Костёр. вечер двадцать второй

КОСТЁР
Вечер двадцать второй
Граница

«Иногда мужество — это не сделать шаг вперёд,
а не сделать шаг туда, куда не хочешь».

В этот вечер было холоднее. Не по-настоящему — осенне. Такой холод не про тело, а про мысли: когда кутаешься не в куртку, а в молчание.

Костёр горел ровно, без треска. Дед сказал бы — «взросло».

Мишка долго не начинал разговор. Он сидел, подбирая слова, как будто боялся сказать лишнее и разрушить что-то важное.

— Дед… — наконец выдохнул он. — А как понять, где моя граница?

— Какая именно? — спросил дед, не глядя на него.

— Та, за которую нельзя заходить. Даже если все идут.

Дед кивнул. Он ждал этого вопроса.

— Границы, Миш, редко рисуют заранее. Чаще всего ты узнаёшь о них в момент, когда тебя просят сделать то, что внутри сопротивляется.

— А если это просто страх?

— Тогда сопротивление короткое. — Дед посмотрел в огонь. — А если это граница — оно тихое, но упорное. Оно не кричит. Оно держит.

Мишка задумался.

— В школе… иногда шутят. Над кем-то. И вроде бы смешно. Но потом остаётся неприятно. И если не смеёшься — ты чужой.

Дед медленно кивнул.

— Вот она. Маленькая граница. Но настоящая.

— И что делать?

— Решать, кем ты хочешь остаться, — сказал дед. — Тем, кому аплодируют, или тем, кто потом не отворачивается от зеркала.

Огонь слегка качнулся от ветра.

— Но ведь иногда проще промолчать.

— Проще, — согласился дед. — Но каждое молчание откладывается. И однажды ты просыпаешься и понимаешь: ты давно живёшь не ты.

Мишка тихо спросил:

— А ты часто говорил «нет»?

Дед усмехнулся — без гордости.

— Реже, чем следовало. И чаще, чем было удобно.

— И что было сложнее?

— Последствия, — ответил дед сразу. — Потому что границы уважают не сразу. Сначала их проверяют. Давят. Смеются.

— А потом?

— Потом привыкают. Или уходят.

Они сидели, слушая, как в лесу кто-то шуршит листвой.

— Дед… — Мишка говорил осторожно. — А если моя граница — не такая, как у других? Если я не хочу того, чего хотят все?

Дед посмотрел на него долго и внимательно.

— Тогда тебе придётся научиться быть одному некоторое время. — Он положил руку на колено. — Но именно такие люди потом находят тех, с кем по-настоящему можно идти рядом.

— А если я ошибусь?

— Ошибёшься. — Дед сказал это спокойно. — Но ошибка с сохранённой совестью лучше правильного решения, за которое стыдно.

Огонь стал ниже, угли светились ровно.

— Завтра, — сказал дед, — поговорим о словах. О том, как они могут ранить. И как ими можно защищать — не нападая.

Мишка кивнул.

— Это важно.

— Да, — ответил дед. — Потому что мир после войны будет строиться не оружием. А речью.

Они ещё посидели, не разговаривая. Ночь была прозрачная, почти светлая.

Костёр тлел, не требуя дров.
Как внутренняя граница —
она не нуждается в доказательствах.