История о студентке с биполярным расстройством

После сложной, но вдохновляющей сессии с подростком, который наконец-то назвал своего внутреннего критика «букой Гришей», в моём расписании стояла Нина. С Ниной мы работаем давно, и наши встречи — это всегда особое плавание. У Нины биполярное аффективное расстройство, или БАР. Если объяснять просто, это когда психика, словно под влиянием слишком сильных внутренних приливов и отливов, колеблется между двумя полюсами. На одном — энергия бьёт через край: мир яркий, идеи гениальны, спать не хочется, а хочется свернуть горы. Это гипомания или мания. На другом — глубокая тоска, упадок сил, ощущение, что всё бессмысленно. Это депрессивная фаза. Между ними могут быть светлые промежутки, но жить в ожидании следующей «волны» непросто.

Нина в тот день вошла на гребне такой волны. Её энергия едва умещалась в кабинете.
— Елена, всё! Решение принято! — заявила она, даже не присев. — Я поступаю на психфак. Чтобы понимать всё это изнутри. Систематизировать!

Я почувствовала знакомый внутренний сдвиг — лёгкую настороженность. Это было классическое проявление гипомании: грандиозный план, рождённый в огне повышенной энергии. Но в этом также могла быть и её попытка справиться с нашей терапией. В психотерапии есть два важных понятия: перенос и контрперенос. Перенос — это когда клиент бессознательно переносит на терапевта чувства, мысли и модели поведения, важные для него из прошлого (например, видит в нас строгого родителя, спасителя или идеального учителя). Контрперенос — это ответные, часто тоже бессознательные, чувства терапевта к клиенту. Это не слабость, а важный инструмент, который подсказывает, что может происходить в отношениях.

Сейчас я уловила в её восторге возможный перенос: я становилась для неё не просто терапевтом, а «гуру», к уровню которого она срочно должна была подтянуться, чтобы уменьшить тревогу от неравного состояния «пациента». Мой же контрперенос был смесью осознанности и осторожности: «Интересно, куда это её приведёт?» и «Не пытается ли она убежать в интеллектуальные дебри от болезненных чувств?»

— Это масштабный шаг, — сказала я ровно. — Давай подумаем, что именно ты хочешь там найти?

Но она уже парила в мире учебных планов и теорий. Я слушала, позволяя ей излить этот поток, но отмечая про себя стремительный темп и скачущие мысли.

Через пару недель картина сменилась. Нина вошла, будто неся на плечах невидимый тяжёлый груз. Она опустилась в кресло, и её взгляд утонул в пространстве.
— Всё пропало, — её голос был пустым и тихим. — Я не могу. Открываю конспект — и ничего. Сплошная вода в голове. Я обманщица. И здесь, и там. Зачем я это начала?

Тишина в кабинете стала плотной и сочувствующей. Теперь перенос был другим: от идеализации он сменился к зависимой позиции. Её психика, истощённая депрессивной фазой, как будто взывала: «Возьми мою жизнь, мое обучение, всё — под свой контроль, потому что у меня нет сил». Мой контрперенос отозвался почти материнским порывом — утешить, обнадёжить, «спасти». Но это было бы ловушкой. Если я поддамся, мы закрепим её беспомощность.

— То состояние, в котором ты сейчас находишься — это депрессивная фаза, Нина, — сказала я, следя за тем, чтобы голос был просто контейнером для её реальности, без жалости или осуждения. — Оно искажает восприятие. Твоя ценность не определяется тем, можешь ли ты сегодня учиться. Твой «задолжник» — не враг. Это часть системы, которая кричит об истощении.

Она молча кивала, не веря словам, но, кажется, слыша интонацию. Моя задача сейчас была не «починить» её, а просто быть рядом с этой болью, признавая её. Я наблюдала за своим контрпереносом, используя его как сигнал, но не как руководство к действию.

Мы стали медленно, неделя за неделей, исследовать её учёбу не как линейный путь, а как ландшафт, по которому приходится идти в разную погоду. На «солнечных» участках гипомании — учились направлять энергию в русло, а не давать ей сжигать всё на пути. В «туман» депрессии — учились снижать планку до «просто быть», легализуя отдых как необходимость, а не предательство.

И на одной из сессий, уже в более ровном периоде, произошёл прорыв. Нина рассказывала о прочитанной теории.
— Знаете, — сказала она, и в её глазах было не маниакальное озарение, а глубина спокойного понимания, — я читала про необходимость «достаточно хорошей заботы». И подумала… что моя задача — стать «достаточно хорошим хозяином» для своих фаз. Не идеальным командиром, который их подавляет. А таким, который видит: ага, шторм на подходе, надо убрать паруса и переждать. Или: сейчас попутный ветер, можно ставить все паруса, но держать курс.

Я почувствовала тихую профессиональную радость. Это был не перенос. Это была её собственная, выношенная мысль. Она не стала «нормальной», она стала мудрее по отношению к своему расстройству. Перенос в нашей работе не исчез, но он стал гибче: я перестала быть для неё волшебницей или судьёй, а стала союзником-навигатором. А мой контрперенос теперь чаще всего — это просто чёткий сигнал о том, что происходит в пространстве между нами, который помогает мне лучше понимать её, но не уводит в сторону.

Нина не победила БАР. Она училась с ним жить и даже использовать его отчаянные уроки. А я, наблюдая за тем, как она строит свой уникальный учебный корабль, способный идти и в штиль, и в бурю, снова убедилась: наша работа — это не про избавление от штормов. Это про то, чтобы научиться быть капитаном даже тогда, когда небо затянуто тучами.

История основана на реальных событиях, но образ собирательный, а детали изменены для сохранения конфиденциальности.