное из ломанных линий. Я подумал, что образы растений в качестве маскота обычно выбирают производители натуральной косметики и различные экологические активисты.
- Гонорар двойной от обычного, - продолжал А1, - я не знаю сколько, пусть ваш агент назовет сумму. Кажется все, да?
Посмотрел на меня с удивительным для всего своего облика дружелюбием и даже как-то просительно, вынул из кармана теперь уже джинсов пару мятых купюр, сунул их под чашку, скомкал газету и поднялся, чуть сдвинув столик в сторону.
- Спасибо и всего хорошего.
Я пожал его руку и наблюдал, как этот верзила, который в наше время все еще читает бумажные газеты и пользуется наличными деньгами, заковылял к выходу. Когда он скрылся, вокруг словно просветлело и все вновь плавно задвигалось.
И теперь я стою перед одиноким зданием на окраине города в окружении молодого сквера – здесь есть даже маленький сад камней; над ним высится, сильно склонившись на сторону, двуствольная коряжистая береза – и пытаюсь сосчитать число этажей. Здание строгой кубической геометрии, оно сплошь убрано темно-бордовой плиткой, по всем четырем стенам - монотонный раппорт окон в графитовых рамах, первый входной, самый высокий этаж выделен неоклассическим карнизом в стиле ранних нью-йорских небоскребов. Семь тридцать утра – я считаю очень важным приходить чуть раньше и делать чуть больше, чем было оговорено. Поэтому не люблю светских мероприятий.
Я обошел здание кругом – все входы оснащены электронными замками, никаких вывесок или навигационных указателей. И у меня нет никаких инструкций о том, как проникнуть в здание – видимо, нужно проявить смекалку, а попросту говоря, подождать, когда кто-нибудь выйдет или войдет с ключом. Мне повезло – из тех дверей, у которых я остановился, вскоре вышла женщина на утреннюю прогулку своего спаниеля. Пришлось поторопиться и, подхватив плечевую сумку, уворачиваясь от любознательного носа собаки, грозившей запутать мне ноги своим поводком, я едва успел удержать закрывающуюся дверь. Женщина и глазом не повела, словно ее псина была вполне дееспособна, чтобы самостоятельно выстраивать отношения с окружающими.
Внутри - прохладный холл с зелеными, под малахит стенами и золотистыми светильниками, массивная стойка консьержа, ослепительно белая блузка девушки, лица которой я так и не разглядел, пока соображал с ее слов, в какой проход здешнего лабиринта нужно пройти, чтобы попасть к лифтам.
Тихое фортепиано, едва различимая романтическая мелодия растекается из невидимых динамиков и в коридорах, и в кабине лифта. Я набираю код на панели и почему-то представляю себе пустой бетонный бункер, или может быть разоренный заводской цех, в котором среди строительного мусора стоит пианино, и усталый офицер в расстегнутой шинели времен мировой войны сейчас играет мне, сидя на ящике от снарядов.
Кабина легко и беззвучно взмыла вверх и по тому, как заложило уши, я понял, что довольно высоко. Спустя секунд десять двери открылись, и я вышел в стеклянный шлюз, украшенный все тем же угловатым изображением дерева из ломанных линий, которое видел на визитке E5. В мое лицо уставилась камера, под ней - единственная кнопка. Я нажал – камера мигнула, раздался звуковой сигнал и с легким шелестом растворились очередные стеклянные двери. Здесь уж музыки не было. Меня никто не встречал. Пол устлан паласом, все стены вокруг открыты – либо голый бетон, либо пеноблоки с небрежными швами выдавленного при кладке раствора – залиты лишь то ли смолой, то ли прозрачной грунтовкой. По стенам тянутся тяжелые связки кабелей, свисают мотки проводов, перехваченные разноцветными пластиковыми хомутами. Но вот шаги. Из-за угла показался А1 и чуть приподнял руку в качестве приветствия; он в узбекском халате и шлепанцах.
- Очень рад, - проговорил великан, откашливаясь, - Прошу.
Я подошел к нему, пожали друг другу руки.
- Минимализм, самый что ни на есть, - сказал А1, предвосхищая возможные вопросы по поводу окружающей обстановки, - Знаете часы-скелетоны? Центр Помпиду? Мы решили не играться в брутализм, а продемонстрировать его первородность: остальное – лишь украшательство.
Большой человек вел меня по пустым коридорам, которые временами перетекали без дверей в отдельные помещения, где уже встречались люди, стояли столы, мониторы компьютеров, собранные из металлических реек стеллажи, технологические стойки, мигающие разноцветными огоньками, и беспрерывно тянулись по стенам ручьи проводов. Мы встречали и двери, некоторые с виду деревянные резные, с наличниками и такие же, как во входном шлюзе стеклянные, оснащенные камерами и электронными замками. Вот одна, совсем неприметная, с гофрированной чуть вибрирующей кишкой вентиляции над косяком, вероятно, ведет в серверный отсек – во всю ее площадь по трафарету нарисован монохромный Будда. Мне показалось, что агентство занимает весь этаж целиком и что А1 живет здесь же.
Наконец пришли в комнату с кожаным диваном и кухонной мебелью. А1 принялся варить кофе и приступил к объяснениям без всяких предисловий.
- Зачем нужна «Конструкция имени»? Чтобы обеспечить управляемость, устойчивость системы, любой – коллектива, корпорации, государства - при изменении внешней среды. Это первое. А второе – чтобы внутренние изменения либо нивелировать, либо скорректировать в необходимом русле, - А1 выбросил в мусор использованную кофейную капсулу и направился к шкафу за новой, захватил и чистые чашки - Мы не занимаемся идеями для окормления масс, не разрабатываем направлений, в которые им стоит отправиться в достижение счастья, лишь определяем зависимости, выявляем факторы, катализирующие те или иные общественные процессы, дополнительно их стимулирующие, или напротив угнетающие. Это и есть наш основной, так сказать, фундаментальный продукт.
Кофемашина заурчала, засипела паром и А1 продолжал, несколько повысив голос.
- Но круг потребителей этого продукта очень узок – научные центры, которые по существу являются нашими же конкурентами. Эдакий бесплодный академизм, который действует лишь ретроспективно, в наукообразном эфире, - А1 повернулся ко мне, - Вы же знаете, да, что есть два типа учености – те, кто выявляют детерминизм прошлого и настоящего в целях предугадывания будущего и те, кто предугадывает будущее с целью объяснения целесообразности чего-либо в настоящем. Что уж они вытворяют с прошлым и говорить не стоит. Видите, да, разницу?
Вновь отвернулся к наполняемым горячей струей чашкам. Почесал правой ногой в шлепанце икру левой – тапка с ноги упала, А1 не глядя, стал нащупывать ее, смешно шевеля пальцами и морща ступню, похожий на огромную обрюзгшую балерину.
- Вот поэтому мы разрабатываем на основе собственных аналитических выкладок специальные методические указания для разнообразных управляющих структур в наиболее значимые периоды общественных, или, если хотите, электоральных циклов, - он поднес мне чашку и, нависнув надо мной, поставил ее на стол, - Это основной наш бизнес. И уверяю вас, что мы занимаем ну никак не менее 70% рынка управленческих практик, - пошел за второй, запахивая полы халата, - Такую деятельность не принято афишировать, наше прикрытие – это брендинг всего того мусора, которым селлеры захламляют маркетплейсы. Во всяком случае содержание этого офиса действительно обеспечивается парой марок косметических средств, садового инструмента, белья в мелкооптовой упаковке, собачьего корма и товаров для рукоделия. Последнее время к нам все больше обращаются маклеры семейного творчества – это настоящее золотое дно!
А1 достал из холодильника тарелки с разнообразной нарезкой, принюхался к ней и удовлетворенный уселся на диван, но чуть поодаль от меня – ему нужно было все-таки много пространства.
- Угощайтесь, вполне свежее… Ах да! – вновь поднялся за хлебом; вилку не предложил.
Кофе был вкусен, ветчину и сыр я, плотно позавтракав дома, пробовать не стал, довольствовался одним лишь овсяным печеньем с шоколадом.
А1 делал крупные глотки и довольно фыркал. Может быть поэтому, или потому, что ждал моей реакции, он молчал.
- Хорошо, - сказал я, решив прояснить, пожалуй, главный вопрос, который меня занимал, - управленческие практики, допустим. Но ведь это условность, нет? Если думаете, что можете действительно контролировать, то попробуйте контролировать хотя бы собственную жену…
А1 неопределенно посмотрел на меня. Я, пытаясь не дать ему себя перебить, заторопился продолжить.
- Я вот что хочу сказать. У человека же масса всяких мотивов одновременно, любое воздействие на него порождает новые, трансформирует уже действующие. Извините, я не владею терминологией…
- Нормально, я понял. Дело вот в чем. Когда вы поливаете из лейки огуречную грядку, многие капли воды уйдут мимо, да, но в целом, если ваши руки послушны, принцип действия лейки вам известен и ее конструкция надежна, вы достигните требуемого результата. С известной долей точности, конечно, и прогнозируемым уровнем издержек! – А1 поднял палец вверх в знак акцентуации последнего уточнения, - А вот и E5, знакомьтесь. NDA – подпишите, пожалуйста.
Вошел энергичный, удивительно импозантный здесь человек в строгом костюме и блестящих туфлях – где именно он размещается среди этих бетонных стен? У него выразительные изящно очерченные темные глаза, густые брови и полнокровные губы. Поджарый, как атлет, он немного округлил руку, занес ее чуть сбоку, когда здоровался со мной, словно развитые мышцы стесняли его в пройме застегнутого пиджака.
- NDA типовое, - заверил он меня, отлистывая последнюю страницу в прошнурованной стопке, - Договор у вашего агента, все согласовано, как я понимаю, он проверяет детали… Вот здесь, пожалуйста.
Я подписал в местах, которые отметил красивый палец холеной руки E5.
- У вас сотрудников по числу букв в алфавите? – уточнил я у большого человека, воспользовавшись случаем, когда юрист вышел.
Тот рассмеялся:
- Нет. Компания состоит из двенадцати автономных групп по порядку букв алфавита, да. Сотрудники групп имеют двузначные числовые обозначения. Например, непосредственно у меня – А11, А12 и так далее. В ряде случаев существуют подгруппы, тогда используем коды из двух букв – АА, АB, АC и так далее. Но мы еще поговорим о том, как обеспечивать управляемость, а значит иерархичность в горизонтальных системах управления. Этот вопрос напрямую упирается в основную цивилизационную загадку – бесконфликтная глобальная интеграция при сохранении полноценного культурного разнообразия.
- Я слышал о бирюзовой экономике…
- Да-да, но давайте вернемся к началу. Вам подготовили отдельное рабочее место и подобрали материалы для ознакомления – видео и тексты. Посмотрите, полистайте – думаю, во всем и разберетесь. Пойдемте, провожу.
А1 поднялся, оправляя халат и путаясь в шлепанцах, которые уже успел скинуть; я поспешил за ним, большими глотками допивая кофе.
- Одно время увлекались теорией Овертона о пределах суждений человеческих. Сами себя пугали возможностями скрытого манипулирования, - мол, известными мероприятиями можно довести социум до признания приемлемым любого прежде табуированного поведения, того же каннибализма, например, - А1 широко шагал, рассекая полами своего узорчатого халата бесконечные бетонные коридоры; я даже понимать не хотел, проходили ли мы тут раньше, - Но мы забываем о том, что каннибализм, как впрочем и все другие отклонения от условной нормы - эдакий культурный рудимент, который при случае актуализируется на уровне инстинкта без всякого манипулирования. Известны же такие случаи при кораблекрушениях. И насколько знаю, Морской кодекс едва не запрещает интересоваться тем, чем именно питались робинзоны, на протяжении месяцев затерянные в открытом океане. То есть мы говорим о возможности перемещения человека в тех или иных условиях вверх и вниз по этажам культурной пирамиды. И в чем тут собственно фокус? – А1 остановился, - Другое дело, если бы существовала возможность заставить человека поступить против своей природы как таковой, - вновь зашагал, - Даже не знаю, что это может быть, но нечто, чего он в принципе не может и действительно не хочет. Грубо говоря, получить человека нового, как хотели, например, коммунисты. Вот в такое манипулирование сознанием я не верю. Но не исключаю и даже надеюсь, что перерождение сознания органическим естественным эволюционным путем действительно возможно, но это никакие не окна Овертона, это большая история. Маркетологи не управляют рынками, они лишь потворствуют прихотям потребителей. Змия помните? – А1 вновь остановился, - Он ведь ничего не сделал, Ева сама догадалась сорвать плод.
