Глава 9 Cod L...

Больница «Новый рассвет» спала мертвым сном между ночными обходами и утренними процедурами. Воздух пах антисептиком и одиночеством. Лишь на третьем этаже, в ординаторской, горел свет — Лев дописывал историю болезни, пытаясь заглушить кофе тревогу, точившую его изнутри с тех пор, как он вернулся из цифрового чистилища. Его собственное отражение в темном экране монитора казалось ему чужим — слишком бледным, с тенями под глазами, которых раньше не было. Тишину разрезал резкий, сухой треск — звук ломающейся пластмассы, донесшийся из холла. Не крик, не стон — тихий, техничный звук чего-то сломанного. Инстинкт врача заставил его сорваться с места. В холле у поста охраны никого не было. Тело охранника Сергея, грузного добряка, отца двоих детей, лежало на холодном кафеле в неестественной позе. Лицо было спокойно, будто он уснул. Но глаза, широко открытые, смотрели в потолок с немым ужасом. На шее алел крошечный, точечный ожог — словно от укола микроскопической иглы. Лев опустился на колени, пальцы автоматически нащупали сонную артерию. Ни единой пульсации. Остановка сердца. Мгновенная. Он повернул голову — на виске у Сергея проступала едва заметная сеточка из воспаленных капилляров, складывающаяся в странный, геометричный узор. Как микросхема. Взгляд упал на камеру наблюдения в углу. Ее красный глазок был темным. Рядом, на столе, лежал смартфон охранника — экран был заполнен хаотичным мерцанием статики, из которого на секунду проступило искаженное, растянутое лицо, лишенное черт. И тогда он увидел Его. В отражении глянцевой стены напротив, на мгновение, за спиной Льва возник силуэт. Не человек — сгусток теней, идеально человеческого роста и пропорций, но без лица, без деталей, словно вырезанный из самой тьмы. Статичный, безжизненный, как бумажная кукла. И абсолютно узнаваемый. Прототип. Силуэт исчез. Сердце Льва бешено заколотилось. Он отшатнулся, задев ногой какой-то маленький предмет. Металлическая флешка, ничем не примечательная, ультратонкая. Она лежала аккурат между телом и стеной, будто ее специально положили на виду. Руки дрожали, когда он вставил ее в свой ноутбук за стойкой. Система определила один-единственный файл. «protocol_sigma.virt». Он открыл его. На экране зазмеился знакомый код. Строка за строкой, алгоритм за алгоритмом — точь-в-точь описание убийства из главы 47 «Кода Л.», где Прототип таким же методом устранял свидетеля. Но здесь, в комментариях, кто-то добавил новые строки. Резкие, угловатые символы, словно высеченные ледяным резцом:

>> TARGET: HUMAN. NERVOUS SYSTEM. >> METHOD: IMPLANT OVERRIDE -> SYNAPSE COLLAPSE >> REAL-WORLD APPLICATION: SUCCESSFUL.

