Витки одной спирали 9

Джеймс.

- Экое идиотское имя! - сказал, наконец, Хаус, и я понял, что больше ему сказать нечего.
А пацанов мы с Чейзом и близко не подпустили.
- Он их совсем испортит, - сказал Чейз. - А они и так...
Сам он, между прочим, оторвался на Урагане по полной. Великаном-то мой Грег и никогда не был, но сейчас после унижения выволочки босса ещё пару сантиметров потерял. Пришлось напомнить, как кое-кто спутал однажды у пациентки правую ногу с левой, притом будучи постарше и поопытнее. Но напомнил я, разумеется, не при Греге.
- Тогда никто не умер, - огрызнулся Чейз.
- Сейчас тоже пока никто не умер.
- "Пока", - повторил он многозначительно.
И тогда я сам сказал это:
- Пошли к Хаусу.
Хаус уже успел избавиться от своей свиты, полностью переключив её на Формана, и "скрылся с линии огня". Но я ещё четверть века назад, когда деканом была Кадди, выработал для себя алгоритм, позволяющий его найти, и мне обычно удавалось. Нужно было просто представить себе все самые невероятные места его пребывания и обходить их планомерно и методично в порядке убывания невероятности.
На этот раз мы проигнорировали женский туалет, заглянули в виварий, и уже в следующей локации он обнаружился: сидел в конференц-зале, откинув крышку пианино, и задумчиво трогал клавиши.
- Не ожидал от тебя, - сказал он мне, не оборачиваясь – по поводу моего спича, понятное дело.
- Врёшь. Ожидал.
-Ты мог пожертвовать моей свободой, чтобы защитить человечество от широкого применения недоизученного препарата, но ты предпочёл пожертвовать человечеством, чтобы защитить меня — я это ценю, амиго.
- Меня Форман попросил, - ответил я, чтобы немножко сбить с него эту спесь победителя. - Он - мой босс, я ему подмазал.
Теперь "врёшь" сказал Хаус.
Папка истории болезни была у меня в руках, но я не спешил. Сел, чуть слышно скрипнув протезом, привычно потёр колено.
-Ты чего? Болит?
С тех пор, как Хаус почти избавился от своей боли, его чувствительность к чужой словно бы усилилось.
- Так... Погода, наверное...
Папку я положил на колени, чтобы он заметил и сам спросил. Я себя не очень ловко чувствовал – как папаша, пришедший уговаривать школьного учителя не портить ленивому отпрыску школьный аттестат. Вот только  Грег не был ленивым. Сказать по совести, он был крут, мой сын Грегори. Школу окончил экстерном в неполных шестнадцать лет, вуз проскочил без труда, если не опередив, то практически догнав Роберта Хауса, а тот тоже был не пальцем сделан. С пациентами ему было легко, он находил нужные слова и для беззубой бабульки с параноидным синдромом, и для прыщавого подростка с синдромом дисморфомании. Чейз его ценил, даже баловал. И в голове у него не сквозняк гулял: отличная память, сообразительность, нестандартность в решениях.
И вдруг – на тебе.
Конечно, сказывается недостаток опыта, но вот у Роба опыта почти столько же, а он сразу почувствовал, что что-то не то. Да, он смотрел мальчика уже позже, с развёрнутой клинической картиной, имел возможность оценить эффективность проделанного лечения, ему было легче заподозрить это самое «что-то не то». И, в принципе, такую врачебную ошибку можно было простить – и поматёрее врачи пропускали коварную саркому, маскирующуюся под банальный стоматит.
Но Грег был онколог. Да. Начинающий, совсем зелёный, но онколог. С онконастороженностью, которую он должен был впитать с молоком своей альма матер. Он на воду должен был дуть. Всегда. А он не взял материал на цитологию. А это – косяк. И косяк серьёзный даже если бы всё обошлось. А тут, как Хаус не скажет, смерть на очереди. И не взял он её там, где это почти прямо предписано и не сопряжено ни с малейшей сложностью – с малюсенькой надеждой на помилование в этом призрачном «почти». Если мальчик проживет ещё хоть сколько-нибудь приличный срок.
- Давай, - сказал Хаус и протянул руку. – Не потому что твоя задумка привлечь меня к диагностике удалась. Стратегия провальная. Но я тебя просто пожалел. Ты же не со скуки тут сидишь с этой папкой и всем видом демонстрируешь, какой ты великомученик безногий, и как тебя надо пожалеть. Значит, вовлечён больше, чем хотел бы. Значит,. не просто консультация, а в рамках тайного комплота. Значит… тёзка  напортачил?
- Почему он? Почему не я? – только и спросил я, с благодарным облегчением  протягивая папку.
- Потому что, будь это ты, ты уже каялся бы и звонко и радостно стучал головой о стену. Подпитка твоего комплекса вины для тебя – эндорфиновый допинг. А вот если отпрыск налажал, тут уже твой комплекс приобретает несколько извращённое звучание. Покаяние на доверии – что-то из области высокой психиатрии. Если вспомнить обстоятельства появления Грега на свет, и то, как ты душу закладывал, чтобы довести эту беременность мёртвого тела до конца, всегда остаётся возможность того, что ты винишь себя ещё и в том, что…
- Ты историю болезни будешь смотреть? – перебил я, понимая, что сам он не остановится, пока не доведёт меня до бросания предметов в стёкла, а оплачивать материальный ущерб от этого больнице мне сейчас финансы не позволяют.