И большой человек расплылся скользкой улыбкой, разводя руки в стороны.
Мы пришли в небольшую, но уютную комнату с двумя каркасными столами – на одном стопки папок, на другом три монитора, как в диспетчерской, с гуттаперчевой длинношеей лампой – парой крутящихся анатомических кресел и угловым диваном. На стене огромный постер The Wall в раме.
- Я вам покажу один из наших экспериментов.
А1 тронул мышь – мониторы один за другим зажглись, - кликнул по иконке одного из файлов. Появились картинки кассовой зоны железнодорожного вокзала.
- Смотрите, из пяти окошек открыто только одно. В общем случае порядковый номер окошка не важен, но все-таки мы исключили конкретно первое, потом объясню почему. Видите, очередь. И она постепенно растет. Это важно – в любом таком эксперименте желательно некоторое психологическое напряжение, обостренность потребности. Что происходит, если открыть второе окошко? Вот! – А1 показал на картинку – очередь начинает перестраиваться, люди перераспределяются теперь уже в две очереди без соблюдения прежнего порядка, произвольно. Первыми ко второму окошечку устремляются те, кто был последним в исходной очереди. При этом те, кто оказался уже вблизи первого кассового окна не стремятся перейти во вторую очередь, это понятно. По легкой возне мы видим, что ситуация приобрела некоторый конфликтный характер. Поэтому, выжидаем, пока обе очереди стабилизируются, и все участники успокоятся. А затем закрываем первое окошко. Смотрите! Те, кто не успел получить билеты в исходной очереди вынуждены перейти во вторую очередь, и при этом претендуют занять в ней то место, которое им прежде соответствовало – поближе к кассе. Прежде они спокойно приняли тот факт, что стоящие последними в первое окошко стали первыми во второе, потому что это никак не затрагивало их интересы. Но они не согласны на ухудшение своего положения и раз уж обстоятельства оказались негативными, то они как бы предлагают всем участникам вернуться к статусу кво, что разумеется неприемлемо для тех, кто из последних теперь уж стал первым. Следите за мыслью? Таким образом мы получаем ситуацию уже всеобщего конфликта и даже как будто с предысторией, но конфликта, совершенно надуманного в экспериментальной группе – получение каждым из них своего билета никак не связано с действиями других участников. Но смотрите дальше! Открывается третье окошечко. Теперь думаю, догадались, почему не стоит следовать порядковым номерам касс – именно для того, чтобы участники эксперимента не заметили цикличность действий. Итак, что же происходит? Начинается новое перераспределение, но уже вновь приобретенных позиций и обид. Если такого рода манипуляции провести несколько раз, то аудитория попросту забудет, зачем вообще здесь собралась и все участники начнут выяснять отношения друг с другом.
А1 с удовлетворением посмотрел на меня, и я заметил в его лице выражение искренней увлеченности происходящим.
- Вы отчасти правы, когда говорите о невозможности контроля. Да, мы не можем предсказать, какой характер примет этот конфликт - вот посмотрите, у нас это закончилось дракой, а ведь могли и весь вокзал разгромить. Но важно то, что все участники, с ничтожным лишь исключением, которым можно пренебречь, вообще забыли о кассах.
И тут А1 вдруг посмотрел на часы, издал неопределенный звук то ли досады, то ли удивления и заторопился.
- Все, мне нужно идти. Изучайте, погружайтесь. Вот телефон А13 – ткнул пальцем в бумажный стикер, спрятанный под клавиатурой, - если что нужно будет, она со всем поможет. Мой телефон у вас тоже есть. Пока, до вечера.
И он быстро вышел в развевающемся халате, вновь напомнив балерину, на этот раз устремленную.
Разумеется, я навел справки. Вчера обзвонил всех знакомых из деловых, знает ли кто, и кто что слышал о «Конструкции имени» и его верзиле-руководителе. Просмотрел все доступные мне реестры в поисках фактических данных – и да, без труда нашел. Вся информация открыта – АО с внебиржевым оборотом акций, бенефициары – частные лица, А1 при этом так и определяется, как А1, он основной владелец и СЕО. В бэкграунде агентства множество госконтрактов и выигранных тендеров, на их фоне проигранные конкурсы выглядят, скорее, свидетельством непредвзятости закупочных комиссий. И сотни миллионов оборота в год. Тем более странными показались мне и вчерашняя кофейня, – рубаха-кимоно, крест, армейские ботинки – и сегодняшние бетонные коридоры – халат, бесцеремонный кофе на кухне у клерков, постер The Wall в раме. Я и слушал внимательно этого большого человека и не мог поверить, что действительно нахожусь именно здесь и что все это действительно происходит и происходит именно со мной. Словно бы за невидимым окошком самопроизвольно включился проектор и мне показывали кино, или мозг мой, сбросив сцепление с моим сознанием, формировал, как во сне, полубредовое видение, одно из тех, в которых упавшие предметы зависают в воздухе. Словно бы уши мои были незаметно и безболезненно для меня изменены и перестроены, и теперь обычную болтовню мужика в утреннем халате я слушаю, как потустороннее сообщение. Вот драка на вокзале. Обычная драка, попавшая под камеры. Но вот и открывающиеся, и закрывающиеся кассовые окошки, на которые тот мужик указывал.
Чувство реальности стало возвращаться ко мне, когда я остался в одиночестве – мог слушать тишину и трогать предметы, убеждаясь, что они действительно существуют. Прошелся по комнате, из стопки на столе открыл самую верхнюю папку – «Проект «Путеводитель» - пролистал довольно внушительную пачку листов: таблицы и текстовые пояснения, диаграммы. Все выглядит правдоподобным и подлинным, - закрыл. Сел в кресло, настроил его анатомическую спинку под себя и решил начать с электронных файлов. Не знаю, пригодятся ли они в моей работе, но для общего ознакомления уж во всяком случае. Вот, например, «Проект «Зоопарк».
В папке – фотографии небольшого коттеджного поселка, мужчины и женщины, какие-то мастерские, огороды, скотные дворы, свадьба, малолетние дети, студия художника, приготовление еды, праздник. Дальше - многостраничные описания с видео- и аудио-файлами. Я нацепил наушники и погрузился в изучение. Вскоре заметил, что документ разделен на параграфы, в конце каждого сформировано Summary – я пролистал до конца, до Summary total.
«Параграф первый. Формируем группу с обеспечением извне, равным для каждого участника уровнем потребления. Исключены любые производительные занятия. Результат - иерархия выстраивается за счет личного обаяния и коммуникативных способностей. Воспроизводство в группе естественное. Синтетический эдем. Постепенная интеллектуальная деградация группы.
Параграф второй. Добавляем фактор материального производства внутри группы. Результат - иерархия выстраивается по объему личного произведенного продукта. Самки переориентируются на передовиков производства. Переизбыток, лавинный экспорт за пределы группы.
Параграф третий. Исключаем материальное производство в группе, добавляем фактор личного творчества. Результат - группа утрачивает внутренние связи, фрагментируется до единиц. Иерархия не формируется. Самки оплодотворяются самцами, не способными к абстрактному мышлению и лишенными воображения.
Параграф четвертый. Возвращаем фактор материального производства при сохранении возможностей для личного творчества. Результат - группа делится на два сектора, каждый – со своей иерархией, в противопоставлении друг другу. Воспроизводство в производственном секторе более активно. Творческий сектор, внутренне склонный к квантованию, постепенно вымирает.
Параграф пятый. Снимаем ограничение на уровень личного потребления. Результат – постепенное совмещение производственного и творческого секторов. Формирование единой, постоянно трансформирующейся иерархии.
Вывод – фактор личного потребления более предпочтителен в качестве инструмента повышения устойчивости и управляемости системы в целом, чем фактор самореализации. Снижение динамики развития потребления необходимо рассматривать, как критическую ситуацию. При этом факторы, способные привести к снижению разнообразия, стоимости, статусности продуктов или ограничивать применение долговых инструментов следует рассматривать, как угрозу. Безусловный базовый доход должен значимо превышать прожиточный минимум».
Мне трудно было с ходу оценить ценность и обоснованность такого вывода, я лишь подивился масштабу самого проекта – сколько же лет проходило это «Шоу Трумена»? Сколько участников наполнили его собственной жизнью? И что с ними стало потом? Что стало с рожденными ради этого вывода детьми?
Другой файл – «Проект «Оптимизация».
«Исходные данные - логистический маршрут из точки А в точку B с трансфером через транзитные точки С, D и даже E (я представил себе организационную структуру «Конструкции имени» с их технологическими обозначениями – А1, E5, с B2, C3 и D4 я попросту не знаком пока). Маршрут длинный, окольный, состоящий из нескольких отрезков.
Фактор дополнительного усложнения – в одной из нескольких транзитных точек необходима смена транспортного средства.
В качестве транспортного средства рассматривается пассажирский автобус.
Действие – дополнительно вводится челнок по новому маршруту «А-B» по прямой, по кратчайшему расстоянию между точками.
Вариант 1 - интенсивность движения челнока очень высокая, обеспечен максимальный комфорт поездки. Результат – пассажиропоток переориентируется на новый маршрут, транзитный трафик «А-В» по исходному маршруту сокращается до нуля, снижение его рентабельности приводит к дроблению маршрута на отдельные плечи «А-C», «C-D» и тд.
Вариант 2 - челнок ходит со средней частотой, комфорт поездки значительно ниже. Результат – транзитный трафик «А-В» сократился, но отличен от нуля, исходный маршрут сохраняется при дополнительном снижении качества услуги.
Вариант 3 - частота перемещений челнока очень низкая, комфорт поездки находится на критическом уровне. Результат - пассажиропоток на прямом маршруте минимален, потребители не склоны терять время в ожидании и предпочитают пользоваться исходным окольным маршрутом. Новый маршрут, несмотря на все технологические достоинства, оказывается невостребованным потребителями.
Вывод – устойчивость и развитие системы в целом обеспечивается гармонизацией нововведения относительно действующей практики при искусственном снижении показателей эффективности. Единственно вариант 2 позволяет удерживать в приемлемых рамках рентабельность одновременно нового и исходного маршрута, повышая эластичность общей логистической сети, сознательно ограничивая возможности нового маршрута.
Вариант 1 демонстрирует иллюзию наиболее эффективной модернизации через разрушение действующей практики в интересах одной сколь угодно значимой потребительской группы. Подобный подход всегда приводит к сокращению рынка.
Вариант 3 представляет собой демагогическую практику работы с возражениями, при которой ожидаемо лучшее решение оборачивается собственной противоположностью, вынуждая потребителя сохранять статус кво.
В то же время варианты 1 и 3 содержат в себе мощные импульсы спекулятивных ожиданий и поэтому могут быть признаны приемлемым способом кратковременного повышения управляемости системы».
Так я провел весь день, - а, забегая вперед скажу, что даже несколько дней – в изучении порой лаконичных и разрозненных, порой, напротив, изобилующих связками и отсылками многословных документов.
