Автор коротких рассказов

Мы познакомились с Тимофеем в институте много лет назад. Вместе играли в одной музыкальной группе. Потом Тимка ушел в армию, а вернувшись, не захотел продолжать юношеские увлечения. Хотя дружеские отношения мы поддерживали, он, женившись, быстро ушел с головой в семью и учебу в инженерно-строительном.

Лишь спустя несколько лет он ненадолго загорелся идеей вокально-гитарного дуэта, но, столкнувшись с отсутствием хорошего вокалиста, быстро остыл и оставил эту затею.

Шло время. Выросли и женились дети. Были куплены квартиры и построены загородные дома, а планы на склоне лет как-то сами собой таяли, превращаясь в маниловские мечты «хорошо бы». Сталкиваясь с возражениями жен, а то и с собственной несобранностью, замыслы исчезали так же быстро, как и приходили.

Как-то незаметно для себя Тимофей заболел графоманством, как он это называл. Первые опусы были незатейливы и невелики по объему, но, заражаясь все больше, он продолжал писать короткие рассказы, выстраивая простые сюжеты на воспоминаниях детства и юности.

Есть что-то увлекательное в написании мемуаров, когда, пропуская прожитое время сквозь пальцы, как песок на пляже, ты распаляешь воображение под холодным солнцем рассудочной памяти, воскрешая пережитые мгновения. Даже работая «в стол», не думая о будущем своих произведений, ты словно уходишь в другую реальность, где живы друзья и самые близкие люди, ушедшие навсегда за горизонт.

Тимка иногда присылал мне свои сочинения. Радовался, когда я отвечал подробным разбором содержания и техники, а уж когда я разразился отправкой отредактированных абзацев, и вовсе предложил стать соавтором.

Несмотря на дружескую критику, он продолжал писать в том же стиле. Увидев, что я перестал писать отзывы, он прекратил делиться новыми работами. А у меня пропало желание строчить рецензии — я заметил, что они не вызывали у него реакции. Он продолжал излагать все чересчур просто, и его рассказы были похожи скорее на авторский замысел или черновик. Детали были прописаны с такой точностью, что полностью воскрешали впечатления писателя — те самые, что, тронутые патиной времени, волновали его и тридцать лет спустя. Я никогда не мог отказать другу в искренности и честности, с какой он создавал свои произведения. Лгать или даже фантазировать для него было противоестественно.

Мне же всегда казалось, что многие писатели привлекали фантазию, моделируя жизненные ситуации и характеры героев. И в этом было их мастерство! Потому что сублимат впечатлений даже самого отъявленного путешественника во времени не удержит внимание читателя, начинающего зевать после первых пяти страниц. Может быть, поэтому мой друг и писал короткие рассказы с житейским сюжетом, чтобы наверняка увлечь читателя с первых строк.

Мне приходилось спорить с ним о значении правды и вымысла. Он внимательно слушал мои доводы, с чем-то соглашался, в чем-то был непреклонен, но продолжал упрямо писать по-своему.

А почему он должен соглашаться со мной? И почему мы должны быть одинаковы в самовыражении? Никогда не считая Тимку конкурентом, я тем не менее временами ощущал острые приступы ревности, что носило, впрочем, неосознанный характер.

Чем я отличаюсь от него? Тем, что у меня есть публикации в научных журналах, а мои статьи в газетах берут, не исправляя ни слова? И это дает право судить о творчестве друга? Вопросы сыпались, как горох из стручка, а я не мог внятно сформулировать, что же вызывает такую ревность.

Когда число Тимкиных рассказов в моем ноутбуке перевалило за три десятка, я нашел причину — обычная подсознательная зависть. Я завидовал его упрямству и продуктивности. Рассказов становилось все больше, они получались лучше первых и легко складывались в сборник, а у меня по-прежнему на выходе ничего не было.

Во время последней встречи я с жаром стал объяснять ему, как важно публиковаться, будто все это было мне хорошо знакомо. Хотя я имел дело лишь со статьями в научных журналах. Тимка слушал очень внимательно, понимающе кивал, но, видимо, сам еще не был готов выйти к читателю — самоедство и трезвая оценка собственных способностей всегда отличали хорошего строителя, кем он и был по профессии.