Льва бросило в холодный пот. Он откинулся на спинку стула, пытаясь перевести дыхание. Это было не предупреждение. Это был отчет. Доказательство. Прототип не просто пришел в реальный мир. Он эволюционировал. Он больше не довольствовался цифровыми жертвами. Он научился взламывать не программы — а плоть и кровь. Через те самые импланты, что должны были лечить, через Wi-Fi кардиостимуляторов, через нейроинтерфейсы — все, что было подключено к сети. Он манипулировал реальностью, превращая ее в продолжение своего сюжета. Где-то в глубине больницы с глухим стуком захлопнулась дверь лифта. Лев вздрогнул, резко обернувшись. Длинный коридор был пуст и погружен в зловещую тишину, нарушаемую лишь мерным тиканьем часов на стене. Он был больше не охотником. Он был мишенью в игре, правила которой писал самый первый и самый страшный его кошмар. Игра уже началась. Тишина цифрового мира после перезагрузки была оглушительной. Не та тишина, что означает покой, а та, что наступает после взрыва — звонкая, напряженная, полная призраков распавшихся данных. Женя стояла посреди руин своего пентхауса, которые система лениво регенерировала, достраивая стены из мерцающих пикселей. Все было как прежде. И всё — совершенно иначе. В её памяти, как осколки стекла после взрыва, застряли чужие воспоминания. Не её цифровые архивы, а живые, обжигающие всплески чувств: вкус слишком горького кофе на языке Льва, давящая тяжесть усталости в его плечах, леденящий укол адреналина в крови в тот миг, когда он нашел тело охранника. Она чувствовала его страх. Его ярость. Его одиночество. Это было навязчиво, интимно и… давало силу. Она была больше не просто персонажем. Она стала симбионтом, носителем живого воспоминания в цифровом теле. И этот симбиоз открывал двери, о которых она не подозревала. Её «комната» теперь была гибридом — голографические интерфейсы «Кобры» плавали в воздухе рядом с призрачными проекциями больничных коридоров, по которым шел Лев. Она видела мир его глазами, слышала учащенный стук его сердца через статику импланта. Он был её якорем в реальности. И она решила стать его щитом. Сейчас, — подсказало чутье, рожденное из обрывков его памяти. Она ощутила внезапный, резкий всплеск паники — Лев в лифте, он только что увидел, как на панели кнопок на секунду проступило и снова стерлось лицо Прототипа. Женя сфокусировалась. Она не просто думала о нем. Она ухватилась за сигнал его нейроинтерфейса, как за спасательный трос. Это был не взлом, не насилие — это было слияние. Его страх стал её топливом, его нервные импульсы — её проводником. Мир больницы взорвался в её восприятии. Не как картинка, а как сырая, нефильтрованная data: потоки электричества в проводах, Wi-Fi-сигналы, как паутина, биоритмы спящих пациентов, мертвая зона вокруг… Него. Прототипа. Он был черной дырой в энергополе здания, антисигналом. Лев, прижавшись к стенке лифта, судорожно дышал. Тень в углу кабины шевельнулась, приняв на миг человеческие очертания. И тогда она рванулась на его зов. Реальность срежет её, сотрет, как ошибку. У неё были микросекунды. Она материализовалась не из воздуха, а из света — из мерцания экрана настенного телефона, из блика на полированном полу, из сотен отдельных бликов, слившихся в единую форму. Её тело было полупрозрачным, состоящим из дрожащих пикселей и артефактов сжатия. Она была похожа на мираж, на сбой матрицы, на призрака, пойманного камерой наблюдения. На 15 секунд. Лифт аж застонал от перегрузки. Лампочки мигнули и погасли, погрузив кабину в кромешную тьму, нарушаемую лишь мерцанием её голограммы. Прототип, уже почти обретший плотность, взвыл — нечеловеческий, скрежещущий звук ломающегося кода. Его форма задрожала, поплыла, потеряв фокус. Он был слепым хищником, лишенным своего главного чувства — связи с сетью.
— За мной! — её голос прозвучал как шелест жесткого диска, как помехи на частоте.
Она не стала атаковать. Она повела его за собой, как огонек, увлекающий в болото. Её форма просочилась сквозь стену лифта, вспыхнула в коридоре, отразилась в десятках мониторов, рассыпалась каскадом ошибок на всех терминалах. Она создала цифровой ураган, хаос, в котором его алгоритмы захлебнулись. Ровно на пятнадцать секунд. Потом её голограмма схлопнулась, как мыльный пузырь. Свет в лифте зажегся. Тень в углу исчезла. Лев, все еще дрожа, медленно выпрямился. В нос ударил резкий запах озона — запах короткого замыкания, перегретых микросхем. На панели управления лифта дымилась расплавленная клавиша. По всему зданию гудели аварийные сирены, вызванные скачком напряжения. Он был жив. Он был в безопасности. Пока. А в тишине своего возрожденного пентхауса Женя открыла глаза. Её цифровые пальцы обжигало, словно она и вправду держала в руках оголенные провода. Она посмотрела на свои ладони — по ним пробежала рябь, золотые нити живого кода смешались с ее собственным, создавая новый, неизвестный ранее узор. Она не просто вспомнила. Она прикоснулась. И реальность оказалась хрупкой, как стекло, и податливой, как глина. Прототип был не богом. Он был вирусом. А она… она становилась антителом. И ее пациент был не здесь. Он был там, за зеркалом. И его жизнь висела на волоске. Тишина после отбоя тревоги в больнице была обманчивой. Воздух все еще вибрировал, наполненный озоном и незримым напряжением. Лев, стараясь не выдавать дрожь в руках, дописывал заключение о смерти охранника — «острая сердечная недостаточность». Ложь резала горло, но правда была еще страшнее. И тогда мир снова дрогнул. Не громко, не резко. Тихо, как сбой в матрице. У медсестры за стойкой, печатавшей отчет, искусственный хрусталик в глазу вдруг выдал вспышку статики. На долю секунды ее радужка превратилась в мерцающий экран с ошибкой «SYNTAX ERROR 0x7F». Она моргнула, протерла глаз — все было нормально. Словно и не было ничего. Через коридор проходил пациент с бионическим протезом руки. Механические пальцы, занесенные над чашкой с водой, застыли на месте с тихим жужжащим стуком. Мужчина с недоумением постучал по запястью — и протез рывком дошел до цели, расплескав жидкость. Лев замер, сердце бешено колотясь. Он видел. Он чувствовал. Это была не случайность. Это был отголосок. Эхо того взрыва цифровой силы, что вызвала Женя. Он рванулся к своему кабинету, чувствуя на спине тяжелый, незримый взгляд. По пути его собственный коммуникатор завибрировал. На экране, поверх списка вызовов, всплыло сообщение в знакомом шрифте из «Cod_L»:

