НИ О ЧЁМ

       ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
         

Счастливы люди, которым дано высказаться и в стихах, и в прозе. Да ещё владеющие кистью… Завидую белой завистью.

          
Сначала познакомился со стихами, как уже отмечалось Семеном Ботвинником, они проникнуты душевной теплотой и нежностью к любимым. Потом для Тимура настала пора прозы, сразу крепкой и лаконичной, без предисловий.
          

Автор пишет только то, что сам испытал, и потому веришь в  пережитое. Его творчество вбирает в себя и горькую правду и, как без него обойтись, смех сквозь слёзы. Из дневника сельского обывателя мы узнаём о раздумьях поселкового жителя… на восемь десятилетий назад, в сороковые годы… «письмо» матушке… расставание с сыном… содрогание земли от беспилотников вчерашних наших братьев… Включаем компьютер… Предпоследние ежедневные будни…
           Будем надеяться и на светлые воспоминания автора.
      
      
Владимир Поляков, член союза писателей Санкт-Петербурга,
       лауреат национальной премии "Заветная мечта"  
      

НИ О ЧЁМ…
       (деревенский дневник)


СКАМЬЯ


Чаще всего сквер был пуст, и лишь временами оживал юркими промельками одинокой фигурки малыша, выбиравшего, но всё никак не выбрать, - самое-самое из сокровищницы пустующих аттракционов.
Вот скрипнула платформа карусели. Ожила и тут же остановилась. Нет, не то… Пострел оглянулся. Оседлал планку качелей…
- Тимоша, не раскачивайся сильно, - на  ближней скамейке молодая мама с книжкой в руках…
От пасторальной незатейливости теплеет на душе... Жаль, что видение это лишь время от времени, и чаще всего сквер пустует, и только никак не угомониться ветерку и невесомым вихорькам, вальсирующим вдоль дорожек.


У выхода на главную — Центральную - улицу среди молоденьких кустов - скамья. Она была бы вовсе неприметной, кабы не выделяющая её из единообразия товарок согбенная фигура старика. Казалось, персонаж, почти уже ставший скульптурой — так недвижим он был - никогда не покидал заветного места, занимая деревянное ложе скамьи полностью, остерегая незванных от попыток вторжения в заповедное.
Непременный посох лежал по правую руку, и длинные концы молчаливо сторожили личное пространство хозяина.
Человек на скамье просиживал часами, уперев взор в одну и ту же раз и навсегда выбранную точку.
Иной раз, проходя мимо, я замечал тень движения. Мановение  на миг раздвигало морщины, оживляя застылую маску бескровного лика...
Вот оно скользнуло и кануло. И — снова неподвижность, сродственная вечности...


Дни шли за днями, ничто не предвещало перемен, но однажды, проходя знакомый закоулок, я невольно приостановился. Что-то было не так…
…………………………...
 

Угасал старик постепенно, лишаясь день за днём то затихающих звуков внешнего мира, то меркнущие лучи света, льющегося из окон. Утрачивая связь с близкими, погружаясь в небытие. Лежал безразличный, погружённый в своё заповедное.


Умер ночью. Тихо остановилось натруженное сердце, прервался последний судорожный вдох.
Под утро он уже остыл, и не слышал плача осиротевшей жены. Лежал спокойный с разгладившимися морщинками на посветлевшем лице.

Как и положено по православному обычаю, отпевали покойного в местной церкви. Моложавый батюшка в подобающем требе облачении прочитал погребальную молитву, черёд прощающихся обошёл домовину, отдавая дань памяти и боли… Принимай, Боже, раба своего…


И — новое утро.
И я опять иду вдоль знакомой-незнакомой аллеи.
Сегодня сквер пуст и тих. По-осеннему печален. Дорожка звенит золотом листвы, опавшей с деревьев.
Перед выходом на заглавную — Центральную - улицу невольно оборачиваюсь. Скамья пуста.
Присаживаюсь...


МИМОЛЁТНОЕ


Раскалывая небо, пронеслось звено реактивных штурмовиков. Грозные машины, сверкнув в синеве, скользнули над ближним лесом, слаженно завалились на крыло и пропали. Пропали, как не было, и только земля всё никак не успокоится, не перестанет дрожать.
Но вот минута, другая, и уже не трепещет трава, и вдоль дороги как ни в чём не бывало пробежала ничейная собака. Протрещал и стих юркий мотоцикл, одинокая птица пролетела по над крышами и затаилась в кроне старой берёзы.
Округа погрузилась в привычное, но почему-то уже не кажется безбрежной тишина, и в тёплый ветерок всё чаще и тревожней вплетаются холодные нити.


НЕУРЯДИЦЫ


Ох, уж эти неотложные дела. Пришло время пополнить запасы…
Кругом лето, зелень, какие-то птахи развратничают в кустах у обочины дороги, а в ухо звонит задорная комариная песенка…
Посёлок гулко пуст. Как вымер… За полтора километра - ни одного знакомого лица.
И вот, наконец, - соседка-старушка… Остановилась:
- Далеко ли собрались?
- Здравствуйте, почтеннейшая… В «Магнит», куда же ещё? Кстати, не скажете ли, на кассе сегодня по магнитным картам торгуют?
- Нету, - отвечает бабушка, - не торгуют. Тырнет куды-то подявался… Я стояла за мушшыной,  так ён всё карточкой в ихний дырминал тыкал, а кассирша яму втолковывала за тырнет. Так и ушёл ни с чем...
Во, напасть… Я, видите ли, наличные не держу. А ведь знал же, знал, что интернет по нынешнему военному времени часто грешит недоступностью, а, значит, и терминалы магазинов слепнут. Знал, но, увы, по застарелой привычке надеялся. Ага.


