Я тебя никому не отдам

Рассказ



...Ну а потом пришёл этот человек в белом халате с толстым конвертом в руках. Сказал, что он главврач. Из-за спины выглядывала какая-то накрашенная девица с отвратительными ресницами. Человек называл её почему-то медсестрой. Сказал, что именно она иновата в этом, как он выразился, недоразумении...

А задолго до этого мы поженились.

И это было логично после двух лет знакомства. Я не люблю много говорить и этого вполне достаточно для мужчины. А у нее, кроме ума, большые черные влажные глаза и идеальная фигура. Да мы и психологически совместимы. Абсолютно. Как инь и янь. Друзья считали нас красивой парой.

Музеи и галереи — это отлично. Но походы в горы, сплав по рекам, трудности и испытания сблизили нас сильнее близости и штампа в паспорте. Это точно.

Ну а потом мы захотели малыша.

Да и какая семья без ребёнка. Она первая предложила. Мне было приятно такое доверие. Хотя шевельнулось что-то вроде страха. Как это, нас двое и вдруг - еще человек. Небольшой такой. Удивительно.

Прошёл год. Потом еще такой же, но уже быстрее. Жизнь ускорялась, теряла краски. Малыша всё не было. Гулять по парку перестали. Тяжело смотреть на молодых отцов с кислым видом толкающих перед собой животом каляски по воскресеньям. И на молодых мам, со счастливыми лицами тискающих мелюзгу в остальные дни недели. Кроме этого, толстые неповоротливые городские белки становились разборчивее.

Ну а потом мы поехали на Крит.

Так посоветовали друзья. Они верующие, им виднее. Наверное. Обошли все храмы, удивляясь, что для наших соотечественников проход в монастыри бесплатный. Тогда как с других иностранцев деньги взимаются немалые. Она просила горячо, со слезами. Я — спокойнее, за компанию, немного смущаясь своих шорт-капри, кажущихся здесь неуместными. Потом мы купались, загарали и летели домой.

Дома всё же записались в клинику и сделали ЭКО. Принялись ждать и волноваться. Через положенное время поинтересовались. Регистратура почти безразличным молодым голосом из телефона сообщила, что всё хорошо и посоветовала смело отсчитывать положенные девять месяцев.

Мир вокруг закружился и стал меняться. Мир всё еще был блёклым, но чувствовалось какое-то пробуждение. Словно на дворе февраль, снег еще скрипит в тени, но уже выходит солнце и на кирпичных стенах появляются мокрые пятна. Март близок. А там и апрель! Коляски, ползунки, памперсы — всё это приобреталось ею с какой-то быстротой, уверенностью и практичностью. Как-будто она рожает в пятый раз. Мне оставалось только удивляться и добывать средства.

Ну а потом мне вынесли малыша...

То, что произошло со мной в этот момент, описать трудно. Просто я вдохнул, получил в руки тёплый кулёчик и сделал выдох только дома, когда развернул малыша. Мальчик. Сынок! Он был смешной, сучил ножками и обалденно пах. На пупке болталась пластмассовая прищепка. Я посмотрел на этот кусочек пластмассы, на бирочку на руке с датой и весом, и мир вдруг стал цветным. Цветными были пелёнки, занавески, цветы на подоконнике, земля в горшках. Цветным стал даже белый потолок в детской...

Мир мгновенно наполнился смыслом. Смысл переливался через край и заполнял собою всё вокруг. Смысл вытекал на улицу через окна и устремлялся к горизонту. В нём барахтались люди и летали воробьи...

Ну а потом были бессонные ночи.

Памперсы, слюни, сопли, зубки, неонатологи и педиатры, с садистским удовольствием пугающие молодых родителей. Но только не нас. Она же была мамой и нутром чувствовала, что ее ребёнку полезно, а что нет. Мне опять приходилось удивляться.

И вот уже первые шаги, а с ними падения, шишки и ссадины. Сынок горько плакал. И выпячивал нижнюю губку. Я прижимал его к себе, утешал. Сам чуть не плакал. Качал, думая, что уж лучше у меня были бы эти шишки и ссадины, лучше бы я болел гриппом и температурил, мне было бы значительно легче, чем переживать боль своего ребенка. Я таскал малыша на руках, изображая чучух-паровозик. Сынок улыбался, успокаивался и засыпал на руках. В этот момент я был счастлив...