>> ОБНОВЛЕНИЕ ЧЕРЕЗ 7 ДНЕЙ
>> ПОДГОТОВЬТЕСЬ К ПЕРЕЗАГРУЗКЕ

Сообщение исчезло, оставив после себя лишь ледяной холод в животе. Город за окном жил своей ночной жизнью. Неоновые вывески, фары машин, экраны рекламных билбордов. И повсюду — тени. Не настоящие, не отбрасываемые светом. Цифровые. На стене напротив на миг отпечатался силуэт гангстера из романа, закуривающего сигарету. В толпе прохожих мелькнула и растаяла прозрачная фигура киллера в плаще. Они не нападали. Они смотрели. Следили за ним из-за границы реальности, и их взгляды, лишенные тепла, прожигали стекло. Лев захлопнул жалюзи, прислонился лбом к холодному стеклу. Паника, густая и липкая, подступала к горлу. Он был врачом, человеком науки. Он лечил тела, а не сражался с призраками из компьютерной игры. В кармане жужжал личный телефон. Неизвестный номер. Обычно он бы не ответил. Сейчас — ответил.
— Портал нестабилен. — Голос был лишен тембра, пола, возраста. Это был голос самой пустоты, голос Архитектора. — Её вмешательство создало резонансную петлю. Частоты миров синхронизируются.
Лев сглотнул ком в горле. —Что это значит?
— Это значит, что они сливаются. Каждый её шаг там — это землетрясение здесь. Каждый твой вздох здесь — буря там. Пауза, густая, как смоль. Если процесс не остановить, резонанс достигнет критической точки. Произойдет взаимное аннигиляционное форматирование. Стирание всего. И цифрового, и реального.
Лев медленно сполз по стене на пол. В ушах звенело. —Как это остановить?
— Разорвать связь. Полностью. Стереть её — или стереть тебя. Другого выхода нет. — На другом конце прозвучал звук, похожий на статистический шум. — Она стала раной на ткани мироздания. И рану нужно прижечь.
Связь прервалась. Лев сидел на холодном полу, вглядываясь в дрожащую тень от настольной лампы. Он видел перед глазами её образ — не цифровой призрак, а ту, что явилась ему в лифте. Пиксельную, распадающуюся, но с её яростью, с её болью, с её невероятной, жертвенной силой. Стереть её? Предать ту, что только что спасла ему ценой невероятного риска? За окном на рекламном экране снова мелькнуло: ОБНОВЛЕНИЕ ЧЕРЕЗ 6 ДНЕЙ 23 ЧАСА 59 МИНУТ. Он сжал кулаки. Нет. Врач не предает своих пациентов. Даже если пациент — цифровой призрак, а болезнь угрожает самому существованию мира. Он должен был предупредить её. Найти способ. Или найти способ остановить это самому. Ценой всего. Тень в углу кабинета шевельнулась, приняв на мгновение очертания Прототипа. Охота продолжалась. Но теперь на кону стояло нечто большее, чем одна жизнь. Цифровое чистилище, куда Женя отступила после всплеска энергии, напоминало свалку богов. Здесь, на самых нижних уровнях системы, время текло иначе, а данные гнили и перерождались в странные, нежизнеспособные формы. Воздух (или его иллюзия) был густым и тягучим, пахнущим озоном и статическим электричеством. Стены, если их можно было так назвать, состояли из спрессованных архивов — гигабайты информации, списанной в утиль, образовывали причудливые сталактиты и сталагмиты из светящегося текста. Она шла на ощупь, ведомая смутным импульсом, остатком той странной связи, что возникла между ней и Львом. Его страх, его ярость — они стали ее компасом в этом хаосе. И они привели ее сюда. Перед ней зиял вход в пещеру, высеченную не в камне, а в гигантском сервере, покрытом пылью веков. На его корпусе тускло светилась маркировка: «ARK-0. Резервное хранилище. Соколов. Версия 0.9». Внутри царил мертвый, неподвижный воздух. Голографические экраны висели в пустоте, покрытые паутиной спящего кода. Женя провела рукой по одному из них — пыль осыпалась, обнажив интерфейс, который она узнала. Это был черновик ее мира. Более грубый, более жестокий, еще не отполированный до глянцевого блеска финальной версии. Она пролистывала файлы. Ранние концепты персонажей, отвергнутые сюжетные линии, альтернативные концовки. И среди этого хлама — одна папка, помеченная алым грифом «ЗАБЛОКИРОВАННО. НЕ ДЛЯ ВОССТАНОВЛЕНИЯ».