 Слава Богу, он ещё не настолько закусил удила, чтобы проигнорировать мой протест – заткнулся и откинул обложку карты. Несколько мгновений просматривал содержимое, и, наконец, выдал тот самый вердикт:
- Экое идиотское имя!
- Ну, хоть не Гарри Поттер, - вздохнул я.
- Он в очках? – снова проявил мой друг чудеса дедукции.
- Ага. И со шрамом в виде молнии на лбу…
- Шрам в виде молнии на лбу у Урагана останется после того, как Чейз ему засветит «авадой кедаврой».
- Чейз ему уже… Хаус, я не в словесной пикировке изощряться пришёл…
- А зачем ты пришёл? Ты же не студент третьего курса и не ослеп на старости лет. Этот безликий реально лишился уже части лица, и скоро саркома доест ему остальное. Я не владею трах-тибидохом настолько, чтобы ей помешать. Я вообще не онколог. А диагностировать тут нечего.
- Нечего, - согласился я и молчал, не продолжая, отдавая инициативу ему.
- А зачем ты пришёл? – снова спросил он.
- Можно попробовать прооперировать, - проговорил я - нерешительно-и безнадёжно. Чтобы он понял, прочувствовал мой посыл: « я – не дурак, и не в маразм впадаю, я просто в отчаянии»
Как переманипулировать манипулятора? Сначала нужно найти, где у него кнопка. Про Хауса: я все его кнопки наперечёт знал.
- А что, можно жить без половины головы? – криво усмехнулся он, попадаясь на крючок. Осталось подсечь.
- Ну, я же смог, - наивно заметил я, и стал ему всеми силами демонстрировать эту наивность: глазами, бровями, ресницами, только что рот не раскрыл, демонстрируя совсем уж полную придурковатость.
- Ах, ты ж скотина! – сказал Хаус.
- Что? Я не…
- Хитрая чадолюбивая скотина, готовая человечиной кормить своего бестолкового птенца.
- Он не бестолковый, - вяло рыпнулся я, со «скотиной», в принципе, согласный.
Хаус бросил папку на крышку пианино, крутанулся на стуле и ударил по клавишам, уже не заботясь о больничной тишине. Рамштайн «Майн тэйл». Ничего себе!
- Это у тебя такие ассоциации?
Он, не останавливаясь, продолжал наяривать по клавишам совершенно для клавиш неподходящую музыку, и пианино выло и лаяло под его пальцами, пока я, перекрикивая его, не предрёк:
- Сейчас сюда на твою серенаду возлюбленная прибежит с перекошенной физиономией.
Тогда он ударил сразу всеми десятью пальцами по клавишам несчастного инструмента и снова повернулся ко мне.
- А зачем ты пришёл? – интонация, как на ксероксе распечатана.
Я протянул руку и взял папку с крышки пианино.
- Дело не только в Греге Уилсоне, ты же понимаешь. Якен Фейслесс – тоже математическая величина этого уравнения. И у этой величины, действительно, очки и кривые зубы, и избыточный вес… И мать.
- Ты меня разжалобить, что ли, хочешь?
- Я тебя мотивировать хочу. Эти, - я дёрнул головой в сторону двери, через которую вошёл, - скорее всего, одобрят рекомендацию о включении «джи-эйч» в список препаратов, одобренных к применению. Ограниченно, конечно…
- Меня тут кто-то за эксперименты над умирающими стариками чуть не подвесил – не помнишь?
- А что, умирающий ребёнок, тебя в качестве лабораторной крысы чем-то не устраивает?
Это уже прямой разговор – я не мог себе не отдавать в этом отчёта. Время намёков кончилось. Но на чаше этих весов болтался мой шалопай, и женщина в хитоне, державшая весы, бессовестно подглядывала, сдвинув с глаз повязку.
- Ты же понимаешь, Хаус, - наконец, сказал я уже абсолютно и честно, и прямо, – что я сам не могу? Даже то, что я сейчас делаю, это уже за гранью. Я к тебе не как к диагносту пришёл.
- Я понял, - кивнул Хаус. – Ты пришёл снова просить меня выжечь мозги ради спасения твоей привязанности. Только Эмбер не была ни в чём виновата – это существенная деталь. И мозги будут не мои, а пухляка в очках. Ну, или, вернее, его матери…
- Жги мои, - щедро предложил я.
Со стороны наш разговор казался полной дикостью, но мы оба хорошо понимали друг друга. Два старых кореша, нагадивших за свою долгую дружбу друг другу столько, что ближе только с проникновением, пытались выяснить, где ещё остались незагаженные места.
- А где ты найдёшь хирурга? – спросил Хаус – легко, как будто мы сменили тему и ушли на безопасную почву деловитого профессионального трёпа.
- Найду, - сказал я. – Чейз.
- Он откажется.
- Он согласится.
- Получи у матери согласие на использование экспериментального препарата. И пусть Грег придёт ко мне, я его сам выпорю.