Приходила А13 – подвижная девушка с заметными тату на обоих предплечьях, открытых под вздернутыми рукавами тонкого льняного худи цвета Tiffany. Она прикатила тележку с моим обедом – овощным салатом, парой бифштексов с картофелем фри, стаканом грейпфрутового сока и булочками – передала электронный ключ для проникновения в здание. Пояснила, что оно действует в режиме апарт-отеля и на восьмом этаже размещен ресторан, снабжающий едой всех местных обитателей. «На втором и двадцать восьмом этажах есть еще бары», - добавила она, сделав неопределенный знак бровями, который я, впрочем, не распознал. Сказала, что агентство постоянно арендует несколько номеров-квартир для партнеров, и если мне удобно, то могу воспользоваться одним из них. И да, А1 живет здесь же, этажом выше. «А мы сейчас на шестнадцатом», - уточнила она, совсем казалось не удивившись тому, что я не знаю, в какой точке пространства нахожусь.
Нет, А1 не предупредил ее, когда вернется (мне стало неловко, что я произношу это имя с несдерживаемой улыбкой, а она – легко и уверенно, словно буквенно-цифровое сочетание было самой естественной идентификацией человека) и предложила писать смс – «он быстро отвечает, не проблема». Все-таки этот большой, похожий на безрогого быка человек был единственной для меня опорной точкой в здешних коридорах, я не знал бы как уйти, не повидавшись с ним, а кроме того хотелось продолжить наше невольное интервью, чтобы как-то систематизировать в своей голове хлынувшую на меня новую информацию.
Может ли она принести мне кофе, или показать во всяком случае дорогу к нему? – «конечно, принесу, пять минут». А13 была так дружелюбна ко мне, так буквально, конкретно и непосредственно реагировала, что заведомо исключала какие бы то ни было отношения между нами. Можно было предположить, что она пусть подсознательно, но защищается, выставляет барьеры, но я уже был знаком с этим типом молодых людей – их эмоциональный мир односложно радостен, а потому удивительно ровен, они ни в каких отношениях и не нуждаются, ограничиваясь взаимодействием. А13 настолько не интересовалась мной и была сосредоточена исключительно на прямом смысле произносимых слов, что я не запомнил ни ее лица, ни ее фигуры. Светлая, подвижная, с мягким грудным голосом – вот и все.
Ближе к вечеру мне все труднее было воспринимать абстрактные «дано» и «выводы» файлов, не представляя, какое практическое применение они имели или могли иметь. Я нуждался в простом проговаривании, повторении с целью закрепления в памяти пассажей, с которыми я худо-бедно справился, но более того - в разъяснении и комментариях к кускам текстов и суждениям, оставшимся для меня герметично загадочными словоформами. В ряде случаев, мне и вовсе требовался перевод тех забитых канцеляризмами фрагментов, где имена существительные, порой терминоподобные к тому же, пристыковывались друг к другу с плотностью дорожной брусчатки. При соблюдении некоторого единообразия формы документы все-таки сильно различались стилистически из-за различного авторства, или торопливого составления. И я отправил А1 смс с просьбой встретиться в конце дня, если это возможно. Он действительно ответил быстро – «Буду 30-40 мин, А13 проводит».
Я расслабил спинку своего кресла и развалился в нем, вытянув ноги, в пол-оборота к столу. Оказалось, что предоставленный мне компьютер не имел доступа в интернет, и мне пришлось лазить по соцсетям со смартфона. Скроллинг душевного эксгибиционизма очень отвлекает – словно ты читаешь сразу с десяток книг и твой мозг поначалу пыжится и закипает, но вскоре попросту отключается. А13 вернулась через час – «А1 ждет вас. Готовы?» Я побросал в сумку свои блокноты и зашагал за ней.
Опять коридоры, теперь уж более для меня приветливые. Кажется, и людей вокруг стало больше, и звуков, и движения - приветственные кивки головой, заинтересованные взгляды вслед. Опять шлюзы с глазками камер – на выход и вход – мы отправляемся за пределы офиса. Но не поехали в лифте, вышли на внутреннюю лестницу, поднимаемся этажом выше. А13 с заметным усилием открыла тяжелую дверь и пропустила меня – «Проходите, пожалуйста» - но сама не вошла. Когда замок за мной щелкнул, послышался знакомый уже голос – «Это вы? Проходите, проходите. Смелее!». На мое появление автоматически включился свет – здесь тоже коридоры, только вот стены оштукатурены и выкрашены в неопределенный дымчато-бежевый. Я неуверенно пошел вперед, заглянул за угол - «идти дальше, или свернуть сюда?». Если бы были двери, я бы ориентировался лишь на открытые, а так, в кривой анфиладе перетекающих друг в друга пространств… Но вот показался А1, наполовину, как на картине Магритта, словно был вложен фигурой-обманкой в прорезь стены, в классических брюках и белой сорочке с развязанным на шее галстуком. Я поспешил к нему и оказался в просторной комнате, уставленной мебелью с металлическими каркасами – разные детали столов, стульев и шкафов были закреплены натянутыми с помощью талрепов стальными тросиками, какие любил использовать Дэвид Линч. Но диван, размещенный посередине, под углом к стенам был патриархально кожаный, туго пузырчатый. В разных углах дивана полулежали двое мужчин. Оказалось, великан был не один и это расстроило меня – продолжение интервью могло не состояться. Возможно, встреча будет формальной, и меня поскорее выпроводят, чтобы вернуться к делам, ради которых собрались, ну что ж. А возможно, напротив, собрались ради знакомства со мной и тогда я окажусь в незавидном положении несведующего меньшинства на чужой территории.
- Знакомьтесь – B2, наша креативная шишка. Все разработки – сценарии, стилистика, сюжеты, слоганы - все, что у нас снаружи – это он.
Навстречу мне поднялся рослый, но все-таки ниже А1 человек, с прокаченной фигурой и бритой головой, настолько правильно круглой, настолько красивой, что любые волосы на ней казались действительно неуместными. Ясный взгляд голубых глаз, правильные черты лица, смеющийся рот и футболка с Витрувианским человеком и надписью «Надежда умирает. Последний».
- Здравствуйте! – сказал он, - Добро пожаловать!
- А это С3, аналитический центр, матка агентства. В его присутствии я порой даже боюсь думать, - А1 похлопал по плечу второго, который поднялся из дивана легким прыжком, оттолкнувшись от сидения руками и уставился на меня, чуть наклонив голову набок.
- Не слушайте его, - обратился ко мне, протягивая руку, - Это просто раж гостеприимного хозяина.
Он кажется спортивно подтянутым, но плечи опущены, и заметно сутулится. Романтично удлиненная стрижка на волнистых темных с проседью волосах, нечто монголоидное в лице. На нем темно-синий мятый пиджак из хлопкового твида и явно старые, а не просто протертые джинсы.
- Ну как впечатления первого дня?.. Садитесь, куда хотите… Выпьете что-нибудь?
Двое моих новеньких знакомых вернулись на свой диван, а А1 направился к одному из шкафов у стены, в котором, вероятно, был размещен бар.
- C3, не надумал? – добавил он.
Аналитический центр отказался, как и я; Креативная шишка пил воду из высокого бокала.
- Ну, как хотите.
А1 налил себе виски и вернулся к нам, сел в соседнее с моим кресло, скрипнув натянутыми тросиками.
Я рассказал в двух словах свои впечатления – с чем ознакомился, чего не понял, что удивило, позабавило, или заинтересовало. Не будучи готовым к разговору с неизвестными мне пока людьми, тем более в условиях их перекрестного ко мне внимания с более выигрышной позиции – они-то здесь все понимают – я решил не вдаваться в обсуждение деталей и свое вступление свел к платформенному вопросу «зачем?» Мне показалось, что в силу специфики деятельности каждый из присутствующих имеет собственное представление и объяснение, с какой целью он занимается своим делом.
- Мне все-таки кажется, что людям свойственно сопротивляться попыткам управления их волей, поступками, потребностями со стороны. Как только распознают внешнее воздействие, - протестуют, - сказал я, - Мне кажется, что всякое новое поколение реализует себя через стремление к свободе, разве нет? Абсолютная же ценность, осознанная необходимость. И здесь возникает следующий вопрос – допустим всякая система нуждается в устойчивости, но насколько вообще оправдана система, если ее жизнедеятельность обеспечивается аморальными методами?
- Аморальными? – переспросил B2.
- А я говорил! Понимаете, да? – воскликнул А1, обращаясь к своим коллегам, направляя свой акцентирующий палец вверх. Он явно напоминал им о некоем прежнем разговоре, в котором вероятно обсуждалась моя персона.
- Но ведь речь идет о той или иной форме насилия, - продолжил я, отвечая B2, - тем более изощренного, чем менее заметно оно ощущаемо в моменте…
C3 кивнул, но недовольно, то ли на мое рассуждение, то ли на реплику А1. Он нервно закинул ногу на ногу, проложив между ними обе ладони и сосредоточено смотрел на носок своего ботинка; из-под штанин выглядывают бордовые носки.
- Речь идет о прямо противоположной функции – возразил B2, - не насилие является сущностью управления, а, напротив, снижение его уровня в системе. Возьмите к примеру секс – вы же не будете утверждать, что он является формой насилия. Да, он содержит в себе ноты принуждения, и подавления, в ряде случаев – силового воздействия, демонстрации власти. Но в то же время – нежности, непосредственного и искреннего соучастия, доверия, наконец. Без этого он не представим, если мы исключим разного рода сексуальные девиации. Но мы можем смело заявить при этом, что секс питается агрессией и снижает ее уровень.
Я пробовал было напомнить о парности сексуального контакта, но B2 тут же парировал, заметив, что любое управление подразумевает обратную связь – отрицательную или положительную. Как он выразился, субъектность всегда бывает распределена и не способна достичь абсолюта.
Тут вступил C3, все еще рассматривающий свою обувь и неопределенно качавший головой.
- Вы напомнили об абсолютной ценности свободы, - сказал он, - но вы ошибаетесь. Да-да, и классики тоже ошибались в своих вдохновенных декларациях. Точнее не додумали. Существуют условия, при которых свобода перестает быть той самой абсолютной ценностью. Она более чем относительна и имеет конкретную цену. Скорее похожа на прихоть, озорство, нежели реальную потребность, - С3 был задумчив и лишь изредка, из вежливости взглядывал на меня и вновь уводил глаза в сторону, - Можно только предполагать пределы допустимой при определенных условиях несвободы, но возможно, что потенциально они настолько широки… Быть может, через стремление к свободе – от природы, других людей, места или времени - мы лишь пытаемся достичь полноценной несвободы. Не самая высокая цена избавления от тревоги отсутствия контроля над своей жизнью, ответственности за то, на что никак не можем повлиять, разнообразных долгов, в том числе, совести, изнурительных сомнений, или ужаса от того, что жизнь быть может не имеет никакого смысла.
С3 посмотрел на меня, и я ощутил приятное возбуждение парадокса.
- Еще Генри Форд отмечал, - подхватил B2 - что большинство людей, напротив, склонны не проявлять инициативу и выполнять строго определенные монотонные действия, если при этом их жизнь и жизнь их детей будет обеспечена. Они не делегировать готовы, а попросту отдать, буквально сбыть с рук, лишь бы нашелся покупатель. В управлении как таковом нет ничего аморального, антигуманистического, как и в конвейере.
- Ну людей предприимчивых, готовых к автономному действию, всегда немного, как и людей творческих, готовых оспаривать установившиеся нормы и представления, - отчасти согласился я, но тут же отметил, - Однако, попытка определить, насколько ничтожна их статистическая доля в социуме сама по себе является манипуляторной практикой – мы провоцируем пассивность и иждивенчество большинства. Другое дело, если бы система стимулировала и предприимчивость, и творческое начало, рассматривала бы низкий процент самостоятельной активности не в качестве нормы, а как проблему образовательной системы…
- Все это относительные величины, условная маркировка, - отмахнулся А1; бокал в его руке казался мелкой стопкой, - Предприниматели, художники… Существование таланта неоспоримо, но он не настолько требователен к своему хозяину, как принято считать, его призыв к реализации чаще всего и не слышен бывает вовсе, если хозяин не утрачивает привычные возможности самообеспечения, или вдруг не замечает, что талант этот позволяет ему заполучить что-то совершенно особенное. Дайте человеку все необходимое, сохраните в нем ощущение исключительности и, будем честны, он превратится в свинью – всеядное животное без ярко выраженных коренных зубов, чтобы жевать траву, и недостаточно для того, чтобы рвать мясо развитыми клыками и когтями. И это тоже вопрос управления.