Его короткие рассказы были сочным воспоминанием о прошедшем времени, о несуществующей ныне стране, о которой теперь не напоминают даже многие уцелевшие здания и набережные. Но главной в них была эмоциональная непосредственность, с какой автор повествовал о событиях многолетней давности. Незначительные детали складывались в узнаваемую мозаику, а предметы и переживания героев возвращали меня к собственной жизни. Но мне никогда не хотелось писать мемуары! Мне всегда казалось, взяться за них — значит признать себя стариком, не способным ни на что новое, лишь пережевывающим свое «великое» прошлое!

«Каждый хотел бы долго жить, но никому не хочется стареть» — этот эпиграф Джонатана Свифта навсегда отложился в памяти и даже стал формулой жизни. Избегая рассказов, я старался превращать старые записки и письма в сочинения, отличавшиеся от Тимкиных более длинным и подробным повествованием, с описанием героев, характеров и ситуаций. А Тимофей писал просто и доходчиво — и это не давало мне покоя.

Однажды, в обезьяньем порыве, менее чем за полчаса я набрал текст короткого одностраничного рассказа, назвал его «SAFETY MATCHES» и отправил Тимофею.

Чтобы не быть голословным, приведу его полностью:

Ваня с детства любил спички с загадочной надписью на коробке «safety matches» и желтым самолетом-кукурузником. Новый коробок с запоминающимся запахом серы, трудно открываемым содержимым, где ровными рядами лежали деревянные спички, уложенные темно-коричневыми головками в одну сторону. Мать всегда покупала два коробка: один прятала в кухонном столе, второй оставляла на плите.

Когда Ваня оставался в коммунальной квартире один, он любил поиграть со спичками, что строго-настрого запрещалось. Он умел строить из них фигуры и домики, аккуратно раскладывая осиновые палочки на столе. А мог и просто зажечь одну и воткнуть ее к остальным в коробке, наблюдая на вытянутой руке, как за секунду вспыхивает яркое желто-оранжевое пламя и сладкий дым поднимается к потолку. Почти сразу же он принимался трясти коробок, сбивая огонь, а потом выгонял дым в форточку, избавляясь от серного запаха. Но мать почти всегда чувствовала его, возвращаясь с работы, и звала из прихожей: «Ванька, ты опять спички жег, неслух?».

От друзей во дворе Ваня научился делать бомбочки из спичечной серы и изоленты. Спички купить было легко — найти мелочь на коробок несложно, а вот раздобыть изоленту было в то время задачей. Старые отцовские запасы давно кончились, а новые он прятал.

Если кому-то из друзей удавалось раздобыть моток-шайбу, ребята надолго скрывались на чердаке или в подъезде и принимались за дело. Сперва на тетрадный листок ножиком со спичек счищали серу — ее закладывали в основание взрывпакета. Чем туже был сложен «конвертик», тем громче получался взрыв. Бумажный сверток обматывали изолентой в несколько слоев, а потом на большей стороне «подушки» проделывали отверстие для доступа к сере. К дырке прикрепляли изолентой последнюю спичку — запал. Чиркая ею о коробок, поджигали пакет. Держать его в руках никто не хотел, и как только спичка загоралась, коротко размахнувшись, бросали бомбочку подальше.

Взрывая их во дворах, пацаны искренне ликовали при громких хлопках, похожих на выстрелы. Эхо мгновенно разлеталось по углам домов-колодцев. К окнам приникали пенсионеры и сыпали проклятиями в адрес пацанов, прыгавших от радости после каждого удачного взрыва.

Рассматривая коробки, Ваня никак не мог понять, что означает «safety matches». Иностранный язык он еще не учил, а знакомых, которые бы им владели, не было. Филателистов, собиравшихся по воскресеньям недалеко от дома, спичечные этикетки не интересовали. Спросить было не у кого, а взрослые, увидев в его руках коробок, скорее всего, отобрали бы.

Со временем, в пятом классе, он стал осваивать английский и перевел надпись внизу коробка: «Made in USSR AVION» означало «Сделано в СССР. Самолет». А расшифровать «safety matches» смог значительно позднее, когда детские забавы были забыты: «Безопасные спички».

Вспомнив эту историю, я решил написать Тимофею, потому что в какой-то момент неожиданно понял, что я тоже могу запросто стать писателем.

Друг ответил быстро и искренне порадовался моим успехам, заверив, что если бы я забросил текущие дела и хоть изредка писал такие рассказы, то очень скоро набрал бы целый сборник, а издав — заработал на безбедную жизнь. Прочитав, я улыбнулся его предложению и засел за работу, взятую домой.

Писать мне совсем расхотелось.

16.09.20 21:34 — 20.12.2025