Когда сын чуть подрос, мы делали бумажные самолётики и кораблики, играли в прятки и прыгали по дому. Я часто таскал его на кошлах, сынишка хохотал, не пугаясь высоты. Мы стали друзьями. У нас были тайны.

...Ну а потом пришёл этот человек в белом халате с толстым конвертом в руках. Сказал, что он главврач. Из-за спины выглядывала какая-то накрашенная девица с отвратительными ресницами. Человек называл её почему-то медсестрой. Сказал, что именно она иновата в этом, как он выразился, недоразумении...

Медсестра что-то там сделала не так, что-то напутала и ребёнок не на сто процентов наш генетически. Я задал вопрос и человек поспешно ответил, что перепутали только мой генетический био-материал, с материалом жены всё в порядке. Человек опустил глаза и положил на стол толстый конверт. Пролепетал что-то о репутации клиники и о том, что если мы будем сильно против, то ребёнка можно отдать, он посоветует куда, повторив процедуру ЭКО конечно же бесплатно и под его личным контролем.

Я медленно поднял глаза. Лицо жены было бледным. Она напоминала исхудавшую львицу, готовую к последнему смертельному прыжку, защищая своего детёныша...

Ну а потом они ушли с этим своим конвертом, ресницами и силиконовыми губами.

Человек растерянно, так и не надев пальто на свой иссиня-белый мертвецкий халат, а девица радостно, блестя глазами и посматривая на деньги.

Я обвёл глазами комнату. Было поздно. Темно. Чёрно-серые тени отвратительно шурша ползали по стенам. Мы молчали. Она не знала, что сказать. А у меня образовалась пустота. Не в голове. Пустота везде. В груди, в руках, в пальцах, в ногтях. Женщина встала и ушла на кухню. Стало совсем тихо. Что теперь делать? Как жить? Всё бы ничего, но чувство брезгливости от словосочетания «генетический био-материал» и от вида девицы не отпускало. Я собрал с пола все бумажные самолётики и кораблики, смял и бросил в ведро...

Ну а потом няня привела с прогулки этого мальчика...

Ребёнок побросал одежду как попало, раскидал ботинки, включил весь свет в квартире и завопил:

Папулечка, кочки-ямки!

Этот ребёнок полез ко мне на колени. Запах мороза и румяные щёки. От его голоса звенело в ушах и кружилась голова. Яркий свет резал глаза.

Папулечка, ну ты чего? Кочки-ямки!

Я поставил ребёнка на пол, взял журнал, стал невнимательно листать. Мелованая бумага отражала свет. Синтетические мерзские улыбки расплывались на каждой странице. На последней красовалась медсестра с длинными ногами из-под остатка юбки и кокетливой улыбкой под макияжем. У меня подвело живот и стало кисло у корня языка.

Я резко встал и оттолкнул ребёнка. Он отлетел в сторону, неудачно упал, ударившись лбом о ножку стола.

Наступила пауза. Передо мной на мгновение мелькнули огромные детские удивлённые глаза полные слёз.

Папулечка, больно! Больно, папулечка! Больно, больно, больно... Папулечка! Бубошка!..

Он выпятил нижнюю губку и протянул ко мне ручки...

Где-то посередине груди гулко стукнуло сердце.Что я сделал?! Как я мог?! Господи! Господи! Господи!!!

Со мной что-то произощло. Я подполз к нему на коленях, поднял, прижал к себе, стал целовать, просить прощения, обнимать Какая-то жидкость непрерывно текла у меня из глаз, заливала уши, бежала по шее не останавливаясь. Я прижал сына к груди, стал шептать ему что-то на ухо, качать. Сынок успокоился, немного повсхлипывал, попросил паровозика чучух, улыбнулся, а потом заснул. И я очень долго качал его на руках. Очень долго. Очень.

Потом тихонько двинулся по комнате, наткнулся на жену. Она стояла в углу. Незаметная. Несчастная. Закрыв лицо ладонями и беззвучно плакала. Я молча наклонился и поцеловал её волосы. Это было несложно. Потому, что я высокий и не люблю много говорить. Да и к чему слова, к чему слёзы, если у нас такая красивая семья? На подоконнике цветной фикус, сынок сладко спит на руках, а рядом она, любимая женщина. Жена. Ну не знаю. Лично я, например, счастлив!

Ну а потом родилась дочка.

Как-то очень быстро и сама по себе. А потом и еще одна. Друзья сказали, что так бывает. Они верующие. Им виднее. Наверное.

Но сынок у нас был первым, а значит самым трудным и самым дорогим...




Декабрь 2024