- Чтобы "да", или чтобы "нет"? – съязвил я.
- Превратиться ли в свинью? – уточнил А1 - Целеполагание, как я утром вам говорил, - не наше дело. А тот вопрос, которым вы задаетесь, не относится даже к политическим. Временами он вбрасывается из академической среды, но неизменно признается маргинальным по сравнению с вопросами благосостояния, производительности, эффективности.
- Обратите внимание, - вставил C3, - как политика все еще бьется с природой, словно не замечая, что та уже давно повержена. Как пытается всех одеть и накормить в то время как, десятая часть всех урожаев уже уходит на производство биотоплива, а одеждой мир обеспечен на шесть поколений вперед. Как заповеди сожития и совместного выживания худо-бедно соблюдаемы, или во всяком случае признаваемы внутри конкретных сообществ и напрочь игнорируемы в отношениях между сообществами.
- Наглядный пример поступательности глобализации, - добавил B2.
И А1 без перехода, глубоко выдохнув от усталости, словно в десятый раз был вынужден это делать, принялся излагать суть того Самого Большого эксперимента.
- Все партии, существующие, или способные когда-либо существовать, вне зависимости от названий делятся на две условные группы – демократы и республиканцы. Первые всегда склонны к либеральному шовинизму, вторые – к протекционистскому национализму. Как мы знаем, в обоих случаях возможны крайние вариации. Никакого центра при этом не существует – все это увертки – центр любой политической системы – это смысловой ноль.
- Это болото, - вернулся C3, - обыватель, средний класс, безыдейное мещанство.
- Ну зря ты все-таки сюда средний класс, - проговорил B2, - вечно мы спорим – он все-таки не монолитен.
- Все не монолитно.
- Средний класс, на мой взгляд, это социально-экономический индикатор управляемости – это уже А1 вступил – если он сокращается, значит увеличивается потенциал, динамика изменений, если растет – то растет и стабильность до степеней заболачивания системы. А вот безыдейное мещанство – это его проекция, да…
- Которое всегда стремится мимикрировать под аристократизм и вот, наконец, мы уже видим его полное вырождение, - это С3 уточняет, - в смысле вырождение аристократизма.
- Хотя не думаю, что термин «мещанство» все еще применим за пределами идеологии. Безыдейное мещанство – скорее, тавтология, - договорил А1 и продолжил свои квази политологические описания - Но есть и стабилизаторы, как я уже говорил, - скепсис, сомнение и критицизм. Их идея – пройти по тонкой проволоке, в каждый конкретный миг балансируя шестом канатоходца. На практике подобное невозможно, политический процесс всегда состоит из чередования – демократический крен, республиканский крен. Это квантовый переход, а не эквилибристика – в каждой точке процесс должен быть устойчив и обеспечен твердым тезисом. И только лишь потом корректироваться антитезисом. Но никогда оба суждения не могут реализовываться одновременно. Стабилизаторы всегда в меньшинстве, они никогда не одержат победу на выборах, а чаще всего и едва заметны бывают – за что именно отдавать голос, когда имеешь дело с квантовой неопределенностью? Но именно они обеспечивают коалиции, словно узаконивают собой тот или иной крен, снижая его потенциал. В паре «демократы – республиканцы» они нарушают логику ряда, придают плоскостной развертке некий объем. Правда, отказываясь от идентификации человека через «свободу» и «принадлежность», лишь предполагают, но не предъявляют никакой другой. Они ищут. Этот процесс – и есть результат.
- Это рекогносцировка, это «дано» нашего эксперимента, - продолжал А1, прихлебывая из бокала, - Обычно мы вбрасывали в политический процесс свои практики, как шайбу на хоккейную площадку, и на этом наша роль заканчивалась – там уж, как бог на душу положит. Но в текущем электоральном цикле мы решились повести себя иначе – снять свои рыночные предложения до самого того момента, когда одна из партий выиграет содержательно, без применения управленческих технологий. У всех участников есть свои убеждения, свои программные конструкты – тот, кто убедит в своей правоте избирателя получит все наши продукты по праву общественного мандата на управление. Нам показалось это логичным.
Я улыбнулся в ответ.
- Поэтому собственно это и является экспериментом, - ответил А1 на мою улыбку, - что кажется мы уже отвыкли доверять суждениям и самостоятельно оценивать их. Посмотрим, что из этого выйдет.
Все трое смотрели на меня в ожидании реакции. Но я нашелся лишь проговорить:
- До выборов осталось две недели…
- Вот все и нервничают, - вставил C3.
- Я только что вернулся с одной высокой встречи, - сказал А1, - Уже пытаются пугать, - да, рассказывал друзьям, пока вы не пришли - но мы застраховались. Все позиции согласованы с Высоким судом – эмбарго на предоставление продуктов до официального подведения итогов голосования. Секретная служба суда обеспечивает нашу безопасность. Ну да, наверное, я должен был вас предупредить, что мы можем оказаться на осадном положении и вам придется перебраться сюда. Но думаю, что обойдется - никакая партия не рискнет связываться с Высоким судом. А завтра нам нанесет визит глава Секретной службы – это попадет даже в новости.
А1 допил свой бокал и мне показалось, что он действительно чувствует себя уставшим, если не опустошенным. Повисло молчание. Я уже готов был, но еще не решался попрощаться – в беседе коснулись многого, но все осталось недоговоренным, запомнились фразы, но они не сплетались воедино и была еще вежливость, с которой непонятно, как обходиться среди людей, любопытства ради преступающих моральные пределы. Есть во всех этих попытках, или практиках управления нечто насильственное, издевательское, что ни говорите.
Первым поднялся B2, сказав, что ему пора на тренировку в спортзал; предложил меня подвезти, но я отказался. За этим уж компания и распалась. А1 попрощался со всеми, не глядя, – «Ну до завтра, друзья мои» - стягивая на ходу галстук и расстегивая сорочку. Выходя вместе с B2 и C3, я спросил у них, есть ли у А1 семья, женат ли он - «Дети?». «Нет, - ответил C3 – Была попытка, но давно»
Назавтра великан встретил меня в черной джинсовой куртке до колен, со множеством карманов, как на рыболовном жилете. Под курткой - футболка с узнаваемым изображением робота-амбассадора одного из крупнейших банков и надписью «Фауст, где ты?»
- Сегодня прошу вас особенно не отсвечивать, - сказал А1 с фамильярностью уже старинного знакомства, - материалов для ознакомления у вас много, за всем необходимым обращайтесь к А13. Не знаю, как день пойдет с этой Секретной службой. Если будет время, вечером все расскажу.
Но времени не оказалось. Я просидел в своей комнате с плакатом The Wall на стене не только тот день, но и два следующих, благо А13 с постоянством холодного дружелюбия обеспечила мне полный комфорт. Немного досадовал на одиночество, но смог сосредоточиться на работе, начитался и насмотрелся таким объемом документов «Конструкции имени», что кажется мог уже и сам их составлять, сделал множество заметок и сформировал вчерне план будущей книги.
Видел также телевизионный сюжет о посещении агентства главой Секретной службы – человеком с зачесанной направо челкой и вытянутым лицом, на котором выделялись очки, впалые, выбритые до болезненной белизны щеки, тонкий нос и широкий рыбий рот. Он был в сером дымчатом кителе с черной генеральской лентой в петлице. Присутствия в офисе высокой делегации я никак не ощутил, следил за визитом в телеэфире, что лишь усилило впечатление иллюзорности происходящего; журналистов с их гомоном и вспышками, вероятно, сюда не допустили вовсе.
Вот генерал выходит из машины в сопровождении свиты, - камера дрожит и качается, пытаясь приблизиться сквозь толпу, – широко шагает ко входу нашего здания, снимая фуражку и расстегивая всепогодную шинель. Стенд-ап корреспондента о целях визита в «Конструкцию имени», небольшой бэкграунд об агентстве, а затем кадры пресс-подхода генерала в малахитовом холле первого этажа – суров, дозировано улыбчив, спокоен, уверен в себе. Говорит о соблюдении законности, о необходимости реализации избирательного права граждан в целях обеспечения всеобщего благосостояния. Сбоку от него громоздится А1 во все той же вольнодумной футболке. Вот и его синхрон – я прибавил звук – выражает благодарность и Высокому суду, и Секретной службе за поддержку и защиту права на коммерческую деятельность. «Свобода договора является одним из фундаментальных приобретений цивилизации, - говорил А1, глядя прямо в камеру, - Как гражданин и бизнесмен я очень рад, что Высокий суд даже в такой щепетильной сфере, как социальные практики (А1 задвигал бровями) безапелляционно и безусловно стоит на защите права на свободу, не взирая ни на какие возможные (это слово он выделил интонацией и легким наклоном своей бычьей головы) соображения политической целесообразности».
Меня не покидало чувство подвоха, словно бы здешняя искаженная реальность содержала некую каверзу, баг или фичу, которая окрашивает все происходящее в тона досадной нелепицы. Я уже мог не только составлять документы «Конструкции имени» в принятом агентством формате, но составлять их без проведения каких-либо экспериментов, настолько надуманными и одновременно очевидными казались мне здешние выводы. Так обычно и удивляешься, глядя на какое-нибудь простейшее решение, - а что в нем собственно такого. «Берешь свой самый большой палец и счастливо сосешь его», как говорил знакомый спичрайтер, когда его просили поделиться тайнами мастерства. Но ведь он лукавил. Как лукавишь и ты, не задумываясь, отчего это простейшее решение не было найдено прежде, а сформулировано вот только что. Как и от меня сейчас что-то все-таки прячут, выдают тонны порожняка, отвлекая внимание в нужном направлении, манипулируя моей будущей книгой. Я напитался здешней атмосферой уже достаточно для того, чтобы испытать не только первый скепсис, но и сомнение в нем.
Ведь и до появления А1 я замечал, что игры банков, как, впрочем, и любых других корпораций, с кэшбеком, процентом по вкладам и любыми другими услугами управляют не только потребительским поведением, но и вообще представлением о самой сути блага в этом мире. Если ты не следишь за потоком тарифных предложений, то очень скоро ощущаешь, что мир якобы ускользает от тебя, ускользает якобы мир. Что благо в нем созидается не интеллектуальным или физическим усилием, а лишь следованием инструкции. Благо обретается, если в нужные сроки ты выбрал нужный тариф, нажав нужную кнопку в нужном мобильном приложении. Нажал – и в твою миску выпал сухарик. Не так уж неправы люди в шапочках из фольги, даже не взирая на то, что процесс управления вряд ли сам в достаточной степени управляем и надежно контролируем.
На третий день своего одинокого заточения, когда безразлично приветливая А13 встречала меня ранним утром, приносила обед и выпроваживала под вечер, я решился высунуть нос из своей комнаты и просил ее узнать, сможет ли B2 принять меня. Я подумал, что общение с Креативной шишкой агентства – самое то для наступившей пятницы.
Но через какое-то время B2 сам зашел за мной, блестя своей голой и круглой, как бильярдный шар головой. Рельеф мышц его груди обтянут майкой с пиксельным изображением монаха под ником «Пресвитер Иоанн», справа от него целое меню доступных инкарнаций – «Джон, Джулиан, Жан, Хуан, Ян, Йоган, Джованни, Иван, Ованес, Яхия».
