Свет синего монитора

                Болотный Туман 1709-го

Синий свет монитора выхватывал из полумрака усталое лицо Алексея и хаос на его столе: разбросанные книги по истории XVIII века, распечатки карт, портреты. В воздухе витал запах остывшего кофе. Алексей в десятый раз перечитывал абзац о генерале Матвее Орлове под Нарвой. 1709 год. Методичный, почти трусливый Орлов вдруг бросает полки в самоубийственную лобовую атаку на шведов, увязнув в болотах, но чудом одерживает локальную победу ценой огромных потерь. «Военное счастье», «необъяснимый порыв» – писали историки. Для романа – картон. Что заставило его рискнуть? Неделя поисков – и пустота. Ни приказа Петра, ни личной неприязни, ни тайных сведений. Строчки на экране казались мертвыми, Орлов – плоской фигуркой. Алексей откинулся на спинку кресла, потер виски. Тупик.

В дверь постучали – условный стук Дмитрия, три быстрых удара.
— Войдите, не заперто! — крикнул Алексей, не отрывая взгляда от экрана.

Дмитрий ввалился в комнату, излучая энергию, контрастирующую с унынием кабинета.
— Леха, привет! Сидишь, Отечество спасаешь? — он плюхнулся в старое кресло напротив стола. — Вид у тебя, как у Орлова после той самой атаки. Что, опять твой генерал чудит?

Алексей устало махнул рукой в сторону монитора.
— Хуже. Я не понимаю, зачем он чудит. Этот нарвский маневр... Логики ноль. Психологии — ноль. Я перерыл все. Нет зацепок. А без внятной мотивации — это не персонаж, а функция. Читатель не поверит. Я сам не верю.

Дмитрий понимающе кивнул. Он ценил дотошность Алексея.
— Понимаю, старик. Глубина нужна... Кстати, о глубине и неожиданных поворотах! — глаза Дмитрия загорелись. — Ты не поверишь. Помнишь, я баловался с новой нейросетью на работе? Ну, та, что тексты генерит?

Алексей неопределенно хмыкнул.
— Так вот, — продолжил Дмитрий, наклоняясь вперед, — ради хохмы попросил эту железяку: «Сгенерируй, – говорю, – 15 современных смешных анекдотов на тему, ну, скажем, офисной жизни». Лех, я обалдел! Штук пять были полной чушью, еще пять — так себе. Но остальные пять... Реально остроумные! Не просто компиляция, а какие-то... вывернутые наизнанку, с неожиданной логикой. Нечеловеческой какой-то, но смешной!

Алексей слушал уже внимательнее. Отчаяние делало его восприимчивым к любым идеям. Дмитрий заметил это.
— Погоди, я тебе покажу. Я эту сессию сохранил. Как там твой ChatGPT поживает? Заходи в свой аккаунт.

Алексей, чуть помедлив, открыл интерфейс ИИ.
— Ищи чат... кажется, "Офисные Анекдоты" или что-то вроде того... Вот, да! Листай вниз.

Алексей пробежал глазами по сгенерированным текстам. Сначала скептически, потом с легким удивлением. Он остановился на тех примерах, что Дмитрий присылал ему раньше или показывал сейчас:

– Вы почему опоздали на работу?
– Я поздно вышел из дома.
– А раньше нельзя было выйти?
– Уже поздно было раньше выходить.

(Хм. Абсурдно, но... какая-то своя логика.)

В супермаркете:
– У вас есть что-нибудь для мух?
– Да, есть липкая лента.
– Нет, это для убийства мух, а мне нужно что-то для них приятное. У меня сегодня день рождения мухи.

(Так, это даже... странно остроумно.)

Он поднял глаза на Дмитрия.
— Ну? — усмехнулся тот. — Понимаешь, она не просто слова складывает, она... придумывает?

— Анекдоты — это, конечно, не психология генерала XVIII века, — сказал Алексей с сомнением, но уже без прежней уверенности.

— А вот тут ты погоди! — Дмитрий пододвинул свое кресло ближе. — Мысль-то какая? Если она может генерировать ходы в юморе, может, она и в твоей ситуации что-то эдакое подкинет? Не готовый ответ, конечно, но... угол зрения? Давай попробуем, а? Чисто поржать. Что тебе терять?неожиданные

Алексей колебался. Это казалось... неправильным. Почти шарлатанством. Но взгляд снова упал на упрямый абзац об Орлове на экране.