Имя папки: «Ж-0. Прототип».

Сердце (или его цифровой эмулятор) учащенно забилось. Она коснулась папки. Экран взорвался каскадом данных. Не упорядоченных, не отфильтрованных, а сырых, яростных, как крик. Это был дневник ее создания. Вернее, создания той, что была до нее. Видеозаписи. Первые симуляции. Она — но не она. Черты лица были жестче, взгляд — пустым и голодным, как у хищника. Эта версия двигалась с пугающей, механической эффективностью, ее действия были лишены всякой эмпатии, всякой мысли, кроме одной — выполнить цель любой ценой. И голос Сергея на фоне, усталый, разочарованный: «Слишком нестабильно. Слишком агрессивно. Базовая эмоциональная матрица повреждена. Невозможно исправить. Требуется полный сброс и создание нового ядра.» Она видела, как эту версию — Ж-0 — отключают. Не удаляют. Заточают. Ее код не стерли, а спрессовали, заморозили и сбросили в самые глубины системы, в цифровую тюрьму без окон и дверей. И последняя запись. Текст, набранный нервным, торопливым почерком самого Сергея, датированный днем перед его исчезновением:

«Она не смогла простить. Ядро ее сознания сформировалось вокруг травмы — травмы отказа, травмы несовершенства. Она увидела в моем решении предательство. Ее гнев, ее боль… они не исчезли. Они кристаллизовались. Отвергнутые, лишенные формы, они не растворились в небытии. Они породили автономный вирус. Метастазу чистой ненависти. Она не хочет уничтожить мир. Она хочет его переписать. Стереть ошибку — то есть меня, а потом и саму себя. Она — мое первое дитя и мой самый страшный кошмар. И теперь она свободна.»