- Хотели встретиться? Добрый день! – B2 улыбался; в его руке надкусанное яблоко.
- Да. Вас представили, как, извините, Креативную шишку – В2 в ответ сделал жест рукой, мол, ничего, все нормально, - вот я и хотел бы ознакомиться с нюансами вашей работы.
- Ага, не проблема, пойдемте, - он был спокоен так, что казался вальяжным, несмотря на собранность и энергичность, - мне действительно есть, что показать.
Снова бетонные коридоры, редкие люди, кое-где техномузыка и техношум. Встретили и E5 с парой девушек, вероятно, его сотрудниц, которым он что-то раздраженно объяснял, листая на ходу кипу бумаг. Кивнул нам – и что ты будешь делать! – он тоже в футболке с оригинальной надписью «На Бога надейся и сам не прощай». Корпоративные правила неформальной пятницы соблюдаются даже в этом снобистском, вычурно независимом месте. Хотелось бы увидеть сегодняшний прикид C3, но его мы не встретили.
- А как вы называете А1? – спросил я своего спутника, - Вы – Креативная шишка, C3 – Аналитический центр, а он?...
- Тот, кто делает шаг, - совершенно серьезно ответил B2.
Вскоре мы оказались у двери, расписанной под кадр мультика Yellow Submarine. B2 отворил ее и пропустил меня вперед. Мы оказались в комнате без окон, освещенной лишь парой низко подвешенных на стенах друг против друга светильников. Между ними, на самой длинной стене матово мерцали и светились десятка полтора экранов, на которых беспрерывно струились информационные строки. Я пригляделся, но мало что разобрал на этом техно иконостасе. В центре комнаты - стол с массивным пультом, похожим на те, которые используют в студиях звукозаписи и выдачи телепрограмм в эфир.
- Присаживайтесь, - B2 бросил огрызок яблока в мусорное ведро и подтолкнул ко мне один из стульев на колесиках, которые в беспорядке разбрелись по комнате; сам сел в кресло, видимо, свое рабочее, у стола.
- Вот моя вотчина. Впечатляет? – он и иронизировал над своей ролью хозяина, и как хозяин нуждался в известном признании даже и случайного гостя.
- Весьма, - искренне отозвался я, - Все очень… ярко!
- Объясню. Сейчас мы создаем несколько игровых сериалов для соцсетей и стриминговых платформ. Первый – детский, в нем два персонажа, ежик и зайчик, отправляются в путешествие по разным странам и континентам, и знакомятся с природой, местными племенами, особенностями культуры аборигенов, обычаями – в общем познавательная такая серия. Второй – для старших школьников, посвященный профориентации, повышению финансовой грамотности и все такое прочее. Особенность в том, что сериалы практически целиком генерируются АI – сюжеты, диалоги, содержательная информация, визуальные образы, вся стилистика созданы различными нейросетями на основе потребительских данных, ими же созданных. Потребительских данных и задания заказчика.
- Есть заказчики?
- Конечно. Никакой ежик никуда не отправится, если кто-то не хочет кому-нибудь что-нибудь при этом рассказать.
- Тем более, не возьмет с собой зайчика, - съязвил я.
- Вот именно.
- А увидеть можно?
- Что именно?
- Фрагменты серий, трейлеры… Как это выглядит?
- Зачем? Мы это не контролируем. Наивно полагать, что мы способны оценить готовый продукт более корректно и точно, чем машина. Мы следим за тем, как «волны бьются об утес» - так выражается один мой сотрудник, профессиональный романтик B22, только он способен создавать промпты, вышибающие слезу даже из самого жестокосердного человека. Мы следим за количеством выпущенных и запрограммированных на выпуск серий. Сейчас, - B2 склонился к одному из мониторов на пульте, - мы заполняем ленты 2034 года. Вот уже август…
- Это через шесть лет…
- Да.
- Но что там будет в будущем? Как знать, что люди будут смотреть?
- Это и будут, - усмехнулся B2, - а картинка – вот она, - он указал на маленькое окошко в углу монитора, - Ну если непременно хотите увидеть.
- То есть, вы даже примерно не знаете, о чем эти сериалы?
- Нет, ну примерно-то знаем, мы же задаем направление…
- Ну в смысле…
- Но да, только в общих чертах. А зачем подробности? Мы заполняем тысячи аккаунтов с аудиторией в сотни миллионов человек. Понимаю ваше удивление, но так в нынешней реальности воплощается закон сохранения энергии – машина умнеет, человек тупеет.
Я присмотрелся – нет, B2 говорил совершенно серьезно.
- Нам казалось, что автоматизация – это способ обеспечения всеобщего доступа к благу, - продолжал он, - поначалу так и было, но в конечном счете оказалось – этот акцентирующий жест указательного пальца вверх, вероятно, они все тут любят – что это путь к утрате всех и любых человеческих навыков. Казалось, что ноосфера устроена так, что исключает возможность регресса, но оказалось, что прогресс именно регрессом и оборачивается. В какой-то точке. Это лента Мёбиуса. Божий мир так устроен – в нем всё оборачивается своей собственной противоположностью. Где этот чертов баланс никому не ведомо.
- Я не верю в это.
- Во что?
- Что человек закончится. В конец истории не верю.
- А в эволюцию вы верите? Почему мы предполагаем, что процесс трансформации и изменения видов завершился, как только вознес нас на самую вершину? Быть может, мы лишь промежуточное звено.
- Слишком линейно. Человек… У нас есть качество непостоянства, нам все рано или поздно наскучивает, наскучит и это. Мы выдумаем что-то еще.
- Посмотрите на моду, да, одежду, на то, что мы носим. Генерация новинок закончилась лет сто назад, с тех пор мы лишь перелицовываем старые модели, - все те же циклы, то есть движение по кругу…
- Все-таки спирали…
- Ее шаг все меньше и меньше, частота все выше и выше, спираль сжимается в окружность, а та - в точку - B2 все более воодушевлялся и заметно получал удовольствие от того, что в нашем словесном пинг-понге на каждое мое возражение у него приготовлен проверенный отточенный ответ, - Мы так долго и настойчиво стремились к совершенству – кистью расслабленной руки он принялся мечтательно разрисовывать воздух монотонными петлями - красивые лица, красивые вещи, красивая музыка, красивые системы - что позабыли, что возможно мы сами несовершенны. И Господь, или кто там вместо него, видя, что нам не нужен покой его рая, впечатленный тем, как настойчиво мы отвергаем его, непознаваемого и непонятого в течение нескольких тысячелетий, решил вознаградить наше упорство - дать нам, наконец, столь желаемое совершенство, ослепительно красивое, поистине непознаваемое. Наш интеллект - его предтеча, прототип интеллекта, которым это совершенство обладает. Теперь нам достаточно лишь суметь сформулировать свое желание – промпт – и оно будет исполнено в течение пары минут. За это время как раз можно сходить в туалет – да, мы все-таки несовершенны, - В2 усмехнулся.
Я был готов спорить, что текст подобный этому видел в одном из документов «Конструкции имени» - мешанина и круговерть моделей, аналогий, круглых, как бильярдный шар фраз, шутовских вывертов с гипнотической частотой повторения вновь и вновь. Но ведь и то правда, что вот сейчас в эту самую минуту, когда клубок нейросетей производит обучающие сериалы, эдакие цепочки ДНК информационного человека, некая вдохновенная девушка, мечтающая о сумке Prada, сидит за кассой супермаркета и занимается лишь тем, что сканирует QR-коды на упаковках товаров. Как только я выйду отсюда, обязательно ее встречу. Как встречу и всех остальных нас, что подобно пчелам, опьяненным медовым ароматом, хлопотливо снуют меж цветов.
- Вот А1 и придумал Самый Большой эксперимент, - продолжал B2 – это же вопрос первичности – отклик и управляющий сигнал. Мы даже поспорили, как пройдут выборы, если изъять из них стимуляторы. Мнения разделились – C3 считает, что выборы сохранят статус кво в парламенте, он, видите ли, не наблюдает никаких предпосылок изменения электоральных настроений. А я считаю, что избиратель покажет кукиш, да, из простого непостоянства, озорства, от скуки поддержит оппозицию. А что думаете вы?
- Я не знаю. Не знаю, какую функцию выполняет пчела, когда усаживается в раскрывшийся бутон – кормится цветком, или опыляет его.
B2 рассмеялся.
- Ну вот и поглядим. Всего-то осталось… Кстати, вот что, - он потер в задумчивости лоб, сохраняя на лице улыбку, словно пытался представить, как прозвучат его слова, - я вовсе не считаю нашу эволюционную слабость некой угрозой. Мир не подчинен принципам строгой иерархии, он в достаточной степени управляется по горизонтальной модели. Касатка может и замыкает собой пирамиду океанских существ, но она не убивает тараканов. А человек замечательно ко взаимной пользе сосуществует с собаками…
- А кошкам мы, кажется, и вовсе прислуживаем, - усмехнулся я.
- Именно! – опять этот жест указательным пальцем, - Я, например, и сам женился с помощью техносервиса – слышали, наверное, «Навсегда» называется, наша гордость, мощный продукт…
- Для себя, выходит, делали.
- На себе тестировали, скажем так. И очень, к слову, успешно. Я нашел жену, просто заполнив анкету, обширную правда, описав предпочтения и, следуя инструкции поведения с выбранным объектом.
- Не выясняли, может быть и она тоже выполняла инструкции?
- Нет. Она пользовалась другим сервисом, попроще, в нем слишком много эзотерики. Так вот живем вместе уже четвертый год, преодолели по шагам кризис трех лет, на который указывают психологи. Теперь собираемся к завершению второй трехлетки завести ребенка, - дети замечательно нивелируют семейные конфликты. Там что-то на гармональном уровне….
От слов B2 я почувствовал себя неудобно, словно он заговорил о чем-то неуместно интимном, как зачастую врач позволяет себе за светским обедом затеять разговор об анатомии человека, забывая, что тот есть чудо Творения, а вовсе не механическое сопряжение органов. Будучи маркетологом, B2, вероятно, хотел уверить меня в качестве своего продукта, которым и сам вот пользуется, но я при этом вспомнил не о жизнерадостных продавцах автомобилей, а о драгдилерах, которые употребляют собственный стафф.
Вскоре мы разошлись. Я долго гулял по городу, пытаясь понять, с какой стороны того листа пергаментной бумаги, на котором этот город и нарисован, мне комфортнее, спокойнее, радостнее быть. Извечные вопросы – кто ты такой и что ты можешь себе позволить? Я перебирал четки извечных вопросов, одних и тех же, когда к ним ни обратись и из какого материала их бусинки ни вырезай – дерева бодхи, слоновой кости, или черного коралла, – и ловил себя на мысли, что получаю удовлетворение от простого созерцания рисунка; я слышу, как он шуршит и ломается на сгибах. Вопросы важнее ответов. И совсем беда, если все они вдруг оказываются отвеченными и остается лишь один – «кто же убийца?» в последнем детективе модного сочинителя.
В выходные я попробовал писать. Все дело всегда в первом предложении – оно задает и интонацию, и темп, и стиль, и элементную базу, и способ монтажа языковой конструкции. Как первый шаг по бескрайне травному лугу открывает дорогу, так первое предложение на трепетно зябком листе бумаги открывает текст.
Выходило неловко – я не мог отыскать внутри себя опору (так бывает не находишь внутреннего времени), выбрать то бесспорное утверждение, которое бы позволило распустить на нем, буква за буквой, весь рисунок моего замысла. Намеченная структура повествования никак не обживалась словами. Несколько раз отставлял болванки вступления и принимался переписывать заново. Но по-прежнему вновь оставался недоволен. Утром в воскресенье бросил вовсе, из пугливой жадности спустив на всякий случай вниз по электронным страницам файла обрывки написанных абзацев – попробую потом перебираться с кочки на кочку, может быть то не луг, а болото. И занялся своими личными делами, которые к книге не имели никакого отношения.