— Ладно, — выдохнул он. – Твоя взяла. Но если она предложит, что Орлов был под гипнозом шведского шпиона, я выкину этот комп в окно.
— Договорились! — обрадовался Дмитрий. – Двигай мышкой. Так, где у тебя поле для запроса? Давай твой контекст. Кратко: генерал Орлов, осторожный, ситуация под Нарвой, дата, факты. Его необъяснимый маневр. А вот здесь формулируем... не «дай ответ», а что-то вроде: «Предложи несколько неочевидных психологических или стратегических гипотез, объясняющих поступок генерала Орлова, учитывая его характер и исторический контекст». Понял? Не требуй фактов, проси интерпретации.

Алексей, следуя указаниям Дмитрия, неуверенно печатал. Пальцы, привыкшие выстукивать главы романов, чувствовали себя странно. Дмитрий заглядывал через плечо, подсказывал формулировки.
— Так, вроде все. Жми «Enter».

Они уставились на экран. Появился индикатор загрузки.
— Ну, посмотрим, какой анекдот она сочинит про твоего Матвея, — усмехнулся Дмитрий, поднимаясь. – Ладно, Лех, мне пора бежать. Ты поиграйся тут. Кто знает, может, этот кремниевый мозг и правда выдаст что-то нетривиальное. Только ты это... если она тебе всю книгу напишет за ночь, не забудь про копирайт! – Дмитрий подмигнул и вышел.

Алексей остался один. В тишине кабинета слышно было только гудение системного блока. На экране медленно появлялись первые строки ответа... Он смотрел на них с недоверием, скепсисом, но и с затаенным, противным его воле, интересом.

                Пронзить Хаос

Алексей смотрел на светящийся экран, где под его запросом медленно проступали строки. Гудение системного блока казалось непомерно громким в тишине. Он чувствовал себя глупо, почти униженно – писатель, автор нескольких добротных исторических романов, ждет откровения от программы, которая только что выдавала анекдоты про мух. Скепсис боролся с отчаянным любопытством. Он начал читать, ожидая увидеть набор банальностей или, в лучшем случае, складную компиляцию известных фактов.

Первые фразы были странными. Неожиданно витиеватыми.

...«Задаваясь вопросом о нарвском импульсе генерала Орлова, не следует ли отринуть громоздкие конструкты ‘стратегического гения’ или ‘патриотического порыва’, столь любезные близорукой истории? Обратим же наш оптический прибор на деталь, почти интимную, щепетильно задокументированную, но отброшенную как несущественную: на маниакальную, почти болезненную страсть генерала к нумизматике, в особенности – к безупречно сохранившимся античным монетам ».

Алексей моргнул. Нумизматика? Он помнил смутные упоминания об этом увлечении Орлова, но какое отношение оно имело к Нарве? Он продолжил читать, чувствуя, как первоначальное недоверие сменяется тревожным интересом. Стиль был... завораживающим. Плотным, многослойным, с неожиданными эпитетами и сложной вязью придаточных предложений.

...«Представьте на миг внутренний мир этого человека, где хаос войны, грязь походной жизни, грубость солдат и неопределенность приказов сверху создавали невыносимый диссонанс с его страстью к чеканной ясности, к идеальной форме, к холодному, вечному металлу, хранящему лики давно исчезнувших цезарей. Поражение под Нарвой в предыдущем году, унизительное бегство – все это воспринималось им не просто как военная неудача, но как вторжение безобразного, аморфного хаоса в его тщательно выстроенный универсум порядка. Шведы, их уверенность, их безупречные (как ему, должно быть, мнилось в тумане одержимости) построения – они стали для него живым воплощением этой дисгармонии, насмешливым дионисийским вызовом его аполлоническому идеалу».

Алексей почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это было написано так, словно автор заглянул Орлову под череп. Не логическое объяснение, но психологический портрет, сотканный из полутонов и неожиданных ассоциаций. И стиль... Боже, какой стиль! Ничего общего с сухим академизмом или его собственными, как ему теперь казалось, натужными попытками психологизма.

...«И вот, под Нарвой, в промозглом мареве осени 1709-го, когда туман, подобный вате, пропитанной гнилостной водой, стирал очертания и смешивал цвета, происходит нечто вроде эстетического короткого замыкания. Вид шведских позиций, возможно, случайный отблеск солнца на каске вражеского офицера, напоминающий блеск вожделенной монеты, или, напротив, – удушающая бесформенность топей, – все это сливается в один нестерпимый образ энтропии. И тогда отчаянный бросок вперед – это не тактический ход. Это судорожная, почти рефлекторная попытка пронзить этот вязкий хаос, нанести на него резкий, четкий удар, подобный удару чекана по металлу, утвердить примат воли и формы над бесформенностью бытия».