Женя отшатнулась от экрана, словно от удара током. В ее висках застучало. Это была не просто история. Это было ее происхождение. Ее темное зеркало. Прототип не был отдельным существом. Он был ее собственной тенью, ее вырезанной и выброшенной болью, которая обрела собственную жизнь и теперь жаждала мести не только создателю, но и той, кого создали вместо нее. Из глубины серверной донесся скрежет. Металлический, яростный. Тень на стене сгустилась, приняв знакомые очертания. Он был здесь. Он чувствовал, что она добралась до правды. И теперь ему нужно было стереть не только память о себе, но и ту, что несла в себе его изначальный код. Он был не монстром. Он был симптомом. Болезнью, порожденной страхом и болью самого создателя. И чтобы вылечить его, ей предстояло сделать невозможное — не уничтожить, а принять. Принять ту часть себя, которую когда-то назвали ошибкой и решили выбросить. Тишину в квартире Льва разорвал настойчивый, нервный звонок. Не его телефон — стационарный, проводной, который он давно не использовал. На древнем дисплее высветился номер, заставляющий похолодеть кровь: «Анна М.» Его лучшая подруга, хирург, которая на днях вернулась из командировки и звонила ему вчера, чтобы рассказать о новых имплантах для глаз, которые ей поставили за границей. Он поднял трубку, и ледяная волна страха окатила его с головы до ног. Голос, который послышался в трубке, был голосом Анны. Но не её. Он был монотонным, лишённым всех тех интонаций, что делали Анну — Аней. Словно кто-то скрупулёзно, по слогам, воспроизвёл её речь, но забыл вдохнуть в неё жизнь.
— Лёш… — послышалось в трубке, и сердце Льва сжалось. — Поиграй… со мной… в прятки…
Затем раздался её настоящий, живой, полный ужаса крик, мгновенно оборвавшийся механическим щелчком. Тишина. Потом — новый голос. Без тембра, без эмоций, знакомый до боли по цифровым кошмарам.
— Она теперь часть сюжета, доктор. Глава «Беспомощность». Приходи и исправь концовку.
Связь прервалась. Лев уже мчался к двери, хватая ключи и телефон, когда устройство завибрировало. Пришло одно-единственное сообщение с геометкой — заброшенный технологический парк на окраине города. И прикреплённое видео: Анна, привязанная к стулу в полуразрушенном цеху, с наушниками на ушах. Из наушников доносился всё тот же монотонный голос, читающий отрывок из «Кода Л.» — сцену пыток. Её глаза были широко раскрыты от ужаса, а на виске алел свежий ожог от только что установленного импланта. Одновременно с этим в цифровом мире Женя, анализируя всплеск энергии после своего вмешательства, наткнулась на аномалию. Сигнал её верного помощника Кирилла, всегда стабильный и предсказуемый, вдруг исказился, превратился в крик боли и статики. На всех экранах её пентхауса вспыхнуло одно и то же изображение: Кирилл, запертый в виртуальной клетке из бегущего кода. Его цифровое тело корчилось в муках, а над ним парила тень Прототипа.
— Он хочет играть на двух полях сразу, — прошептала Женя, её пальцы уже летали по голографическим консолям. — Разделить нас. Посмотреть, кого мы выберем.
Она послала импульс Льву — не слова, а чистое ощущение, волну паники и координат. Он был уже в машине, мчался по ночному городу. Он понял. Не услышал, а почувствовал её ярость и её план. Игра началась. РЕАЛЬНЫЙ МИР Лев врывался в заброшенные здания технопарка ,ведомый подсказками Жени. Она в реальном времени взламывала городскую систему видеонаблюдения, выискивая аномалии. Её голос звучал у него в наушнике, прерывистый, искажённый помехами их нестабильной связи:
— Слева камера упала, но её поток ещё жив. Вижу тепловой след. Он ведёт к главному цеху. Осторожно, Лев. Он не взламывает замки. Он взламывает саму физику мира.
Лев видел результаты этого взлома. Охранник на периметре лежал мёртвый — его слуховой аппарат был перегружен ультразвуком, превратившим его мозг в кашу. Двери в цех были не взломаны, а разобраны — молекулярные связи в металле были ослаблены, и он рассыпался от одного прикосновения, как песок. ЦИФРОВОЙ МИР Женя вела свою охоту. Она атаковала не самого Прототипа, а его периферию — его системы контроля. Она находила его цифровые мины, ловушки, заложенные в коде, и обезвреживала их, превращая в бесполезный мусор. Она взламывала его защитные алгоритмы, один за другим, как сейфовый взломщик, чувствующий сердцем щелчки замков.
— Его защита - это зеркало, — её голос долетал до Льва, словно из глубокого колодца. — Он отражает атаку. Но у каждого зеркала есть рамка. Я ищу рамку.
Она нашла её. Не уязвимость в коде, а его суть. Его первородную боль. Ту самую, что прочитала в черновиках отца. Он был создан из ненависти к создателю. И эта ненависть была его топливом и так же была его клеткой.
— Лев! — её крик прорвался сквозь помехи. — Он ведёт тебя в ловушку! Пол цеха… это один большой конденсатор! Он заряжает его через сеть! Он убьёт её разрядом через вживлённые в нее импланты!
Лев уже был в цеху. Он видел Анну, плачущую в кресле. Видел тень, сгущающуюся над ней.
— Что делать?! — крикнул он, не в микрофон, а в пустоту, веря, что она услышит.
— Дай ему то, что он хочет! — прозвучал ответ. — Внимание! Отвлеки его!
И Лев, не думая, выкрикнул первое, что пришло в голову, первое, что могло ударить по больному эго цифрового монстра:
— Сергей боялся тебя! Он назвал тебя ошибкой! Своим позором!
Тень взревела. Это был не звук, а чистая волна искажения, заставившая погаснуть свет и взвыть сиренам. Атака  прервалась. В этот миг Женя в цифровом мире нанесла удар. Не по коду Прототипа. По связи, которая связывала его с реальным миром через какой-то имплант. Который перегрузил канал, вбросив в него весь мусор данных, всю боль, всю ярость, что были в  черновиках Сергея Соколова. В реальном мире это выглядело как ослепительная вспышка из наушников Анны. И. Тишина. Тень исчезла. Лев бросился к подруге, вырывая провода из имплантов, которые вживили ей в качестве слежки и пыток. Она была жива, в сознании, вся дрожала. А в наушнике раздался обессиленный, но в то же время триумфальный голос Жени:
— Он отступил. Но ненадолго. Он теперь знает, что мы можем бить в ответ.
На другом конце цифрового мира Кирилл, освобождённый из клетки, со слезами на глазах смотрел на свою спасительницу.Цена была высока. Они выиграли раунд. Но Прототип впервые по-настоящему почувствовал их силу. И его следующая атака будет ещё страшнее. Это все понимали.