Раннее утро следующего дня. Включаю компьютер. В уголке экрана, там, где угнездился значок Всемирной Паутины висит вопрос. Это значит… Впрочем, на тему что это значит я могу лишь строить догадки.
Запустил вчерашний файл.
КОГДА-ТО...
Начало сороковых. Ярославль. Зимняя ночь. Сестрёнки сидят на кровати в шубках и валеночках, а мама снаряжает меня. На стене чёрная «тарелка» громкоговорителя. Из неё регулярно доносится:
- Граждане, воздушная тревога… Граждане…
А за окнами в бумажных - крест на крест - полосах какой-то гул. Мы собираемся в бомбоубежище.


И ОПЯТЬ - БУДНИ


Холодное лето. Затерявшийся на суровых просторах Северо-Запада, посёлок. Тихо.
Тихо, но — непокойно. Почему-то последнее время часто мерещится, что я в военном Ярославле. Только вот мамы нет рядом. И вместо «тарелки» - телефон. И — предупреждение о воздушной опасности — во весь экран.
…………………..
Вообще-то нам пока не след жаловаться, небо чистое. О «гостях» узнаём из новостей.  Пока  всё - вдалеке, вдалеке…
А рядом… Рядом не бомбы. Вот уехал наш старший сын. Насовсем.


Октябрь 2023. посёлок К.
Вглядываемся в осунувшееся лицо первенца, понимая и не понимая, что всё — в последний раз. Что-то говорим. Даже улыбаемся…
А неизбежное, между тем, приближается… Вот сын решительно поднялся со стула, обнял мать, меня и направился к выходу.
Мы стояли в дверях и смотрели во след, а он шёл через ставший таким маленьким двор. В последний раз посмотрел в нашу сторону. Поднял руку, прощаясь.  Машина медленно попятилась. И скрылась за стеной соседской пристройки…
ПИСЬМО


Не знаю, как начинать. Написать, здравствуй, мама? А правильно ли будет, ведь вот уже ...надцать лет, как…
Давненько между тобой и мной - океаны и часовые пояса, не дойти — не доехать. Но ощущения пропасти не было до самого последнего… Я знал, что ты где-то дышишь, вспоминаешь меня, молишься...
Здравствуй, мама… Услышь и не отвергай, пожалуйста, моё запоздалое «прости». За вечное твоё ожидание…
Вот пишу тебе… Каждая строка написана болью и отчаянием невозвратимости утраты.
………………….

С чего начать. Всякое было, мама… У нас снова война. Без конца, без начала... Беда и всесветное окаянство беготни из конца в конец огромной равнодушной страны в поисках спокойного уголка.


Перепрыгну безвременье по чужим людям. В конце концов испытание завершилось неожиданным спасением. Это было настоящее Чудо, явлённое нам, - грязная коммунальная котельная, рабочий посёлок.. Крыша над головой.


Началась жизнь на новом месте знакомством с бараком, в коридорах которого нередко беспамятными телами извергали винные пары бесчувственные соседи.


В «апартаментах» - самодельная газовая плита с вечно позвякивающей кастрюлькой на таганке. Коммунальный туалет — вполне вездесущий своим характерным амбре - один на пять семей. Мыться ходили в рабочую душевую поселковой котельной.
И так вплоть до девяносто третьего, когда мне, пожилому уже начальнику участка районных теплосетей, выделили трёхкомнатную изолированную квартиру. На правах общежития.


Девяностые годы... Голод... Самый натуральный.
Моя бедная жёнушка в рабочий перерыв ходила сощипывать ягоды шиповника с кустов вблизи теплосетевской конторы. Тем и обедала.
Старший сын работал в вытрезвителе. И безропотно кушал жидкую бурду, что привозили для заключённых пьяниц. Вернее, - что оставалось после раздачи...
Младший, тоже милиционер, «щеголял» выпирающими скулами на исхудавшем лице.
Было очень трудно… И всё же выжили...


Новая напасть, однако же, не заставила себя ждать, и нынче над нами в высокой синеве — украинские беспилотники.
Старший сын, спасая семью, эмигрировал. И теперь мы общаемся по телефону. Младший преодолевает очередные в бесконечном ряду трудности в Гатчине.


Мама, если бы ты знала, как порой тяжело на душе…

      
ЗАГЛЯНУТЬ ЗА ГОРИЗОНТ...
декабрь 2025, посёлок К.


По верхней кромке едва проступающего во мгле соседского забора — карнизы: ночью подсыпало снега, и в заоконье - блёклая картина, расплывчатая и невнятная…
Дома сумрачно, но я обхожусь сочащейся из-за окна сукровицей рассвета, не хочу беспокоить спящую жену.
Тихо. Сонно. И только кошки уже на ногах, и топчутся в ожидании угощения.
Выставляю полные миски:
-  Приятного аппетита, охламончики.
Ставлю на венчик огня турку с водой.
Всё, как вчера…


А в соседней комнате - голубые всполохи: я включаю компьютер, как только проснусь. Почта уже проверена, и, как чаще всего, — пуста. 
Новости-неновости:
шлёпнулся лайнер, и где-то поселилась беда;
в спящий дом прилетела ракета, и заметались новые бездомные, лишившиеся в одночасье всего нажитого;
кто-то кого-то сверг с престола.
Где-то шалят пираты…
Двадцать первый век...Обычное утро. Такое же, как вчера. Такое же будет и завтра…
За окнами — извечный бездонно серый чахотошный рассвет…


Россия, посёлок К, 2025