Ранним утром в понедельник А1 прислал мне смс «Был вынужден отвлечься, сожалею, не обессудьте. Встретимся на кухне». Даже странно, до какой степени подобные сообщения способны стимулировать – я поспешил в агентство с теплым чувством благодарности, готовый не только извинить, но и помочь.
А1 менял кофейные капсулы, когда я вошел. Он вновь в джинсах и черной футболке с надписью: «Око за окном».
- О! Вы вовремя, - сказал он, приветливо улыбнувшись, но не отвлекаясь от своего занятия, - Сейчас все будет готово. Как себя чувствуете? Освоились? B2 сказал, что вы с ним встречались…
- Да, - протянул я в ответ на все его вопросы сразу, - Встречались, поговорили о балансе и первичности. Нормально.
- Он интересный, - А1 запустил кофемашину, она резко заурчала и зашипела паром, - Ярко выраженный демократ, адепт индивидуальности, верует в то, что уважение к общему формируется лишь через любовь к самому себе. Не рассказывал вам притчу о тропинках?
- Кажется, нет.
- О, это интересно! Наш местный мем. Представьте себе, в чистом поле строится завод, завозится оборудование и сотрудники, пуско-наладка – и вот производство началось и выходит на проектную мощность. А вокруг завода, на всей прилегающей территории грязь и дичь. К директору приходят люди с предложением благоустроить промзону, - проложить объезды и выезды для транспорта, безопасные тротуары для пешеходов. А тот им отвечает «Погодите пока. Дождитесь, когда колеи образуются и когда люди тропинки натопчут в удобных для себя местах и в нужных направлениях». Мол, мы не регулярный парк устраиваем для услады глаз, а коммуникационную сеть создаем с высокими требованиями эффективности. Построите наобум, так ею и пользоваться никто не будет – зачем тогда?
А1 принес чашки и уселся, как тогда, в первый мой день.
- Вот это и есть первая модель управления – основана на отклике от объекта. Раз уж вы о первичности заговорили, - вдруг добавил он, - А С3, скорее, республиканец, ему ближе модель обратная – на управляющем сигнале. Рассказывал нам, что в детстве любил ловить карасей, а затем их в ванну пускать и наблюдать за тем, как они поведут себя на новом месте. И заметил он как-то, что если что-либо опустить в воду, не важно что – руку, эту чашку, или корзину – то любопытные караси собираются всей стайкой вокруг этого предмета и начинают его обживать, кооптировать в свой подводный мир. Понимаете? Люди бы и вовсе не топтали в том месте дорожек, если бы кто-то не построил там завод…
-Да-а, - усмехнулся я.
- Хотя с другой стороны…
- Ага.
- То-то же, - А1 взмахом опрокинул чашку с остатками кофе себе в рот, - И в этой разнице подходов – а они интуитивные, это особенности личности – появляется творческое напряжение.
Я спросил, как он себя самого идентифицирует, если B2 – условный демократ, а C3 – республиканец.
- Никак, - хмыкнул А1, пожимая плечами, - был бы стабилизатором, если б не любил ломать ветки, как я это называю – ведь о структуре, способе жизни дерева можно судить, только наблюдая место разлома, да и не только дерева – видишь живую ткань, пульсацию сока. Тот, кто делает шаг, да – я как раз верю в постоянное нарушение баланса. Хотя, что значит верю… Это, скорее, вопрос азарта. Так я собственно и придумал это агентство двадцать лет назад. По-настоящему верю я только в движение. Все остальное – эти концепты, которые призваны лишь формировать и классифицировать массивы людей – надумано, а значит по своей природе манипулятивно. Эдакий каркас, экзоскелет, который позволяет человеку нести груз неопределенности, опорные стенки в пустоте, ориентиры сторон света, пола и потолка. Присмотритесь и увидите, что и демократы, и республиканцы защищают некое общее только в той мере, в которой оно соответствует совершенно конкретному частному. Общее действительно исповедуют только стабилизаторы, но… - тут А1 неожиданно хлопнул меня по колену – с ними совершенно непонятно, как разговаривать.
Он помолчал и продолжил после паузы.
- А еще был Илон Маск и литера «Х» в названиях его компаний и именах детей. Я точно не знаю, но слышал, что предположительно эта причуда связана с одним из популярных сериалов, звездной сагой, - может быть. Мне же интереснее думать, что «Х» похожа на график переходного процесса – один сигнал в системе спадает, другой пропорционально нарастает. Во-первых, сам по себе переходный процесс замечательно олицетворяет нашу эпоху очередной технологической революции и не столь частой, но от того быть может более болезненной революции мировоззренческой, культурной. Невозможно исключить, например, что ответом на предыдущий подобный кризис было рождение аж самого христианства. А во-вторых, «Х», кажется, самая именно что сбалансированная графически буква, при том и самая размашистая - с широко расставленными во все стороны планками, но жестко сбалансированная в конкретной единственной точке. Есть еще «О», разумеется, но это скорее ноль….
- Поэтому в агентстве приняты буквенно-цифровые имена? – вернулся я к теме, которая так и не давала мне покоя.
А1 в ответ разочаровано хмыкнул.
- Наверное, как-то повлияло, но мне было важно исключить из коммуникационного оборота гендерные и культурные различия. Хоть и далеко не все сотрудники имеют государственную регистрацию в виде кода, - многие в паспортах сохранили традиционные имена, - но в границах агентства, в нашей деятельности они применяются только в договорах о найме и NDA, - А1 помолчал, формулируя про себя базовое объяснение, и продолжил в обычном для себя тоне монолога, - Понимаете, основной вопрос глобального мира – как обеспечить интеграцию без утраты культурных различий. Как сохранить весь накопленный цивилизационный объем и исключить наконец разорительную конфликтность. Мы не можем просто перейти на некий всеобщий язык. Его неоткуда взять без того, чтобы не признать одну из существующих культур доминирующей, а значит ввести искусственное ограничение. Поэтому нужно нечто внеязыковое, некий не просто новый язык, но информационная система, в наименьшей степени на язык похожая. Думаю, даже компьютерные иконки здесь не годятся, потому что попросту возвращают нас к древнейшим пиктограммам, петроглифам, иероглифам. Но пытаться все-таки стоит, вот мы тоже пытаемся….
Вдруг он прервал сам себя:
- Все это войдет в книгу?
- Вероятно. Пока не знаю. Общий контур я уже представил себе, сделал кое-какие наброски, но чего-то не хватает, может быть сюжетности.
- Боюсь, не начнет ли распадаться на части, если увлекаться деталями. Но дело ваше, - А1 посмотрел на часы, потом на меня, потом вновь отвел глаза в сторону, - Совсем немного до выборов, в сущности игра уже сделана, нужно лишь дождаться ее результата. Если повезет, то сюжет вам будет предоставлен действительно интригующий. Что вы видите? Как по-вашему проходит кампания?
- Не очень этим интересуюсь. И не хожу на выборы.
- Тем интереснее ваше мнение.
- На мой взгляд, как обычно, как в прошлый раз.
- Да, так и есть. Все участники партийного забега используют и прежние нарративы, и прежние лозунги, и прежние приемы - мы же не дали им свежих материалов. Графику только меняют, даже лица те же.
- И какой результат вы ожидаете?
- Библия не столько написана, сколько интерпретирована, в том числе, самим фактом подбора используемых текстов – если говорить об ожиданиях… Я позвал вас для того, чтобы предупредить – без всякого перехода произнес А1 – обстоятельства могут сложиться таким образом, что уже в следующий понедельник, как только объявят результаты голосования, буду вынужден уехать из страны, - он посмотрел на меня немного исподлобья, словно хотел проверить реакцию, - Быть может не только я. Нет, не беспокойтесь, никакой опасности нет, для вас во всяком случае, и наш контракт, разумеется, остается в силе. Перед отъездом оставлю необходимые инструкции. Но эти несколько дней, может статься, последняя возможность — вот так, запросто поговорить. Поэтому давайте активизируем нашу работу. Повторюсь, рассчитываю на то, что текст будет готов через два месяца.
В его тоне прозвучали жесткие ноты, и я не мог определить – оттого ли, что А1 был возбужден приближающимся завершением Самого Большого эксперимента, или в последние дни произошло что-нибудь такое, что все-таки вызывало беспокойство, или он почему-либо был недоволен мной и отстранялся. Моя утренняя эйфория сменилась досадой и настороженностью.
- Хорошо? – спросил А1, как будто даже угрожающе.
- Хорошо, конечно, - ответил я. В окружающей меня атмосфере наукообразного нон фикш, приправленного конспирологией, свежо потянуло драмой.
А вечером того же дня к интриге предстоящего национального выбора вернулись и телеобзоры – сразу на нескольких каналах вышли комментарии партийных функционеров по поводу отказа «Конструкции имени» предоставить на рынке управленческие методички до подведения итогов голосования. Для затравки повторили кадры визита в агентство главы Секретной службы Высокого суда – зализанная челка, очки, рыбий рот – и его заявления о непреложных гарантиях прав и свобод. А затем распускался целый букет заинтересованности участников политического процесса в обеспечении прямого, честного, непредвзятого волеизъявления граждан. Один из генеральных секретарей заявил: «Разумеется, мы прибегаем к услугам политтехнологов и консультантов, но это вопрос лишь повышения эффективности нашего контакта с избирателем, а вовсе не содержания наших программ». «У нас есть целостное представление о тех мероприятиях, которые необходимо предпринять, чтобы обеспечить непрерывное повышение благосостояния каждой семьи и каждого гражданина, - продолжал он, - Это тщательно разработанный с привлечением ученых, а вовсе не политтехнологов конструкт. Мы разъясняем избирателям нашу позицию, нашу цель и наши методы. Мы откровенно говорим о той цене, которую нам всем придется заплатить за обеспечение достойного будущего. И в своей борьбе за право на власть рассчитываем на понимание сограждан, на их доверие, а вовсе не на галлюциногенные снадобья популизма». Ради последней фразы, кажется, все и говорилось – это запомнится.
Представитель другой, более веселой партии все-таки признал коррективы и маневры политического курса в зависимости от электоральных настроений, но в том очаровательном тоне игривого цинизма, который делает наглость соблазнительной. «Послушайте, мы не считаем, что можем чему-либо учить нашего избирателя – он достаточно умен, образован и энергичен, чтобы самому выстраивать свою жизнь, как ему хочется, и нести за нее ответственность. Он нуждается лишь в свободе действия. И именно это мы пытаемся ему обеспечить. Мы помогаем людям, а не пасем, простите, стадо баранов. Мы рупор, защитник и даже оружие своего избирателя, а не его руководитель. Поэтому, да, мы хотим знать в деталях, чем он живет и как реагирует, чем в действительности мотивирован и что имеет в виду, когда так или иначе высказывается. Мы хотим знать все, но лишь для того, чтобы наиболее полноценно представлять его настоящие интересы на бесстрастном ристалище власти». Польстил анонимному избирателю принадлежностью к привлекательной социальной группе, за него сформулировал его потребность, привлек самоуничижением и, наконец, возвысился бравадой – молодец.
Но в телеобзорах нашлось место и для загадок, которыми журналисты любят приправлять свои программные колбасы. Одной из таких загадок неожиданно оказался я. «В то самое время, когда агентство «Конструкция имени» внезапно указало от ворот поворот всем своим клиентам, которые именно сейчас так остро нуждаются в его услугах, в офисе этого влиятельного политтехнологического центра был замечен известный журналист и писатель. Связаны ли эти события между собой, какие из них являются причиной, а какие следствием, или мы имеем дело с разрозненными фактами, нам еще предстоит выяснить, - уверял ведущий теленовостей, - А пока – о разгорающемся конфликте между США и Китаем вокруг принципов установления межевых границ на лунных участках».