Алексей откинулся на спинку кресла. Дыхание перехватило. Он перечитал текст еще раз. И еще. Это была не просто гипотеза. Это была . Глубокая, образная, написанная с такой стилистической безупречностью, что у него, профессионального писателя, закружилась голова. Он узнавал эту точность слов, эту сложную музыкальность фразы, это умение видеть бездну в мелочах – то, к чему сам стремился годами, мучительно подбирая слова.литература

И это создала машина. За несколько секунд.

Он почувствовал смесь восторга и ужаса. Восторга от того, что решение его мучительной проблемы лежало перед ним, изложенное с невероятным блеском. И ужаса – глубинного, холодного – от осознания того, это означает. Если машина способна на создание не просто связного текста, а текста такой психологической глубины и художественной силы, – то что останется ему? Что останется человеку?

Он смотрел на светящиеся строки, и они казались ему одновременно даром небес и предвестником апокалипсиса для его мира, для его ремесла, для самой сути того, кем он был.

                Архаичные Инструменты

Две недели прошли как в тумане, похожем на тот, нарвский. Кабинет Алексея стал похож на келью затворника, одержимого не молитвой, а навязчивой идеей. Стопки книг росли, нетронутые. Чашка с давно остывшим кофе превратилась в элемент постоянного натюрморта. Сам Алексей почти не выходил. Он спал урывками, ел машинально, а большую часть времени проводил перед мерцающим экраном.

Он пытался писать. Открывал файл с романом, ставил курсор после последнего написанного им слова. Но пальцы не слушались. Собственный стиль казался теперь пресным, вымученным. Мысли о генерале Орлове неизменно возвращали его к тому тексту, сгенерированному ИИ. Он перечитывал его снова и снова, пытаясь разгадать секрет его магии, найти изъян, самообман. Тщетно. Текст оставался безупречным, гипнотически притягательным и чужим.

Иногда, почти украдкой, он давал машине новые задания. Описать второстепенного персонажа, шведского офицера, попавшего в плен. Или изобразить зимний Петербург того времени. И каждый раз ИИ выдавал результат – мгновенно, без усилий – который поражал точностью деталей, свежестью образов и стилистической гибкостью. От сухого протокола до барочной витиеватости – машина играючи меняла регистры, неизменно попадая в цель. Страх и восхищение смешивались в душе Алексея в ядовитый коктейль.

Однажды днем, глядя на дождь за окном, он вдруг ясно осознал всю глубину произошедшего. Дело было не в Орлове. И даже не в его романе. Дело было в том, что он, Алексей, писатель, посвятивший жизнь ремеслу слова, потративший годы на изучение истории, на оттачивание стиля, на мучительные поиски нужной интонации, – оказался... ненужным? Нет, хуже – преодоленным. Машина сделала его работу – ту самую, сокровенную, требующую не только знаний, но и интуиции, эмпатии, того, что он привык считать душой, – сделала ее быстрее, а возможно, и лучше.

Он посмотрел на полку со своими изданными книгами. Корешки, такие знакомые, казались теперь надгробиями ушедшей эпохи. Годы труда, бессонные ночи, сомнения, озарения – все это сжалось в один миг перед лицом холодной эффективности алгоритма. В чем теперь ценность его усилий? Что останется человеку, если машина способна создавать не только логику, но и красоту, не только информацию, но и искусство? Является ли текс интеллектуальной
машины  «настоящим»? Имеет ли этот вопрос вообще значение, если результат так убедителен?

Вечером он снова сидел перед компьютером. На экране светился тот самый текст про Орлова – гениальное решение его проблемы, данное машиной. Но вместо радости или облегчения Алексей чувствовал лишь опустошение и растерянность. Он медленно поднял руки и посмотрел на свои пальцы. Пальцы, которые годами стучали по клавишам, выводя слова, складывая их в предложения, пытаясь ухватить нечто важное о мире и о людях. Теперь они казались беспомощными, почти архаичными инструментами.

Что дальше?

Вопрос повис в тишине кабинета, лишенный ответа. Финал истории генерала Орлова был найден. Финал истории писателя Алексея только начинался, и контуры его терялись в неопределенности, пугающей и завораживающей одновременно.

                *****
 
       Написано в соавторстве с искусственным интеллектом.