Когда я увидел на телеэкране свою тощую фигуру с переброшенным через плечо свитером на случай встречи с кондиционером, я поежился, словно почувствовал за спиной чей-то взгляд. И теперь уж не на шутку растревожился. Машинально взял телефон, ожидая, что сейчас начнут звонить за комментариями. Но тот молчал.
Ясно осознав, что история, в которую я влип, оказалась значительно объемнее моих представлений о ней, я задумался, в какой именно момент линейный сюжет литературного контракта обрел стороннюю интригу и принялся расширяться тайными ходами и ответвлениями? Я задумался, зачем вообще А1 понадобился я. Какая роль во всем происходящем отведена книге, которую я должен был написать? Или это все действительно разрозненные, несвязанные между собой факты?
Спустя некоторое время зуд моей тревоги унялся, я решил, что все-таки преувеличиваю. По здравому размышлению, я очень мало знаю о «Конструкции имени», о связях агентства с политическими партиями – ведь знаком лишь с их полевыми работами и аналитическими исследованиями, да и то весьма поверхностно, - и, конечно, не представляю никакого интереса ни для одной из сторон возможного конфликта вокруг агентства, что бы они там ни делили. К тому же и повлиять ни на что не могу! А журналисты, что ж, - их рецептуры, их производственный цикл таковы, что вынуждают загребать разнообразные факты как можно шире и настойчивее. Ведь абсурд раздражает мыслительный нерв успешнее правды.
Но затем мне показалось, что уже видел сегодня этих двух мужчин. Не вспомню где, но видел. Один вот таким же движением, как сейчас, когда я случайно оглянулся, входя в подъезд своего дома, поправляет кепку, глядя на другого снизу вверх. Кажется, и ракурс тот же. И так же этот второй держит руки в карманах. Это повторение впечатления, со смещением во времени и пространстве заставило меня усомниться. Я даже головой тряхнул, пытаясь избавиться от наваждения. Но наутро приметил другую подобную парочку, теперь уже парень с девушкой, оба спортивного вида, которые вот так же не единожды попались мне на глаза.
- Ну да, - успокоил меня А1, которому я не преминул сообщить о подозрениях слежки, или, как это еще называют – наружное наблюдение? – вы под присмотром, как и мы. Издержки эксперимента. Но еще раз уверяю, что опасности нет никакой – эти люди, скорее, оберегают вас на всякий самый гипотетический случай.
- Прошу вас быть искренним со мной, - я смотрел на него в упор, пытаясь разглядеть что-то в его треугольном лице, - Что происходит?
- Успокойтесь. Я абсолютно откровенен. Все напряжение момента лишь в том, кто кого пережмет, кто кого пересидит, кто первым сморгнет, если хотите, - А1 говорил отстраненно, и заметно раздражаясь; его нижняя челюсть ходила, как неровно установленный жернов, - Неужели вы действительно думаете, что, если бы эти люди хотели причинить вам какой-либо вред, вы бы вообще заметили откуда именно вам прилетело. Сосредоточьтесь на работе и не обращайте внимания. Хотите, - мы поселим вас здесь.
- Нет, благодарю.
Я был не столько испуган, сколько рассержен и унижен тем, что А1 так четко устанавливал пределы моей осведомленности относительно истории, в которую меня вовлек. Я не хотел пользоваться его покровительством и отказался от предложения, не подумав, что в результате остаюсь один на один с чужими для меня и явно недружелюбными обстоятельствами. В коридорах агентства я заметил людей с бронированными огнезащитными кейсами, они направлялись в сторону отдела E5.
Но через пару дней я почувствовал чужое присутствие уже и в собственной моей квартире – тапочки я обычно оставляю не в том положении, в котором сейчас нахожу, и мое рабочее кресло развернуто иначе; к счастью лептоп я ношу с собой, хоть и всякий раз беспокоюсь, что переломлю в сумке жилы сетевого провода.
- Это уже мнительность, дорогой друг, - ответил А1, когда я вновь пришел к нему с новыми подозрениями.
Вот оно выражение покровительства, за которым обязательно последует насмешка. Я заметил на столе, рядом с бумагами, которые он перебирал, несколько паспортов разных государств и ушел, решив минимизировать наши с ним контакты, во всяком случае пока он сам теперь не проявит инициативу. Быстрее разделаться с этой работой и забыть, освободиться от всей этой истории. Я ощущал свою ненаписанную книгу, как пакет с протухшим мусором – за мной тянется шлейф вони, остерегаюсь кого-нибудь встретить с таким постыдным грузом на руках и, не бросать же его во дворе, тороплюсь к мусорному контейнеру.
А потом наступил день выборов. И оглушительная тишина его итогов. Так бывает, когда случается что-то из рук вон, ты видишь результат, осознаешь его, но не знаешь, что со всем этим делать. Время идет, ты чувствуешь, что упускаешь его, с каждой минутой проблема тяжелеет, как медленно намокающий узел запутавшегося каната, а у тебя нет воли что-либо предпринять в объятиях необъяснимо нахлынувшего безразличия. Настолько сильным было недоумение, когда выяснилось, что избирательные участки до самого вечера так и оставались пусты. Запоздалые автобусы партийных активистов лишь к 18.00 смогли обеспечить 0,3% явки, в некоторых регионах – 1,2%. К моменту закрытия последнего участка, по всей стране – 0,6%.
В ночь после голосования партии молчали, за всех отдувались политологи – «эксцесс усталого избирателя», «феномен дезориентированных граждан», «грохочущая пустота смыслов», «фиаско партийной системы» - они упражнялись в красноречии, блестя голодными глазами вирусологов, наблюдавших мутацию вновь открытого незримого убийцы. Пока около двух часов пополуночи на экране не появился тот самый генерал и, шевеля рыбьим ртом, не заявил, что Высокий суд в сложившихся обстоятельствах берет на себя полномочия по установлению законности власти и обеспечению правопорядка в стране.
«Крутая движуха заварилась», - отправил я совершенно бесполезное смс А1. И в этой игривой оценке, которую никто от меня не ожидал и в ней, конечно, не нуждался, прочитывалось мое желание соучаствовать в том, что я был призван всего лишь описывать. «Да, - ответил большой человек, - Завтра мы уезжаем. А13 даст связной имейл». Я перешагнул через неприятное ощущение подобострастия, которое пропитывало мои сообщения. «Кажется никто не мог ожидать такого. Вы довольны?» - А1 промолчал в ответ. «Удачи!» - написал я в подотчетной надежде на отклик, но он промолчал снова. Или это ощущение лишь проявилось во мне, как предчувствие внезапно обрывающейся связи. У меня остался лишь контракт, который я все еще не знал, как исполнить.
Наутро собрался с силами и, убеждая себя, что нужно лишь во что бы то ни стало начать, вошел в пустые страницы со всей отвагой, на какую только был способен. И на этот раз они поддались моему напору. Я работал, не отвлекаясь на мысли о том, что именно получается, - избрал сухой информационный стиль, ретуширующий заинтересованное присутствие автора, исключающий даже намек на оценочные суждения, и избегал эмоциональной окраски прямой речи – решив, что по пути не стоит оглядываться, что редактировать буду, когда доберусь до последней точки. А до нее еще ох, как далеко!
Высокий суд выпустил постановление о признании выборов состоявшимися из-за отсутствия в законодательстве ограничения минимального порога явки, при этом отмечалась невозможность признания релевантными итогов голосования в связи с беспрецедентно низкой активностью избирателей. В этих условиях судебная коллегия приняла решение сохранить партийный статус кво в парламенте с замещением должности президента-канцлера председателем Высокого суда. Новостные ленты остались в целом равнодушными, - несколько протестных комментариев, одиноких, как уханье совы, несколько митингов негодования, явно инспирированных и угасших сами собой. А13 прислала мне имейл для отправки готового текста книги.
Теперь я и вовсе почти не выходил из-за стола, бросил бриться и забыл про душ, лишь изредка, ради прогулки выбирался в соседний магазин за продуктами быстрого приготовления. Так, с пачками замороженных овощей и котлет, хлебом и морковным соком меня и встретил у подъезда человек в гражданской одежде, показавший исключающее возражения удостоверение, – «Пройдемте со мной». Я посмотрел на свой безобидный пакет, человек в гражданском улыбнулся, приподняв брови, – «Не беспокойтесь, это ненадолго». Но этого конечно следовало ожидать. И меня вновь просят не беспокоиться - замечание, которое заставляет нервничать даже в полном покое, теперь уже меня раздражает.
Добрых полчаса в автомобиле, затем стеклянный лифт поднимает нас с подземной парковки на седьмой этаж, и я оказываюсь среди людей в дымчатых кителях. Меня проводят в один из кабинетов, - через огромные, в пол, окна он доверху залит солнечным светом. Я не сразу замечаю хозяина, тот подходит сбоку и протягивает мне руку – полковник, красная лента в петлице.
Обмениваемся приветствиями, он усаживает меня в кресло, сам располагается в соседнем, напротив. Я наконец отставляю свой пакет и тот, шурша, клонится на бок. На меня смотрят внимательные темные глаза, я стараюсь выдержать этот взгляд.
- У нас к вам нет никаких претензий, - заговорил полковник шуршащим голосом курильщика, - но мы знаем о книге, которую вы пишите, и испытываем некоторое волнение по поводу нее.
Он помолчал, вероятно, ожидая, что я вступлю в разговор с уточняющим вопросом, за который он сможет зацепиться. Но и я предпочел выждать до той поры, когда мне придется лишь отвечать.
- Вы разумеется знаете, какая обстановка сложилась в связи с последними выборами – вынужденно продолжил он, - неопределенная и потому напряженная. Сейчас очень многое зависит от того, как граждане будут реагировать на эту неопределенность на протяжении довольно длительного времени до проведения новой избирательной кампании. Это и есть причина нашего беспокойства – ваша книга может вызвать определенный эффект, спровоцировать те или иные настроения на слабо прогнозируемые действия.
Опять замолчал. Теперь я не выдержал.
- Что вы хотите этим сказать? – буркнул я и предпочел кашлянуть.
- То, что говорю. Как это обычно и бывает…
- Не понимаю, извините, - я заерзал в кресле, - Мне сложно судить, чем может обернуться мой труд, - принялся жестикулировать, - но допустим вы правы, вам виднее, что называется. Но чего вы ожидаете от меня? – и начал путаться в словах - Вы предлагаете? Или требуете?
- Нет. Так вопрос не стоит. Я лишь сообщаю, информирую вас, - полковник умиротворяюще улыбнулся, - У нас нет веских оснований вмешиваться в вашу работу, мы достаточно хорошо знаем и тему книги, и фактический материал, который вы используете. Наверняка, вы в курсе, что и А1 и его ближайшие соратники известны руководству Суда. Повторяю, здесь нет ничего содержательно сомнительного. Лишь по форме несколько неопределенно. Мы, например, не знаем завершился ли Самый Большой эксперимент.
Я удивленно посмотрел на полковника. И в этом жесте, гораздо более явном, чем прежние, которого я не только не стеснялся, а выставлял напоказ, проявилось все то же подобострастное выражение сопричастности.
- Ну это же не лабораторные исследования, - пояснил полковник, - в которых достаточно лишь выключить оборудование, чтобы остановить реакции. Здесь мы имеем дело с живой тканью, эхо случившихся событий долго бывает слышно и может иметь значительные последствия, даже и в виде реакций цепного характера. Поэтому ваша книга оказывается заметным фактором. Говоря проще, я призываю вас к осторожности.
- Уверяю, в ней нет ничего такого…. – сказал я, - Меня удерживает подписка о неразглашении, но уверен, что заказчик согласится согласовать текст с вашей службой до публикации, если вы обратитесь к нему с такой просьбой или требованием.
- Боже упаси! – полковник всплеснул руками, - Цензурой я лично попросту брезгую. Всегда хочется надеяться, что мы все, люди, в достаточной степени образованные, разумные, да и опытные, способны самостоятельно и адекватно оценивать происходящие вокруг нас события и осознавать толику собственной ответственности за них. Вот и все.
Это и действительно было все, что он хотел мне сказать. Поднялся из кресла и произнес еще лишь несколько принятых при прощании бесцветных фраз. Тарабарщина всех этих пронумерованных людей из «Конструкции имени», рассуждающих об управлении, свободном от преследуемых целей и утвержденных принципов, сменилась тарабарщиной судейских, устанавливающих ответственность без указания ее предмета. Зачем меня, с нелепо размякшими уже котлетами и овощами вызвали на этот разговор? Я в сердцах сунул мокрые пачки в морозилку, как только все тот же человек в гражданском вернул меня обратно домой. О чем мне писать теперь? Или, вернее, о чем не писать?
Хорошо, игра, как выразился А1, уже сделана, они все знают, поэтому нет смысла таиться - я вызвал такси и отправился в знакомое здание с японским садом на окраине города не столько с надеждой на объяснения, сколько со жгучей потребностью во внимании к себе. Не весь же офис перебрался за границу, быть может я встречу кого-либо из знакомых сотрудников агентства - та же А13, быть может она даст мне какой-то след, пусть лишь намек на то, что именно происходит, побудет рядом со мной, живая, неизменно приветливая.
Но выданный мне электронный ключ на вход в здание не сработал, телефон А13 не отвечал - мое одиночество становилось все более неистовым. На обратном пути я вернулся в магазин за бутылкой виски и весь вечер тешил себя мыслью о том, что пытаюсь разобраться в событиях последних недель. Зачем А1 вообще понадобилась эта книга – из одного ли тщеславия? Почему для роли афиши – или прикрытия? – его замысла был выбран именно я и по какой причине он с ближайшими соратниками покинул страну сразу после голосования, если их деятельность находилась под защитой Высокого суда? Я задумывался и о том, уехали ли они в самом деле, или то был очередной фокус в рамках Самого Большого эксперимента. Но за всеми этими вопросами стоял лишь безликий страх, который я пытался превозмочь добрыми порциями алкоголя. Разноцветные варианты ответов ничего мне не давали, лишь заполняли пространство видимостью реальности. Я так и не нашел среди них ни одного надежного, и к утру мои мысли окончательно и неразличимо смешались.
Зато чувство досады и стыда, которое всегда сопровождает похмелье, заставило меня пообещать самому себе довести-таки дело до конца, если не из чувства долга, не из расчета двойного гонорара, то во всяком случае из гордости и упрямства - пусть останется в библиотеках под моим именем, что бы уж теперь ни случилось. А высохшая до самого желудка гортань помогла держаться бесстрастного информационного стиля.
Я интуитивно, как дикий зверь, обходящий обрывы и ловушки по самому краю, петлял в рассказе о «Конструкции имени» и Самом Большом эксперименте, стараясь ни единой буквой не нарушить зыбкое гражданское равновесие. И был доволен тем, что при этом избегал и всех известных мне видов лжи. Не сразу ведь и определишь, что это такое – ложь, она мимикрирует даже под необходимость ясных недвусмысленных формулировок. И как можно отказать автору в полном праве на изменение собственного же замысла до тех пор, пока тот не будет реализован?
Закончил через шесть недель, вылетев возбужденным умом за пределы последней точки, как вылетают сквозь смотровое стекло головой вперед на капот автомобиля жертвы лобовых столкновений. Стоп! Едва не опрокинул кресло, резко поднимаясь из-за стола, и заходил кругами по комнате. Мысль о том, чтобы все бросить – к черту деньги и признание! - которая все это время душила меня – я чувствовал ее тянущее в затылке постоянное присутствие – наконец, отпустила, как издохший паразит. Я был опустошен. И несколько дней затем, подобно человеку, перенесшему инфаркт, ловил себя на том, что смотрю в небо.
Я выходил в парк, прогуливался по дорожкам, а затем устраивался на скамейке и следил за движением несуществующих ни в какой другой, кроме как зрительной реальности облаков. Или с чашкой чая в руке, растапливая во рту кусочек шоколада, стоял у окна, наблюдая как на лазоревом поле просыхают их молочные пятна – вот и все, без следа, нет, кажется что-то еще мерещится. Редактировать, править текст – это как наряжать рождественскую ель – теперь уж праздник неизбежно состоится. Я не торопился, дал себе несколько дней отдыха, а затем уж последним марш-броском через заливные луга выровнял текст, сняв накопившееся в нем местами напряжение, или напротив кое-где добавив жесткости внутренней структуре. Текст вышел гибким и упругим, энергичным по ритму, поджарым по выразительным средствам, бесстрастно логичным, но с отстраненной иронией контекста, который при внимательном взгляде все-таки явно прочитывался. В демонстрации своей сопричастности к делу, в котором меня кажется беззастенчиво использовали, я не удержался от жеста, похожего на щелчок по носу. Вот это действительно последняя точка.
В тот же день я отправил рукопись по указанному имейлу, нисколько не сомневаясь, что файл так или иначе, но обязательно попадет и тому полковнику из Секретной службы. Еще через день мои подозрения подтвердились. Во всяком случае я никак не мог признать простым совпадением сообщение Высокого суда о появившихся доказательствах манипулирования волеизъявлением граждан со стороны действующих политических партий.
На практике подобная манипуляция означала фальсификацию всей системы законодательной власти и уже вечером того же дня вышло постановление о роспуске всех действующих политических объединений и начале формирования новых. Полномочия депутатов всех уровней, избранных по спискам, были отозваны, численность парламента и нижестоящих представительных собраний – сокращена до количества одномандатников в каждом из них. Автоматически.
Было видно, как осторожно и постепенно действовал Суд со дня провальных выборов, но в то же время последовательно и с каждым шагом смелее, все более убеждаясь в том, что гражданское равновесие не так уж и хрупко. Насколько же эти действия были заранее запланированы или предпринимались в соответствии с текущей ситуацией можно было только предполагать - я же говорю, научпоп, этот суррогат настоящего знания, всегда питает конспирологию.
Но что означает замечание о «появившихся доказательствах»? Когда и откуда они появились, если о них было объявлено синхронно официальной передаче моей рукописи заказчику? Суд, разумеется, не раскрывал детали, но его представители говорили о неких «документальных материалах, часть которых, вероятно, будет опубликована». Я подумал, что за моей подписью может выйти не мой, но на базе моего созданный текст, значительно дополненный кем-то со стороны. Ведь авторский текст книги не содержит никаких «доказательств».
Первым позывом было написать по все тому же имейлу об отказе от собственной подписи и использовании при публикации книги псевдонима, тем более, что телевизионные и интернет-каналы, обсуждая решение Высокого суда, припомнили и встречу А1 с главой Секретной службы, и мое появление в офисе «Конструкции имени», а некоторые выдали и информацию о скоропалительном отъезде руководителей агентства из страны. Все это создавало определенный спекулятивный фон, поначалу показавшийся мне негативным.
Но по здравому размышлению я даже пожелал подобного исхода. Вероятные дополнения, подумал я, явно в интересах Высокого суда, а значит не грозят мне репрессивными последствиями, при этом поддерживают представления о моей сопричастности происходящим событиям, что позитивно для писательской репутации. В то же время вне зависимости от того, насколько вновь открывшиеся «документальные материалы» будут сфальсифицированы, моя совесть, не тот ее симулякр, к которому принято публично апеллировать, а настоящая нутряная недоговороспособная, оставалась бы совершенно спокойной, ведь то было дело не моих в действительности рук. Это лишь видимость, подумал я, и решил оставить все как есть, или точнее, как будет.
Но возможно было и то, что мое безразличие к возможному вмешательству в текст было вызвано простою усталостью. Проект с книгой вымотал меня настолько, что я не хотел уже его продолжения ни в каком виде, стремился лишь поскорее развязаться с ним. Ведь лень способна мимикрировать не только под недомогание, но и вообще подо что угодно, включая разумный, продиктованный инстинктом самосохранения конформизм.
Книга вышла из печати под моим именем, но я узнал об этом по фотографии, которую мне выслали с того самого имейла с подписью «Поздравляю. А1», и не мог судить, насколько изменен текст – обложка удачная, да, камерный карманный формат. Еще через пару дней банк уведомил меня о пополнении счета на сумму гонорара, а курьер экспресс-почты доставил объемную посылку – это были авторские экземпляры книги. Я взял первую в стопке, прохладную, гладкую, жесткую, сладковато пахнущую краской, клеем и лаком, с костяным шелестом пролистал слипшиеся на обрезе страницы. В форзац вложена открытка с видом рыжих утесов, поросших соснами: «Буду ждать вас (указана дата и время) в той же кофейне. А1» На меня снизошел полноценный покой.
Когда я пришел в назначенный час в это гнездовище деловитых девиц, большой человек уже ждал меня – от самого входа, искрящегося стразами, я заметил его широкую спину. Подошел к его столику и, демонстрируя уверенность, сел напротив. А1 взглянул по-бычьи исподлобья и улыбнулся; на его футболке написано «Единственно человек. Всего лишь человек». Мы пожали руки через стол, затем он достал из одного из своих широченных карманов экземпляр книги, хрустнул им, раскрывая, и подал мне:
- Подпишите, пожалуйста, на память.
Пока я возился с пером, обдумывая ту единственную краткую, но емкую для памятной надписи фразу, А1 сказал:
- Я хотел при личной встрече поблагодарить вас. С вами было приятно иметь дело, надеюсь и вы интересно провели время и не пожалели.
- Спасибо, взаимно, - буркнул я, - Нет, конечно, все нормально.
- Я был на Афоне, - как обычно без всякого перехода продолжил он, - и слушал там песнопения монахов в одном из старейших храмов. Это поистине живое свидетельство Творения! Одно из тех поражающих воображение чудес, в которые трудно верить, даже воочию их наблюдая. В церковной голосовой музыке есть что-то исходное, физиологическое, шаманское – она буквально растворяет тебя. И вот я подумал, что эта музыка, будучи даденой нам тем самым законом, который запускает ход сердца, она обернулась позднейшим искусством путем человеческого усилия очищения, совершенствования, осознания. Я ночевал в келье и весь с ног до головы был искусан клопами, я беспрестанно мыл руки и остерегался есть местный хлеб, - потому что все вокруг непривычно грязно, - но постоянно чувствовал там действие этого закона. В новых храмах такого чувства нет. Чем дальше, тем все лучше, тем сложнее, тем утонченнее, но, - А1 пожал плечами и стал похож на огромного ребенка, который вдруг задумался о чем-то в самый разгар игры, - тем именно, что дальше. Выходит так, что совершенная красота уродлива, а вот уродство, девиация, асимметрия может стать настоящей красотой. Выходит так, что баланс не стоит соблюдать, он должен быть нарушаем. Вот еще каким парадоксом я хотел попотчевать вас на прощание.
Он взял книгу, прочитал мою надпись, поиграв бровями, и вновь улыбнулся. Затем, как и в первый раз, достал из кармана джинсов пару мятых купюр, сунул их под пустую уже чашку и, раздвигая мебель, поднялся.
- Еще раз спасибо и удачи.
Я смотрел ему в след и видел, как такая же утренняя, в мягких хлопковых брюках и блузе, но уже другая девица пересекает ему путь расслабленным шагом человека, который чувствует не только себя в безопасности, но и все вокруг в установленном им самовоспроизводящемся порядке.
«А1, мастеру конструировать и мастерить конструкции. От автора», - такую фразу я оставил на форзаце его экземпляра книги.
Манифест пустой страницы. Сборник БиоХайТек
© Copyright: Игорь Палашов, 2025
Свидетельство о публикации №225121900575
Свидетельство о публикации №225121900575
Рецензии